Тёплая рука властно легла на мой живот, и в эту же секунду я оказалась прижата спиной к чьей-то обнажённой груди.
- М-мм, - протянула я сонно, расслабляясь от тепла, распространяющемуся по всему моему телу от макушки до пяток.
По-видимому, окно в спальне было неплотно закрыто, и холод, заполнивший комнату, и из-за которого я всё утро ёжилась под одеялом, теперь заставил меня поплотней прижаться к лежащей рядом живой печке.
Рука с живота медленно начала двигаться вверх, и в тот же момент, когда ласковые пальцы стали нежно сжимать мою грудь, играя в секунду затвердевшим соском, остатки сонливости моментально вылетели из моего затуманенного мозга.
Я замерла, широко открыв глаза и уставившись на хорошо знакомую стену, выкрашенную в светло-фиолетовый цвет. Моя спальня. Моя кровать. Моя лампа на маленькой тумбочке рядом с ней. Рисунки моих племянников на стене. Фотографии моих родителей и друзей. Мой шкаф, забитый моей старой одеждой. Моё кресло. Мой плед, висящий на нём. Мой дом.
Чужим здесь был только то, кто сейчас лежал рядом со мной, пробуждая меня своей лаской.
Кажется, я забыла как дышать, когда его губы мягко коснулись моей макушки, а затем хриплый ото сна голос произнёс.
- Доброе утро, чудо.

Только один человек в мире называл меня так - снисходительно и чуточку насмешливо. Никому больше я не позволяла этого, хотя, признаюсь, и желающих-то не особо много было. Но, если вдруг кто-то начинал так же обращаться ко мне, я зверела. Я не хотела терпеть насмешки всех друзей моего брата, в число которых входил и он. Это было так, будто тебя пытаются потрепать по щеке, когда ты мечтаешь о поцелуе. А я мечтала, определённо. Но, исключительно, об одном: я мечтала, чтобы когда-нибудь меня поцеловал он, Эдвард Каллен - моя первая и единственная любовь.

И вот мои мечты сбылись, и он в моей постели.
Но едва ли теперь я могла его назвать больше своим, чем в какой-либо другой день. Всё это может оказаться только…

Эдвард убрал руку с моей груди и теперь отодвигал волосы, освобождая себе доступ к моей шее. Он нежно поцеловал её, опаляя кожу своим горячим дыханием, и сердце моё забилось быстрее от нахлынувшей страсти.
- Мне всю ночь снились земляничные поля, - прошептал он мне в ухо, прежде чем, проведя языком по ушной раковине, начал тихонько посасывать мочку. – Ты пахнешь земляникой, сладкая.
Я понимала, он уже знает, что я проснулась, и мне совершенно необходимо было повернутся к нему и… и что? Ответить на его ласки, поцеловав его в ответ? Продолжить то, что мы начали ночью? Но сейчас, при свете дня, сделать это было гораздо сложнее, чем вчера.
У меня немного болела голова от выпитого вина. Я поняла, что мне просто необходимо попасть в ванну, чтобы выпить таблетку аспирина. Но жутко, катастрофически жутко не хотелось вылезать из тёплой постели. Моё смущение достигло крайнего предела, когда рука Эдварда, оставив в покое мою грудь, снова оказалась на животе, и, с явным намерением не останавливаться, поползла вниз. Я охнула, и тут же дёрнулась вперёд, желая не допустить продолжения вчерашней ночи пока, по крайней мере, не почищу зубы.
Я скатилась с кровати и, схватив с пола свою кофту, набросила на плечи, пытаясь закрыться от Эдварда.
- Вернись в постель, Изабелла, – услышала я его властный голос.
- Мне надо в ванну, - промямлила я, даже не обернувшись, и, безуспешно пытаясь натянуть коротенькую кофту на свой голый зад, скрылась в ванной.
Я тут же щёлкнула замком, закрываясь от него, и подойдя к раковине, уставилась на себя в зеркало.
Оттуда на меня смотрела молодая девушка с испуганными карими глазами, жутко растрепанная, с потёкшим макияжем и ярким румянцем. «Свежеоттраханная», - вспомнила я где-то услышанную фразу. Да, теперь я определённо знаю, каково это – быть свежеоттраханой. Да, и вообще, оттраханой. Этой ночью произошло то, о чём я так долго мечтала. И сделала я это с тем, о котором так долго мечтала.
- И что дальше? – тихо просила я у своего отражения. – Дальше-то что?

~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~

Было ли такое время, когда я не любила Эдварда Каллена? Разве только во сне. Хотя, не кривя душой, могу сказать, что мне редко когда удавалось засыпать без мысли о нём. Слава Богу, я почти всегда спала без сновидений, настолько выматывая себя за день, что, едва моя голова касалась подушки, как я проваливалась в черноту, но никогда не забывала перед этим прошептать в ночь: «Спокойной ночи, Эдвард!»

Он был старше меня на пять лет, как и Эммет – мой брат и его лучший друг. Мы познакомились с ним, когда мне было одиннадцать, а Эммету, соответственно, шестнадцать. Маме предложили должность главного врача в Сиэтловском окружном госпитале, и мой отец твёрдо решил поддержать её в желании сделать карьеру. Он был шерифом полиции в маленьком городке на Западном побережье. Он любил свою работу, а работа любила его. В том смысле, что шериф Свон был уважаем в нашем городе. Мама очень переживала, что отец не найдёт себя в Сиэтле, поэтому путём долгих уговоров и рассуждений, было решено, что Эммет останется с отцом в Форксе, а мы с мамой переедем в Сиэтл, с тем, что выходные мы всегда будем проводить вместе.
После, было решено всё переиграть, и в Форксе осталась я, а Эммет уехал с мамой. Ему осталось учиться всего два года, и родители разумно положили, что для поступления в колледж, лучше, если школу Эммет закончит в Сиэтле.
Всё лето, предшествующее нашей разлуке с мамой и братом, я провела с ними. Госпиталь помог маме с жильём: ей предложили на выбор несколько вариантов, в том числе и небольшой дом в пригороде с тремя спальнями и просторной гостиной. Он едва ли был меньше нашего дома в Форксе, да и в дополнение ко всему, в этом районе находилась и очень приличная школа, в которую как раз и записали Эммета.
Каллены были нашими соседями.
Когда я впервые увидела Розали, сестру Эдварда, мне показалось, что я ослепла. Она была чистым ангелом во плоти, с белоснежными волосами, яркими голубыми глазами и ослепительной улыбкой на румяном личике. Они с родителями пришли знакомиться в первый же вечер нашего пребывания в новом доме, по старой традиции принеся с собой пирог для новых соседей. Я уставилась на девочку, открыв рот, пока наши родители знакомились, и не сразу пришла в себя. Лишь после того, как она подошла ко мне и, протянув свою узенькую ладошку, пропела:
- Привет, я Розали, а тебя как зовут?
- Бе-ееееелла, - проблеяла я, всё ещё не веря, что такие красивые девочки существуют на самом деле, а не в подростковых журналах.
Розали только что исполнилось пятнадцать, но она уже явно знала себе цену. Эммет был очарован ею не меньше меня. Я это поняла по тому, как старательно он пытался не глазеть на неё весь вечер. Я же могла беспрепятственно рассматривать её, и от меня не укрылось, что она заинтересовалась моим братом, о чём я поведала ему тем же вечером.
- Вот ещё глупости, - заявил он, но с того дня я стала замечать как долго он торчит перед зеркалом перед тем, как выйти на улицу, хотя бы для того, чтобы вынести мешок с мусором к бакам, стоящим на заднем дворе.
О том, что у Розали есть брат, я узнала на следующий день, когда без дела болталась по двору, пиная сухие шишки, которых было много из-за сосен, растущих рядом с домом.
- Привет, – услышала я голос со стороны живой изгороди, разделявшей наши с Калленами участок. Я подняла голову, и увидела улыбающегося парня, держащего в руках баскетбольный мяч. Он эффектно подкручивал его, и удерживал одним пальцем, как какой-то фокусник в цирке. Я заворожено смотрела на его действия: Эммет тоже умел это делать, правда, не так долго.
- Ты младшая сестра Эммета?
Я кивнула, ужасно краснея от того, что такой взрослый мальчик обращается ко мне. Обычно, друзья Эммета не обращали на меня внимания, считая чем-то вроде надоедливой домашней зверушки, по недоразумению слоняющейся рядом с Эмметом. У меня почти не было подруг в силу скрытного характера и полного отсутствия интереса ко всему, что касается девчачьих радостей. Мне не нравилось играть в куклы, у меня их практически не было; но, даже те, что появлялись, вскорости летели в мусорное ведро, так как мы с братом частенько устраивали гонки на выживание на радиоуправляемых машинках, и мои несчастные Барби и Синди, исполняющие роли водителей-камикадзе, частенько теряли свой товарный вид уже через пару дней после начала наших увеселений.
К шестнадцати годам Эммету всё меньше и меньше хотелось составлять мне компанию в играх, и я с тоской думала о том времени, когда останусь в Форксе одна. Брат был моим самым большим, и, к сожалению, единственным другом.
- Он играет в баскетбол? – спросил меня незнакомец, и я снова кивнула.
- А ты вообще разговариваешь? – насмешливо поинтересовался он, прекратив крутить мяч и уставившись на меня. Я подняла лицо и посмотрела в его насмешливые глаза.
Они были совершенно необычного, изумительного зелёного цвета. Если бы я знала, что с этого момента навсегда лишаюсь покоя из-за этих насмешливых глаз, я бы ни за что в то утро не вышла из дома, и постаралась уговорить маму поскорей вернуть меня в Форкс.
Я внимательно рассматривала его: никогда я не видела такого красивого парня. Он не был похож на друзей Эммета, прыщавых, вечно жующих жвачку подростков. Он будто сошел со страниц журнала Cool Girl, который я втайне от мамы покупала на деньги, что мне давали на школьные обеды. В них я выискивала информацию о своих любимых актёрах подростковых сериалов, с нервным смешком пролистывая те странички, которые касались взаимоотношений полов. Для меня всё это было пока далеко, но, похоже, именно в тот момент впервые что-то проснулось во мне, впервые я почувствовала себя девочкой, сожалея, что на мне сейчас грязные джинсы и старая толстовка, и я даже отдалённо не напоминаю Розали Каллен.
- Неприлично так рассматривать людей, тебе это известно?
Я снова вспыхнула, но почему-то вместо того, чтобы отвести глаза, как я сделала бы раньше, мне захотелось показать ему, что я не сопливая девчонка, а вполне себе на уме.
- Мама запрещает разговаривать с незнакомцами, - заявила я парню.
Он весело рассмеялся, обнажая в улыбке свои безупречно ровные, белые зубы. На щеках у него появились милые ямочки, а в глазах заплясали яркие изумрудные искры.
- Окей, мама права. Тогда, разрешите представиться, мисс, я – Эдвард Каллен. А Вы?
- Белла.
- Окей, Белла, вот мы и познакомились. Так ты позовёшь своего брата?
Я нахмурилась, а затем, то ли от крайнего смущения, то ли от безграничной детской глупости показала Эдварду язык и стремглав кинулась в дом.
- Вот чудо - то! – за моей спиной раздался громкий смех, и я буквально взлетела по ступенькам заднего крыльца.
Это был первый раз, когда Эдвард Каллен назвал меня этим прозвищем.

По мере того, как продолжалось наше, с позволения сказать, общение, оно трансформировалось то в «чудо-юдо», то в «чудище», а бывало что и в «чудовище». Но всегда это звучало по-доброму и с легкой насмешкой.

Все свои летние каникулы я проводила с Сиэтле, смотря как Эдвард и мой брат играют в баскетбол на заднем дворе дома Калленов. Скоро к ним присоединились ещё мальчишки, и вот уже огромная компания пацанов от пятнадцати до семнадцати лет перемещалась по всему району, из одного дома к другому, от одной спортплощадки до другой, и я, так же, как и в Форксе, хвостиком бегала за Эмметом.
Правда, бегала не только я.
Была ещё куча соседских девчонок, которые занимались тем же. Они смотрели как играют мальчики, тыкая друг в друга локтями, когда один из них кидал взгляды в их сторону, а после этого совершенно мерзко хихикали. Они боролись за внимание каждого члена этой мальчишеской стаи, главным образом выделяя троих: Эдварда, Майкла Ньютона и моего брата. Борьба за внимание заключалась в том, чтобы как можно меньше внимания обращать на мальчиков. Мне это казалось очень глупым, но за неимением других занятий и вечной привычкой всюду таскаться за Эмметом, я вынуждена была проводить время рядом с ними.
Главной в девчачьей компании была Розали. Она, правда, никогда не хихикала, чем заслужила моё глубокое уважение, но, по правде говоря, никогда и не относилась ко мне как к равной. Я была для неё всего лишь маленькой сестрёнкой Эммета. Для меня это было даже лучше: я не была для них соперницей в борьбе за внимание кого-либо из парней.
Как я поняла в дальнейшем, мой брат сразу привлёк её внимание, о чём она сразу же дала понять другим девочкам на первой игре в районном парке. Никто особо не возражал, всё внимание уделив оставшимся двум фаворитам. Они то и дело подшучивали друг над другом, и если одна из них забывалась, открыто выражая заинтересованность кем-то, другие её высмеивали, ревниво и зло.
В силу же своего возраста я могла совершенно беспрепятственно глазеть на Эдварда, никто не обращал на это внимания. Всем было абсолютно наплевать на маленькую тощую пигалицу, вечно трущуюся рядом.

В тот год мне исполнилось четырнадцать. Это было последнее лето Эммета и Эдварда перед поступлением в колледж. Эммет своей отличной игрой в баскетбол заработал себе стипендию в университете Олимпии, так что осенью он должен был уехать из Сиэтла. Мама оставалась одна, и на семейном совете было решено, что теперь я буду жить с ней. Для меня это была замечательная новость, и я светилась от счастья, стараясь, разумеется, не показывать свою радость перед отцом, чтобы ненароком не внушить ему мысль, что мне с ним плохо жилось. Мама и раньше предлагала мне перебраться к ней, но мы с папой отлично уживались всё это время: оба замкнутые, оба не любители шумных компаний и долгих разговоров. Разумеется, все каникулы и праздники мы проводили вместе, попеременно то в Форксе, то в Сиэтле. И частенько Эммет привозил с собой Эдварда. Это были самые счастливые дни в моей жизни: Эдвард у нас дома. Конечно, всё время они проводили с Эмметом на улице, копаясь в гараже с мотоциклами, которых у моего отца было аж три штуки. Правда, они были не на ходу, и парни решили их починить, чтобы потом гонять на них по окрестным дорогам. Я сомневалась в успехе их дела, но когда к ним присоединился давний друг Эммета, Джейкоб, слывший, несмотря на свой юный возраст, отличным механиком, дела у парней пошли как по маслу. Мотоциклы они починили, правда, отец категорически запретил им садиться на них, так что после они всё время пропадали в гараже у Джейкоба, бренча на гитарах и сетуя на несправедливость судьбы.
В общем, я так была рада оказаться поближе к Эдварду, что дочерняя любовь как-то сошла на нет перед ожиданием любви другого свойства.

По приезду в Сиэтл меня постиг настоящий удар: Эдвард поступил в Дартмут, и вскорости должен перебраться в Нью-Гемпшир. Радость за Эдварда, за осуществление его мечты о поступлении в один из престижнейших университетов Лиги Плюща, совершенно померкла перед горем от осознания того, что через пару месяцев он улетит на другой конец страны.
Я решила, что обязательно признаюсь Эдварду в своих чувствах, но тогда у меня на это так и ни хватило смелости. Я всё так же со щенячьей преданностью повсюду таскалась за моим братом, считая день удачным, если Эдвард хотя бы однажды кидал на меня взгляд.
Розали, которой оставалось проучиться ещё один год, была счастлива от того, что Эммет будет учиться фактически рядом с домом. У них всё было очень серьёзно, для всех они были парой, и родители и с той, и с другой стороны уже в шутку называли себя родственниками.
Розали сразу же взяла надо мной шефство, поэтому моё знакомство с новой школой прошло вполне удачно. Разумеется, все пытались подружиться со мной, ведь сама Розали Каллен благоволила мне. Но, даже когда я вошла в тот возраст, в котором и была Розали, когда мы только с ней познакомились, книги до сих пор были для меня более интересны, чем дурацкое хихиканье и неуклюжий подростковый флирт. Так что вскоре меня оставили в покое, и я с удовольствием предавалась моему любимому состоянию молчаливого созерцания окружающих.

- Тебе нравится мой брат. - Это был даже не вопрос, а утверждение.
Я и Розали торчали на кухне, помогая маме с рождественским обедом, который в этом году должен был проходить в нашем доме. Собралась большая компания соседей и знакомых, среди которых, разумеется, были и Каллены. Эдвард впервые после поступления в колледж приехал домой, и я со страшным нетерпением ожидала его прихода.
- С чего ты взяла? – хмуро спросила я Розали, не поднимая глаз, и продолжая с остервенением строгать морковку для салата.
- С того, что впервые с того момента, как мы с тобой познакомились, я вижу у тебя на глазах тушь, - спокойно ответила она.
Я покраснела и ещё ниже склонилась над миской.
- Беллз, - засмеялась она, - да брось! Ты сохнешь по нему с одиннадцати лет, неужели думаешь, что все настолько слепые, чтобы этого не заметить?
- Всё? – я в шоке уставилась на улыбающуюся Розали.
- Ну, - она саркастически подняла бровь, - предположим, не все. Предположим, только я.
Я поняла, что своим откровением она поймала меня с поличным, и густо покраснела.
- Всё так очевидно? – тихо спросила я, возвращаясь к своему занятию.
- Ну, на самом деле, ты держишься молодцом, - она продолжила протирать тарелки, чем и занималась раньше, пока не начала этот ужасный для моего самолюбия разговор. – А когда на их тренировки ты стала брать с собой книги, стало совсем хорошо.
- Ох, - выдохнула я, бросаю нож и закрывая глаза руками. – Розали, ты же не скажешь ему, правда?
- Конечно, не скажу! – возмутилась она. – И что бы я сказала? Эдвард, ты знаешь, что тринадцатилетняя сестрёнка Эммета по уши влюблена в тебя.
- Мне четырнадцать, - возмущенно поправила я её.
- Не важно, - она подошла ко мне и весело потрепала меня по макушке. – Ты всегда для него будешь всего лишь маленькой сестрёнкой. Чудом.
Я насупилась, обиженно посмотрев на Розали.
- Я не маленькая.
- Я знаю, дорогая, - девушка нежно обняла меня за плечи. – Через это все проходили, и, пожалуйста, не страдай очень сильно, ладно, когда он не сможет оценить твои чувства?
- Не буду, - хмуро пробурчала я, пытаясь сдержать слёзы и не расплакаться тут же от обиды.

Когда Эдвард вместе с родителями вошел в дом, это было для меня как второе пришествие. Шумная компания ввалилась в нашу прихожую, Эдвард тут же был стиснут в могучих объятьях Эммета. Ребята сразу начали шутливо колотить друг друга кулаками, демонстрируя свои любимые приёмчики и захваты. Я тихо стояла в сторонке, не в силах оторвать глаз от смеющегося бронзоволосого красавца. Он изменился за то время, что я не видела его, и теперь я жутко стеснялась этого красивого, повзрослевшего Эдварда.
- О, а вот и наше маленькое чудо! – наконец, заметил он меня, и в два шага оказавшись передо мной, поднял на руки и закружил. – Привет-привет, Белла, как поживаешь?
- Спасибо, хорошо, - я сама удивлялась, как в такой ситуации у меня ещё мог прорезаться голос. Казалось, я даже забыла, что вообще когда-то могла говорить. Это было в первый раз, когда Эдвард прикоснулся ко мне так, и я просто одеревенела в его объятьях. Но это был ещё не конец! Он громко расцеловал меня в обе щёки и сказал:
- С Рождеством, Белла, - и, ласково улыбнувшись, добавил. – Ты становишься настоящей красавицей.
Это были самые лучшие рождественские праздники в моей жизни.
Я ловила каждое слово, каждое движение Эдварда, стараясь делать это как можно незаметнее. Но лишь когда замечала чуть насмешливые взгляды Розали, обращённые в мою сторону, понимала, что удавалось мне это очень плохо.
А ещё именно тогда Эдвард впервые меня поцеловал.
Это случилось настолько неожиданно и быстро, что позже, когда я вспоминала об этом, я ловила себя на мысли, а не было ли это сном?
Последний вечер перед возвращением Эдвард в Гарвард, мы с Эмметом проводили в гостях у Калленов. Была ещё куча народу: бывшие одноклассники, подруги и друзья Розали, соседи. Шумная молодёжная вечеринка, постепенно перерастающая в попойку. Я проходила из кухни мимо лестницы на второй этаж, когда мне навстречу ринулась толпа подвыпивших парней с явным желанием разжиться ещё спиртным, ящики которого стояли на кухне. Боясь быть задавленной ими, я испугано нырнула под её нижний пролёт. Парни с гоготом и криками проходили мимо меня, не замечая, как я вполне натурально с опаской поглядывала на них из своего укрытия.
Последним шёл Эдвард.
Вероятно, увидев его, я непроизвольно пошевелилась, и движение под лестницей отвлекло его.
- А ты чего тут забилась? – со смехом поинтересовался он, останавливаясь и заглядывая в моё своеобразное убежище.
- Боялась, что меня снесут, - честно ответила я ему, разумеется, краснея, что, впрочем, происходило со мной всякий раз, когда он со мной заговаривал.
- А-аа, - протянул он и тут же полез ко мне под лестницу. – А ну-ка, подвинься. Хм, уютненько, - он оглянулся по сторонам и насмешливо посмотрел на меня. – Ну, давай, рассказывай.
- Чего рассказывать? – удивилась я.
- Всё: как живёшь, как школа, что нового, - начал перебирать он, заставляя меня ещё больше смущаться от его искреннего интереса.
Но по мере того, как протекала наша беседа, я расслаблялась, и с удовольствием делилась с ним историями из своей жизни, умалчивая, разумеется, о самом главном. Он в свою очередь, рассказывал мне о Дартмуде, о новых друзьях, лекциях, студенческих вечеринках. Мне, четырнадцатилетней, всё это было безумно интересно, хотя, зачитывай он мне сейчас обычный телефонный справочник, я бы слушала его с не меньшим интересом.
Мы провели под лестницей около часа, удобно расположившись на чьих-то заброшенных туда куртках. Наконец, Эдвард весело посмотрел на меня и начал подниматься:
- Что ж, наверное, тебе пора домой? Уже поздно, родители будут волноваться.
Я моментально вспыхнула от того, что он намекнул на мой возраст, но послушно взялась за его протянутую руку и вылезла из-под лестницы вслед за ним.
Он посмотрел наверх и вдруг тихо рассмеялся:
- Омела.
Я проследила за его взглядом. Это действительно была веточка омелы. Вероятно, она оторвалась от венка или большой гирлянды, которых достаточно много было развешано по всему дому, и сейчас, сиротливо зацепившись за деревянные украшения перил, свисала прямо над тем местом, где сейчас стояли мы с Эдвардом.
- Ты знаешь, что принято делать стоя под омелой?
Конечно, я знала. За одну секунду в моей голове пронеслась целая куча ответов, но я не нашла ни одного правильного, а только застыла, беззвучно молясь про себя: «Пожалуйста, пожалуйста, Боже….»
Глаза Эдварда потемнели, и он легко притянул меня к себе. Я почувствовала запах его туалетной воды, смешанный с запахом алкоголя, который он пил до этого. Это было ничуточку не неприятно, наоборот, я практически задохнулась от этой смеси, пробуждающей во мне что-то новое, горячее.
- Под омелой целуются, чудо, - мягко сказал он и легко дотронулся своими тёплыми губами до моих. Я испуганно дёрнулась, по-видимому, не ожидая, что он действительно на это решится. Он тут же отпустил меня, и со словами: «Больше никому не позволяй делать это!», мгновенно исчез.
- Не буду, - прошептала я в пустоту оглушенная и ослеплённая тем, что сейчас произошло.

Со временем всё стало только хуже.
Я не замечала изменений, происходящих во мне, но к выпускному классу, по словам знакомых, я расцвела.
- Ты превратилась в настоящую красавицу, Беллз, - говорила мне Розали, поглаживая свой округлившийся животик. Они с Эмметом ждали первенца, который должен был родиться в начале весны. С успехом закончив юридический факультет университета, мой брат вернулся в Сиэтл, устроился на работу в престижную адвокатскую контору и женился на Розали. У них была своя небольшая квартирка в центре города, но когда Розали забеременела, они вернулись в наш с мамой дом: для здоровья будущей мамочки было лучше жить в нашем зелёном районе.
- Ох, брось! – Я никогда не любила этих разговоров, и всё ещё не понимала, что такого находят во мне мальчики, подходя ко мне и приглашая на свидания. С каждой неделей их становилось всё больше, но мне не хотелось никаких отношений. Все мои мысли до сих пор были об Эдварде.
- Ты что, глупая, не замечаешь, как на тебя смотрят соседские мальчишки? – смеялась надо мной Розали.
- Не замечаю, - огрызалась я, стараясь прекратить эти досужие разговоры.
- Я послала Эдварду твою фотографию, и он сказал, чтобы мы во все глаза следили за тобой.
- Ты послала Эдварду мою фотографию? - заплетающимся языком переспросила я.
- Да, - ухмыльнулась эта змея. – Правда, там была не только ты. Это фото с нашей вечеринки на Хеллоуин, помнишь?
Как не помнить! Им тогда взбрело в голову тряхнуть стариной, и нарядившись в костюмы, взрослые оболтусы пошли по соседям в поисках сладостей. Я не хотела принимать в этом участия, но Розали буквально заставила меня нацепить костюм развратной певички из кабаре, и принять участие в этой вакханалии. Корсет, колготки в сеточку, пышная юбка, открывающая спереди ноги аж до узких чёрных трусиков, плюс вызывающий макияж и безумный начёс на голове – это был настоящий бредовый кошмар. Правда, к тому моменту, как нас стали фотографировать, я уже свыклась со своей ролью и даже начала получать удовольствие от происходящего, и. вспоминая уроки танцев, на которые меня недолго водили, когда мне было восемь, весело размахивала юбкой, пытаясь исполнить пируэты. На всех фотографиях я была в образе и уморительных позах. И это видел Эдвард!
Я застонала и закрыла лицо ладонями.
- Ты что, - засмеялась Розали, - до сих пор сохнешь по нему?
От стыда я готова была провалиться под землю. Я жутко злилась на Розали, а ещё больше на себя, потому что ничего не могла с собой поделать – я была отчаянно, безнадёжно влюблена в Эдварда Каллена.
Он редко приезжал домой, а последнее лето и вовсе провёл в Нью-Йорке. Он заканчивал экономический факультет, успехи его были настолько грандиозными, что с третьего курса его пригласили пройти практику в одной из финансовых корпораций, куда позже он и устроился работать.
Обо всех его успехах я узнавала из разговоров его родителей и Эммета, боясь показать свою заинтересованность, задавая прямые вопросы. Иногда Розали сама заговаривала о нём, всё ещё подшучивая над моей детской влюбленностью, которую я всячески пыталась отрицать.
- Ничего я не сохну. Просто в следующий раз, когда соберёшься кому-либо посылать мою фотографию, спроси у меня.

Мне было семнадцать. Эдварду двадцать два. Конечно, я понимала, что у него были девушки – не могли не быть. Однажды он даже приехал с одной из них на День Благодарения. Не помню, как её звали: в памяти остались только белые волосы, крупными локонами падающие на её плечи, и то, как он играл с её волосами, когда после ужина мы все сидели в гостиной Калленов. Эдвард и его подружка расположились на диване. Он положил руку на спинку дивана и она расслабленно легла ему на плечо. Он разговаривал с Эмметом, рассеянно накручивая на палец её белые локоны, а я, как под гипнозом, смотрела на его пальцы в её волосах, не в состоянии отвести взгляда от этой мучительной для меня картины. Тогда я сказалась больной, и под рассеянную улыбку Эдварда поспешила убраться домой.

Я честно пыталась забыть его. Начав принимать приглашения на свидания, я старалась получать от них удовольствие. Но пару раз врезав зарвавшимся кавалерам по физиономии, когда они пытались сделать нечто большее, чем просто подержать меня за руку в кинотеатре или когда провожали меня, стоя на крыльце моего дома, я бросила это дело, и забила на свидания. Да и парни больше не рвались: видно те, которые до того решились пригласить меня, поделились с ними своими впечатлениями. Мне не страшно было прослыть фиригидной сукой, мне было совершенно наплевать на всё, что обо мне говорят. В попытках отвлечься от мыслей об Эдварде, я сосредоточилась на учебе.

Непонятно, как мне это удалось, но я закончила школу в числе лучших учеников. Подав заявления в несколько университетов, в том числе и Нью-Йорский, я получила оттуда положительный ответ.
Родители долго не соглашались на мой переезд на Восточное побережье.
- Я же умру от беспокойства за тебя, - вещала мне мама. – Как ты там будешь одна?
- Да ладно вам, - вставал на мою защиту Эммет. – Наша кнопка давно зарекомендовала себя серьёзным человеком, она справится.
Отец только качал головой, и умолял всегда держать под рукой газовый баллончик и заряженный мобильный телефон с забитым в быстром наборе номером службы спасения.
Мне тоже было страшно уезжать, меня буквально тошнило от неизвестности, но всего лишь одна мысль придала мне силы справиться с неизвестностью: я ехала в город, где жил ОН.

Разумеется, Эдварду сообщили, что я буду учиться в университете Нью-Йорка, и, по словам Эммета, он договорился с ним, что тот возьмёт надо мной шефство в первое время. Только на этих условиях, заручившись поддержкой Калленов-старших, что Эдвард обязательно мне поможет, меня отпустили.
Он встретил меня в аэропорту. До этого мы не виделись около двух лет, и он не сразу узнал меня. Я же увидела его моментально, как вышла в зал, заполненный встречающими. Он стоял по правую руку и внимательно смотрел на выходящих из распахнутых дверей. Его взгляд скользнул по мне и он чуть улыбнулся, но затем снова стал смотреть в направлении выходящих с нашего рейса людей. Я остановилась и окликнула его.
- Эдвард.
Он резко повернул голову в мою сторону, и моментально нахмурился, видимо, пытаясь соотнести ту Беллу, образ которой был у него в голове, и меня сегодняшнюю.
- Беллз? – всё ещё неуверенно переспросил он.
Я растерянно пожала плечами и смущённо улыбнулась.
- Боже мой, - он рванул ко мне и тут же заключил в объятья. – Ничего себе! Ты так изменилась! Я тебя не узнал.
- Я заметила, - весело засмеялась я, когда он расцеловал меня в обе щёки. Это было настоящее счастье – стоять рядом с ним в переполненном аэропорту и, будучи крепко прижатой к его груди, смотреть в эти удивительные глаза.
- Ты стала просто красавицей, чудо! – Он пожирал меня глазами, всё ещё широко улыбаясь, а я плавилась под его взглядами, растекалась лужицой от счастья быть рядом. Спасибо, спасибо, Боже!!!
- Идём, Таня держит такси. Мы бы год стояли в очереди. - Он взял из моих рук чемодан и сумки и. всё ещё одной рукой придерживая меня, пошёл на выход.

На этом моя сказка закончилась, так и не начавшись.
Это была она. Я узнала эти белые волосы и локоны. Потрясающе красивая девушка, высокая, тоненькая будто тростиночка, приветливо помахала мне рукой.
Мы подошли к стоящему рядом с ней такси.
- Вот, Таня, это и есть та самая Белла Свон, сестра Эммета, - Эдвард подошёл к девушке, кладя ей руку на талию и чуть подталкивая ко мне. – Теперь вспомнила.
- Вспомнила, вспомнила, - засмеялась девушка, и замахала на него руками. - Привет, Белла, как долетела? – Она по-дружески обняла меня, пока я, справляясь с отчаянным желанием тут же разрыдаться, пыталась совладать со своим голосом.
- Спасибо, хорошо. – По сравнению с нежными колокольчиками, звучавшими в её голосе, мой был вороньим карканьем.
- А это Таня Денали, - Эдвард быстро принял Таню назад к себе и поцеловал в щёку. – Моя невеста.

Как, разве не это называют концом света???

По-моему, первые месяцы моего пребывания в университете меня все считали беспробудной пьяницей. Я приходила на занятия с постоянно опухшими глазами. потому что все ночи проводила плача, жалея себя. Я мечтала вернутся в Сиэтл и даже начала предпринимать определённые шаги в этом направлении, выясняя в администрации, когда я безболезненно могу перевестись.
Все контакты с Эдвардом я решительно пресекала. Он часто звонил мне, интересовался, как я устроилась, не нужна ли помощь, спрашивал о моих успехах, новых друзьях, в общем, вёл себя как заботливый старший брат. Но мне это было не нужно, более того, его забота обижала меня, я считала её чем-то вроде насмешкой, хотя, разумеется, ни о чём таком он и не предполагал. Они с Таней неизменно приглашали меня проводить с ними выходные, звали в театр, на концерты, и я, по началу отказывалась, но впоследствии подумав над своим поведением, пару раз составила им компанию, чтобы дальнейшее моё отдаление от них не вызвало никаких сомнений.
Они были милы и влюблены. А я была несчастна, наблюдая за этим. Во мне пропала великая актриса, и я с притворным возмущением одёргивала их, когда забывая обо всех и вся они начинали пылко целоваться. Моя тактика дала свои плоды, и уже через пару месяцев их звонки с приглашениями стали редки, а потом и вовсе сошли на нет. Я была счастлива и несчастна одновременно. Я решила забыть Эдварда, прекратить тешить себя несбыточными надеждами и, наконец, буквально приказала себе повзрослеть.
По старой привычке все свои силы я бросила на учёбу, и к своему удовольствию поняла, насколько мне нравится то, что я изучала. Английская литература XIX века увлекла меня в свои сети, и я плыла по волнам романтизма, забывая о своих горестях и предаваясь мечтам любимых мною героинь Остин и сестёр Бронте. У меня были замечательные профессора, я посещала из семинары с истинным наслаждением знатока и ценителя. Много времени проводила с книгами и людьми, написавшими их. Три года, проведённых в университете превратили меня в книжного червя, но я совершенно не считала себя зарытой в землю.
Я выиграла грант и полгода провела в Англии. Мои статьи печатались в студенческих газетах. Конференции, семинары, коллоквиумы – всё было интересно для меня, захватывающе и по-настоящему увлекательно. Я нашла работу тут же. В университете, на своей кафедре, и вскоре смогла полностью содержать себя, даже позволив себе снять небольшую квартирку недалеко от университета.
Всё это время вокруг меня вились молодые люди. Я ходила на свидания, флиртовала, понимая, что без этого вся моя жизни пройдёт мимо. Но никогда мне не хотелось большего. Никогда.
«Больше никому не позволяй делать это!»
Я позволяла. Назло позволяла. Но не испытывала никакого удовольствия. В двадцать два года я пришла к выводу, что абсолютно, неотвратимо и безнадёжно фригидна.

ПРОДОЛЖЕНИЕ