Я сидел на берегу моря недалеко от Ниигаты и любовался лунной дорожкой, отбрасывающей серебряный свет на мою бледную кожу. Ночь всегда нравилась мне больше дня. В ней я видел отражение своей натуры, ночь мне была как родная. Я любил сливаться с ней, вдыхая ее запахи. Любил закрывать глаза, сидя вот так на берегу, чтобы заставить остальные чувства обостриться. В ночи мне нравилось абсолютно все.
Сейчас мы были в Японии, и эта страна с необычной культурой, природой и людьми (нет, дело было не в крови) просто покорила меня. Я уговорил Питера задержаться здесь хотя бы на месяц, чтобы изучить ее всю, и он согласился, разумно заметив, что нам некуда спешить. И правда, а куда нам спешить?
Я вел себя как самый обычный турист: посетил весенний фестиваль Гион Мацури, любовался сакурой и ходил в долгие "походы" по местным достопримечательностям. Разве что сакэ не дегустировал. Иногда ко мне присоединялись Питер и Шарлотта, поскольку Шарлотте были любопытны некоторые нюансы восточной культуры, а Питер никогда не отпускал ее одну. В остальное время мы либо вместе охотились, либо вообще пересекались не чаще раза в неделю. У них была своя личная жизнь, у меня не было ничего, и ломать им праздник их жизни я не хотел - как говорится, третий лишний. Питер понимал, что я был идеальным спутником, так как стоило ему подумать о Шарлотте и о том, как хорошо бы было остаться им наедине, я тут же чувствовал его настроение и вежливо откланивался, отправляясь рассматривать очередной храм.
Несмотря на то, что прошло уже почти пятнадцать лет, как я ушел от Марии, призраки прошлого до сих пор преследовали меня, и я каждый раз вздрагивал, натыкаясь на след вампира, и испытывал облегчение, только поняв, что этот запах мне незнаком. Я даже придумывал в уме фразы, которые скажу Марии при встрече (в том, что однажды она попытается меня найти, я не сомневался), а потом понимал, что такое отвращение и ненависть не выразить словами.
В целом мое состояние после ухода можно было назвать одним
словом: растерянность. Я чувствовал себя очень странно, будто птенец, выпавший из родительского гнезда. Это было неприятно, ведь я считал себя вполне сформировавшимся и самостоятельным... Оказалось, что все немного сложней, и к новой жизни еще нужно привыкать.
Иногда мне было несколько некомфортно в обществе Питера и Шарлотты, хотя они были очень добры ко мне. И дело было не в эмоциях: я каждый день купался в бризах любви, понимания и искренности. Не своей, правда, но и это было для меня сродни пуховым подушкам после нар.
Я долго не понимал, в чем же причина такого дискомфорта, пока Питер однажды не заметил, что после охоты у меня всегда портится настроение, а самой охоте я никогда не радуюсь, а воспринимаю ее только как неприятную необходимость. Поразмыслив над этим, я согласился с ним: кому будет приятно вонзать зубы в беспомощную жертву, ужас которой испытываешь вместе с ней? Шарлотта тогда ляпнула что-то вроде того, что мой дар - это мое проклятье, с чем я живо согласился. Если бы не он, я скорей всего был бы давно мертв, а это частенько казалось мне неплохой альтернативой. Но в этот момент на меня нахлынуло болезненное чувство, и я напомнил себе, что живу в долг и должен беречь себя ради памяти моей спасительницы.
Выхода я так и не видел. Я старался избегать охоты вместе с Питером и Шарлоттой, потому что одна охота вместе с ними для меня была равносильна посещению массового расстрела военнопленных. Они, хоть и были по-своему мирными, не могли относиться к убийству так же, как и я. Поэтому временами я и испытывал дискомфорт в обществе друзей. Но уйти не мог: во-первых, они оба настаивали на моем присутствии (исключительно из заботы обо мне), а во-вторых, я, по-видимому, не был готов жить один. Я боялся сойти с ума.
Мысленно прокрутив в уме все свои переживания, я вздохнул и позволил себе просто любоваться лунной дорожкой. В Японии вообще очень красиво - здесь мне нравились и восходы, и закаты, поэтому я мог днями сидеть вот так на берегу или на вершине какой-нибудь скалы, не желая ничьего общества. И все же, в последнее время, вместе с тоской и одиночеством, я начал испытывать странные чувства, будто чего-то не хватает. Будто мои мысли, если высказать их вслух, будут требовать ответа или просто понимания, будто я должен разделить эти мгновения с кем-то еще. Это было очень тяжело - осознавать, что на самом деле никого нет и не будет. Я испугался, что буду испытывать это чувство пустоты и незавершенности всегда, а потом решил, что ко всему можно привыкнуть, и я приму и это, раз так надо.
***
Шарлотта упросила нас сразу после Ниигаты посетить Осаку - она хотела посмотреть какие-то там вазы, про которые читала еще лет семь назад. Мы пожали плечами и согласились. Я уже был в Осаке, пока эта парочка испытывала приступ жажды уединения, который захватывал их каждую весну, как котов, и обеспечивал мне почти месяц полного одиночества.
По пути Шарлотта о чем-то весело щебетала, хотя обычно от нее и двух слов не добьешься. Питер улыбался ей и кивал, соглашаясь с ней, я рассеянно смотрел по сторонам, не желая вступать в разговор.
- Эй, Джаспер, а ты как думаешь? - весело спросила Шарлотта.
- О чем? - я понял, что был настолько рассредоточен, что не слышал, о чем они говорят.
- Куда нам поехать потом? Здесь мы пробудем не больше недели, пора выбирать следующий пункт назначения.
Смотри: Китай уже был, в Монголию вы не хотите...
- Я предлагаю СССР, - встрял Питер, - только представьте: необъятные просторы, огромное население, разнообразнейшая природа.
Шарлотта сморщила носик:
- Я читала, что русские много пьют. Кровь невкусная.
- Это весьма удручающе, - Питер наигранно расстроился.
- Это заблуждение, - возразил я, - всего лишь способ очернить народ. Я проходил там ради интереса три года назад, пока был один, - так что поверьте, там горькой крови не больше, чем в штатах.
Мне стало неприятно. Вот мы бежим в Осаку, где скоро прервем жизни нескольких людей, и спокойно говорим о том, в какой бы стране нам продолжить удовлетворять свои потребности, и где кровь слаще. Прервать сейчас их разговор было бы невежливо, поэтому я молча напустил на обоих рассеянность так, чтобы это выглядело естественно. Они тут же замолчали и до конца пути в Осаку так и не возобновили свой разговор.
***
В Осаке мы задержались всего на пару дней, а затем посетили еще три крупных города на восточном побережье.
Наше пребывание в Японии подходило к концу, а мы так и не пришли к единому мнению, куда идти дальше. В этом и заключались одновременно прелесть и недостаток жизни кочевников: мы были вольны, как ветер, и для нас не существовало границ и преград. Но уже через пару десятков лет, которые пролетают для нас так же быстро, как 2-3 года для обычного человека, большинство кочевников успевали побывать в каждом отдаленном уголке земного шара. Некоторые после этого не останавливались на достигнутом и начинали заниматься совсем уж экстраординарными вещами: некоторые покоряли Эверест на скорость, некоторые исследовали Марианскую впадину, и далее по списку, у кого на что хватает фантазии. Остальные же, которым это было неинтересно, в определенный момент понимали, что нужно как-то строить свое существование дальше.
Каждому из нас дан выбор, наверное, единственный выбор, который давала жизнь: идти по миру дальше уже только для удовлетворения постоянной жажды или же вести более-менее оседлый образ жизни, как мы когда-то с Марией. Большинство, как показывал наш опыт общения с теми вампирами, которые встречались нам, выбирали первый вариант и бесцельно сновали туда-сюда в разных частях света, пытаясь как-то оправдать свое существование. Конечно, гораздо больше везло тем, кто находил свою вторую половинку, ведь тогда им становилось уже абсолютно все равно, куда и зачем идти - весь смысл их жизни заключался в их спутнике. Но как быть одиночкам вроде меня? Именно поэтому, чем больше мы путешествовали, тем сильнее меня пугало будущее, которое могло наступить уже через пять-десять лет, а может и раньше.
Питер, разумеется, ни разу не задавался подобным вопросом, ему окружающий мир вообще не был интересен - все равно большинство времени он смотрел на Шарлотту. Как и любой влюбленный, он был слеп и не видел, что творится вокруг, что творится со мной. Наверняка, мысленно он жалел меня, но понять меня ему было не дано.
А это было как раз то, чего я отчаянно хотел - понимание. Неважно чье. Я просто хотел, чтобы меня услышали и поняли.
Последние два дня, которые мы сами себе оставили на прощание со страной, я просидел в чьем-то саду за дождевыми кадками. Погода была мрачная, аккурат под мое настроение. Кое-что изменилось за последние дни:например, теперь я знал, что нужно делать, я понял, что пришло время. Но помимо того, что я приобрел уверенность, дающую силы, изменилось кое-что еще. Я остро ощутил потребность не сидеть без дела. Как будто я должен к чему-то готовиться, и для того, чтобы достичь этой неведомой цели, я не должен был сидеть сложа руки. Это волновало меня, но я заставил себя не думать об этом - я успею подумать об этом позже, когда исполню первую часть плана.
***
Через 2 дня, как и было условлено, мы встретились в маленькой роще на западе Нагано. Нам предстояло провести "совет", как любил это называть Питер, чтобы принять окончательное решение о следующей точке назначения. Я пришел чуть раньше назначенного времени, удобно расположился среди толстых ветвей кедра и начал читать книгу, захваченную по пути из книжной лавки.
Уже через сорок минут я услышал, как ко мне приближаются два вампира - очевидно, Питер и Шарлотта напали на мой след. Я не стал отрываться от чтения, когда они остановились подо мной, заканчивая начатый ранее разговор. Шарлотта забралась на соседнее с моим дерево и свесила ноги. Питер же стоял и как болван любовался ею.
- Заседание вампирской троицы открыто! - со смехом произнесла Шарлотта. - По вопросу дальнейшего пути следования слово предоставляется Джасперу!
Я вздохнул и захлопнул книгу, ожидая реакции, которая сейчас последует за моими словами. Они терпеливо ждали, пока я что-нибудь скажу, а я все не решался. Питер вопросительно приподнял бровь, и я снова вздохнул.
- Я ухожу.
Как и предполагалось, я сразу почувствовал их ошеломление, растерянность и волнение. Да, это ранило их, а чего я ожидал? Они столько для меня сделали, а я решил уйти.
Питер первым обрел дар речи:
- Джас, почему? Что не так в нашей нынешней жизни? И что ты будешь делать один? - он вдруг испугался чего- то и затараторил, - Ты ведь понимаешь, должен понимать, что дело только в том, что у тебя проблемы с охотой - отсюда и депрессия, и отсутствие интереса к жизни...
- Нет, Питер, проблема не только в этом, - я покачал головой.
- Джас, но ты так и не ответил, что ты будешь делать один? - тоненьким от волнения голосом воскликнула Шарлотта.
- Я еще не решил.
- Но тогда зачем...
- Друзья, - я сделал на этом слове упор, - мне приятно, что вы переживаете за меня, поверьте, это очень важно для меня. Но так надо, я чувствую, что пришло для этого время. Я готов и хочу этого. - Мне не хотелось объяснять им детально, что именно побуждает меня к этому. Я не хотел лишних расспросов и не хотел, чтобы они приняли это на свой счет.
Я замолчал, и они долго не решались что-либо сказать. Они видели, что я уверен в своих словах и твердо стою на своем мнении. Быть может, краем сознания они понимали, что это должно скоро произойти, что я не могу быть с ними вечно.
Спустя некоторое время я спрыгнул с дерева, больше не видя смысла находиться здесь. Питер и Шарлотта тут же подошли ко мне, молча обняли меня по очереди, а затем Питер положил мне руку на плечо и произнес:
- Пути наши еще пересекутся, я знаю это и верю. Ты всегда можешь вернуться или прийти за помощью, мой друг. Ты найдешь нас. Я верю, что все, что ты делаешь сейчас, имеет смысл. Поэтому я не прощаюсь. - Я почувствовал, что его охватили сильные эмоции, он разволновался, но потом взял себя в руки и успокоился.
Шарлотта рядом с ним согласно кивала, и она в этот момент излучала столько грусти, нежности и сочувствия, что я улыбнулся и взъерошил ей волосы, чтобы показать, что все хорошо, и ей не о чем волноваться.
Я покинул их с неожиданно легким сердцем. Мной двигала неясная мне пока цель, и я приготовился терпеливо ждать, когда она подкинет мне новые идеи. Уже через три часа мощными гребками я стремительно рассекал волны Тихого океана.
Я возвращался к своим истокам, в США. Я возвращался домой.