Я посмотрел на часы: прошло всего десять минут. Как медленно тянется время. Тут дверь распахнулась первым вышел адвокат. Он нес уже тщательно застегнутый портфель впереди себя, чуть ли не на вытянутых руках. Поклонившись матери, обернулся ко мне. Его маленькие карие глазки сочувственно и одновременно с завистью несколько секунд смотрели на меня, потом, словно опомнившись, он кивнул и быстрыми шагами направился к выходу. Вслед за ним, на ходу одевая пиджак, выскочил доктор Брайт. Я не успел ничего сказать. Он вплотную подошел ко мне и спросил: «Где телефон?». Я повел его в кабинет отца, желая обсудить с ним стояние больного в отсутствии матери.
Он тихо и быстро объяснял мне по дороге: "Я не ожидал такого тяжелого состояния, ему необходимо в больницу. Испанка. Не буду лгать, шансы не велики, но все-таки еще есть. Пока. Если он, конечно, придет в сознание и нормально перенесет транспортировку. Из более менее приличных мест могу предложить «Восточный госпиталь», там работает мой знакомый, доктор Карлайл Каллен, это хороший врач и это, пожалуй, единственная больница, где еще есть места".
Он уже набирал номер. Я не слышал, что он говорит, стоял как оглушенный. Его слова «Тяжелое состояние. Шансы не велики, но еще есть. Пока» звенели в голове, заполняя все пространство вокруг. К реальности вернул меня доктор Брайт.
– Сейчас приедет карета скорой помощи. Думаю ты можешь проводить его, – перешел он с резкого на сочувственный тон, – в ближайшие дни вы вряд ли свидитесь, его поместят на карантин.
– Конечно, я поеду. Благодарю Вас за все.
Он стоял и напряженно смотрел на меня. Он явно чего-то ждал, но не решался высказать свою просьбу. Ах, да! Я же еще не заплатил ему на визит.
– Сколько мы Вам должны, мистер Брайт?
Он облегченно вздохнул, назвал сумму, и я расплатился.
Мы пошли к больному. Мать уже сидела на кровати рядом с лежащим отцом. Он был без сознания, абсолютно не подвижен. В комнате звенящая тишина, нарушаемая только хриплыми вдохами и хлюпающими выдохами. Как будто его легкие поглощали газ, моментально превращая его в жидкость.
– Мама, отца необходимо отвести в больницу. Сейчас за ним приедут из госпиталя, и я провожу его до палаты. Нужно собрать с собой какие-то вещи… – я старался говорить уверенно, но под конец голос предательски сел. Ее большие зеленые глаза, покрасневшие от слез смотрели на меня с такой немой мольбой, что я не мог больше выносить этот взгляд и вышел.
В столовой нашел плачущую Дженнис, постарался приободрить ее, процитировав фразу доктора о шансах, и попросил, чтобы она собрала все необходимое. Она молча кивнула и ушла. Я опустился на стул, на котором сидел сегодня за завтраком, и думал о том, что этот день не предвещал ничего плохого, а внезапно стал таким тяжелым. Казалось он никогда не закончится. Я не заметил, как рядом со мой присел доктор. Он похлопал меня по спине и предложил что-нибудь выпить. Я согласился, он налил нам обоим вина, которое подавали к ужину, я выпил залпом даже не почувствовав вкус.
Брайт устало сказал: "Что поделаешь, эпидемия. Эдвард, ты должен знать, я сказал, что шансы не велики, но правильнее было бы передать, что они ничтожны".
Он поставил свой стакан на стол и подошел окну. Я обхватил голову руками и закрыл глаза. Почему сегодня я весь день думаю о смерти? С самого утра. Как хочется, чтобы это все был просто страшный сон, от которого скоро можно проснуться. Я подсознательно уже знал, что он умрет, но последние слова врача все равно застали меня врасплох. Я знал, но не хотел верить…
Тарахтение машины, въезжающей в ворота. Гравий во дворе зашуршал под колесами. Доктор открыл дверь раньше, чем прозвенел звонок. Дальше все произошло как в тумане. Я что-то говорил, все что-то говорили, потом мы с санитарами и доктором осторожно перенесли отца в машину и поехали в больницу. Он не приходил в себя, он бредил. В последний момент Дженнис дала мне сверток с вещами. А мать благословив, поцеловала в лоб.
В больнице было на удивление тихо. Я ожидал толпу народа в приемном покое, но никого не было. Доктор Брайт тут же объяснил мне, что здесь карантин и никому из родных и близких не разрешают оставаться. В глубине помещения, отделенные от нас прозрачными перегородками быстро передвигались врачи и сестры, перевозили носилки, разносили документы, несли какие-то бутылки и склянки. Вся эта суматоха навевала чувство беспокойства.
Мы не пробыли в приемном покое и минуты, как услышали шум быстро приближающихся шагов по коридору. Повернувшись на шум, я увидел, как к нам в сопровождении двух сестер, едва поспевавших за ним, приближался высокий светловолосый молодой врач. Он был красив. И чем ближе он подходил, тем отчетливее это бросалось в глаза. Его красоту не портила даже бледность и темные круги под глазами, причиной которых могла быть только бесконечная усталость, сопровождавшая его, наверное, все эти дни эпидемии.
Он приветливо улыбнулся нам, но, несмотря на его приветливый вид, меня вдруг охватила тревога, и я подался на шаг назад. Брайт пожал ему руку, и доктор повернулся ко мне. Единственное, что казалось в нем необычным это золотисто-коричневый цвет его глаз. Разве у блондинов бывают такие?
– Здравствуете. Я Карлайл Каллен. Я буду врачом вашего отца, – его спокойный низкий и очень мелодичный голос был полон уверенности и благодушия. Сестры были разного возраста. Одна старше, другая очень молода. Вместе с санитарами они уже переложили отца с носилок на коляску и повезли за стеклянную перегородку.
– Здравствуйте, доктор. Эдвард Мейсон, – сказал я, рассеянно пожимая его холодную руку, следя за удалявшейся коляской. Чувство тревоги не оставляло меня ни на минуту, было такое ощущение, что я вижу отца последний раз. Захотелось сорваться с места и побежать за ним. Каллен, заметив мое замешательство, положил свою холодную ладонь мне на плечо, слегка похлопал. Дружески-отеческий жест был мне неприятен. Неожиданное вторжение этого странного человека в мое личное пространство заставило прекратить наблюдение за удаляющимся отцом. Я удивленно уставился на доктора Каллена. Он опустил руку. Весь его вид выражал участие и готовность помочь, он пробуждал во мне надежду.
– Я хочу предложить тебе пройти с нами в смотровую, – он кивнул в сторону перегородки, – я бы хотел задать тебе несколько вопросов, Эдвард, – почему-то мне не хотелось ему сопротивляться. Тем более, что на улице остановилась еще одна машина и уже слышались голоса санитаров, а коляску я окончательно потерял из виду.
– Вы хотите проверить, не болен ли я? – спросил я, следуя за ним по коридору в сторону, противоположную той, куда увезли отца.
– Да, Эдвард. Грипп довольно коварная болезнь, а это одна из самых опасных его разновидностей. Чем раньше ее диагностировать, тем больше шансов вылечить. Так что не мешает проверить.
Я не успел ничего возразить, как передо мной открылась дверь маленькой слабо освященной комнатки. Брайт с порога начал быстро рассказывать о совершенных сегодня им выездах, а я зашел за ширму раздеться. Только сейчас подумал, как несуразно смотрится мой выходной костюм в этой больничной обстановке, вся рубашка спереди в вырезе пиджака и галстук были мокрыми от слез матери. Доктор Каллен быстро осмотрел меня и, кивнув в сторону одежды, сказал, что все в порядке. Как он мог осматривать пациентов в такой плохо освященной комнате?
Одна из уже виденных мною сестер, та, что помоложе, принесла ему несколько листов бумаги исписанных жуткими каракулями. Она улыбнулась сначала ему, потом мне, и ушла. Доктор Каллен быстро пробежал глазами записи и нахмурился. Теперь он вопросительно смотрел на Брайта. Тот передал ему какие-то листки, коротко описав состояние моего отца на словах. Он изощренно сыпал медицинскими терминами, малопонятными для меня. Я уже вышел из-за ширмы. Быстро закончив и пожелав удачи, то ли мне, то ли немногословному доктору Каллену, он попрощался с нами и ушел.
– Подожди меня здесь, я скоро вернусь. Надо позаботится о твоем отце, – тихо сказал Каллен и вышел очень быстро. Я медленно опустился на единственный здесь стул у стола, где до этого сидел Брайт, и посмотрел на часы. Оказалось, что уже десять минут одиннадцатого. Я постарался отвлечься от грустных мыслей и чувства безысходности, принялся разглядывать комнату. В помещении не было ничего примечательного: серые стены, небольшое окно, тусклый свет маленькой лампы на старом столе, невысокая ширма, доходившая мне до плеч, и стул, вот и все убранство. Минуты тянулись медленно, но здесь в этой тоскливой обстановке больницы ожидание было тревожным, но не таким тягучим как дома.
К подъезду приемного покоя то и дело подъезжали машины скорой помощи и уезжали снова. Были и другие темные автомобили, которые выезжали с какой-то другой стороны, вероятно, там находился морг…
До того, как я приехал в больницу, не задумывался, что эпидемия носит такие масштабы. В голове, как по команде стали появляться образы людей, о болезни которых я узнал сегодня: девочка Броков, шофер такси, композитор, работавший с Фредом. Интересно, если карантин, как его пропустили к больному. Может он выздоравливает? А в какой он был больнице?
Мои размышления несколько раз прерывал звук резко открывающейся двери. Периодически заглядывали сестры, но не найдя того, кого искали, скрывались за дверью также стремительно как и появлялись.
Вообще сколько людей выздоравливает? Сколько болеет? Наверняка есть статистика в газетах, надо посмотреть или спросить у доктора. Он как раз зашел. Вид у него был спокойным.
– Много заболевших? – рассеянно спросил я.
– Если верить газетам, то по стране уже более 200 тысяч, а ведь это только первая волна, – устало вздохнул он.
– Думаете дальше все будет только хуже? Неужели ничего не придумали? Нет лекарства? – не мог поверить я.
– Да, несомненно, все будет только хуже. Никто не ожидал такого быстрого распространения болезни. Очень много заразившихся, я боюсь, скоро придется класть людей в коридоре, – он снова вздохнул, – самое плохое то, что среди больных очень много молодых людей, группа риска 20–40 лет – это необычно. Симптомы на ранних стадиях не очень яркие, поэтому я и осматривал тебя.
– Но ведь отец только сегодня заболел! – начал было я и осекся. Знал ведь, как он не любил выказывать слабость и не выносил врачей. Что я вообще о нем знал, о его жизни, я ведь им мало интересовался. Может он просто терпел и не подавал виду, самонадеянно не хотел признавать себя больным. – Хотя я не знаю.
– Я так и думал. Он, наверняка, уже не первый день болен. Я постараюсь сделать все, что можно, но боюсь, что летальный исход очень вероятен. Мужайся, Эдвард, – он внимательно смотрел на меня. – А ты себя как чувствуешь? Головные боли? Кашель?
– Нет, я совершенно здоров, – он, что меня снова подозревает? Я все еще ему не доверял, хотя он и не казался плохим человеком.
– В доме все хорошо проветрить. Желательно обходится без рукопожатий, меньше бывать в людных местах, всегда одевать маску, – он достал из ящика стола упаковку с марлевыми масками. – Вот, держи. Все, кто живет в доме должны носить. Понятно?
– Да. Благодарю Вас.– Вместо раздражения, я вдруг начал испытывать к нему искреннюю симпатию.
– С кем ты живешь, Эдвард? Еще больные в семье есть?
– Нет, мы с матерью здоровы, есть еще горничная, кухарка и садовник. Больше с нами никто не живет.
– Я думаю, что было бы хорошо, если бы всех осмотрел врач. Я направил Брайта к вам обратно. Думаю, он уже закончит, когда ты вернешься. Пора, Эдвард. У нас карантин, поэтому навещать больных нельзя. Так что, если появятся какие-то новости, Вам позвонят домой, Брайт уже дал ваш номер и адрес.
– Можно я буду приезжать в больницу и спрашивать Вас? – мне казалось, что звонить нам вряд ли кто-то будет, учитывая, что больные постоянно прибывали, и лишнего времени в условиях эпидемии у врачей нет.
– Да, хорошо, – Он открыл дверь, побуждая меня к выходу. – Ты сейчас поезжай домой, поддержи мать, – он снова похлопал меня по плечу, на этот раз я был ему благодарен за это. – Еще родственники в городе есть? Может, вам было бы лучше кого-то позвать навестить вас. Такие моменты легче переносить, окруженным поддержкой и пониманием.
– Спасибо за совет, но у нас больше никого нет. Мы совершенно одни. Родственники матери живут в Нью-Йорке, они точно не приедут. Спасибо Вам за все, где и когда я могу расплатится за лечение? – чуть был не забыл спросить я. Он немного нахмурился. Мы уже подошли к перегородке. В приемном покое было несколько человек. Слышался женский плач. Во воздухе витала нервозность.
– Ну об этом мы поговорим позже, а сейчас поезжай домой. Всего доброго, Эдвард.
– Всего хорошего. Спасибо за все, доктор Каллен.
Я пошел к выходу, а он молниеносно скрылся в коридоре за перегородкой.

Спасибо, что читаете. Буду безмерно благодрана, если оставите отзыв. Комментарии тоже очень приветствуются. :-)