Я люблю Свон.
Мне не нравится происходящее и мои мысли. Особенно две одна из них.
Время - оно слишком неумолимо для нас.
К черту.
***
19.12.2035.
11:10 am

Я не очень жалую телефоны. В основном потому, что мне звонят исключительно малоприятные люди и только затем, чтобы сообщить очередную неприятную новость.
А еще у него просто ужасно раздражающий звонок.
- Здравствуй, Эдвард, - голос Джаспера оглушает и бьет по нервам. Я натягиваю халат и выхожу в коридор, чтобы не разбудить Свон, безмятежно спящую на моей подушке, завернувшись в мое одеяло. - Я тебя не разбудил, надеюсь?
- Разбудил. И даже не надейся вымолить мое прощение. В обозримом будущем, во всяком случае.
Из трубки слышится приглушенное хмыканье. Я достаю сигарету и со скрежетом распахиваю сопротивляющуюся раму на кухне. На улице снег, и ветер холодит теплую со сна кожу.
- Опять куришь? - неодобрительно спрашивает Джас.
- Кофе, сигареты и секс - это наше все, - отвечаю.
Он снова хмыкает.
- Может ты все таки скажешь зачем звонишь или так и будешь задавать дурацкие вопросы?
- Ага, конечно. Ты помнишь какой сегодня день?
- Джаспер! Я кладу трубку.
- Эйэйэй, постой! Я серьезно!
Я трагично вздыхаю, выпуская из легких клубы дыма. В эту минуту я похож на дракона.
- Воскресенье. И что дальше? Если ты про еженедельное сборище, то я приду, но ненадолго.
- Я не про сборище. То есть про сборище, но не только. Сегодня день рождения Роуз.
Я слишком глубоко затягиваюсь и долго не могу прокашляться. Мне плохо.
Сегодня будет конец света, не иначе.
- Эй, ты там в порядке?
- Да. Спасибо, что напомнил. Черт. Дурацкий день.
- Ну, Эдвард, она твоя сестра все таки.
- Только формально. Она такая же сестра мне, как я балерина.
- Ну тебя. Так ты придешь?
- Ага. Куда я денусь, - признаться, я готов на все, лишь бы только не ходить.
Черт, черт, черт.
- Ну тогда приходи к пяти. И можешь взять Беллу.
Так, а вот это уже что то новенькое.
- Бе... Свон? Ей же запрещено выходить из квартиры, разве нет?
- Карлайл дал разрешение на один день. Он хочет осмотреть ее лично.
- Ясно.
- Придете?
- Да, - поморщившись, как от зубной боли. - До вечера.
- Ага, пока, - он сбрасывает разговор первым, а я еще некоторое время держу трубку у уха. Сигарета тлеющим огоньком летит на землю, в снег.
Захлопываю окно и смотрю, как дрожат стекла.
Мда, ситуация та еще.
***
12:30 рm.

Вернувшись в спальню, долго сижу на кровати рядом со спящей Свон и перебираю ее волосы. Уже привычным движением, да.
Человек привыкает ко всему. Адаптация происходит независимо от нашего желания.
Так получилось и со Свон.
Я привык просыпаться с ней по утрам, когда ее волосы щекочут нос и хочется чихать.
Я привык к ее ворчанию, что полотенца в ванной насквозь прокурены, и что в следующий раз она скормит мне мои сигареты.
Я привык, что Свон упряма, как одно небезызвестное животное, и что если она втемяшила себе что-то в голову, ее не переубедить. Яркий пример тому - ее хождение босиком, из-за чего ее ноги почти всегда ледяные.
Я свыкся со всем, что касалось появления Свон в моей жизни. Она вплелась в меня, обвила меня кольцами, как лиана дерево, вросла в меня, да так, что не избавишься.
И это жутко, на самом-то деле. Жутко, что при одной мысли о возможной нашей с ней разлуке, что-то вырывается откуда-то изнутри, дрожа и пульсируя, и, будь я пафосным идиотом, я бы сказал, что это сердце, но сердце на месте, просто что-то лопается с дикой болью, рвется, рвется наружу…
Я не знаю, что это.
Мне страшно, в конце-концов.
И - ни за что на свете! - нельзя смотреть, как Свон открывает мутные спросонья, абсолютно беззащитные глаза, сонно потягивается и прижимается головой к моей руке.
- Доброе утро.
Я молчу. Один за одним выпутываю пальцы из ее волос и тяжело поднимаюсь на ноги. Делаю два неверных шага к комоду и вытаскиваю свои вещи.
- Ты уходишь?
- Да. И ты со мной. Мы едем ко мне домой.
Я ожидаю дурацких вопросов, например "куда?", "Зачем?" и тому подобного, но Свон лишь кивает и встает. Завернувшись в простыню, берет свои вещи, под которые я выделил отдельный ящик в своем шкафу.
И когда она оказывается рядом рядом – как будто золотые нити тихо звенят между нами, натягиваясь и вздрагивая. Я опускаю глаза.
Это очень непонятное ощущение: в нем нет ничего осязаемого, ничего плотского, только вибрирующие нити-струны, и если бы я смог провести пальцем по одной из них, я бы уткнулся в ее ключицу, и ладонь поднялась бы выше, к плечу…
Черт. Я делал это столько раз, и это бывало хорошо, и даже очень хорошо, но никогда никаких струн не появлялось. Нельзя было дотронуться до золота, привязывающего тебя к другому человеку.
И, наверное, притвориться сейчас абсолютно бессердечным – куда мудрее, чем признать, что в этот момент Свон имеет надо мной полную власть.
- Поторапливайся, - бросаю я ей и скрываюсь в ванной.
Горячая вода бьет по плечам, затем струями стекает вниз по спине, а волосы черной мокрой завесой прячут меня от реальности.
Я не могу привести в порядок свои мысли.
Все будет... не хорошо, нет - это глупая формулировка. Все будет правильно.
И я не хочу думать о том, что мягкая умиротворенность во взгляде Свон этим утром была прощальной.
Просто потому, что тогда не будет больше этих струн чистейшего золота.
***
15:00 рm.

На улице валит снег, и разглядеть что-то впереди себя можно едва ли на метр. Это снег сегодня король вечеринки и именно он задает городу ритм. Машины встают, люди спешат раствориться в своих домах, и только белые хлопья творят то, что им заблагорассудится. Танцуют свой причудливый танец.
Мы медленно бредем по улицам не потому, что нам не хочется к Карлайлу, просто чувствовать такую тишину – приятно, и хорошо молчать, изредка перекидываясь репликами.
Или смотреть, как снежинки опускаются на темные волосы Свон, кажущиеся сейчас почти черными, образуя нечто вроде красивого головного убора.
Все вокруг сейчас кажется каким то новым, и даже Белла - это какая-то новая Изабелла Свон. Незнакомая. Тихая и умиротворенная. Когда она еще бывала такой? И бывала ли вообще? И лучше переключиться на что-нибудь другое.
Мы спускаемся в метро, проходим через турникет, и тут меня охватывает беспричинный приступ паники. Видеть снова эту станцию - это как пощечина. Привет из прошлого, которое я так старательно стирал из своей памяти всю эту неделю.
Memento Mori.
- Что с тобой?
Я молчу, уставившись на подошедший поезд. Свон неловко трогает меня за плечо.
- Пойдем.
Она увлекает меня за собой в вагон и двери захлопываются за нашими спинами.
- Эдвард? С тобой все хорошо?
Я обшариваю глазами пассажиров вагона, но знакомых лиц нет. Можно расслабиться.
- Да. Все в порядке. Я просто задумался, наверное, - бессовестно вру я.
Свон это знает, конечно, и ее рука как-то незаметно оказывается зажатой в моей. И уже после того, как ее маленькая ладошка забирает весь холод из моей конечности, до меня доходит, что она только что назвала меня по имени. И это выбивает из колеи не хуже всего остального.
Вагон везет нас по темным туннелям метро, а я стою и перекатываю имя Свон на языке.
Белла.
При свете дня, среди людей, ее имя совсем-совсем другое, нежели ночью, в струящемся дурмане-угаре, когда только и хочется, что раствориться в теле лежащей рядом девушки, и кажется что нет больше никого на свете, только мы вдвоем.
Белла.
Беллабеллабелла.
Это здорово, так здорово, что теперь мне хочется бежать от нее. Как ночью – не расставаться.
– Эдвард, ты чего? – голос Беллы едва слышен из-за стука колес, взгляд слегка расфокусированный, как и всегда. Она пытается угадать мое настроение по моему лицу. - Злишься?
- Не злюсь, - улыбаюсь я. Она дарит мне ответную улыбку. - Ты сейчас на чеширского кота похожа.
- А ты тогда кто?
Я задумываюсь на какое-то время.
- А я белый кролик, - и уже мысленно, про себя, добавляю: потому что очень сильно боюсь опоздать. Знать бы еще куда...
- Тогда я Алиса. Упала к кролику в нору и не могу оттуда выбраться.
- Да. Именно.
- Хотела бы я понять, что ты сейчас чувствуешь, - задумчиво, и совсем не к месту произносит Белла.
Хочешь понять, что я чувствую? Тогда вот тебе моя оправдательная непоследовательность букв: "я люблю тебя, Белла". Ещё тот абсурд.
"Я хочу тебя, Свон" - даже в этой фразе больше смысла. Хотя бы просто потому, что первые буквы этих слов идут в последовательности, обратной алфавитной... нет, явно не о том думаю. Разве можно это подчинить логике?
Глупость. Ты - моя глупость, Свон. И, пожалуй, в этом я не хочу умнеть. Хочу, чтобы ты привязалась и стала накладной. Наверно, просто потому, что...
... я глажу ее по слегка влажным от растаявшего снега волосам, накрываю ее уши ладонями и, зная, что она не услышит, говорю: – Ты мне нужна.
***
15:45 рm.

Спустя полчаса мы звоним в дверь нашего семейного коттеджа. Не знаю, о чем думает Белла, а я думаю о том, как бы весь вечер не выпускать ее из виду. Напоследок сжимаю ее руку покрепче, а затем отпускаю. Не без сожаления, надо сказать.
Дверь открывается.
Сейчас самое время начинать наше безумное чаепитие.
- Привет, Эдвард! Здравствуй, Белла. Очень рада наконец-то тебя увидеть, - Эсми, как и всегда, образец добродушия и приветливости.
- Здравствуйте, миссис Каллен, - скромно улыбается Белла и на секунду-другую теряется, когда Эсми хватает ее за руку и тащит в глубь дома. Я захожу следом и закрываю за собой дверь. К тому времени, как я стягиваю с себя ботинки и куртку, о том, что здесь только что была Белла напоминают сброшенные ею сапоги и куртка на вешалке. Некоторое время я просто стою, отряхивая снег с ее капюшона, слушая музыку и разговоры, доносящиеся из гостиной. Изредка доносятся громкие взрывы смеха, а от голосов, шумыщих у меня в мозгу, болит голова.
Зря мы сюда пришли. Ни я, ни она не любим сборищ.
Вздыхаю, захожу в комнату, как на свою казнь, и, к своему ужасу, не обнаруживаю там ни Беллы, ни Карлайла.
Черт.
Я пытаюсь пробиться к его кабинету, но меня окружает толпа родственников, в том числе и Роуз. В ее руках длинный синий шелковый шарф.
- Спасибо, Эдвард. Мне понравился твой подарок, - немного нервно говорит она.
Наверное, произошла какая-то ошибка. Я не покупал и не собирался покупать подарок, и уже собираюсь об этом сказать, когда вмешивается Эммет.
- Да, здорово, что Джас передал его по твоей просьбе, чтобы Роуз могла открыть его вместе с остальными подарками.
- Эээ...да, действительно, - отвечаю я, отыскивая глазами Джаспера. Тот разговаривает с кем-то по телефону, и я решаю высказать ему все потом, а пока вернуться к поискам Беллы. - Ты не знаешь, Карлайл сейчас в кабинете?
- В кабинете. Просил не беспокоить. - Эмм будто невзначай перегораживает мне дорогу. - Занят с твоей сожительницей. Что, Эдвард, на женщин потянуло? На секс?
Я давлюсь собственной слюной.
- Эммет! - укоризненно восклицает Эсми, пока я большими глотками пью воду, чтобы успокоить содранное жестоким кашлем горло, а Роуз с Джасом смеются.
- Больше... никогда... такого... не говори, - хриплю я.
В ответ раздается новый взрыв хохота.
Я снова вспоминаю о Белле и по коже пробегает какое-то неприятное чувство. Внутри меня тикают невидимые часы, а вода кажется внезапно какой-то горькой. Как и мое настроение, как и всё, что сейчас происходит.
Начинают подтягиваться гости, среди них оказывается невеста Джаспера, о которой я до этого даже не слышал. Становится как-то неприятно и липко на душе. Но я понимаю, что не должен показывать свою мимолетную слабость. Мы знакомимся, я узнаю, что ее зовут Элис, что при ближайшем рассмотрении она оказывается очень красивой девушкой, с встрепанным ежиком волос на голове. А еще - она беременна.
И мне нет до этого абсолютно никакого дела. Я занимаю диванчик поближе к кабинету Карлайла и мужественно жду, через силу хихикая над глупыми шуточками Эммета, обсуждая с Эсми какие-то несущественные мелочи, и медленно сходя с ума.
Когда ко мне подходит Джас, я уже едва держу себя в руках. Мне не нравится, что Беллы так долго нет. Еще пять минут, и я пойду туда за ней.
- Успокойся, - говорит братец, падая рядом со мной на диван.
- Я не нервничаю, - отвечаю.
Мои пальцы отстукивают одним им известный ритм по подлокотнику, а глаза Джаспера неотрывно следят за Элис.
- Ну конечно, - хмыкает он.
- Где вы познакомились? - спрашиваю я, чтобы увести разговор в сторону от опасной темы.
- В Центре, - просто отвечает Джас.
- Что???
- Ну да. Она была пациенткой на реабилитации. Уже без памяти. Еще неделя, и мы бы никогда не встретились. Мне повезло.
Я усмехаюсь.
- Наверное. Почему ты мне не говорил?
Он пожимает плечами.
- Не хотел? Ну или готов не был, наверное. Веришь, я и маме с отцом сказал о ней только пару дней назад. То-то они удивились.
Теперь усмехаемся мы оба.
- А ты, оказывается, способен на неожиданные поступки.
Молчание. Я сижу, смотрю на Джаспера, лучащегося любовью, как подброшенный в сахарницу кусок уранового стержня, и думаю о том, что у меня все может быть точно так же.
Может. Наверное.
Маловероятно.
Просто потому, что, если Свон сейчас не выйдет, я убью Карлайла своими руками и остаток жизни проведу в тюрьме.
Пальцы тискают обивку дивана.
- Эдвард, успокойся.
- Отстань, - рявкаю я на Джаспера. Хорошо, что играет музыка, а то мой крик привлек бы внимание.
- С ней ничего не случится.
Я со стоном откидываюсь на спинку дивана.
- Умом я это понимаю, но в душе...о, черт! - я закрываю глаза, понимая, что только что фактически проболтался о том, что между нами происходит.
- Я понимаю тебя, - после короткой паузы отвечает Джаспер. - Ты просто дикий. А она тебя приручила. Ей просто первой это пришло в голову, и она не побоялась, вот и всё.
Я открыл рот. Потом закрыл. И глаза, чтобы спрятаться от реальности.
Меня здесь нет.
- Иди к черту, - отвечаю. - И не вздумай проболтаться по дороге.
Нет, только Джас так мог. Взять и облечь неделю тягостных раздумий в пяток слов. Чтоб он провалился.
За моей спиной открывается дверь и из кабинета выходят Свон с Карлайлом. Ее взгляд на секунду останавливается на мне, а затем ее уводит к гостям отец. Вслед за ними уходит Джаспер.
Я остаюсь сидеть на диване. Один. С тикающим счетчиком внутри. И в эту самую секунду я как никогда понимаю, что именно этот счетчик значит.
Обратный отсчет, да.
***
17:09 рm.

Разговоры снаружи, разговоры внутри, и я где-то посередине. Я сижу, не двигаясь, уже почти полтора часа, с бомбой замедленного действия в сердце.
Мне хочется напиться, а вместо этого я слушаю чужую болтовню и смотрю на затылок Беллы.
А она болтается на другом конце комнаты, слушает болтовню Элис и Джаспера о их будущем ребенке, в то время как мне очень важно, чтобы она подошла, чтобы она оказалась рядом, чтобы нас снова – в последний раз, в последний раз, я уверен, Свон, идиотка, пойми ты это – спеленал-объединил золотой кокон, сверкающее убежище в чокнутом мире.
Она поворачивает голову - и я вижу – через всех – ее растерянный взгляд. Ее глаза сейчас темнее неба ночью, слишком черные, слишком отчаянные.
Это конечно, бред, но мне кажется, что по моей щеке с визгом проезжает лопнувшая струна. Ожог? Удар?
А потом она резко разворачивается и выходит в коридор. Слышен звук застегивающейся молнии.
Я встаю и иду за ней. Медленно, как мне кажется, но оказывается, что она даже не успела натянуть первый сапог, а я уже рядом.
Вслед за нами выходит Карлайл.
- Что-то случилось?
- Нет, - в унисон отвечаем мы.
- Я просто устала от толпы, добавляет Белла.
- А, - протягивает Карлайл, внимательно сверля меня глазами. - Тогда можешь идти. Не забудь, что я сказал. Эдвард, может останешься? Я бы хотел поговорить с тобой потом наедине.
- Нет. Я не хочу говорить, - отвечаю я, натягивая куртку, и выхожу на снежную улицу вслед за Беллой. - Как-нибудь в другой раз.
Мы идем друг за другом по почти пустой улице. Тишина давит на уши. И эта тишина хуже всего на свете, хуже, чем иррационально скручивающая тело, непонятно откуда берущаяся боль. Хуже даже, чем одиночество, мысли о потерях, предательстве и недоверии.
Сегодня я поговорю с Беллой. Просто потому, что у меня нет больше сил играть в эти кошки-мышки.
Просто потому, что у больше у нас ничего не будет.
Нас не будет.
Теперь я в этом уверен, - думаю я, держась за противно ноющую щеку.
***
18:00 рm.

Рано или поздно это должно было случиться.
Мы дома, но и здесь не удается спрятаться от тишины. Той самой тишина, без дыхания, от которой до этого удавалось убегать.
Свон смотрит не на стену, не себе под ноги, а на меня. Нет, сквозь меня. Это не преснопамятный презрительный взгляд, который знаком мне еще со школы, это вообще не взгляд, это ничто, прорывающее последние рубежи.
Это то, чего она так боится.
- Белла. Успокойся. Что произошло?
Молчание.
- Карлайл что-то сказал? Про меня? Про Центр? Что произошло на осмотре?
- Ничего, - хрипло отвечает она. - Просто я останусь тут. До конца жизни, скорее всего. А твое дело пересматривают.
- Мое... Я... Я может не хочу ничего менять? Я всем доволен!
Тишина. Ну что ж, последнее средство, которое срабатывало до сих пор. Хотя с до этого мы молчали про это.
- Нам все равно не ужиться под одним небом с остальными.
...Под низким серым, давящим на грудь, небом. С остальными. Не ужиться. Это точно.
Зато Свон приходит в себя.
- При чем тут остальные? Какое нам дело до них? - она говорит что-то еще, а я вдруг замечаю, что количество зарубок на спинке моей кровати не увеличилось. Замерло на месте, как время до ее появления. И что теперь делать? Почему так важны эти отметины прожитых, избытых дней? Последний знак стабильности? Последнее, неуверенное, убеждение в том, что мы не безумны?
Неиспорченная полировка кровати – страшнее приговора, это и есть та самая, материализовавшаяся вечность. Её можно потрогать руками – провести пальцем по гладкому, покрытому темным лаком дереву. Как будто это что-то изменит.
- Это ничего не изменит – тихо говорю я. Слова камнем падают в полутьму комнаты. У меня просто нет сил притворяться, что все в порядке.
- Но можно ведь попробовать...
- Пойми, Свон...
- Заткнись.
- Нам уже не вернуться в нормальное общество...
- Заткнись!
- Этот Центр - он как клеймо.
- Ты просто уперся в свою детскую ненависть к людям! Можешь и дальше сидеть в своей конуре!
- Люди не любят меня, а я отвечаю им взаимностью, - она все повышает голос, в то время, как я говорю все тише и тише.
Я опять оправдываюсь, и на этот раз мне жалко себя, ну, почти так же как когда я только прибыл сюда, потому что всё происходящее это, конечно же, необходимость, и Свон ломает меня – как когда-то Карлайл...
- Нужно держаться друг друга... - одними губами шепчу я. - Нельзя ругаться.
Ты ведь не дашь мне потеряться в темноте, правда? Я верю тебе.
- Держаться? – переспрашивает она. – Держаться? Как держаться? Так?
Хватает меня за руку и тянет на себя, ближе, ближе... Проходит какое-то время, прежде чем я понимаю, что все происходящее сейчас - абсурд, и вся картинка со стороны абсурдна: перевернутые лица, когда не видно глаз, только шевелящиеся губы, и худой подбородок, и голубоватую дорожку сонной артерии под золотистой кожей.
- Держаться за тебя, когда не знаешь, где словишь очередной приступ твоего великодушия? Держаться за клубок эгоизма, зависти, мстительности и злости?
И..., - Свон рассматривает меня так, словно видит в первый раз, хотя в таком виде – не исключено, что и в первый. – И сколько моей вины в том, что ты стал таким?
Я еще хочу сказать «не так уж мало» или, вот, «не обольщайся» - тоже достойный ответ, только звуки зависают между неотвратимо сближающимися лицами и губами.
Зато теперь я знаю – каковы они на вкус, пропадающие в поцелуе слова.
***
18:40 рm.

В кошмарной, режущей слух тишине - мы лежим рядом, не говоря ни слова. Боимся кого – то разбудить? Нет. Неподвижны.
- Я люблю тебя, - внезапно срывается с ее губ, и тут Свон понимает, что сказала, и опять прижимает ладонь к губам – на мгновение, испуганным и беззащитным, почти детским жестом.
А мне хочется закричать – только вот я не знаю о чем, и от этого становится страшно, и я, кажется, даже хочу сказать ей, что люблю ее, и что она нужна мне, но – молчу.
...И мне хочется думать, что это остатки гордости, а не трусость. А произнесенные Свон слова становятся бесценны, буквы – огромны, как ворота, переступи через них, сделай их снова простыми знаками на старой желтой бумаге – и можешь с чистой совестью не верить, попробуй...
Это – наваждение, - говорю я себе. И это – пройдет.
Не проходит. У меня снова не получается справиться с собой. Я верю.
- Белла... - и с этим никак не получается справиться. С именем.
Часы на стене хриплыми вздохами отсчитывают секунды нашей спокойной жизни. В комнате жарко.
Затем она говорит дрожащим голосом:
- Забудь, что я сказала. Я случайно. Не имею я на тебя права.
Проходит несколько тягучих секунд, а потом она вдруг срывается и убегает. Громко хлопает входная дверь.
А в следующую секунду я бегу за ней, вниз по лестнице, вниз, вниз...
Вниз, по спирали.
Когда я выхожу на улицу, когда вижу тонкую, неправильную какую-то, фигуру посередине шоссе, воздух вокруг меня внезапно чернеет, тяжело дышать.
Просто потому что...
...первое, что я осознаю, когда принимаю Свон в свои объятия - это ее пустое лицо, и напряженные худые плечи, и тихий безумный смех, который затем сменяется визгом тормозов, грохотом и слепящей красной вспышкой.
...Вокруг мокро и холодно. И тихо. Вначале мне кажется, что мы все-таки умерли. Потом – что я ослеп, потому что вокруг все черно-белое, без оттенков, резкое и определенное. Черный провал с мелкими белыми точками, которые приближаются, увеличиваясь, кружась, опускаются на лицо, становясь прохладными каплями.
Это – снег.
Шея болит страшно, но мне хватает сил повернуть голову, чтобы увидеть там, в перспективе, замыкающей черно-белое пространство, красноватый свет орошенных нашей кровью фар. И не холод, не падающий снег, а этот мутно-оранжевый свет окончательно убеждают меня, что ...мы живы?
Мы?
Свон.
Я осторожно приподнимаюсь, упираясь рукой в асфальт, в грязную кашицу из снега и воды.
Вот же она.
Лицом в землю. С неловко подвернутой ногой.
Что за глупая привычка ходить босиком. Замерзнуть можно.
Так не хочется нарушать белоснежное пространство, но встать пока не получается, поэтому я просто подползаю поближе, оставляя на белом черный след.
Почему-то кажется, что я оскверняю снег.
Я уже совсем рядом и тут мне наконец становится страшно. Потому что на черные встрепанные волосы Свон падают и падают снежинки. И не тают. Сначала они кажутся украшением, но их все больше, и они сами все крупнее, снег начинает валить хлопьями, накрывая ее как саван.
И только слабые толчки жизни у меня под пальцами показывают, что не все еще потеряно.
А потом – нелогично и непоследовательно - я, не обращая внимания на боль, стаскиваю с себя куртку и укрываю ею Свон, глядя, как медленно тает снег на черных волосах, протекая сквозь мои пальцы на шею и на воротник тоненькой рубашки.
Голоса на освещенном фарами пятачке и взволнованный, чуть ли не бьющийся в истерике водитель, пытаются вернуть меня к реальности. А я вижу только Беллу, на багряном снегу. Ее тело вздрагивает, а я ничего не могу сделать. Я только смотрю. Онемевший и неподвижный. Ошеломленный. Я смотрю на нее.
И ко мне медленно приходит осознание конца.

Форум