Глава 14. Джеймс. 6 декабря

Кейт – это девушка, с которой я сравниваю других.
Наверное, она всегда такой была.
Она всегда и во всех смыслах была моей любимой, даже когда мы еще были маленькими. Наверное, это потому, что она настолько близка к парню, насколько это возможно, оставаясь привлекательной. Она никогда не шепталась, не хихикала – она закатывала глаза и толкала тебя. И да, я ее любил.
Когда-то давно, когда я был раним и накачан подростковыми гормонами, я влюбился. Очень. И это была Кейт Милтон. И что случилось? Она меня бросила, расколола мое сердце, как орех, а потом сбежала во Францию.
А что сделал я? Разбогател. Прославился. Переспал с уймой девчонок и даже не старался запоминать их имена. Вернулся к тому, что у меня всегда лучше всего получалось, а она жила своей миленькой жизнью. И да, Париж, наверное, действительно настолько романтичен, как расписывают эти мудаки, потому что, вы только представьте, оттуда она притащила в Лондон жениха.
Передайте пакетик.
Нет, правда. Подайте рвотный пакетик, а то я заблюю вам тут весь пол посреди паба и сомневаюсь, что Ханна придет от этого в восторг. На самом деле она мне тогда голову заклятьем оторвет, а потом велит все это отчистить. Мда, я даже не понимаю, зачем я вообще приперся в Дырявый Котел… Единственный паб во всей стране, где мне не подают бесплатных напитков и не относятся как к королю. И единственный паб в стране, где барменша не побоится потребовать, чтобы я прибрал беспорядок или понизил голос. Наверное, потому, что она меняла мне подгузники, когда я был малышом, так что она думает, что раз она все это видела, то у нее есть право мной командовать. Наверное, есть.
Другая причина, по которой я хожу в Дырявый Котел в том, что Шарлотт к нему даже близко не подойдет. Она говорит, что он грязный рассадник инфекций и за этой барной стойкой она точно подхватит какую-нибудь редкую разновидность гепатита… Лично я думаю, что то, что она до сих пор не подхватила никакого гепатита, само по себе признак ее удачи, и ей следует благодарить за это небеса. Она лично так не считает. Так что так легко от нее избавиться. Она, конечно, ворчит и делает всякие ехидные комментарии, что я, мол, ее игнорирую. Но на самом деле она сразу же затыкается, как только я протягиваю ей деньги и предлагаю сбегать по магазинам. Некоторые могут назвать это проституцией… Я называю удобством.
Но в этот раз никто не может меня винить, потому что сейчас я великолепный образец семьянина. У нас вроде небольшого семейного воссоединения, прямо тут, в пабе. И под семейным воссоединением я имею в виду Фреда, Тедди, Ала и меня. Фред обычно всегда ко всему готов, и мы с ним почти все делаем вместе. Тедди… Ну, Тедди расстроен крахом его брака и тем, что моя прекрасная и очаровательная кузина (это полный сарказм, если вы не поняли) сообщила ему, что теперь ему придется прожить всю свою жизнь, зная, что он бросил своих детей (пусть даже и видит их почти каждый день). Она даже зашла так далеко, что сказала, что по крайней мере его родители погибли, и им не пришлось добровольно его бросать… Виктуар просто лапочка, вот уж правда… Но что я могу сказать? Я говорил Тедди, что женитьба на ней будет ошибкой. Я это знал, а мне было только четырнадцать; ему следовало понимать, что это плохо кончится. Ну и Ал, ну, Ал странный, и иногда ему нравится быть нормальным и проводить время с нами, а иногда он задирает нос, потому что слишком хорош для нас. Тут какой стороной монетка выпадет, такой вот он у нас.
Сейчас мы сгрудились в одной из задних кабинок с несколькими порциями выпивки на столе и еще несколькими в пути. Какой смысл нервничать из-за девчонки, если можешь надраться с друзьями? А я нервничаю. Я теперь вижу Кейт все время. Все время. Она ведет мои финансовые дела в банке, и теперь, как бы я не пытался, все равно в итоге я трачу деньги (или тратит Шарлотт), и мне приходится идти в банк, встречаться с ней. Все становится уже просто смешно, и сексуальное напряжение стало уже таким густым, что любой разревется. Не то чтобы я вообще когда-либо ревел, но, черт, мне требуется каждая капля моего самоконтроля, чтобы не схватить ее и не взять прямо на как всегда заставленном в беспорядке столе.
И она тоже этого хочет. Она может отрицать, если хочет, и продолжать болтать и болтать о Марке, ее французском любовнике-педерасте, но меня она не обманет. Она не без причины каждый раз неловко ерзает на стуле. Потому что она знает, что такое настоящий трах, а не та хреновина, что у них там с этим пидором-парижанином. Потому что она страшится признать, что, даже когда нам было по шестнадцать, ее секс был лучше, чем теперь, когда она взрослая женщина, встречается с взрослым мужчиной. Она может говорить, что хочет, я знаю правду.
Она практически умоляет об этом.

Мужики меня не поддерживают. Фреду уже тошно об этом слушать. Ал понятия не имеет. А Тедди, ну, у Тедди своего дерьма навалом. Бедолага. Ну, по крайней мере, он дал мне существенную отговорку, на случай если Шарлотт снова начнет пилить меня о женитьбе.
В настоящий момент он выдул уже шестую порцию огневиски и не намерен придерживать скорости. Но, вместо того чтобы становиться веселее, как полагается с крепким алкоголем (да, я слышал, что это депрессант, и что? Я в это не верю), он только все больше и больше мрачнеет (черт, думаю, он только что доказал то, что я хотел опровергнуть). Его голова все больше и больше заваливается вперед, и уже несколько раз мне показалось, что он в любой момент разрыдается. К счастью, он этого не делает. Вместо этого он продолжает рассказывать слезливые истории о своем рухнувшем браке.
– Мои дети меня ненавидят, – ровно сказал он, громко вздохнув для пущего эффекта.
– Они тебя не ненавидят, приятель, – говорю я, пытаясь помочь, потому что я пытаюсь. Я ведь хороший человек и все такое.
– Нет, ненавидят, – настаивает он, утыкаясь в меня серьезным взглядом широко распахнутых глаз. – Дора сказала, дословно: «Папа, я тебя ненавижу». Она сказала это вчера.
– Потому что Дора испорченная, – пожимает Фред плечами.
– Следи за языком, – выплевывает Тедди, опасно сужая глаза. Это почти смешно, но мы сдерживаем хихиканье.
– Она такая, какой ее сделала Вик, – поясняет Фред, защищаясь.
– А Виктуар испорченная, – услужливо подкидываю я. Когда Тедди буравит взглядом и меня, я лишь пожимаю плечами. – Я всю жизнь тебе это говорил.
– Она хотела еще одного ребенка, – неожиданно роняет он. – Сказала мне несколько месяцев назад. Я ответил нет, – он говорит так, будто ничего не соображает, и мы все чувствуем себя неуютно. – А теперь она со мной разводится.
– О, да! – ни с того ни с сего ляпнул Ал. Глаза у него уже стеклянные, и он уже почти в дугу. Не так уж много для этого понадобилось. Он нечасто пьет, но когда пьет, много ему не нужно. – Угадайте что?
Он смотрит на нас так, будто ждет, что мы и вправду начнем угадывать. Вот так бывает с пьяными. Риторические вопросы становятся настоящими.
К счастью, Тедди настолько же пьян, как и он:
– Что?
– Хьюго кого-то обрюхатил!
Мы все сидим и ничего не говорим, а просто смотрим на него в совершеннейшем шоке. У него на лице настолько тупая улыбка, что мне уже почти кажется, что он не врет.
– Хьюго? – скептически спрашиваю я. – Хьюго Уизли?
Теперь он смотрит на меня, будто я несу чушь:
– А скольких других Хьюго ты знаешь?
Я не обращаю на него внимания, а смотрю на Фреда, который возвращает мне совершенно идентичный моему, полагаю, взгляд. Наполовину шок, наполовину восторг, наполовину неверие…
– Хьюго Уизли, – медленно говорит Фред. – Наш кузен Хьюго Уизли… обрюхатил… девчонку?
– Кто тебе сказал? – спрашиваю я, поворачиваясь к брату.
– Роуз, – безразлично отвечает он. Затем на секунду приходит в ужас. – О черт.. Она сказала мне никому не говорить… Так что никому не говорите…
Плевать. Как будто мне не насрать на слова Роуз. Вообще без разницы, потому что это просто фантастика!
– Кто бы мог подумать, что маленький дрочила на такое способен?
– Охренеть! – смеется в ответ Фред, и теперь наши идентичные взгляды сменяются выражениями восторга и ликования. Только Тедди выглядит чуток встревоженным, но, наверное, потому, что он сейчас упадет лицом вниз и утонет в собственном стакане.
– И кто это? – с жадностью спрашиваю я, глядя прямо на Ала, который выглядит довольным своим участием в беседе.
– Мария Мартинес.
Я пытаюсь ее вспомнить.
– Мария Мартинес? – спрашиваю я, и ликование сменяется отвращением. – Та хаффлпаффка с плохими зубами?
– Ой, она давно исправила зубы, – спокойно отвечает он. – Но да. Та самая.
Ого. Этого я не могу представить. Я думал, это могла быть какая-нибудь распутная потаскушка, что напоила его, трахнула и нарочно залетела, чтобы получить денег или что-то вроде того. Но эту девчонку я так представить не могу… Не то чтобы я ее знал, но она явно не была бы моим первым претендентом на счастливицу.
Ого. Просто ого.
– Его родители знают? – спрашивает Тедди, в первый раз обращаясь к голосу разума.
Ал решительно кивает, опрокидывает еще стаканчик и становится еще более готовым на сплетни:
– Ага, и тетя Гермиона хочет от Марии откупиться!
– Хватит! – говорит Фред, уже почти взвывая. Ханна смотрит на нас через паб и шипит, чтоб мы замолкли. Фред понижает голос и, смеясь, качает головой:
– Как откупиться?
Ал пожимает плечами.
– Не знаю. Заплатит, чтоб избавилась от ребенка или чтобы убралась… Не знаю, так Роуз сказала!
– А как Рон? – спрашивает Тедди, он как всегда логичен.
– О, он в бешенстве, – серьезно говорит Ал. – Хьюго лучше не приезжать на рождественские каникулы…
Это просто потрясающе. Фред явно также находит это забавным, а вот Ал все не может заткнуться.
– Я всегда думал, он трахает Аманду Лонгботтом, – беззаботно говорит он. – Вот я ошибся. Но ему все равно стоит попробовать. Она неплохо выглядит, так ведь?
– Что ты сказал?
О бля.
Столик мгновенно погружается в тишину, и мы все в ужасе смотрим на Ханну, которая подходит к нам поближе. Конечно, ей просто следовало появиться как раз в тот момент, когда разговор заходит о сексе с ее дочерью. Естественно.
Никто ничего не говорит, и Ханна по очереди пронзает нас взглядом, прежде чем повернуться к Алу и направить палец в его сторону.
– А теперь послушай меня, молодой человек, – резко говорит она. – И на секунду не подумай, что только потому, что другие так восхищаются этой поттеровской чертовщиной, то я тоже. Если еще раз что-то подобное услышу, я так тебя прокляну, что ты вспомнить не сможешь, что такое трахаться, понял?
Мы все тихо сидим, не осмеливаясь улыбнуться. Сами все понимаем. Ал и не моргает, только послушно кивает и произносит:
– Да, мэм, – настолько серьезно, как может.
Ханна еще немного расстреливает его взглядом, прежде чем еще раз оглядеть нас всех.
– Клянусь, я не понимаю, когда вы соберетесь вырасти, – бормочет она себе под нос, махнув палочкой в сторону пустых бокалов и посылая их парить к бару. – Уж подождите, расскажу вашим родителям…
Она отходит, все еще бормоча, и мы дожидаемся, пока она оказывается на другой стороне паба, прежде чем выдавить хоть единый звук. Наконец, кажется уже безопасным, и Фред дает Алу подзатыльник:
– Поздравляю, придурок.
– А откуда мне было знать, что она прямо за моей спиной? – шипит он в ответ, потирая ушибленное место. – Вы, сволочи, могли бы мне и сказать!
– Я слишком стар для этого дерьма, – с чего-то вдруг произносит Тедди, падая головой на руки.
Мы обалдело сидим несколько секунд, все еще не понимая, что случилось, и ошарашенные новостями про Хьюго. Алкоголь начинает оказывать свое действие на нас с Фредом, и повисает звенящая тишина, как раз до той минуты, когда Ал снова решает, что раскрыть рот – хорошая идея.
– Я сплю с Элизабет Ричардсон.
Так, что?
Сначала Хьюго, теперь Ал. Как будто все никчемные придурки мира внезапно решили перекинуться. Что это за беспорядочные половые связи у этих милых, хорошо воспитанных мальчиков? Тц-тц. Это просто позор…
Тедди говорит первым. Он поднимает голову с рук и с добрых несколько секунд прожигает моего брата взглядом, прежде чем медленно покачать головой:
– Ал. Ты ведь знаешь, что тебя за это уволят, так?
Он выглядит серьезным, как будто действительно слишком стар для всего этого дерьма. Глаза Ала широко раскрыты, как будто он не верит, что действительно взял и рассказал все это. Но он все равно выглядит вызывающе, и я задаюсь вопросом, не спятил ли он.
– Только если попадемся, – ровно говорит он, отвечая Тедди таким же взглядом, что меня изумляет. Они смотрят друг на друга, а мы с Фредом наблюдаем и не вмешиваемся.
Тедди сдается первым и вздыхает так, словно он действительно вовсе не хочет читать нотации, но у него нет другого выбора.
– Эти правила создавались не без причины, Ал, – резонно говорит он. – Это может отвлечь.
Ал просто закатывает глаза:
– Ой, да брось, – легко говорит он. – Лучше не болтай все это.
– Тогда не делай того, что заставляет меня говорить, – твердо отвечает Тедди. – Я не собираюсь жертвовать всей командой ради тебя, поэтому не ставь меня в такое положение, – Ал открывает рот, но Тедди обрывает его. – Ты должен это прекратить.
– Ой, да вынь занозу из своей жопы, Тедди, – говорю я, закатывая глаза. – То, что ты несчастен, не значит, что тебе нужно всех делать несчастными. Дай ребенку повеселиться.
– Я не ребенок, – тут же влезает Ал, естественно полностью упустивший то, что я за него только что заступился.
Тедди тоже не слишком доволен:
– Это моя работа – держать таких придурков, как он, в порядке. Правила не просто так создаются, и я никому не позволю их нарушать.
– Ты что его начальник или что-то вроде того? – спросил Фред, явно запутавшийся. Я сам не слишком уверен. Не знаю, как эта херня с аврорской субординацией работает, и, честно, мне насрать.
– Я выше его по званию, этого довольно, – прикрикивает Тедди. – И я серьезно, Ал. Вам обоим это лучше прекратить, иначе у вас будут большие проблемы. Ты хоть представляешь, что скажет твой отец?
– Ой, да кому это на фиг интересно? – спрашиваю я, опустошая свой стакан. – Пошел он нахер.
– Так что, Элизабет выросла в красотку? – громко спрашивает Фред, и я с усмешкой киваю. Ал видит это и хмурится, но секунду спустя его лицо меняется, и он тоже усмехается и кивает.
Она выросла, точно. Стала такой в тот последний год, когда я был в школе. И я недавно ее видел, когда был пару месяцев назад в министерстве. Сейчас еще шикарнее. И конечно, уверен, она все еще стерва. Она ведь лучшая подруга Роуз.
– А Роуз знает? – выпалил я, и Ал тут же окрасился в фирменный ярко-красный цвет Уизли.
– Нет, – мямлит он. – Так что ей тоже не говорите.
– Ой, да просто выпей пару рюмок на рождественском ужине, – шутит Фред, поблескивая глазами. – Уверен, тогда она узнает прямо от первоисточника.
– Да, и напомни мне не рассказывать тебе секретов, – говорю я, и Ал лишь пожимает плечами.
Тедди больше не в настроении веселиться. Он бросает несколько монет на стол и встает, натягивая пальто.
– Мне пора, – мрачно говорит он. – Уже поздно.
Еще не так поздно. Но так как он уже и так мрачнее некуда, мне плевать.
– Увидимся, приятель, – говорю я без особого энтузиазма. Все остальные тоже прощаются, и он аппарирует.
– Он не скажет, – говорит Ал, но он не выглядит слишком уверенным. – В нем есть для этого хоть какая-то верность.
– Надейся, – бормочет Фред.
– Есть, – отвечаю я им обоим. – Но тебе лучше быть осторожным, и вести себя так, будто ты это прекратил. Потому что к нам у него есть хоть какая-то верность, факт, но к нашему отцу у него ее куда больше, и ты это знаешь.
Это правда, и Ал это знает. Тедди держится так близко к заднице нашего отца, что готов ее лизать. Не то чтобы это была его вина, потому что в нем взрастилось это обожествление героя. У него не было своих родителей, поэтому он крепко держится за ближайший к ним суррогат. Вообще он классный парень, так что обычно я не обращаю внимания на этот конкретный недостаток.
Но все равно, ого.
Вот ведь вам драматичная ночь.
Спасибо огневиски и неумению Ала пить, теперь у меня несколько сплетен для развлечения. Со всем этим я почти забываю про Кейт. Конечно не до конца, но близко к тому. Это нормально. И думать о ней намного легче, когда в твоей крови достаточно алкоголя.
У меня предчувствие, что Рождество у нас будет очень интересным.