Афенадора, тихая и безумно добрая, переживает за Карлайла, как стала бы сестра, возможно, помня, как тяжело это - оказаться вброшенным в водоворот ее необычайно нервного клана. Она сидит с ним дружелюбной тенью, объясняет, что Кайус не хотел причинить боль своим последним небрежно брошенным комментарием, что не все схемы Аро шли от каприза, а вызванное горем безмолвие Маркуса невозможно обойти.



После очередной такой беседы Афенадора выглядит отстраненно, на грани прохладной апатии.

— Что тебе сказал Карлайл? — вопрошает Сульпиция, нежно приобнимая младшую сестру за талию.

— Это не его вина, что он так раздражает, — пыхтит она, не обращая внимания на вопрос. — Мне не следует осуждать его за это.

Сульпиция не может сдержать смех.

— Ты любишь всех, Афена, заслуживают они того или нет. Что вызвало такую реакцию?

— Раздражает не его праведность, а увлечение грехом. Кажется, что он всего в нескольких шагах от какого-то ужасного преступления и ищет отраженные недостатки в каждом мужчине, женщине и иногда ребенке, с которыми пересекается, чтобы облегчить свою участь.

Супруга Аро принимает сказанное к сведению, осмотрев все аспекты и отодвинув их подальше, уверенная, что найдет применение этому позже.



Через несколько дней Сульпиция стоит в колеблющемся свете огня, случайно отбрасываемого факелами за тройным троном. Как и всегда мантии и капюшоны скрывали фигуры, темнея с каждым новым рангом, за исключением Карлайла - светлое создание, блистающее в медовой парче.

Она разглядывает его лицо, взгляд золотистых глаз, мечущийся между любопытством и ужасом, пока Аро, Кайус и Маркус вершат правосудие. Правонарушитель создал бессмертного ребенка, и хотя она ничего не знает о судьбе малыша, уверена - его создатель вскоре встретит смерть.

— Вы понимаете последствия своих действий? — мурлыкает Аро, вымеренный фасад смягчен милосердием в чертах его лица, возможно, ради Карлайла.

Обвиняемый молчит.

— Отлично. Джейн, моя милая, если угодно.

Хрупкая девичья фигурка дергается вперед, и вдруг мужчина уже корчится, постанывая, на каменных плитах. Признание, наконец, вырывается сквозь зубы, разносясь задыхающимся эхом.

— Замечательно, — соглашается Аро и кивает здоровенным стражам, сокрытым в тени. Как обычно появляется пламя - Сульпиция отводит взгляд к потолку.

Взгляд ее ярких глаз останавливается на ее супруге, когда он касается белым как мел ртом пухлых губ Джейн и бормочет воздушную похвалу, вызывающую искры от кремня в сердце ребенка. Показное предательство разодрало ее до костей. Но вместо гнева она легко касается ногтями скулы Карлайла, уговаривая взглянуть на нее. С неправильного угла жест можно ошибочно принять за поддержку.

Голод в его глазах говорит о многом, наполненном похотью и кровью.



— Карлайл, друг мой, я начинаю верить, что ты специально меня избегаешь, — замечает Аро, выстраивая фигуры на шахматной доске, белоснежная фарфоровая кожа его лица приобретает краски смертного в свете тлеющих углей.

— Прости меня, Аро, я проводил вечера с членами твоей стражи. Крайне занятные компаньоны, — полуправда - как плохая одежда - болтается в плечах и выглядит убого при взгляде, в мыслях златоглазого вампира лишь одна Сульпиция.

— Конечно, — соглашается древний учтиво, словно вежливая патина понимания, когда его конь нападает на бледного слона противника.

Опрокинутая пешка и неосторожное движение поправить ее открывает разум Карлайла для Аро, когда пальцы того коснулись ладони гостя.

Слишком яркая мозаика его жены - ужасная фантазия или, возможно, предательская реальность - кружится в голове Аро. Он наблюдает, взгляд тухнет, затем он встает и отправляется на поиски жены, оставляя доску в незаконченной, молчаливой битве.



— Каковы твои намерения в отношении Карлайла? — вопрошает Аро, и вопрос чудовищен, как рычание зверя, угрожающего разорвать свою привязь со словами и здравомыслием.

Сульпиция выгибает бровь - как потягивающаяся, хитрая рысь.

— Я убеждаюсь в его верности. Думается мне, ты делаешь что-то похожее с Джейн, — обвинение разрывает тишину, разбивая ее намеком.

— Джейн - просто ребенок. Как ты можешь даже думать такое…

— И Карлайл такой же невинный. Мне кажется, он не способен на плотские грехи, как и твоя ведьмочка, — отвечает она, губы словно драгоценные камни, обрамляющие ложь.

— Ты моя, — пальцы Аро как холодные наручники на ее запястьях, оставляют после себя каменный оттиск. — Я создал тебя, потому что любил. Не забывай, что ты на милости моего настроения. — Тлеющий страх в ее глазах успокоил бы его, но шипение Сульпиции как у бесстрашной ядовитой змеи.

— Ты дал мне бессмертие, не более, — бросает она. — В мое отсутствие, ты стал бы тенью, немногим больше, чем забытым правителем в королевстве на вершине холма с кланом, состоящим из тебя и Кайуса, если бы удача улыбнулась тебе. Мы не будем обсуждать, кто кого создал.

Ее смелость - неустанная и жгучая - лишает супруга речи на мгновение, достаточное, чтобы Сульпиция смогла продолжить.

— У тебя свои игрушки, у меня - свои. Если ты еще раз повторишь это, — махает она на паутину трещин на руке, — я уйду, оставив тебя с жалкими кознями и тенями грехов.

Ее уход грациозен, звук шагов и шелест шелков одежды по мрамору. Аро же остается разбирать руины - незнакомое горе разрывает его в кровавые клочья.



— Сульпиция, я хотел поговорить с тобой. — Карлайл держится в тени, края одежды повреждены молью и тревожными пальцами бессмертного.

— Да? — она отказывается потворствовать ему, преодолевать пустоты и впадины, когда его позолоченная милость затевает разговор.

Скрепя сердцем, он садится подле нее, словно суетливый ребенок среди роскоши эры, которую не может понять.

— Я не хотел создавать проблем между тобой и твоим супругом, — шепчет он, элегантность в голосе скрылась под виной, оставляя прах и потертое, бесполезное достоинство.

— Ты не создал. Наши различия имели место еще до твоего рождения, и уж тем более до твоего приезда. — Видя, как невинное горе затмевает его черты, Сульпиция переплетает изящные пальцы с его в тугой узел, притягивая его, привязывая без надежды на побег к красной скале Вольтерры.

— Не думай об отъезде, мой дорогой Карлайл. От одного разногласия не сбегают из единственного тебе известного дома. — Ее улыбка холодная и застывшая как осенний рассвет, хотя глаза цвета красного клена искрятся, пока она запоминает картину их переплетенных рук.

Если Аро решит снова залезть в ее мысли, у нее будет кое-что интересное для показа.



Аро упрям и зол, его настроение скачет между гнетущей, гробовой меланхолией и гневом, вырезающим из тиши кровавые фрагменты. День уходит на то, чтобы Кайус отвернулся от него, Маркус вслед за ним. Оба слишком умны, чтобы вступать на поле боя, где сама земля вспахана и засеяна солью.

Сульпиция замечает несколько зловещих взглядов Джейн, глаза как обсидиан, но злость капризного ребенка - сущий пустяк. Если Аро снизошел до принятия сочувствия от безумной ведьмы, то его разум точно потерял точность своего скульптора, явный признак полностью разбитого сердца.

Усмешку на ее лице можно признать за жестокость, но в злые часы между полуночью и рассветом она должна признать, что не знает, к чему ведет ее игра. Единственное, что приходит на ум в качестве оправдания, очень просто и невероятно сентиментально: ей хочется, чтобы Аро вернулся к ней, раненный и разбитый в дребезги. Тогда, возможно, она прижмется нетерпеливо к его губам и успокоит боль ласками, напоминающими о полузабытых днях.

Это похоже на фантазию, мимолетную и шипучую, и такую же реальную как мираж, способную выдержать проверку. Сульпиция отлично знает свой недостаток: вера в то, что Аро поменяет первозданную гордость на любовь, идеал, лучше подходящий для метафор.

Перевод ButterCup
Редактор Lega