Глава 2. Либо все, либо ничего

On peut partir sans ne jamais rien quitter
On peut rester sans ne jamais rien oublier
On peut s’aimer au point de s’en aller
S’en aller
Le Roi Soleil

«Можешь думать обо мне что угодно, но я звонила твоей жене!» - произнесла в мыслях Ренесми.
Я только пожал плечами. Я не хотел говорить или даже думать о Белле. Мысли о ней неизменно вызывали болезненное сокращение мышц в области, где должно биться сердце. И я всячески пытался избежать этого. Кроме того, Ренесми намеренно произнесла это свое «твоей жене», зная, как эти слова задевают меня, заставляя чувствовать себя виноватым. Кстати, неизвестно в чем.
- Завтра я уеду из Портленда на пару дней. Твоему деду нужна помощь в Вашингтоне. Я надеюсь, за это время ты не разрушишь дом?
- Не смей отгораживаться от того, что я думаю! – уже вслух прорычала рыжеволосая девушка, сидящая напротив, - я знаю, что тебя это задевает, как бы ты не пытался это скрыть.
- Тебе не кажется, юная леди, что ты еще не достигла того возраста, когда можешь позволить себе говорить в таком тоне с отцом? – миролюбиво заметил я.
- По человеческим законам мне до совершеннолетия остался год. И, кстати, это вы с мамой лишили меня права стареть.
Это была ее любимая песня. Обвинять всех окружающих в том, что не может примириться со своей сущностью. И ей не нравилось выглядеть на семнадцать лет. На вид она была не старше меня или Беллы. Лет с семи она не менялась внешне.
- Насчет человеческих законов не знаю, Рене, но вот по законам, которые заведены в этом доме, тебе еще лет сто как минимум надо прожить, чтобы считать себя взрослой.
- Ненавижу, когда ты называешь меня Рене. Меня зовут Ренесми! Между прочим, это имя вы с мамой придумали! В крайнем случае Несси.
- То есть имя чудовища, которым окрестил тебя твой вервольф, для тебя приятнее, чем имя собственной бабушки? И потом, своим тоном ты лишний раз доказываешь собственную несостоятельности в качестве взрослой сознательной личности, - шутливо произнес я.
Ренесми нахмурилась. Она не переносила разговоров о Блэке. Поскольку до сих пор не разобралась в своем отношении к нему. Он повсюду следовал за ней на протяжении последних пяти лет, и ни у нас с Беллой, ни у Ренесми не было никакой возможности избавиться от него. Пришлось смириться. Хотя какое-то время Ренесми протестовала против такой явной нежелательной опеки с его стороны, постепенно она начала испытывать к нему симпатию. И даже больше. О том, что Джейк запечатлен на ней, мы с Беллой узнали в первый же день его возвращения. Печальный для нас день. День похорон Чарли Свона.
- Во-первых, его зовут Джейкоб. Во-вторых, он не мой вервольф. Он просто вервольф! И потом, едва ли в тебе говорит родовая ненависть вампиров к оборотням. Скорее уж ревность. Сначала с ним спала твоя жена, потом дочь…
У Ренесми была дурная привычка. Он редко думала в моем присутствии, предпочитая выкладывать все сразу, без утайки. В этом была определенная логика, поскольку я все равно слышал все ее мысли. Своим даром открывать свои мысли другим она больше не пользовалась, считая его совершенно бесполезным. «У меня и язык есть!» - неизменно заявляла она Розали, поскольку та единственная переживала по этому поводу.
Я поморщился. Ренесми умела испортить настроение. Хотя в данном случае портить было нечего. После ухода Беллы из моей жизни иногда было лучше, иногда – хуже. Хорошо не было никогда.
- Нехорошо лгать старшим, Несси… Тьфу, Рене!
Довольная тем, что я, оговорившись, назвал ее Несси, она скептически приподняла брови и с ангельским видом спросила:
- Ты хочешь сказать, что, будучи замужем за Джейкобом, мама сохраняла с ним исключительно целомудренные отношения?
- Я хочу сказать, что у тебя-то с ним точно ничего не было. По крайней мере, пока. И, я надеюсь, хватит мозгов, чтобы не было и впредь.
- Угу, - пробурчала Ренесми, - я же еще слишком молода… а он слишком стар для меня. И еще он вервольф… И само пребывание рядом с ним опасно. Но главный его недостаток в том, что он был женат на твоей бывшей жене! И ты, черт побери, по-прежнему ревнуешь!
- Де-юре мы с Беллой все еще женаты.
- А де-факто вы не живете вместе уже больше двух лет. И не видитесь. И не созваниваетесь. Даже, чтобы обсудить мое бесстыдное поведение!
Я усмехнулся. Я научился усмехаться, когда мне причиняли боль. Иногда от детей, даже безумно любимых, одна головная боль.
- Вот мы и вернулись к тому, с чего начали. Я не созваниваюсь с… с твоей матерью. А ты буквально сегодня говорила с ней.
- Если хочешь знать, она спрашивала, как у тебя дела.
- Если бы захотела узнать – приехала бы и узнала.
- Я сказала, что у тебя все нормально, - не слушая меня, прорычала Ренесми, - а еще, что я беременна, и в следующем месяце выхожу за ее бывшего.
- Ренесми, ты помешана на сексе. Я прямо вижу, как над твоей головой загорается лампочка, когда ты говоришь об этом.
- Это потому что я рыжая.
- Очень благородный цвет, - парировал я, зная, как она не любит свои волосы… и, помня, как любила этот цвет Белла… когда-то давно… как она прикасалась к волосам на моей голове… как восхищалась, что наша дочь унаследовала их… я посмотрел на Ренесми и продолжил, - и Белла поверила тебе? Насчет беременности?
- Угу. Поздравила с радостным событием и пожелала всего наилучшего мне и нашему с Джейком волчонку. Джейку ничего не пожелала. Наверное, ревнует.
Я усмехнулся. В этом была вся Белла. Когда ей бросали перчатку, она не оставляла ее лежать на полу.
- Ты предложила ей партию своей игры, Рене, а не в ее правилах отказываться.
- А по каким правилам играешь с ней ты?
Я опустил глаза. Я не играл. И она не играла… Ах, если бы между нами осталось место для игр, то еще была бы надежда.
- Нет никаких правил. И ничего нет. И ты это знаешь.
«Ну и идите вы оба к черту, два идиота!» - мысленно прорычала она.
- Между прочим, она не сменила адрес, и по-прежнему в Лондоне. Это я на тот случай, если ты решишь-таки осуществить ваш развод де-юре. Давно пора обрубить концы, раз уж вы оба так упрямы, что твердите, что «ничего нет».
С этими словами она покинула комнату.
Обрубить концы! Легко сказать. Я уже пытался сделать это раньше. Но не смог себя заставить… Если бы только Белла была достаточно милосердной, чтобы тогда довести все до конца… Все или ничего… Но и этого она не сделала.
Когда все началось? Со смерти Чарли? Да нет, пожалуй, что раньше. Сначала была Рене. Ее мать. Они с Филом погибли в авиакатастрофе, когда летели в Форкс на очередное рождество. Наверное, тогда Белла впервые осознала, что значит быть вампиром. Впервые поняла, что ей предстоит пережить тех, кого она любит. И не на двадцать-тридцать лет. А на вечность. И, кто знает, может, забыть их. Так, как я почти забыл ту, которая родила меня. Потом, через шесть лет, Карлайл поставил Чарли страшный для человека диагноз. Рак кожи. В неизлечимой форме. И дал ему не больше года жизни. Белла таскала его по всем возможным больницам, не желая верить в приговор, не теряя надежды на исцеление. Карлайл целыми днями не вылезал из лаборатории, ставя опыты, все еще веря в то, что найдет способ спасти Чарли Свона. Но когда стало ясно, что это не тот случай, когда можно преодолеть смерть, Белла решилась на крайние меры. Они с Чарли тогда были в Лос-Анджелесе. Вдвоем. А семья находилась в новом доме в Портленде, ожидая их приезда. Чарли хотел провести последние дни с нами. Если бы не Элис, я бы, наверное, не узнал ничего. Но Элис не дала мне такой возможности – в моем присутствии ее посетило видении. Через час мы были в аэропорту Портленда. Через два – на полпути в Лос-Анджелес. А через три было поздно. Белла в отчаянной попытке обратить Чарли, спасти его от болезни, от смерти, подарить ему вечную жизнь, укусила его. И не удержалась. Тогда, впервые она ощутила вкус человеческой крови. Ее вкус. И ее власть. Тогда она впервые ощутила настоящую ненависть к себе. К своей сущности. И ко мне за то, что я позволил, чтобы это случилось с ней.
В те первые, самые страшные дни, она не подпускала к себе никого, кроме Элис. Между ними родилась странная связь. Они стали чем-то большим, чем сестры. Увидев в своем видении, как Белла пьет кровь Чарли, Элис чувствовала то, что чувствовала Белла. И теперь она лучше прочих понимала, что происходит. Меня Белла не хотела видеть. Позже Элис сказала мне, что Белла боялась нашей встречи. Боялась не увидеть больше любви в моих глазах, саму себя убеждая в том, что теперь я не смогу ее любить. Бедная моя девочка! Что же она пережила тогда! И как бы ни было больно, я готов был смириться. Заставлял себя смириться.
Это пройдет – уверял я себя. Обязательно, непременно пройдет! Кто из нас не испытывал этой боли? И тут же отвечал себе – никто. Никто из нас, Калленов, не пил кровь своего отца, чувствуя, как жизнь оставляет его тело. И мне было страшно. Страшно за ее рассудок. Мне казалось, что я почти осязаю ее боль.
Через несколько недель установилась видимость нормальной жизни. Видимость! Только видимость… Я понял это, едва Белла вошла в наш домик на опушке в окрестностях Форкса. Я привез ее туда на похороны Чарли. И надеялся, что живя там, легче будет залечить ее раны. И плевать на осторожность. Плевать, что есть в этом городе люди, которые еще помнят нас, юных. Наш домик... Это было особенное место. Здесь была зачата Ренесми. Сюда я привел Беллу после венчания. Здесь она, едва научилась управлять своим даром, впервые подняла свой «щит», чтобы я мог прочесть ее мысли. Тогда все ее существо было насквозь пропитано любовью ко мне. Она была воплощением любви. Космическое ощущение. И с тех пор здесь она всегда снимала этот щит здесь, в этом особенном месте… нашем персональном мире-мечте. До того злополучного дня, ставшего началом конца. Белла больше не поднимала барьер, предпочитая оставить свои мысли и чувства при себе. И я смирился с этим. Я готов был отдать жизнь за нее, не говоря уже о том, чтобы позволить ей иметь свои тайны.
После этого еще два с половиной года мы прожили семьей, не будучи ею в действительности. В это время нам хватало и других хлопот, помимо наших отношений. О них мы молчали. Даже друг с другом. О больном не говорят. Главной заботой была Ренесми и ее странная непонятная дружба с Джейкобом Блэком. Но и это прошло. Мы предпочли закрыть на это глаза. Я предпочел закрыть на это глаза. Я был должником вервольфа. И никогда не забывал об этом.
По прошествии этого времени, Белла зачастила в Лондон. До этого она бывала там не чаще раза в год на семинарах по философии.
Тогда же я случайно обнаружил документы о приобретении ею квартиры на окраине Лондона. Это был удар. Впрочем, вполне ожидаемый. Она готовила свой побег.
Однажды вечером она подошла ко мне и взяла за руку. Затем долгим пронзительным взглядом, полным печали и нежности, посмотрела мне в лицо. «Это она так прощается!» - пронеслось в моих мыслях. Но то, что она сделала затем, вытеснило из моей головы любые соображения на этот счет.
- Ты можешь любить меня, Эдвард, - нежным больным голосом прошептала она, - любить, не спрашивая ни о чем, не думая о завтрашнем дне? Ведь сегодня я не смогу солгать…
Я не ответил. Я притянул ее к себе. И целовал ее так долго, что, кажется, прошла целая вечность, прежде чем мы смогли отстраниться друг от друга. В ту ночь мы занимались любовью с такой нежностью, страстью и отчаянием, на какие не были способны прежде. Как две сгорающих под солнцем птицы, мы стремились удержаться рядом. И все-таки гибли. Шли ко дну. И любили. Мы никогда не были склонны к полуправдам, к компромиссам, к недомолвкам. Либо все, либо ничего. Так уж мы устроены. Оба. И такими были всегда. Она отдавала мне свою душу с радостью и болью. А я брал ее, с упоительным отчаянием отдавая свою.
Утром она покинула наш дом, ничего не сказав. Больше я никогда ее не видел. Поначалу я пытался уважать ее решение уйти. У всех всегда должен быть выбор. Она полюбила меня, будучи человеком. А став вампиром, поняла, что не может и не хочет жить со мной. Это бывает, - говорил я себе, сходя с ума от безысходности, - бывает. Ей нужно пожить отдельно некоторое время. Разобраться в себе. Слишком много всего накопилось. Это блажь. Это пройдет.
А потом я сорвался в Лондон. Без причины. Просто потому, что мне стукнуло в голову, что я должен повидать ее. Понять, действительно ли это конец. Либо все, либо ничего. Никаких недомолвок.
Мы не встретились. Ее квартира была пуста. Консьерж передал мне от нее записку.
«Элис сказала, что ты приедешь. Можешь остановиться у меня до ближайшего рейса самолета. Но лучше отправляйся в гостиницу. Я не хочу потом в своем доме ощущать твой запах. Не звони и не пиши мне, пожалуйста, если хоть немного уважаешь меня теперь… Меня и мой выбор. Я знаю, что делаю тебе больно. Но все кончено, Эдвард. Прости меня, если сможешь. Прощай. Белла.
P.S. Передай Несси, что я люблю ее. И надеюсь, что она поймет».
Я вернулся в Штаты в тот же день. В Штаты. В Портленд. Форкс стал мне ненавистен. В аэропорту Портленда меня встречала Элис.
- Никогда не спрашивай меня о ней, Эдвард, пожалуйста, - надрывно произнесла она.
И вот тогда наступил тот самый страшный момент. Я понял, что нас с Беллой больше не существует. И никогда не будет. И даже в борьбе нет никакого смысла. Я посмотрел уставшими глазами на Элис. В ее лице так легко читалась мука. Но она блокировала в себе мысли о Белле, выдавая только ту информацию, которая ничего не могла мне сказать.
- Если ей будет грозить что-то действительно серьезное, ты скажешь мне? – бесцветным голосом спросил я.
- Клянусь. Если увижу. Я обещала не заглядывать в ее будущее нарочно.
Я мог только кивнуть. Из груди Элис вырвался стон.
- Я люблю ее Эдвард. Клянусь, я никогда ее не забуду. Но так, правда, будет лучше.
- Нельзя не верить той, кто знает будущее.
С того момента я не испытывал больше ничего. Ни злости, ни радости, ни счастья, ни боли. Совсем ничего. На протяжении долгого времени.
Вытащила меня Ренесми. Только любовь к нашему общему с Беллой ребенку и мудрость этой зеленоглазой рыжеволосой девушки, такой похожей характером на свою мать, вернул меня в мир живых.
Я начал привыкать… Самое ужасное, когда начинаешь привыкать. Когда нечто неотвратимое, неизбежное все-таки настигает.
Что такое судьба? Моя судьба – это рок. Странный рок, который ведет к тому, что я теряю все и всех, кто в действительности дорог мне. И не один раз. А десятки. И я уже не боюсь этого. Я готов к этому.
Теперь я живу в мире без Беллы. Но в мире, где каждая деталь создана ее рукой, где каждая черта помнит ее присутствие и несет в себе воспоминание. Помнил и я. И едва ли когда-нибудь забуду. Если вампир влюбляется, то это уже навсегда. И со мной навсегда останется моя любовь к Белле, которую никто не сможет отнять. Даже она. Ни больше, ни меньше. Либо все, либо ничего.
________________________________________________________________________
Примечание к эпиграфу:
Можно уйти, ничего не покинув. Можно остаться, ничего не забыв. Можно любить друг друга до самой смерти/ до расставания. (фр., мюзикл «Король Солнце»)
________________________________________________________________________
Саунд: S'aimer est interdit