Глава 46. Лили. 6 апреля

Джеймс женился.
Ну, вы, наверное, подумаете, что я получила приглашение на свадьбу или, в крайнем случае, на свадебную вечеринку, учитывая, что я его сестра. Но нет. Ни свадьбы, ни вечеринки... Черт, никто даже не озаботился сообщить мне после того, как это свершилось. Я на самом деле узнала от Луи, который узнал от Хьюго, который узнал от Роуз. То есть они все трое знали это еще до меня (как и вся остальная семья, уверена). Но никто и не подумал сказать мне.
Я и не ожидала на самом деле, что Джеймс сказал бы мне, учитывая тот факт, что он эгоистичный козел, который редко думает о ком-либо вообще, кроме себя самого (и той, кого он в это время трахает), но я была по-настоящему удивлена, что мама с папой не озаботились меня просветить. Я имею в виду, я знаю, что они все еще ненавидят меня за всю эту историю с Хьюго, но разве это не обязанность родителей – информировать о важных обстоятельствах в семье?
Ну и ладно.
У меня нет времени волноваться о том, что там Джеймс делает со своей личной жизнью (тем более, фотографии со «свадьбы» в итоге оказались на первой странице «Ежедневного Пророка» благодаря подсказке «анонима», то есть Джеймс сам, скорее всего, их им продал). Мне плевать, раз уж он ни с того ни с сего сбегает и женится на всяких там. Это его жизнь и его деньги, которые он бросает на ветер. Наверное, он скоро разведется и останется на бобах. Тогда я посмеюсь.
Но да, если вы упустили эту информацию, то это было так: Роуз, Хьюго, Луи, я. Когда-то Хьюго пришел бы сразу ко мне и рассказал бы мне все немедленно. Конечно, эти дни давно прошли, и самое лучшее, на что я теперь могу надеяться, это что он не попробует навредить мне на уроке (он «случайно» опрокинул на меня флакон со слизью флоббер-червей на зельях три дня назад, и я до сих пор не избавилась от запаха). Думаю, Хьюго сейчас на самом деле в полном тупике, потому что он действительно очень груб со мной. Я ожидала, что он будет меня игнорировать, но нет. Он отпускает ядовитые замечания и иногда проливает на меня что-нибудь во время зелий.
И ведь предполагалось, что он у нас зрелый.
Я пыталась извиниться. Я пыталась сказать ему это в лицо, и, когда он не послушал, я действительно написала ему длинное письмо на трансфигурации. Он превратил его в перо. Так что ну и ладно. Я пыталась извиниться – он не стал слушать. Раз так, пусть так, наверное.
Хорошие новости в том, что Хьюго теперь единственный, кто набирается смелости мне грубить. Все остальное дерьмо быстро кончилось, когда я поставила этих сучек на место и дала им ясно понять, что им не стоит передо мной выебываться и что мне неинтересно играть с ними в глупые игры. Я умнее, красивее и чертовски намного могущественнее, так что лучше бы им по-другому не думать.
Конечно, меня не особенно волнует кто-либо из этих людей, и я предпочла бы знать, что Хьюго меня не ненавидит. Но полагаю, что шансы на это стремятся к нулю.
У меня ощущение, что я буду в его черном списке еще очень долго.
Тем временем я решила прикинуться, что мне не насрать на мое будущее, и начала готовиться к ПАУК. Тут немногих это по-настоящему волнует, так что трудно найти кого-нибудь, с кем поучиться, еще труднее найти кого-то, кто сможет меня подтянуть и поможет нагнать семь лет, что я проспала. У меня ужасное чувство, что я все завалю, но потом я спрашиваю себя, а с чего меня это волнует? У меня нет особенных карьерных амбиций, и не то чтобы моим родителям было не насрать на то, сколько в итоге я получу ПАУК. Но мне скучно, и мне нечем больше заняться.
Я подкупила Эрика Вудлена, чтобы он меня учил. На самом деле это не был подкуп – думаю, уже одно то, что я с ним заговорила, все решило. Он просто посмотрел на меня, кивнул и пробормотал что-то непонятное. Он с Рейвенкло и один из лучших на нашем курсе. Он действительно умен, но очень социально неловок. Не думаю, что я когда-либо с ним заговаривала за все прошлые семь лет до той минуты два дня назад, когда остановила его после трансфигурации и попросила о помощи. Он несколько жалок на самом деле, но мне нужна помощь, так что я не обращаю на это внимания.
Тем временем Лидия и остальные клоны потихоньку возвращаются назад, в безвестность. Туда, где им и место, конечно же. Уверена, в итоге все они провалят свои экзамены и будут работать продавщицами в магазинах одежды в Косом Переулке. Я этим путем идти не собираюсь. Я буду... Что-то делать. Я просто пока не решила что. В любом случае, это будет намного важнее чем то, что смогут эти девицы. Мы больше не друзья, если вы сами не понимаете. Они перестали пытаться разбить и саботировать меня, но мы не сдружились снова, ни в коем случае. Но и я не вижу смысла бороться с ними сейчас. Мы почти выпустились, а когда мы выпустимся, все будет кончено. Я больше не увижу никого их них, так что не имеет значения, испорчу ли я им жизни или нет. Слишком много усилий придется тратить для чего-то, что долго не продлится. Так что я просто оставила все так, как есть.
А потом я покину Хогвартс совсем без друзей.
Эта мысль пришла мне в голову однажды во время завтрака, когда я сидела рядом с парой идиотов с моего курса, и с тех пор я не могу выбросить ее из головы. Это смешно, верно? Я имею в виду, не то чтобы мне было не наплевать, но это немного глупо. Провести семь лет в одном месте – семь лет – и уйти без единого друга... Я самая популярная девушка во всей гребаной школе, и у меня нет друзей! Это бессмысленно.
Я стараюсь не слишком думать об этом и провожу вечера за учебой. Эрик не слишком терпелив со мной, но он не собирается что-либо об этом говорить. Я вижу, что он думает, что я охренительно тупа или что-то вроде, но он слишком боится, чтобы произносить это вслух. В любом случае, не то чтобы он был совсем уж прав. Я определенно не самая умная на свете, но уверена, что на свете полно людей и потупее. В конце концов, может я и уступаю в книжных знаниях, но зато восполняю это другим.
Он довольно симпатичный, этот Эрик. В ботанском смысле, я имею в виду. Он нормален для рейвенкловца: все они большей частью раздражающие, и там полно этих идиотов-всезнаек, которые думают, что учиться всему этому дерьму весело. Я некоторое время встречалась с одним из них в этом году, секунды две, и это была просто потеря времени. Он был таким же заучкой и задавакой, как и все остальные. Гребаные рейвенкловцы. Хотя мне не стоит так говорить. Моя новая сестра с Рейвенкло, в конце концов... Но с другой стороны это еще одна шикарная причина ее ненавидеть.
Мы заканчиваем, и он говорит, что думает, что я действительно начала «понимать», что, конечно же, явная ложь. Я знаю не больше, чем когда все это началось, и он просто вежлив. А может быть, просто боится. Не знаю. Я благодарю его и предлагаю заплатить, но он говорит, что «все в порядке» и что он «рад помочь». Я подавляю желание закатить глаза и оставляю деньги при себе. Потом я спрашиваю, не может ли он помочь мне завтра, и он говорит, что может со слишком уж большой настойчивостью в голосе.
К тому времени, как я возвращаюсь в Гриффиндор, я не в самом лучшем настроении. Но это не такой уж и сюрприз, учитывая, что я вообще редко бывала в последнее время в хорошем настроении. Лидия и близнецы сидят в общей гостиной, стараясь насладиться последними неделями так называемого «царствования», громко смеясь и разговаривая, но они быстро затыкаются, когда вхожу я, и понижают голоса. Я смотрю на них тяжелым взглядом просто так и наслаждаюсь тем, как они начинают нервничать и дергаться на своих стульях. Они знают, что им очень повезло, что я не унизила их, так что они очень стараются не дать мне сорваться.
Люк Эверман и несколько парней сидят недалеко от них, и, конечно же, все они смотрят на меня, когда я вхожу. Сначала я игнорирую их, но Люк подскакивает и несется через гостиную, перехватывая меня у самой лестницы, прежде чем мне удается уйти.
– Привет, Лили, – будто бы мимоходом говорит он, по-настоящему плохо скрывая свое нетерпение.
– Привет, – бормочу я без энтузиазма.
– Ты хорошо сегодня выглядишь.
Я оглядываю себя. Я все еще в школьной форме, мои волосы собранны в ужасно несовершенный хвост. Я точно не выгляжу классно. Я просто смотрю на него.
– Ну, – продолжает он, неприметно переминаясь с ноги на ногу. – У меня есть кое-какая хрень, если захочешь позависать.
Какая-то хрень. Он имеет в виду дурь, конечно же, и я не буду лгать, что меня это не прельщает ужасно. Я действительно могла бы остаться, чтобы немного избавиться от этого настроения. Конечно, это означает, что придется «позависать» с Люком, что вообще-то не кажется мне идеальным вечером. С другой стороны у меня нет других планов...
– Что у тебя?
Он оглядывается по сторонам, а потом на полсекунды достает пакетик с белым порошком из кармана, а потом прячет его назад. Ого. У этого парня есть настоящая хрень. Я знаю, что должна забыть об этом и идти наверх, но не знаю, сколько у меня силы воли... Немного, оказывается, потому что в следующую же секунду я говорю:
– Хорошо.
Люк улыбается, приподнимая один уголок рта выше другого. Он выглядит таким самодовольным маленьким ублюдком, что мне почти хочется пнуть его по яйцам. Конечно, если я это сделаю, то мне не удастся сегодня заторчать. Так что я не пинаю.
– Класс, – говорит он, все еще улыбаясь. Потом он разворачивается к толпе, которая была с ним, и машет им, чтобы они шли за нами. Лидия и близнецы поднимаются, все время меня разглядывая, и я зажато присоединяюсь к ним, пока Люк ведет нас наверх, в его спальню. Еще рано, поэтому тут пусто. Люк и Далтон Риппер оба здесь вместе с парой каких-то шестикурсников и, конечно же, Лидией и близнецами. Кроме Люка и Далтона семикурсников нет, и я осторожно кидаю взгляд в противоположный край комнаты, где стоит кровать Хьюго. Ощущение гадливости вдруг охватывает меня, но я отталкиваю эту мысль и стираю ее из памяти.
Я сажусь на одну из кроватей с Далтоном. Остальные девчонки садятся на другую кровать вместе с шестикурсниками, и мы вроде как заметно пялимся друг на друга, но ничего не говорим, пока Люк достает старый учебник и кладет его ровно на кровать. Никто ничего не говорит, пока он рассыпает порошок в несколько дорожек. Я не должна этого делать, конечно, но какого черта? Ведь это не будет иметь значения через два месяца. Хогвартс, все это. Все это не имеет значения, потому что скоро это кончится.
Я снова говорю себе это, когда наклоняюсь и получаю свою порцию с книги. Это обжигает мне нос, что неудивительно, потому что я так и не смогла привыкнуть к этому ощущению. Единственный, кому это вообще никак не помешало, это сам Люк, который вдохнул даже две дорожки, а потом поднял голову и скрытным движением вытер кончик носа.
– Это так незаконно, – делает замечание Мередит, но секунду спустя хихикает. Она уже ощущает эффект, но это неудивительно. Когда играешь в высшей лиге, торчать начинаешь куда быстрее. Конечно, наутро будет намного тяжелее, но мы решим эту проблему, когда с ней столкнемся.
Эйфория.
Все близко к ней, настолько близко, как возможно, уверена. Жизнь – дерьмо, и единственное, что делает ее хоть наполовину приемлемой – нелегальное вещество в твоем носу. Ну и ладно. Жизнь есть жизнь. Она дерьмо, а потом все кончается. А все остальное – лишь просто события, ведущие нас к Великой Финальной Сцене.
И все же мне лучше, чем раньше. И мне даже плевать, что приходится болтать с этими идиотами рядом со мной. Конечно, будь мы трезвы, этот разговор не был бы настолько нормальным. Лидия, Мередит и Миранда раздражают меня намного меньше, когда я под кайфом. Эта мысль посещает меня, когда я пересаживаюсь на их кровать, чтобы получше разглядеть новый лак для ногтей Миранды. Я смеюсь вместе с ними, и мы немного шутим. Все почти кажется нормальным. Конечно, внутри я осознаю, что это все потому, что мое сознание несколько затуманено сейчас, но мне плевать. Это не имеет значения. Сейчас мне весело.
Я чувствую, как Далтон Риппер просовывает мне руку под юбку и скользит пальцами по бедру, и я даже не притворяюсь, будто меня это раздражает. Мне честно наплевать. Я целую его. Один раз. А потом снова начинаю смеяться с моими бывшими подружками над кошмарной новой прической Джулии Маккой.
И все почти нормально.
Это не продолжается долго, конечно же, потому что в конце концов дверь открывается, и я снова получаю по носу от настоящей жизни. Входит Хьюго вместе с еще одним хозяином этой спальни, и они оба смотрят на нас и сразу понимают, что что-то не то.
– Что вы тут делаете? – задает вопрос Хьюго, подходит к Люку и заглядывает ему через плечо. Он видит книгу, и хотя на ней ничего не осталось, уверена, он может догадаться, что случилось.
– Ты действительно милый, – говорит Мередит, встает со своего места и хватает Хьюго за руку. Оказывается, у нее появилась какая-то склонность к моим двоюродным, они с Луи не делали секрета из своих ни к чему не обязывающих, чисто физических отношений последние пару месяцев. Печально то, что Луи до сих пор не может отличить Мередит от Миранды, так что ему приходится ждать, пока она сделает первый шаг.
Хьюго же просто странно смотрит на нее, а потом игнорирует. Вместо этого он смотрит на Люка, который достает остатки из сумки.
– Хочешь?
– Если вас поймают с этим, вас исключат, – Хьюго зловеще напоминает свою маму, и если бы я все еще с ним разговаривала, я бы ему это сказала. Кроме того, он сам не пай-мальчик, который никогда не пробовал дури. Он обычно предпочитает траву, а не порошок.
Но Миранда тут же начинает паниковать.
– Нельзя, чтобы меня исключали! – истерично говорит она. – Я еще даже СОВ не сдала!
– Тебя не исключат, – вяло говорю ей я. Кайф начинает быстро испаряться.
– Мне нельзя! – снова говорит она. – Мама и папа меня убьют! Мередит, нельзя, чтобы нас исключали!
– Заткнись, Миранда, – говорю я, теперь уже раздраженная. – Никого не исключат.
– Вас исключат, если узнают, что вы делали, – заносчиво говорит Хьюго и смотрит прямо на меня.
Я смотрю на него и думаю, говорить ему что-нибудь или нет. В конце концов я не могу сдержаться.
– Ну и что, пойдешь настучишь на меня?
Хьюго усмехается, по-настоящему усмехается, и говорит:
– А какой в этом смысл? Как будто кому-нибудь есть дело, исключат ли тебя, – он останавливается на мгновение, а потом добавляет. – Даже твоим собственным родителям будет плевать.
Никто ничего не говорит. Все или слишком шокированы, или слишком трусят, чтобы что-то говорить, а я не могу ничего придумать. Так что я просто смотрю на него, а он смотрит на меня. И у нас война взглядов, как обычно бывало с тех пор, как нам было по восемь. И он побеждает.
– Это правда, вы знаете, – говорит он, когда я сдаюсь и отворачиваюсь. Он говорит уже не со мной, он говорит это всем. – Ее родителям насрать, что она будет делать. Они, наверное, и не заметят, если ее выпнут.
– Просто заткнись, ладно? – внезапно говорю я, встаю и иду прямиком к двери. – Ты победил, хорошо? Я сдаюсь! Извини, что разрушила твою гребаную жизнь или что ты там думаешь я сделала, – я останавливаюсь на секунду и поворачиваюсь. – Просто оставь меня в покое, хорошо?
Хьюго смотрит на меня с каменным и совершенно не сочувствующим лицом. Но глаза его выдают, и он выглядит так, будто сейчас скажет что-то извиняющееся. Но он этого не делает. Он просто позволяет мне уйти. Они все позволяют мне уйти. Я жду, что хоть кто-то, Лидия, черт, пусть даже Далтон, пойдет за мной и попытается остановить. Чтобы Лидия сказала, что все будет хорошо, и навсегда осталась моим другом, или Далтон попытался снова залезть мне под юбку. Я имею в виду, это не секрет, что я всегда распущеннее, когда под кайфом. Но нет. Никто за мной не идет, поэтому я просто спускаюсь по лестнице, а потом назад в девичье крыло.
На хер его. На хер их. На хер это все. Я ненавижу это место и всех здесь. Не могу дождаться, когда уйду отсюда. Я почти хочу, чтобы меня отчислили. Тогда я смогу убраться отсюда и никогда больше не видеть всех этих людей. Кроме Хьюго, конечно, которого я буду видеть на каждое Рождество, на каждой свадьбе и на каждый похоронах всю оставшуюся жизнь. Конечно, я легко могла бы исчезнуть из своей семьи. Я могла бы сбежать в Америку или Австралию и оставить их всех позади. Как сказал Хьюго, всем ведь на меня плевать.
Я велю себе не плакать, но, когда я подхожу к спальне, слезы уже текут по щекам. Я даже не знаю на самом деле почему. Я имею в виду, я слышала вещи и позлее с тех пор, как вернулась в Хогвартс. Сейчас не так часто, очевидно, потому что люди слишком боятся продолжать мне грубить. Но это не значит, что они не были злы ко мне раньше или что я была глухой и не слышала, что люди шепчут за моей спиной. Так что я не знаю, почему я расстроена сейчас.
К сожалению, комната не пуста, когда я поднимаюсь. Я почти иду прямиком в туалет, но не делаю этого. Я просто хочу в постель. Аманда одна в комнате, и она у своей кровати, заглядывает в сундук. Она смотрит на меня, но я не обращаю на нее внимания, раздеваюсь и роюсь в своем сундуке, ища что-нибудь, чтобы накинуть. Нахожу старую футболку и бесцеремонно натягиваю ее через голову, прежде чем забраться в постель и закрыть за собой полог.
Я утыкаюсь лицом в подушку и тщетно пытаюсь подавить рыдания, которые теперь свободно разносятся. Я могу услышать напряжение, которое, вероятно, испытывает Аманда, хотя от нее не доносится ни звука. Я уверена, она там в штаны делает от счастья. Видеть меня плачущей – да это, наверное, просто воспоминание гребаного года для нее. Блядь. Я стараюсь заставить себя прекратить, но это бессмысленно. Я не могу. Чем сильнее я стараюсь заставить себя прекратить, тем быстрее падают слезы. И от того, что мое лицо прижато к подушке, мне еще и тяжело дышать.
Я просто хочу умереть.
– Лили? – голос Аманды звучит мягко и застенчиво. Она кажется нервной, и я ненавижу ее еще больше.
Я ничего не говорю. Я просто продолжаю плакать и полностью ее игнорирую. Потом я слышу шаги, и ее голос доносится прямо из-за штор.
– Лили, ты в порядке?
– Оставь меня в покое! – горестно говорю я, хотя не уверена, что она меня поняла, потому что я говорю в подушку, и мой голос приглушен.
Но она не слушает.
– Ты в порядке? – осторожно спрашивает она. – Хочешь, чтобы я кого-нибудь привела?
– Нет! – я издаю громкое, тяжелое рыдание, и мое тело начинает трястись. Она определенно слышит это, потому что игнорирует мой приказ оставить меня и открывает полог. Я чувствую, что она смотрит на меня, но не подымаю головы. – Уходи!
Она еще несколько секунд смотрит, как я плачу, а потом снова заговаривает, и кажется еще более нервной, чем раньше.
– Я позову своего папу.
– Нет! – кричу я, наконец поднимаю голову, поднимаюсь на колени и смотрю на нее. – Просто оставь меня одну...
Аманда смотрит на меня и вовсе не выглядит так, будто наслаждается всем этим. Я ждала, что она будет смеяться и бить по больному, но она не делает этого. Она действительно выглядит встревоженной. И мне хочется ударить ее по лицу.
– Ты так разболеешься.
– Я в порядке, – истерично говорю я, отлично зная, что я далеко не в порядке и что произношу эти слова в смеси рыданий и истерики.
– Ты сейчас захлебнешься слезами, – многозначительно смотрит на меня Аманда. – Что случилось?
– Как будто тебе есть дело! – злобно закатываю я глаза. – Уверена, ты просто в восторге!
Она выглядит так, будто хочет огрызнуться в ответ чем-нибудь столь же злым, но она этого не делает. Она, оказывается, верит, что можно быть выше этого, потому что она совершенно не обращает внимания на мой выпад, а заклинанием сотворяет мне носовой платок. Она протягивает его мне, и я почти отказываюсь от него, чтобы показать, насколько мне на нее плевать, но из носа мне льется уже почти на губы, так что я передумываю.
– Это почти закончилось, – тихо говорит она, и я вопросительно смотрю на нее, не понимая, о чем она, нахер, вообще. – Хогвартс, – объясняет она. – Почти закончился.
– Ну и хрен с ним, – сердито бормочу я. – Я, нахер, ненавижу это место.
– Если ты просто не будешь обращать на них внимания, они от тебя отстанут.
Я понятия не имею, о чем она, и некоторой части меня плевать. Другой же части, конечно же, любопытно.
– О чем ты, черт возьми?
– Люди, – объясняет она. – Когда они сучатся, просто не обращай внимания, им надоест, и они от тебя отстанут, – ей, кажется, неловко, но она продолжает, хотя ее голос немного напрягается. – Поверь мне.
– Ты говоришь обо мне? – определенно говорит, и она вполне могла бы прямо это сказать. Я сейчас в самом низу, так что это великолепная возможность кинуть в меня камень. Но, что раздражает, она этого не делает.
– Ты никогда не оставляла меня в покое, – твердо говорит она. – Но это ведь ты, верно? – мне хочется блевануть. – А другие, они не так умны, как ты. Они в конце концов сдаются.
– А Хьюго? – с вызовом спрашиваю я. – Когда ему наскучит, и он сдастся?
Она смотрит вниз, на пол, и несколько секунд колеблется, пока собирается с мыслями.
– Ты причинила Хьюго боль, – тихо говорит она. – Сильную. Но... – она хмурится и качает головой. – Дай ему время. Ты знаешь, он слишком хороший, чтобы долго злиться.
Я закатываю глаза.
– Это не его вина, если то, что он говорит, правда.
Она колеблется, и я вижу, что она спорит с собой, спрашивать ли. В конце концов, спрашивает.
– Что он сказал?
Я не знаю, почему отвечаю. Полагаю потому, что мне нечего терять. Аманда может бежать и рассказывать всей школе, неважно, потому что все и так уже знают. Это было сказано на публике, и к завтрашнему дню все узнают.
– Он сказал, что моим родителям на меня плевать. Сказал, что им насрать, что со мной будет, и он прав! – я сердито вытираю глаза, злая на себя за то, что так расстроена. – Вся моя семья меня ненавидит.
Аманда не смеется, не ухмыляется или что-нибудь такое. Она просто грустно смотрит на меня, и я ее не понимаю.
– Они не ненавидят тебя, – искренне говорит она. – А Хьюго просто зол. Он не имел это в виду.
– Нет, имел. И он прав, – я качаю головой и снова потираю глаза. – И я это заслужила, потому что я делала ужасные вещи: например, портила жизнь моему кузену и винила в этом его лучшую подругу.
Она может сказать сейчас хоть миллион разных вещей, но она ничего этого не говорит. Она создает новый платок и протягивает его мне.
– Просто ложись спать, Лили, – тихо говорит она. – Завтра это будет казаться не таким плохим.
Она закрывает полог на моей кровати, и я слышу, как она возвращается к себе. Когда-то однажды мы были лучшими подругами. Кажется, что это было миллион лет назад.
И когда я лежу тут, я вроде как вспоминаю, почему.