— Ну что, Розали Хейл? — тоном заправского маньяка, нарвавшегося на жертву, говорю я. — Значит, уже научилась использовать подручные предметы. — Киваю на нож. — Хорошо, это значит, что ты умеешь применять несчастные десять процентов своего мозга по назначению. Но всё равно ножик надо было выбирать тщательнее. Ты его где откопала, в мясницкой лавке, что ли, спёрла?

— В китайском ресторане.

— А потупее там не нашлось тесачка? Или, дай угадаю, этот был самым красивым, с таааакой симпатичной рукояткой, что ты не удержалась?

Розали упорно молчит. Она каждую минуту дёргается, думает: убежать или нет. Знает же, что догоню, да и голова у неё с того раза ещё болит, и ей совершенно не хочется получать по своей блондинистой башке мобильником снова. Одна шишка на макушке — это некрасиво, две — совсем уж не смешно и не гламурно. Подружки засмеют, как пить дать.

— Значит так, Хейл, у нас с тобой есть два варианта развития событий: первый — я убиваю тебя, второй — ты сама пронзаешь этим гламурнейшим ножом свой роскошный бюст. Естественно, первый вариант более болезненный, но зато я своим клиентам гарантирую стопроцентное качество. Что же до тебя, то ты патологически не способна кого бы то ни было убить.

— Не нужно, я не хочу умирать. Вот, возьмите. — Эта идиотка потягивает мне нож. Она что, правда думает откупиться от меня этим ржавым кухонным рубанком? Так низко меня ещё никто не опускал. Так дешёво меня ещё никто не оценивал.

— Спасибо, но я могу убить тебя и голыми руками, — зло изрекаю я и делаю вид, что готовлюсь исполнить сказанное.

— Умоляю…

— Как же ты меня бесишь! Чего тебе нужно?!

— Отмстить, — тихо шепчет Розали. — За мужа.

— Дура. Я тебе сколько раз уже повторяла? Я не виновата. Слышишь? Не-ви-но-ва-та! И Джейк тоже не-ви-но-ват. Понимаешь ты меня, дура крашенная?! — Это истерика. Меня даже начинает трясти, чего не случалось уже очень и очень давно.

— А кто тогда виноват? Сам он, что ли, себе шею сломал?

— Виноват тот, кто говорил по мобильному телефону во время посадки. Телефоны создают сильные радиопомехи, влияющие на работу приборов. Это ты в состоянии понять?

Розали белеет ещё больше. Секунда — и её лицо сможет поспорить по цвету с лицами гейш на старинных японских гравюрах. Усиливают сходство накрашенные алой помадой губы.

И я догадываюсь, чем вызвана эта бледность.

— Ты видела того, кто говорил по мобильному?

— Нет. — Розали энергично трясёт своими роскошными волосами. Хоть сейчас на обложку или в рекламу шампуня. — Это я позвонила маме.

— Ну и молодец! Зла на вас всех не хватает. Сколько ни говори «отключите, пожалуйста, телефоны», всё без толку. А потом ещё с ножами они бросаются на людей. — Я вздыхаю и пытаюсь держать себя в руках. — И что, тебе разве не говорили, что во всём виноваты помехи, создаваемые телефоном?

— Я не помню, что мне там говорили первые недели… Я вообще ничего не помню. Всё было как в дымке. Сначала я не хотела жить. Я даже подожгла дом, но соседи вовремя учуяли запах гари. Меня вытащили до того, как огонь успел подобраться к спальне.

— К спальне?

Розали смущается. Ей стыдно за собственную дурость.

— Я надела свое лучшее платье, разбросала лепестки цветов, зажгла свечи. Легла на кровать и стала ждать того момента, когда потеряю сознание и задохнусь. И только потом моё тело должно было сгореть и обратиться в пепел. Видишь, я всё продумала, безболезненная смерть в огне.

— Ну ты и дура! — А что тут скажешь. Если уж собираетесь умирать, о красоте стоит подумать в последнюю очередь.

Согласно моему глубокому убеждению, тот, кто успевает озаботиться красивым платьем перед тем, как наглотаться таблеток, просто оттягивает время и надеется, что приехавшая скорая успеет сделать промывание желудка. Такие люди стремятся привлечь внимание, получить свою долю сочувствия, и если они всё правильно рассчитывают, то это им удаётся.

— Мне некуда идти. Я осталась без дома и потеряла работу, — продолжает разводить сопли Розали.

— Ты что, ждёшь помощи от меня? Ты, верно, шутишь. Я хочу побыстрее забыть и о тебе, и о сегодняшнем дне. И уж совершенно точно спасать тебя не собираюсь. Сдохнешь на улице — значит такова твоя судьба.

— Я могла бы перевязать рану.

— Спасибо, справлюсь без тебя. А то ещё после твоей перевязки руку ампутировать придётся.

Розали не двигается. Она молча смотрит, как я неловко, стараясь не потревожить раненое плечо, сажусь в машину. Хорошо хоть эта кретинка всадила мне нож слева. Зная её таланты, могу предположить, что целилась Розали в сердце. Но неточный расчет и недостаток опыта не дали ей осуществить убийство на ступеньках госпиталя. Эта дура явно слишком много читает женских романов. Иначе откуда вся эта тяга к театральности.

Плечо ноет, кровь пачкает светлые чехлы. Но я стискиваю зубы и одной правой пытаюсь вести машину. Неудобно до охренения. Был бы ещё автомат, а то ведь приходится самой скорости переключать.

Дабы не вызывать лишних вопросов, руку решаю штопать себе сама. Рана не такая уж и глубокая. Крови, правда, много. Вон уже вся машина в бурых пятнах и разводах. Да я и сама не лучше. Футболка с правой стороны, высыхая, становится колом. Кое-как натягиваю поверх куртку. При этом чувство такое, будто в раненное плечо кто-то тычет кочергой, вороша тлеющие угли. Дыхание перехватывает. Жду пару минут и медленно выхожу из машины. Холодный ночной воздух приятно остужает горящую руку. Осматриваю себя ещё раз: нет ли где крови. Крови полно. Она везде - и на джинсах, и на ладонях. Вытираю руки о футболку — ей уже всё равно. Мне тоже. Джинсы оставляю как есть, они, слава богу, тёмные, кровь почти не видно, если не приглядываться. А кто, скажите, будет посреди ночи приглядываться к моим джинсам.

И только поднявшись к себе в номер я понимаю, что в этом районе никто и не подумал бы обращать внимание на мой, мягко говоря, странный вид. Тут хоть приди забрызганный кровью с голов до ног, никто не почешется. Постоянные разборки местных бандитов давно приелись и вызывают только широкий зевок.

Стягиваю куртку, разрезаю футболку и аккуратненько отдираю её от плеча. Снова накатывает боль. Терплю, а куда деваться. В выпрошенной у портье аптечке есть анальгин, но я не пью его, пока есть силы терпеть, иначе к моменту «операции» его действие может и пройти.

Как только из глаз пропадают багровые круги и точки, шлёпаю босыми ногами в душ. Белый кафель, грязь в углах, какая-то пыль и паутина, замызганная ванна и небольшое зеркало без рамы. Приноравливаюсь, пытаюсь встать так, чтобы увидеть порез на плече. Вид рваной плоти странным образом завораживает. Края раны изгибаются, словно хищная улыбка. Моё собственное плечо довольно скалится и как бы говорит: «Всё о’кей, детка». Все о’кей.

Дальше начинается самое трудное и мерзкое. Щелкаю зажигалкой. Перед тем как зашивать плечо выкуриваю две сигареты.

Конечно же, я в школе прогуливала уроки кройки и шитья. Поэтому швея из меня плохая, да чего уж там — херовая. Плохая — это когда хотя бы знаешь, в какой руке ножницы держать. Я же патологически не расположена к подобным милым домашним занятиям. А шить-то ведь придётся по живому, вспарывая остриём иглы не ткань, а кожу.

Ну, дальше тянуть не имеет смысла. Пью анальгин. Для усиления эффекта запиваю коньяком.

Снова возвращаюсь к зеркалу и, глядя на свою обнаженную, окровавленную спину, поливаю порез перекисью, а после, шипя и утирая сопли, полноводной рекой текущие из носа, обычной иголкой сшиваю края.

Как следует проспавшись, но мятая и с горящей рукой прусь в аэропорт. Прохожу на посадку. Занимаю своё кресло, оборачиваюсь и встречаюсь взглядом с Розали.


— Джейк, у меня для тебя хорошая новость, — с порога ору я.

— У меня тоже для тебя хорошая новость. Меня допустили к полётам.

— Отпад! Так ты снова в седле и дома ночевать будешь редко. А значит, Роз сможет спокойно пожить у тебя месяц-другой.

— Какая ещё Розали? И с какой стати она должна у меня жить?

— Та самая. Розали Хейл. А ты думал, я тебе судью Верховного Суда Канады¹ приведу домой?

— Нет, я ждал Розали Дюте², — огрызается Джейк.

— Погоди, разве она не умерла давно?

— От тебя чего хочешь можно ждать.

— Но мёртвых я не воскрешаю, или ты думаешь, для твоего удовольствия я возьму лопату, пойду на кладбище и откопаю тебе французскую подружку?

— Да ты сдурела, Белла!

— Ты что, откажешь в помощи бедной, несчастной, оставшейся без дома и работы, потерявшей мужа девушке?

— Раз у неё был муж, значит она уже не девушка, — продолжает упираться Джейк.

— А ты проверял?

— Ну ладно, лады, угомонись! — Джейк машет руками. — Где она?

— Сидит в моей машине.

Знаю, конечно, идея пристроить Розали к Джейку отдает бредом и человеконенавистничеством, но не могу же я поселить эту полоумною у себя. Мне хватает Анж. И как знать, вдруг однажды в полнолуние Розали возьмёт да и перегрызёт мне глотку, пока я там буду смотреть сны про ромашковые поля. Обожаю сны про ромашковые поля.

В конце концов, меня эта дура пыталась убить уже дважды, а Джейка только один раз. Мадам Идиотка хотела столкнуть Блэка на проезжую часть сразу же после неудачной попытки познакомить меня с колёсами поезда. Но бедняжка поскользнулась и сама чуть не выпала на дорогу. Благородный пилот Блэк успел подхватить свою убийцу за руку и даже не догадался, кого спасает. Сию душещипательную историю Розали рассказала мне во время перелёта. При этом она чуть не захлебнулась соплями, а я чуть не умерла от смеха.

Спихнув Розали (пришлось пообещать Джейку двадцать штук), я отправилась на встречу с Чарли. Потому как с недавних пор мне страшно захотелось увидеть своего будущего мужа. В конце концов, это глупо: я выхожу замуж за не знаю кого. А вдруг он урод? Или кривой какой-нибудь? На самом деле мне всё это, конечно, пофигу, но я должна проверить кое-какие свои подозрения. Подозрения, развеять которые поможет мне отец.

Однако на улице меня уже поджидает он.

— Тебя что, выписали?

— Я сам выписался.

— Сбежал из больнички, как какой-то школьник.

— Я искал тебя.

— Меня почему-то все ищут и с лёгкость находят. Пора уже менять паспорт и валить в Гондурас.

— Ты не в настроении?

— А ты бы где был, если б тебя сначала отдубасила какая-то полоумная, а после ещё одна полоумная пропорола плечо?

— Кто кого ещё отдубасил… — он усмехается. — Ты ж сама кого хочешь поколотишь. Я видел.

— Не люблю, когда меня, знаешь ли, бьют. Ни за что, хочу заметить, бьют.

— Извинений от тебя, значит, не дождёшься?

— Нет. — Складываю руки на груди. — Эй, погоди, а традиционный стишок про любовь?

— Стишки про любовь бывают разные, — загадочно улыбается он.

Три дня от любви я пылал,
Любви, ни на что не похожей.
Останься погода погожей,
Подольше любовь бы была.

— Даже спрашивать не буду, чей это стишок.

— Почему, когда люди хотят узнать ответ на вопрос, они говорят «я даже спрашивать не буду»? Это сэр Джон Саклинг.

— Будем считать, ты меня окончательно уничтожил своим интеллектом. А теперь ни подбросишь меня кой-куда?

— Нет. Потому что, какие бы там у тебя ни были планы, их придётся изменить.

— Нет, дружок Зорро, со мной этот номер не пройдёт!

— Как ты сказала? Зорро? Не думал, что похож на Бандераса.

— Да ни грамма не похож. Но как-то мне тебя называть надо. Не хочешь быть Зорро, будешь Мистер Неизвестный или Товарищ Инкогнито.

— Тогда почему не Бэтмен или Человек-Паук?

— А ты умеешь лазить по стенам? Или у тебя есть дурацкий бэтмобиль?

— Нет. Я бедный и несчастный. Ничего не умею, и ничего у меня нет, только этот «Феррари». — он притворно вздыхает.

И почему мне с ним так легко. Говоришь любую дурь, и человек тебя понимает. Не нужно казаться лучше или хуже. Можно быть собой.

— Можно снова въезжать в столбы?

— Если ты про наркотики, то с ними покончено. До следующего отпуска. Это было в последний раз в текущем году.

— И не ломает?

— Ломает, а как же иначе. Я почему, по-твоему, всегда такой бледный и страшный.

— Да не очень ты и страшный, — смеюсь я, — чуть красивее лох-несского чудовища.

— Чёрт возьми, да я, оказывается, красавец. Так что, поедешь с красавцем?

— Мне нужно встретиться с отцом.

— Но я прошу тебя, поедем со мной.

— Сначала ты приказываешь, теперь просишь…

— Я уже понял, приказы тебе не по душе. Больше никакого давления. Играем на равных. Если тебе это, конечно, под силу.

— Ещё бы, Зорро. Мне и не такое под силу. Так куда ты там меня собрался везти?

— Конечно же, к себе домой. Хоть посмотришь на моё логово. Лучше родимого жилища о человеке не расскажет тебе никто. Я могу соврать, но мой дом не соврёт.

— Твоему дому нужно выступать свидетелем в суде, блин.

Я, разумеется, ожидаю увидеть дворец или хотя бы нечто отдалённо напоминающее домишко римского патриция. Но нет, всё скромненько. Никакого показного шика: никаких тебе ложных античных колонн, облепленных золотом и бриллиантами. Даже гранитных плит не видно. Ну что же ты так скромно? Мог бы хоть на никелевую оградку разориться.

— Мой храм без божества, — смеётся он.

Возле «храма» припаркован красный кабриолет с откинутым верхом. Ездить осенью без крыши можно, только если у самого крыша, образно говоря, съехала. Короче, говоря культурным языком — экстравагантный поступок. Но мы с вами люди простые и скажем как есть — долбоёбство.

— И кто это к тебе приехал, Зорро?

— Это Элис.

На вопрос «а кто Элис» отвечает сама Элис. Быстрее ракеты она подлетает ко мне, хватает за руку и орёт на ухо:

— А я тебя узнала! — Ну, я польщена. — Ты Белла Свон. Джас, к нам приехала Белла!

Из кабриолета неохотно выходит помятый парень. Несмотря на прохладную погоду, он в шортах и гавайской рубахе навыпуск. На груди у Джаса приколот значок «Отдаюсь работе на 100%». И он думает, что это смешно. Вызывает чувство жалости.

— Джаспер — великий художник, — говорит он, пока великий неспешно двигает поршнями в нашу сторону. — И его не признают, как всех великих художников при жизни.

— Джас гений! — вставляет своё веское слово Элис. — Он талант, а ты — узкосмотрящий капиталист!

Подходит великий, гениальный и жалкий Джас. На его рубашке, помимо приколотого значка, виднеются пятна краски, что бы все, кто его видит в первый раз, даже не сомневались — перед ними величайший и гениальнейший. Ибо доподлинно известно, что гениальные художники ходят без денег, вымазанными в краске и ещё, пожалуй, с тупыми, маловразумительными значками.

— Джас, это Белла! Жена Эдварда. Правда, она славная девушка?!

Нет, неправда. Потому что она не славная, она — разэтакая сука — мечтает, как бы заткнуть тебе глотку вонючей половой тряпкой. Чего ты орёшь мне на ухо! Заткнись или хотя бы говори тише!

— О! Белла, я хочу быть подружкой невесты!

— Мне всё равно.

— Это замечательно! Надеюсь, ты ещё не выбрала платье. Я так хочу помочь тебе с выбором свадебного платья! Я уже переженила всех подруг, и всем помогала выбирать подвенечные платья. И они все были мне безумно благодарны!

Скорее, подруги Элис были безумны. Потому что никто в трезвом уме и здравой памяти не сможет терпеть возле себя постоянно орущую Элис и её странного дружка. И вообще, который он у неё по счёту за месяц, дружок этот?

— Элис, после поговорите, — встревает он. — Выберете платье и туфельки, и может быть, даже фату.

На лице Элис радость эксгибициониста, забрёдшего в женскую баню. Может, мне даже стоит нарушить свои принципы и убить её просто так. Потому что иначе она убьет меня морально. Это же переиздание Аро, только с немного иным уклоном, но мне-то от этого не легче.

— А вы, наверное, будет обсуждать детали свадьбы!

— Да, Элис. Чего ты вообще хотела?

— Мы обязаны организовать для Джаса картинную выставку!

— Щаз. С этим вопросом можешь обратиться к отцу.

— Но это же не справедливо! Джас…

— Гений? Я так не думаю. Джас — обычный лодырь, который не хочет идти на завод и ломать свой драгоценный гениальный горб, как все нормальные люди. Джас предпочитает курить марихуану, писать бездарные картины и трахать молоденьких дурочек.

— Ты хоть бы при Белле постеснялся всё это говорить!

— Ладно, поговорим после. Подожди меня в кабинете.

Уходим, оставляя за спиной рассерженную Элис и сонного Джаспера, не проронившего за всё это время ни слова — ещё один признак гениальности, наверное. Я оборачиваюсь только один раз, синяя шевелюра Элис к этому моменту успевает скрыться за поворотом дорожки.

— Пива хочешь?

— Да, можно. Я сейчас в отпуске.

— Тогда решено, по пиву. Эта Элис… Иногда мне хочется, чтобы отец лишил её доли в наследстве. Тогда она, может быть, и научиться ценить деньги и чужой труд. И бросит, наконец, таскать каких-то художников с помойки. Каждую неделю она находит неопознанных и непризнанных талантов. И я всё чаще начинаю отчаянно желать, чтобы они все сдохли! Изабелла, скажи, у тебя такое бывает, или я какой-то ненормальный?

— Не знаю. По-всякому бывает. Иногда мне тоже хочется кого-нибудь убить. Иногда даже я позволяю себе кого-нибудь побить в баре. Но вот что… я знаю способ снять стресс.

— Банально, секс?

— А почему нет?

— Действительно. А почему да? — Он так внимательно разглядывает бутылку «Миллера», что мне начинает казаться, что ответ его не волнует. Ровно как и перспектива секса со мной.

— По-моему, нормальные мужики не спрашивают «а почему да» когда девушка предлагает.

— Ну, пусть я ненормальный.

— Мы вообще когда-нибудь перейдём хотя бы к поцелуям? Или будем ограничиваться любовными стихами?

— Можно подумать, мы так хорошо знакомы. И встречаемся целый год. И пора бы уже переходить к поцелуям.

— Если мы возжелаем как-то продолжать наши отношения, то…

— Отношения? Это после двух стихов?

— Ну почему ты так! — Мне хочется запустить в него пустой пивной бутылкой. Вместо этого аккуратно ставлю её на стол и открываю ещё одну её близняшку.

— Ну ладно. Хочешь секса? Пусть будет секс.

Не успеваю ничего возразить. Тем более, чего тут возражать. Потом поговорим. У нас еще будет время. После долгих перелетов я в состоянии говорить по душам, а вот нормально заниматься сексом — нет. Поэтому сейчас стоит использовать любую возможность.

Долгий поцелуй, руки на позицию, и тут же он оказывается где-то там у моих ног.

Какая радость, что я сегодня в юбке. Не будем спорить о достоинствах штанов, но у них есть один существенный недостаток: снимать их куда как проблематичнее, чем самую неудобную юбку. Тем более, мою юбку никак не назовешь неудобной: минимальной длины, легка в эксплуатации. Из состояния «всё прикрыто» одним движением переходит в состояние «задрана».

Ноги предательски подкашиваются. Экстренно хватаюсь руками за край столешницы, но это не сильно помогает. Тело жаждет провалиться в ад, а душа рвётся в рай. Хочется кричать: «Господи, Господи да забери ты эту чертову душу! Я не могу!»

И тут, откуда ни возьмись, как в самых дешёвых бабских сериалах, этот Джаспер Гениальный. К счастью, он же Джаспер Обкуренный.

— А где тут у вас бар? — словно бы ничего не замечая, интересуется художник. Я ошарашено молчу и поправляю юбку, ноги всё так же предательски дрожат. Сердце стало размером с баскетбольный мяч и остервенело колотится в груди, пытаясь пробить путь на свободу.

— Бар в гостиной.

— Спасибо. — Джаспер уходит.



Автор: Dr.Mabuse
Бета: Miss_Laer

---

Розали Зильберман Абелла¹ — действующий судья Верховного суда Канады. Младший судья с 2004.
Розали Дюте² — французская актриса, куртизанка, натурщица, мемуаристка.

---

---