Глава 2. Ветер и пламя



На сковородке жарился бекон, равномерно покрываясь золотистой хрустящей корочкой и наполняя залитую полуденным солнцем кухню умопомрачительно аппетитным запахом. В шкворчание сковородки вклинился мерный гул кофемашины, и терпкий, чуть горьковатый аромат кофе бодрящим тёплым облаком поплыл по квартире.

Белла разбила на соседнюю с беконом сковородку пять яиц, обнаруженных почти в пустом холодильнике между вакуумной упаковкой всё с тем же беконом и засохшим сыром, посолила их и накрыла крышкой.

- Доброе утро. Точнее, добрый день, - в дверном проёме возник улыбающийся Сет. – Неужели в этой квартире пахнет настоящей человеческой едой?! Обалдеть!

- Добрый, - улыбнулась Белла, протягивая ему белую кружку с небольшим сколом на ободке, над которой поднимался ароматный пар. – Кофе?

- Это просто предел моих мечтаний, - он осторожно взял из её рук кружку и, сделав маленький глоток, застонал от удовольствия.

Поддев вилкой со сковородки ломтик бекона, Сет положил его на поджаренный тост и уселся на разделочный столик возле раковины. Дуя, обжигаясь и снова дуя, он откусил кусочек импровизированного бутерброда и снова сделал крохотный глоток кофе.

- Офигенно вкусно! – с набитым ртом пробормотал он, жмурясь от бьющего ему в лицо солнца.

- Подожди, сейчас будет готова яичница. – Белла постаралась напустить на себя строгий вид, хотя её разбирал смех: настолько забавно, совсем по-мальчишески, выглядел сейчас Сет.

Из одежды на нём были только серые спортивные штаны, и Белла заметила, что, в отличие от Эдварда, парень мог похвастаться плавным рельефом мышц, бугрящихся под смуглой кожей. Чёрные волосы, доходившие до середины шеи, влажно блестели после душа и источали древесный аромат шампуня. В обращённых на Беллу тёмных глазах, в которых сейчас плясали золотистые солнечные блики, ясно читался мужской интерес, но при этом они не прожигали девушку насквозь – скорее, смотрели с любованием и даже c юношеской робостью.

Единственное, что могло сейчас выдать в нём участника группы «Инферно» - это крупная татуировка в виде всё той же хартаграммы на правом предплечье.

- Не беспокойся, я и яичницу съем, - продолжая смотреть на Беллу, Сет снова сделал глоток обжигающего кофе и улыбнулся – на его щеках заиграли ямочки.

Глядя сейчас на Сета Белла чётко осознавала, что он ей очень нравится. Более того, этот темноглазый брюнет со смуглой кожей был как раз в её вкусе и даже чем-то отдалённо напоминал Джейкоба.

Нет, Белла не собиралась флиртовать с ним или, как выразился вчера Каллен, «крутить перед ним хвостом», но здесь, в чужом городе, она отчаянно нуждалась хотя бы в одном друге, и Сет вполне мог им стать. Ведь про то, что с его парнями нельзя дружить, Эдвард, кажется, ничего не говорил?

Словно материализовавшись из мыслей Беллы, в кухне возник Его Инфернальное Величество в тёмно-синем махровом халате, небрежно запахнутом и подпоясанном значительно ниже талии.

- А, это всего лишь ты, - глядя в упор на Беллу, хмыкнул Каллен. – А я, проснувшись и учуяв запах, подумал было, что сдох и попал в рай… Ну или в ад, где черти на вечном адском пламени жарят яичницу с беконом.

С его волос капала вода, и по плиточному полу за ним тянулись мокрые следы. Заметив это, Белла усмехнулась, решив, что Эдвард ничего не знает не только о хороших манерах, но и о полотенцах.

- Кофе, тосты, яичница, бекон, - перечислила она, вопросительно глядя на Каллена.

- Нет, Белль, не сейчас, - достав из холодильника пиво и откупорив его, он отсалютовал бутылкой девушке и сделал несколько жадны, торопливых глотков. – Накорми лучше Сета.

- Уже кормлю, - заметила Белла, наблюдая за тем, как тот дожёвывает остатки тоста с беконом.

Оба парня сели за стол друг напротив друга. Белла поставила перед Сетом тарелку с едой, за которую он тут же принялся с большим энтузиазмом, а перед Калленом положила пачку сигарет с зажигалкой и поставила чистую пепельницу.

- Умная девочка, - одобрительно кивнул Эдвард, улыбнувшись Белле. Кажется, вполне искренне и даже по-доброму.

- Обычно я всё схватываю на лету, - без ложной скромности подтвердила она.

Сделав ещё три глотка пива, Эдвард закурил, откинувшись на спинку стула и вытянув вперёд ноги. На второй затяжке он глубоко вдохнул едкий дым, а вот с выдохом вдруг не сложилось: воздух вместе с дымом слишком медленно и мучительно стал покидать его бронхи, рождая в груди хриплый свист. Вслед за этим Эдвард закашлялся и, затушив сигарету, с сожалением отодвинул пепельницу, попутно поймав на себе сразу два взгляда: долгий и встревоженный – Сета, удивлённый и мимолётный – Беллы.
От нечего делать Эдвард принялся разглядывать свою новоиспечённую сестрёнку, машинально вертя в руках бутылку с пивом.

«Белла. Белль. Короткие, но широкие шорты, нелепая майка с долбаным Бэтменом. Быстро двигается от плиты к мойке и обратно. Как будто даже пританцовывает… Ну да, точно, отбивает босой пяткой по полу только ей одной известный ритм. Наверняка, что-то ещё и напевает себе под нос, но за шумом воды, льющейся из крана, ничего не слышно. Гремит посудой… вот же зараза! Такая маленькая, худенькая, а столько шума!.. Волосы собраны в пышный хвост на макушке. Несколько прядей выбилось, и теперь лежат на висках и на шее, отливают красноватым в свете солнца. А хвост раскачивается в такт её неугомонным движениям. Всё раскачивается, раскачивается и раскачивается… Чёрт бы её побрал с этим хвостом!»

Эдвард закрыл глаза и откинул голову на спинку стула.

Какого хрена эта девчонка делает в его квартире? Какого хрена делает он сам?.. Женщина в его доме, как и женщина на корабле, - дурная примета. Ведь он знает об этом. Помнит. Тогда почему?..

Наверное, потому что она больше никому не нужна, и ей просто некуда пойти? Наверное... Её рано овдовевшая мамочка решила почистить пёрышки и расправить крылышки. Она либо непроходимая дура, либо ей просто насрать на собственную дочь, лишь бы сбагрить её куда подальше. А иначе как ещё объяснить то, что она позволила Белль остановиться у него. Как, чёрт возьми?! Будь у него дочь, он не разрешил бы ей даже приблизиться к такому, как он. С его-то репутацией!.. Но брачный полёт этой пташки не будет слишком весёлым и счастливым, раз из всех мужиков Уотертауна её угораздило выбрать Энтони Мейсона – его отца. О, нет, не будет!.. Да похрен! Это уж точно не его, Эдварда, проблемы.

Каллен открыл глаза и снова достал из пачки сигарету. Медленно и осторожно. Помял её в пальцах, ощутив под ними лёгкий хруст табака, словно пытаясь с ней договориться. А ведь и правда пытался. Пытался каждое утро, но только с самой первой сигаретой – все последующие шли, как по маслу, и уходили влёт по две, а то и три пачки в день.

Эдвард щёлкнул зажигалкой и прикурил, не спеша втягивая в себя необходимый ему никотиновый дым. Снова и снова. С каждой затяжкой всё глубже и глубже. В этот раз чёртовы бронхи не взбунтовали, и он позволил себе расслабиться. Даже вызывающий тошноту бодрый и весёлый вид Белль уже не так сильно раздражал его... Хотя, вероятно, мутило Эдварда вовсе не из-за неё. А вот о реальных причинах тошноты думать не хотелось – какой смысл, если изменить это всё равно не в его власти?

Белла прихватила чашку кофе с уже остывшим тостом и тоже села за стол, поглядывая на парней. Трудно было представить себе ещё кого-то настолько же разных, чем эти двое. И всё же они как-то нашлись, сыгрались и подружились настолько, что уже несколько лет жили в одной квартире, чем рождали грязные сплети, охотно смакуемые таблоидами. Как-то Белла даже прочитала на каком-то форуме, посвящённом группе «Инферно», выдержку из статьи, прямым текстом обвинявшую Его Инфернальное Величество в разврате и совращении юного Сета, которому на момент публикации той статьи только-только исполнилось семнадцать. Интересно было то, что «погуляв» по форуму ещё немного, Белла наткнулась на очередную выдержку за авторством всё того-же журналиста, но на этот раз он приносил Эдварду Каллену свои глубочайшие извинения за клевету и голословные обвинения, не имеющие под собой никаких оснований.

- Слушай, Эд, мне сегодня надо будет съездить к отцу, - неуверенный голос Сета прервал размышления Беллы. – Там надо что-то подписать.

- Деньги? – Каллен затушил в пепельнице сигарету и, выпрямившись на стуле, внимательно посмотрел на парня.

- Нет, у меня есть.

- Точно?

- Да точно, точно, - с улыбкой заверил его Сет.

- Съездить с тобой? – немного помолчав, спросил Эдвард, и сейчас в его голосе ясно звучали теплота и забота.

- Не надо, я же уже не малыш, - закатил глаза он.

- Малыш, ещё какой малыш! – поддразнил его Каллен.

- Я не малыш, - глядя на Беллу, твёрдо проговорил Сет, и на его смуглых щеках выступил лёгкий румянец.

Белла согласно покивала. Даже несмотря на всё своё очарование, малышом его и правда трудно было назвать.

Этот милый междусобойчик, свидетелем которого она только что стала, невольно вернул её мысли к тем сплетням, что ходили вокруг отношений Сета и Эдварда. Такими ли уж лживыми и неправдоподобными они были?

- Могу себе представить, о каком дерьме ты сейчас думаешь, - словно сумев заглянуть в её голову, усмехнулся Каллен, и от этой жуткой ухмылки по спине девушки пробежал неприятный холодок.
Почувствовав, что краснеет, Белла поспешила спрятаться за чашкой, делая вид, что пьёт кофе, хотя на дне оставался лишь густой осадок.

- Эй, девочка, посмотри-ка на меня, - Эдвард потянулся к ней через стол, сжал её запястье и отвёл в сторону руку с пустой чашкой. Белла с опаской взглянула на Каллена, но, против ожидания, на его лице не было признаков злости или раздражения. Даже насмешливая ухмылка успела бесследно исчезнуть. – Давай сразу проясним несколько важных моментов. Раз теперь ты будешь постоянно обитать здесь, то со временем неизбежно узнаешь то, чего не знают простые смертные. Ты узнаешь ту правду, которую всем остальным знать ни к чему. Поэтому меня волнует вопрос доверия. – Эдвард говорил медленно и вкрадчиво, сверля Беллу своими колючими оливковыми глазами и продолжая сжимать её запястье. – Сможешь ли ты держать свой сладкий ротик на замке? Или тут же кинешься, брызжа слюной, делиться информацией за деньги, а, может, и по доброте душевной – сути это не меняет.

- Я бы никогда так не поступила! – предпринимая слабые попытки освободить свою руку, совершенно искренне заверила Белла. – Ты можешь мне доверять. Не в моих правилах сдавать или предавать друзей. Хотя ты, наверное, всё равно мне не веришь, - усмехнулась Белла, наконец выдернув руку из цепких пальцев Каллена.

- Почему же, верю, - пожал плечами Эдвард, снова откидываясь на спинку стула. – Но на всякий случай хочу предупредить, что таких вещей я не прощаю. Если сомневаешься, можешь спросить у моей последней приходящей домработницы. Она попыталась подзаработать на мне деньжат, и я отправил в её агентство такие охрененные рекомендации, что с ней тут же распрощались. Да и в другие уважающие себя агентства ей путь закрыт. Лучше бы она у меня пару тысяч баксов из тумбочки свистнула – тогда бы я просто тихо-мирно распрощался с ней, - Эдвард передёрнул плечами и отодвинул в сторону недопитую бутылку с пивом. – Но раз ты не собираешься трясти на публике моим грязным бельём, то тебе нечего бояться. Возможно, мы даже подружимся… Что скажешь, Сет? Ты веришь Белль?

- Конечно, мне кажется она не умеет врать, - Сет улыбнулся и ободряюще потрепал Беллу по плечу, чем заслужил её долгий взгляд, полный искренней благодарности.

- Значит, мы можем рассказать ей о наших с тобой близких отношениях, - наблюдая за реакцией Беллы, многозначительно произнёс Эдвард, делая упор на слове «близкие». Однако Белла не повелась на его провокацию, тут же поняв, что тот просто в своей обычной манере дразнит её.

- Эд мой опекун, - не став поддерживать игру Каллена, быстро пояснил Сет. – По крайней мере, был им до моего совершеннолетия.

Белла удивлённо моргнула, переводя взгляд с одного парня на другого и пытаясь понять, не шутит ли Сет. Нет, кажется, тот был совершенно серьёзен. Девушка пристально посмотрела на Эдварда, стараясь и так и эдак примерить к нему слово «опекун», однако оно подходило ему не больше, чем корове – седло.

- Как органы опеки допустили это? – Белла высказала вслух ту мысль, что так и вертелась у неё на языке, о чём, впрочем, тут же пожалела. Она не хотела обижать Каллена, тем более что его поступок, как ни крути, заслуживал уважения.

- Иногда я могу быть очень милым и убедительным, - рассмеялся Эдвард, никак не выказав то, что слова девушки неприятно задели его. – А вообще, деньги в наше время решают многое.

- Нет, Белла, он классный! Серьёзно! Ты ещё просто совсем его не знаешь! – горячо воскликнул Сет, подавшись вперёд в порыве эмоций и страстном желании защитить дорогого для себя человека. – Если бы не он, даже не представляю, что со мной было бы!

- Брось, Сет, не говори ерунды, - строгим тоном осадил его Каллен, а затем, улыбнувшись, добавил: – И не разочаровывай Белль. Она-то наверняка уже поставила мне окончательный диагноз хамоватого козла, которому на всех насрать.

Белла хотела было возразить, но промолчала, осознав, что Эдвард очень близок к истине. Вместо этого она задала, как ей казалось, вполне резонный вопрос:

- Не понимаю, почему бы тогда не рассказать всем правду, чтобы прекратить все эти грязные сплетни?

- Ты слишком наивна, Белль, - усмехнулся Эдвард, доставая из пачки сигарету. – Людям не нужна правда – им нужна грязь, горячие подробности, то, о чём они смогут весело поболтать с коллегами на работе. Я тысячу раз повторял во время интервью, что Сет мне, как младший брат, но это просто пропускалось мимо ушей. Однако стоило только восемнадцатилетнему мальчишке по глупости ляпнуть журналюге, что он любит меня, и в эти слова тут же вцепились бульдожьей хваткой, как всегда, всё извратив, опошлив и превратив в дерьмо! – Каллен говорил громко, с надрывом, вертя в руках так и не зажжённую сигарету, которая уже сломалась и теперь крошилась на стол крупицами табака и коричневатой пылью. – Правда просто превратила бы меня из извращенца, трахающего мальчишку, в опекуна-извращенца, трахающего своего подопечного. Вот и всё! Никто не захочет поверить в то, что Его Грёбаное Величество может просто так кому-то помочь. А оправдываться я ни перед кем не собираюсь!

Белла слушала Эдварда, напряжённо сцепив пальцы в замок, и понимала, что, к сожалению, он прав. Те, кому нужна была грязь и было наплевать на Каллена, нашли бы её всегда и везде. Те же, кому действительно нравился Эдвард и то, что он делал, и так не верили во всю эту «чернуху». В том же Уотертауне многие защищали Его Инфернальное Величество и поносили таблоиды на чём свет стоит.

- Но ты только что говорил про своего отца, - посмотрев на Сета, вдруг вспомнила Белла.

- У него был инсульт. Он уже несколько лет живёт в пансионате, - сосредоточенно разглядывая свою опустевшую тарелку, как будто нехотя ответил тот.

- Сочувствую, - мягко проговорила Белла, так и не сумев проглотить вдруг образовавшийся в горле вязкий ком.

Ей слишком хорошо было известно, каково это, когда твой отец тяжело болен, когда страх потерять его обжигающе-ледяным снежным комом изо дня в день нарастает в тебе. Замораживает все остальные чувства.

Белла всегда, с самого детства, была щедро одарена любовью отца, купалась в его внимании и заботе, словно невидимой антенной улавливала исходившие от него волны надёжности и силы. Именно отец был тем человеком, к кому Белла шла со своими детскими бедами и страхами, и тот, будто смелый рыцарь, разящий мечом дракона, справлялся с ними в мгновенье ока.

Потеря отца стала первой настоящей трагедией в жизни Беллы. Даже сейчас, спустя два года, отголоски той боли по-прежнему тягостно звучали в ней. Возможно, именно поэтому её неясные мечты о Нью-Йорке вдруг превратились в главную цель, стоило только Энтони Мейсону возникнуть в их с мамой жизни. Нет, Белла ни капли не винила мать за желание снова обрести своё женское счастье, но вид чужого мужчины рядом с ней больно царапал любящее сердце «папиной дочки». В голове то и дело всплывало осунувшееся лицо отца, его вымученная улыбка и усталый голос: «Всё хорошо, лисёнок, всё хорошо…». Может быть ошибочно, однако Белла надеялась, что вдали от дома сможет чаще вспоминать отца другим: жизнерадостным, шумным и немного суетливым, но при этом мужественным и сильным – таким, каким он был до болезни.

- Кусок дерьма он, а не отец, - безапелляционно заявил Эдвард, окончательно смяв в руке сигарету. В его хрипловатом голосе сквозили ненависть и злоба, а на лбу пролегла глубокая складка. – Даже мой папаша, по сравнению с ним, святой апостол.

- Не хочу говорить о нём. Я лучше пойду, ладно? Чем быстрее уеду, тем быстрее вернусь. – Сет резко поднялся со стула, и тот противно скрипнул по полу. Посмотрев на Беллу, парень неуверенно улыбнулся и добавил: - Спасибо, было очень вкусно.

- Он бил мальчишку, - как только Сет вышел из кухни, пояснил Эдвард, медленно рисуя указательным пальцем узоры по столу, обсыпанному крупицами табака. – Его мама умерла, когда ему было пятнадцать. Там что-то с сердцем… не знаю. Как я понял, папаша и до этого не отличался большой нежностью, особенно под градусом. А тут вообще ушёл в отрыв. В какой-то момент его вышибли с работы, остатки денег он спустил на бухло и решил что-нибудь продать… Пока была жива мама, Сет занимался в музыкальной школе. Она купила ему гитару, а потом скопила денег на простенький синтезатор. Вот его-то и решил сдать в ломбард этот ублюдок, чтобы прикупить себе ещё бухла. По словам Сета, отца всегда бесили его занятия музыкой, он считал этот бабской блажью своей жены… Сет не пожелал расставаться с инструментом. Сказал мне потом, что решил стоять на смерть, - Эдвард невесело усмехнулся и покачал головой. – Так оно почти и вышло. Этот грёбаный мудак избил мальчишку. Едва не убил собственного сына! Разбил об него гитару! – Каллен скрипнул зубами и хлопнул ладонью по столу, разметая в стороны жалкие останки сигареты. – Каким-то чудом Сету удалось вырваться. Он выбежал из дома. Не знаю, сколько метров он прошёл, прежде чем упасть с тротуара на дорогу. Прямо мне под колёса. Тогда ещё мама Джаспера была жива. Их дом стоял как раз на той улице, где жил Сет. Сейчас я даже не помню, зачем в тот день поехал к Джасу. Да что там, я забыл об это в тот же миг, как выскочил из машины и увидел на асфальте окровавленного мальчишку. Мне показалось, что это я его сбил… Я тогда часто бывал… не в себе, - губы Каллена снова скривились в усмешке. – Я чуть не обделался от страха. Сгрёб Сета, положил на заднее сиденье и отвёз в ближайшую больницу. Даже когда выяснилось, что я тут ни при чём, я всё равно продолжал приезжать к нему каждый день. Мне было важно убедиться, что с ним всё будет хорошо. Когда копы взялись за его папашу, того хватил удар. И тогда я решил стать официальным опекуном Сета. Конечно, я был самой неподходящей для шестнадцатилетнего мальчишки компанией, но в моём доме его бы никто никогда не обидел, он был бы сыт, одет и смог бы продолжать заниматься музыкой. Это лучше, чем оказаться в сиротском приюте или на улице. Я предложил Сету жить у меня, и он согласился. А этого конченного мудака, я пристроил в один из лучших специализированных пансионатов, чтобы в будущем у Сета никогда не возникло чувства вины. Как по мне, так тому самое место в сточной канаве, но Сет слишком добрый мальчик... Вот такое вот дерьмо, Белль. Вот такое вот дерьмо.

Эдвард замолчал и посмотрел на девушку – у той в глазах стояли слёзы, а губы сжались в скорбную тонкую линию. Казалось, что ещё немного, и она разревётся.

«Жалостливая и, вероятно, добрая. Пытается казаться решительной и независимой, но на самом деле растеряна и напугана. Каждая эмоция с легкостью читается на лице. Однажды это сослужит ей хреновую службу», - сделал вывод Эдвард.

И всё же при всём при этом он чувствовал какую-то странную опасность, таившуюся в этой девчонке. Опасность для себя… Опасность, как лёгкое дуновение ветра, приносящего с собой размытые картинки, образы, воспоминания и чувства из прошлого.

В голове вдруг возникла строчка, а затем ещё одна – внезапно, как это обычно с ним бывало.
Кажется, Белла что-то говорила ему. Проникновенно, сочувственно. Но Эдвард уже не разбирал слов, полностью уйдя в себя, прислушиваясь к ещё пока нечёткой, едва уловимой мелодии, звучащей в голове, шёпотом скользившей по краю сознания. Нужно было лишь ухватить эту зарождавшуюся музыку. Осторожно и ласково, чтобы не спугнуть. Облечь в ноты и положить на гитарные струны. Прямо сейчас.

- Сделай мне кофе. Только покрепче. Я буду где-то между барабанной установкой и синтезатором, - мельком взглянув на Беллу, Эдвард вскочил на ноги и торопливо вышел из кухни, едва не опрокинув стул, на котором совсем недавно сидел Сет.

Пальцы его заметно подрагивали в нетерпеливом, обжигающем желании коснуться гитарных струн, пробежаться по ним, пробуя на вкус новую мелодию. Сердце громко стучало в груди, а в такт ему в голове чётко пульсировали две строчки:

Она была ветром, что приносит
Все тёмные мысли и страхи…



Эдвард несколько часов безвылазно просидел в музыкальной комнате, как её окрестила Белла. В какой-то момент девушку разобрало любопытство, и она, подставив стул, осторожно заглянула в прозрачное стекло в верхней части двери.

Каллен сидел на полу всё в том же халате, прислонившись к стене, с акустической гитарой на коленях и грыз в зубах ручку. Рядом с ним на полу лежал потрёпанный блокнот, в котором он время от времени делал какие-то записи, затем что-то зачёркивал и снова торопливо строчил. В какой-то момент Эдвард сунул ручку за ухо и, прикрыв глаза, неторопливо пробежался по струнам гитары. Затем вдруг замер, не открывая глаз, а через пару минут снова заиграл, но уже быстрее и увереннее. Белла видела, как его пальцы умело перебирают струны, как открывается рот, но из-за звукоизоляции не слышала ни единого звука – будто смотрела немое кино. Оно завораживало Беллу, словно некое таинство, случайной свидетельницей которого она вдруг стала.

Когда Белла заглянула в комнату в следующий раз, Эдвард уже лежал на полу с гитарой на животе. Его пальцы снова неторопливо перебирали струны, губы двигались, произнося какие-то слова, глаза были закрыты, а нога, лежавшая на другой ноге, двигалась в такт неслышной Белле мелодии.

Именно за столь неблаговидным занятием и застал девушку вернувшийся Сет, правда, пообещавший не выдавать её Каллену.

Прихватив кредитку Эдварда и огромный список необходимых продуктов, Белла с Сетом отправились за покупками, потратив на них около двух часов и неожиданно весело проведя это время. Белла никогда прежде не бывала в таких огромных супермаркетах, некоторые экзотические фрукты и деликатесы видела впервые, а потому заметивший это Сет водил её из отдела в отдел, изображая из себя экскурсовода в музее. Белла смеялась, смущалась и чувствовала приятное волнение, словно и правда изучала какую-то значимую достопримечательность Нью-Йорка.

Дома Сет помог Белле разобрать покупки, после чего, извинившись, куда-то ушёл, снова оставив девушку наедине с Калленом.

Услышав, как Эдвард заиграл на гитаре, Белла медленно двинулась по длинному коридору, ведомая красивыми музыкальными переливами и сложными гитарными рифами, что настойчиво рассеивали плотную тишину квартиры.

Аккорд за аккордом, шаг за шагом девушка оказалась в гостиной, утонувшей в ночном полумраке. Огромное, почти во всю стену, окно было распахнуто настежь, а на низком, узком подоконнике, сидел Эдвард, успевший сменить махровый халат на чёрные джинсы, чёрную толстовку и чёрную же шапку-бини. Он задумчиво перебирал струны гитары, и серебряные широкие кольца от основания до первой фаланги, украшавшие все пальцы, поблёскивали в огнях ночного города, заглядывающего в окно. Влажный после дождя октябрьский ветер порывами залетал в комнату, принося с собой отдалённые сигналы машин и возвращал дым сигареты, что курил сейчас Каллен.

Если спросить у поклонников группы «Инферно», с чем у них ассоциируется Его Инфернальное Величество – помимо музыки, естественно, - то девяносто процентов ответили бы, что с сигаретой. Он не выпускал её из пальцев и во время концертов, пусть даже та, как правило, всего лишь бесполезно тлела в его руке.

Белла остановилась посреди гостиной, решая, стоит ли давать знать о своём присутствии или же лучше выйти, пока её не заметили.

- Можешь подойти ближе, - улыбнулся Эдвард, повернув голову в сторону Беллы. – Я не кусаюсь… Разве что во время секса.

Чуть помедлив, девушка всё же подошла к окну, чувствуя, как щёки начинают пылать – ей понадобится много времени, чтобы привыкнуть к его шуточкам и перестать на них реагировать.

Только подойдя к Эдварду, Белла заметила, что одна его нога опасно свесилась за край окна и повисла в воздухе на высоте двадцати трёх этажей.

- Боишься высоты? – наблюдая за выражением её лица, спросил Каллен и щелчком выбросил недокуренную сигарету в окно – несколько красноватых искорок ярко вспыхнули в темноте и тут же погасли.

- Не знаю даже, - пожала плечами Белла, осторожно присаживаясь на подоконник напротив Эдварда. – Я никогда раньше не забиралась на такую высоту.

Она с опаской посмотрела вниз, туда, где пульсировала ночная жизнь мегаполиса, расцвеченная фарами машин и рекламными вывесками. На какое-то мгновение у девушки закружилась голова, и она поспешно выпрямилась, безотчётно вцепившись пальцами в край подоконника.

- Ты слишком зажата. Расслабься, - на губах Каллена расцвела знаменитая кривоватая улыбка. – Ты вчера так забавно обмолвилась, что выросла на наших песнях. Какие тебе нравятся больше всего?

- Трудно вот так вот сказать. Многие, - растерялась Белла. И лукаво глядящие на неё зелёные глаза, умело выделенные сейчас чёрным карандашом, не способствовали мыслительному процессу.

- Просто назови первое, что приходит в голову.

- Может быть… - зажав ладони между колен, протянула Белла. – «Сердце вампира»*.

Каллен был прав: оставшись с ним один на один в квартире, наполненной тишиной и полумраком, она вдруг почувствовала себя неуверенно. Уязвимо. Создавалась странная иллюзия, будто они остались одни во всём мире, и ни бесконечные вереницы машин, словно разноцветные кровеносные тельца, где-то там, внизу, быстро двигавшиеся по артериям городских дорог, ни разрозненные уличные звуки, сливавшиеся в неясный, отдалённый гул, не могли развеять этой иллюзии.

Эдвард немного оттянул назад шапку – несколько бронзовых прядей выбилось из-под её краёв и упало на бледные щёки. Он прокашлялся, и Белла снова услышала вырвавшийся из его груди тот же хриплый свист, что и сегодня в кухне.

- Держи меня, как ты держалась за жизнь,
Когда страхи оживают и погребают меня.
Люби меня, как ты любила солнце,
Сжигающее кровь в моём сердце вампира, - подыгрывая себе на гитаре, спел Каллен, и от его голоса, густо вибрирующего в прохладном влажном воздухе, по телу Беллы разлилось приятное тепло, хотя она уже тысячу раз слышала эту песню. Одно время та даже стояла у неё на будильнике, но Белла, скорее, откусила бы себе язык, чем призналась бы Его Инфернальному Величеству, что в течение пары месяцев просыпалась под звуки его голоса.

- Нет, так не пойдёт, детка, - нахмурившись, покачал головой Эдвард. – Ты должна была подпевать.

- Я? Подпевать?

- Да, подпевать… Петь… Ну, знаешь, когда слова песни произносят нараспев, тянут гласные и всё такое. В ноты можешь не попадать, - тихонько рассмеялся Эдвард, поглаживая ладонью гитару и с вызовом глядя на Беллу. – Я просто хочу, чтобы ты перестала быть зажатой. Обычно пение на публике помогает. Тяжело даётся только первая строчка. Ну так как? Будешь подпевать? Или кишка тонка?

- Буду! – принимая вызов, смело согласилась Белла. Возможно, она уже и жалела о том, что не успела уйти незамеченной, но отступать и пасовать перед нагло ухмыляющимся Калленом точно не собиралась.

- Только на этот раз песню буду выбирать я, - губы Каллен растянулись в улыбке, которая Белле ой как не понравилась.

«Кажется, это будет связано с сексом», - пронеслась у неё в голове паническая мысль.

- «Все эти слёзы», - всё с той же улыбкой, словно приклеившейся к его губам, выдал Эдвард, подтверждая опасения Беллы. – И не говори, что ты не знаешь слов.

- Знаю немного, - с самым невозмутимым видом, на какой только была сейчас способна, ответила Белла, лихорадочно прокручивая в голове текст песни и приходя к выводу, что та всё же не самая откровенная в репертуаре «Инферно», хотя и где-то рядом.

- Супер! – кивнул Эдвард и, заиграв на гитаре нужную мелодию, запел:


- Раскрой свои объятья и позволь мне показать, какой может быть любовь.
Любовь – это слёзы, и так будет до конца твоих дней.
Подойди ближе, любовь моя…

- Не позволишь ли мне разбить твоё сердце? – каким-то чужим, писклявым голосом вклинилась Белла, чем заслужила одобрительную улыбку Каллена.

- Все надежды уходят, так утонем в любви! - допел куплет он и уже низким, почти рычащим голосом запел припев: - Я хочу, чтобы ты утонула в моей любви. – А затем снова на высоких нотах: - Так раскрой свои объятья!

- Я жду, когда ты наконец раскроешь свои объятья, - выразительно изогнув бровь, снова хрипло пропел Каллен, и опять почти фальцетом: - Чтобы утонуть в моей любви… Ну же, давай, Белль!..

- Я хочу, чтобы ты утонула в моей любви,
Так раскрой свои объятья!
Я жду, когда ты наконец раскроешь свои объятья,
Чтобы утонуть в моей любви, - уже вместе закончили припев они.

- Кто начнёт второй куплет? Ты? Я? – продолжая играть на гитаре, с улыбкой спросил Эдвард. – Итак, моя любовь…

- Итак, моя любовь, твой смех всегда превращается в слёзы, - уже гораздо смелее, пусть и мимо нот, пропела Белла.

- И ты просишь большего… - подхватил Каллен.

- ...Этим лишь приближая конец, - окончательно осмелев, допела Белла.

- Подойди ближе, любовь моя, - вновь взял инициативу в свои руки Эдвард. - Я вторгнусь в тебя самым чувственным способом, пока ты не утонешь в моей любви!

На последней строчке Белла ощутила, как предательский румянец всё же заливает краской её щёки, однако смогла взять себя в руки, и припев они с Эдвардом снова спели вместе:

- Я хочу, чтобы ты утонула в моей любви,
Так раскрой свои объятья!
Я жду, когда ты наконец раскроешь свои объятья,
Чтобы утонуть в моей любви.

- Шшш… - прошептал Каллен, на последнем аккорде приложив указательный палец к своим губам, и Белле показалось, что его горячее дыхание коснулось её щеки, всё ещё залитой румянцем. - Вот видишь, это было просто… - Немного помолчав, Эдвард снова заговорил, но уже серьёзным тоном, без тени улыбки на лице: - Кстати, я тут заметил за тобой привычку краснеть. Не только сейчас, во время пения, а вообще. Это, конечно, охренеть, как мило, но слишком уж выдаёт твоё смущение. Твою уязвимость. Для Уотертауна это, может, и не столь важно, но если ты хочешь выжить здесь, в Нью-Йорке, то с этим надо как-то бороться.

- Приму к сведению, - Белла отвернулась от Каллена и подставила разгорячённое лицо порывам ветра – за последние минуты тот стал резче, холоднее, и теперь трепал её распущенные волосы.

Конечно, Белла знала за собой эту слабость, но никогда не думала, что она настолько бросается в глаза окружающим. Эдвард был первым, кто указал девушке на неё. Указал в свойственной ему грубоватой манере, но она всё же не почувствовала себя задетой или обиженной. Может, начала привыкать к нему? А может, понимала, что он сказал так не со зла, а действительно желая помочь ей советом – просто по-другому не умел?

- Я тут сегодня написал кое-что, - словно почувствовав, что расслабившаяся было девушка снова начинает «закрываться», Эдвард резко сменил тему, вновь возвращаясь к музыке. – Хочешь послушать?

- Написал за один день? – Белла с интересом посмотрела на Каллена, вспомнив, как он сегодня несколько часов пролежал на полу в обнимку с гитарой.

- У меня по-другому и не бывает, - небрежно передёрнул плечами Эдвард. – Если песня не пишется за день, значит это дерьмовая песня, и про неё лучше забыть.

- Наверное, я должна чувствовать себя польщённой, раз первая услышу её? – улыбнулась Белла, и только после этого с запозданием поняла, насколько же кокетливо прозвучал вопрос.

«Вот же чёрт! Никакого флирта! Только не с ним!» - мысленно отругала она себя, продолжая при этом улыбаться Каллену так, словно дурацкую челюсть заклинило.

- Желательно… но не обязательно, - слегка наклонив голову набок, произнёс Эдвард. – Итак. «Похороны сердец».

- Многообещающее название, - вскинув брови вверх, покивала Белла.

- А то! – шутливо закатил глаза Каллен. Но уже в следующее мгновение его лицо стало серьёзным и сосредоточенным. Эдвард закрыл глаза, словно полностью погружаясь в себя, поднимая из глубины души свои чувства, которые всегда так ясно отражались на его лице во время пения через «живую», подвижную мимику. Длинные музыкальные пальцы в кольцах пробежались по струнам гитары, и Беллу, словно мороком, окутал тягучий, терпкий голос:


- Она была солнцем,
Согревающим светом своим
Могилу твоих столь хрупких надежд и мечтаний.
А он был луной,
Окружающей тебя
Мерцающим, слабым светом.

Любовь – это похороны сердец
И ода жестокости,
Когда ангелы проливают кровавые слёзы
На благоухающие цветы зла.

Похороны сердец
И мольба о милосердии,
Когда любовь – это оружие,
Разделяющее меня с тобой.

Она была ветром, приносящим
Все тёмные мысли и страхи,
Что столько лет ты пытался забыть.
Он был пламенем, неукротимым и диким,
А ты была мотыльком, летящим на это пламя.

Еретика клеймо – быть неподвластным Небесам,
Молитва Господу, что так глух и слеп, -
Последнее таинство для тлеющих душ,
Три коротких слова и вопрос: "Почему?"

Любовь – это похороны сердец
И ода жестокости,
Когда ангелы проливают кровавые слёзы
На благоухающие цветы зла.

Похороны сердец
И мольба о милосердии,
Когда любовь – это оружие,
Разделяющее меня с тобой.

Эдвард замолчал и неподвижно замер, прижав раскрытую ладонь к гитарным струнам. Лёгкая улыбка коснулась его губ. Только после этого он медленно открыл глаза и посмотрел на Беллу – улыбка стала чуть шире, а во взгляде зелёных глаз ясно читался вопрос: «Ну, как?»

- Очень красиво, - всё ещё ощущая на себе гипнотическое действие голоса Эдварда, пробирающего до самого нутра, Белла сказала первое, что пришло ей в голову, ясно понимая, что это слово не отражает даже сотой доли тех эмоций, что вызвала в ней песня.

- Это только акустический вариант. Потом мы с парнями «положим» песню на инструменты. Посмотрим, что из этого в итоге получится. Но, в общем-то, я уже сейчас знаю, как она должна будет звучать.

- Очень красиво и очень печально, - добавила Белла.

- Это лав-метал**, детка, - многозначительно улыбнулся Эдвард, вновь пробежавшись пальцами по струнам гитары.

Белла понимающе кивнула. Она прекрасно знала, что ещё много лет назад, в самом начале своего творческого пути, именно так – «лав-метал» – окрестил свою музыку Эдвард Каллен, таким образом придумав определение для целого музыкального направления, у которого теперь было множество последователей по всему миру.

Погружение в бездну любовных страданий – вот, как называла эту музыку Белла.

- Любовь – это похороны сердец, - медленно проговорила она, словно пробуя фразу на вкус. Та сладко таяла во рту, но оставляла привкус горечи на губах.

- Любовь – это всегда маленькая смерть. Смерть и воскрешение. – Каллен отложил гитару в сторону и, достав из пачки сигарету, закурил. – Когда начинаешь кого-то по-настоящему любить, неизбежно меняешься. «Ты» вчерашний перестаёт существовать, и постепенно, под влиянием чувств и под влиянием того, кого любишь, рождается новый человек, новый «ты». И даже если в вашей истории не предусмотрен хеппи-енд, прежним ты всё равно не станешь уже никогда.

- Да это целая философия, - улыбнулась Белла, с неподдельным интересом слушавшая Эдварда.

- Все рок-музыканты немного философы. А иначе они не смогли бы делать то, что делают. Каждый рокер играет ту музыку, что живёт у него в душе, пишет о том, что близко именно ему, поёт о том, во что верит. Именно это и отличает в первую очередь рок-музыку от той же попсы. Поп-певец, исполняющий чужие песни, может прийти к тем, кто эти самые песни для него создаёт, и сказать: «Эй! Напишите мне хит!». У рокеров всё не так. Музыка рождается в нас. И когда ты «слышишь» её в себе, ты не думаешь о том, станет ли она хитом, - ты просто хочешь, чтобы она появилась на свет, чтобы её услышал ещё кто-то, кроме тебя... Нет, я тоже могу написать песню и во всеуслышание заявить, что она станет хитом. Со мной такое иногда случается. Но в такие моменты я, как гордящийся родитель: «Посмотрите! Это мой ребёнок! Из него выйдет толк! Он далеко пойдёт, помяните моё слово!» И даже если в итоге песню не понимают и не принимают, я, как всё тот же родитель, которому говорят, что его ребёнок ничего из себя не представляет, да и вообще, с ним явно что-то не так, кричу: «Да пошли вы нахрен! Ну и что, что он не такой, как все?! За это я люблю его ещё больше!»

Эдвард говорил громко и эмоционально, то хмурясь, то улыбаясь, то снова сводя брови у переносицы. Он говорил, забыв о дымящейся в руке сигарете, вспомнив о ней лишь тогда, когда та, дотлев до самого фильтра, обожгла ему пальцы. Он говорил, не обращая внимание на мокнувшую под вновь заморосившем дождём ногу, до сих пор перекинутую через окно. Он говорил о музыке, и в этот момент становился другим человеком, будто каждое произнесённое им слово открывало его новые грани, всё дальше и дальше уводя от того образа, что успел сложиться у Беллы ещё вчера.

Эдвард замолчал резко, споткнувшись на середине фразы, будто неожиданно выдохся. Его грудь высоко вздымалась, и за уличным гулом, сливавшимся с тихим шелестом дождя, Белла отчётливо слышала его шумное дыхание.

- Ну а любовь... Любовь бывает разной. Нет правильной или неправильной любви, - немного помолчав, вдруг снова заговорил Каллен, но теперь уже тише и спокойнее. – Каждый любит так, как может. Главное, чтобы это было по-настоящему. Одним нравится хлестать друг друга кожаными плётками и прижигать сигаретами. Другие набивают тату с именем своей любви. Третьи сначала набивают тату, а потом сводят её всё той же сигаретой, - на последней фразе губы Эдварда скривились в саркастичной усмешке, и в голову Беллы закрались подозрения, что, вполне возможно, слова о сведённой сигаретой татуировке имели непосредственное отношение к нему самому. – Многие скажут, что это, охренеть, как странно, но, чёрт возьми, почему бы и нет?! Гораздо хуже, когда человек вообще никого никогда не любил, кроме самого себя. И я сейчас говорю не о любви с сексуальной подоплёкой, а о любви в целом. О любви родителей и детей, о любви к друзьям… да к кому угодно.

- Ну а кого в своей жизни любил Эдвард Каллен? – вопрос сам сорвался с губ Беллы. Он назревал последние несколько минут, и искушение задать его было слишком велико, чтобы она могла сдержаться.

- Ты имеешь в виду, кроме самого себя? – выгнув бровь, усмехнулся он.

- Естественно.

- Не считая Сета, за всю свою жизнь я любил только трёх человек, - немного помолчав, словно раздумывая над сложным вопросом, наконец ответил Эдвард. – Все трое давно умерли. Двое из них меня предали… Вот такое вот дерьмо, Белль… - с губ Каллена сорвался тяжёлый свистящий вздох. – Но на этом мы закончим вечер долбаных откровений… Я и так уже вытрахал тебе весь мозг своей болтовнёй, - он отвернулся от Беллы и, задрав голову вверх, посмотрел на ночное небо, плотно затянутое чёрными низкими тучами.

- Вовсе нет, - возразила Белла, уже решившая для себя, что не успокоится до тех пор, пока не узнает, о ком именно только что говорил Эдвард. Тот снова повернулся к ней, и сомнение, притаившееся в зелёной глубине его глаз, заставило девушку опрометчиво добавить: – Мне даже понравилось.

- Да ты просто испорченная девчонка! – рассмеялся Каллен, поднимаясь с подоконника. Он прошёл вглубь комнаты, взял с дивана длинный чёрный пиджак и, надевая его на ходу, вернулся к окну. – Значит, заслуживаешь маленькую награду. – Эдвард сделал явно намеренную паузу, и Белла внутренне сжалась, ожидая очередной грубой шутки. Однако он вдруг протянул ей руку раскрытой ладонью вверх и, лукаво улыбнувшись, закончил: - Поездку по ночному Нью-Йорку.

- И в чём подвох? – с подозрением прищурилась Белла, вдруг почувствовав себя Красной шапочкой, повстречавшей серого волка.

- Во мне, конечно. Я хреновый водитель и охрененный лихач.

Ещё какое-то время Белла, по-прежнему сидя на подоконнике, внимательно разглядывала Эдварда, пытаясь понять, шутит он или же говорит серьёзно, но сейчас по его лицу невозможно было ничего понять, так что решение нужно было принимать вслепую.

Она всё ещё не слишком-то доверяла Каллену, но здесь и сейчас между ними как будто установилось мирное равновесие, нарушать которое ей совсем не хотелось.

Сердце взволнованно забилось в груди, а во рту пересохло, но Белла всё же протянула руку и вложила свою ладонь в ладонь Эдварда – его пальцы тут же крепко обвили её запястье, словно тугой браслет.

Не говоря больше ни слова, Каллен развернулся и настойчиво потянул девушку за собой. Упершись глазами ему в спину, Белла прочла размашистую надпись на его пиджаке и нервно рассмеялась.

«Твоё милое личико отправится в ад», - оптимистично обещала та.

«Надеюсь, хотя бы не сегодня», - мысленно усмехнулась Белла.
_______________________________________________________________

* "Сердце вампира" - песня группы HIM "Vampire Heart"


** Лав-метал – определение отдельного музыкального направления поп-готик-метала, придуманное лидером группы HIM Вилле Вало в конце 90-х. Лав-метал - это Любовь в её рефлексивной форме, это погружение в бездну любовных страданий с помощью тяжёлой, но в то же время довольно мягкой, хитовой и романтичной по звучанию музыки. Тексты песен лаверов традиционно отражают мужские любовные страдания, переживания о несчастной любви, а также столь же мужской принцип "love is a rose, lust is the thorn" («любовь – это роза, похоть – это шип») - о проблемах совместимости платонических чувств и сексуального влечения. В отличие от эмо-рока, в текстах и музыке лав-металлических групп нет надрыва и откровенно суицидальных настроений; а в отличие от готик-метала, жанр не предполагает излишнего драматизма и пафоса и, как следствие, в нём нет бесконечных размышлений о смерти.

Предыдущая глава