Фраза дня: «Сделай это для меня». Мой девиз. Мой гимн. Моя мантра. Я с завидным упорством ее повторяю. Сначала Каллену. Потом Ренесми. Она легко и непринужденно слетает с языка, не вызывая никакого дискомфорта. Дискомфорт вызывает другое.

Я даже не могу представить более неудачного стечения обстоятельств, событий и людей. Мы как мозаика из разных коробок. Мы совершенно не подходим друг другу. Мы садимся в машину и едем по городу. Мы молчим. Нам нечего сказать. Слова не клеятся друг к другу, не складываются в предложения.

Я сижу на заднем сиденье автомобиля. Рядом со мной Ренесми. Наклоняюсь к ней и шепчу на самое ухо:

- Только, пожалуйста, не рычи. Сделай это для меня.

Она не отвечает. В ее глазах пустота. Ее ладонь крепко сжимает мое запястье, словно она боится, что я исчезну. В глубине души мне этого очень хочется. Идеальный побег по средствам растворения в воздухе. Отличный выход из сложившейся проблемы.

У меня не хватает терпения метаться между ними. Но я все еще надеюсь, что ситуация изменится в лучшую сторону. В зеркале заднего обзора я то и дело встречаюсь с его взглядом. Каждый раз. Как только поднимаю голову.

Уже через десять минут нашей поездки я смотрю исключительно себе под ноги. И никуда больше. Потому что стоит нам с Калленом переглянуться, Несси дергает меня за руку и привлекает к себе внимание. Она отвлекает меня от него. Она не хочет присутствовать при нашем немом диалоге.

Она спрашивает тихо, чтобы услышала только я:

- Куда мы едем?

И почти сразу же:

- Зачем он с нами?

Это ее протест. Ее способ выразить свое возмущение. Или вернее свое право собственности на меня. Ей не объяснить появление чужого человека, забирающего часть того, что по праву принадлежит ей. А я не могу разорваться между ними. В моих ушах до сих пор звучат его слова. «Я приехал за тобой и без тебя никуда не уеду».

Я хочу, чтобы все было ровно и гладко. Как в фильмах. С мгновенной симпатией, пониманием и хорошим финалом. Пусть только в рамках сегодняшнего дня. Но чем больше времени мы проводим вместе, тем меньше остается у меня на это надежды.

Еще всего каких-то полчаса назад мы стояли с Калленом в коридоре, отворачивались в разные стороны и неохотно роняли на пол слова. Они так же неохотно падали и неохотно скатывались куда-то в угол. Мы ждали, пока Ренесми оденется. Я ждала. Он держал меня за локоть и говорил, что пора уходить. Естественно, без нее. Но уйти всегда можно успеть. И это гораздо проще, чем остаться.

Я понимала. Он – нет. Мы плыли в разных направлениях. Мы плыли параллельно и в противоположные стороны. Он сказал, что приехал за мной и без меня никуда не уедет. Я ответила, что приехала к девочке и без нее не сделаю шагу. Круг не замыкался. Для этого не было желания. Ни у кого.

- Может быть, встретимся вечером? – предложила я. Без энтузиазма и особой надежды. Его рука на локте нервировала. Так выглядят дети, пойманные за шалостью. Они, наверное, и чувствуют тоже самое. Гребанную неловкость и стремление как-то загладить свою вину. Исправить ситуацию. С максимальной пользой для всех. - Ты же видел, куда пришел. У девочки совсем мало времени. В отличие от нас. Сделай это для меня, пожалуйста.

- У нас тоже немного.

Круг не замыкался.

И до сих пор не замыкается.

От его последних слов на душе особенно муторно. Как будто кто-то оттягивает внутренности изнутри. И сгибает тело пополам. Хочется прижаться лбом к коленям и несколько минут так посидеть. Чтобы отпустило. Не отпускает.

Несси прижимается ко мне, и я обнимаю ее за плечи. Сама прислоняюсь виском к холодному стеклу. За стеклом солнце. Тусклое и выдохшееся. Светит и не согревает. Впереди дорога без конца и края. И мыльный пузырь тишины.

- Давай выйдем, - она обращается исключительно ко мне. И капризно добавляет. – Мне надоело. Мне плохо.

Поднимаю голову и смотрю на Каллена. Через зеркало заднего обзора. Пожимаю плечами и говорю:

- Останови.

Он едва заметно кивает.

- Хорошо.

Несси, не отпуская моей руки, буквально вылетает из машины и зло оборачивается.

- А ты останься. Ты нам не нужен. Понял? Не нужен! Совсем!

Ее глаза наполняются слезами ненависти, она хлопает дверью и тянет меня за собой. Быстро шагает по тротуару, почти бежит. Уводит. Как можно дальше. Людская толпа за нами смыкается, и я даже не успеваю оглянуться назад. Несси двигается вперед с упорством маленького ледокола. И, кажется, что ребенок из нас двоих - это я.

Мы сворачиваем на узкую улицу, и когда она, наконец, останавливается и смотрит на меня своими солнечными глазами, по ее лицу текут большие выпуклые слезы. Детские и искренние. Щеки моментально становятся влажными и розовыми. Она трет их ладонями, и на коже появляются темные разводы.

Достаю платок и протягиваю ей.

- Не плачь, только не плачь, - устало стекаю по стене на холодный асфальт и прижимаю ее к себе. Прячу свое лицо в болоньевой курточке и чувствую, как маленькие ладони ложатся мне на волосы. – А то я тоже начну.

- Он нам не нужен, - сквозь слезы повторяет она. – Совсем. Не нужен.

- Может быть, он нужен мне, - глухо. В скользкую ткань. В область сердца.

Но Несси отчаянно мотает головой.

- У тебя есть я, и я тобой ни с кем не поделюсь.

- Человек не вещь, чтобы решать, делиться им или нет.

- А я не отдам. Ты моя.

Ее мир не допускает оттенков. И компромиссных решений. Если не нужен, то совсем, если нужен, то полностью. Без остатка. Третьего не дано. Третий испортит гармонию. Хрупкое равновесие.

- Все не так просто, - вяло протестую я.

- Все просто. Пойдем, скажем ему, чтобы уходил и больше никогда не возвращался.

Подпираю кулаком голову и молчу. Смотрю на проходящие мимо чужие ноги и не могу собраться мыслями. И глаз не поднять, и самой не подняться. Не заставить себя пошевелиться, и придумать что-нибудь стоящее. Стоящий ответ, стоящее решение, стоящие слова. Не пустые, а правильные. Чтобы правильно все объяснить.

- Мы не можем этого сделать, - привожу самый гениальный довод из всех возможных. Точнее, я не могу. Не могу самостоятельно принять данное решение. И не хочу. Не хочу выбирать. Между кем-то и кем-то.

- Почему?

- А если бы я попросила тебя забыть свою сестру?

И вот ее черно-белый мир сталкивается с жестокой реальностью. Он врезается в нее, как машина в дерево. Происходит авария. Рушатся представления о справедливости. На глаза вновь наворачиваются слезы. Она тоже не хочет выбирать между кем-то и кем-то. До сих пор мы с ее сестрой находились в разных плоскостях. И тут, пусть и мысленно, но столкнулись.

Впрочем, наверное, мы испытываем одинаковые чувства. Мне тоже еще не доводилось всерьез задумываться над выбором. И вот, пожалуйста. Наслаждайся. Представляй. Прикидывай. Что делать, если придется оставить кого-то одного.

На ум приходит – вешаться.

- А ты не проси, - она бросается ко мне на шею и ластится как одичавший домашний пес. Которому стоит только вновь поверить человеку, и он готов отдать ему все. Все, что накопилось в его душе за долгое время одиночества.

- И ты не проси.

Она долго ничего не отвечает. Сосредоточено кусает нижнюю губу и хлюпает носом. А потом с тяжелым вздохом произносит:

- Хорошо, не буду. Мы принесем ему мороженое, когда вернемся.

Мне бы глумливо улыбнуться, только представив эту картину. Но как-то не улыбается. Приподнимаю уголки губ в усталой полуусмешке и треплю ее по голове. Я совсем не уверенна, что Каллен будет проявлять чудеса выдержки, терпеливо дожидаясь нас там же, где мы его оставили.

Хорошо, если он просто уедет. Молча. Не психанув.

А может случиться и нечто похуже.

Но ничего не случается. Ни через минуту, ни через час. На этот отрезок времени Каллен исчезает из наших жизней, и мы о нем забываем. До тех пор, пока наши реальности вновь не столкнуться в одной точке.

Несси продолжает крепко держать меня за руку. Не выпускает ладони ни на мгновение. Она вновь превращается в ту девочку, которую я до этого знала. До встречи с Калленом. Она улыбается, смеется, ни на что не жалуется.

Вдвоем мы смотримся гораздо гармоничней, чем втроем. Эта гармония не столько внешняя, сколько внутренняя. Когда в унисон. Мысли, слова, движения. Когда улыбки синхронны. Когда желания взаимны. Когда тишина не угнетает. Когда просто идешь и ни о чем не думаешь. И собственно уже совсем неважно, куда идешь. Лишь бы вместе. Потому что вместе проще. Потому что вместе не так страшно.

Рядом скользят люди. И время тоже скользит. Необоснованно быстро. Словно его подталкивают в спину. Несси все больше молчит. Я тоже. Вокруг нас угрюмый парк, напичканный искусственной радостью. В нем есть все для веселья – лотки с сахарной ватой, хот-догами, воздушными шарами, мороженным и французскими каруселями. В нем есть родители с детьми и дети с собаками. У них есть выходной, а за ним следующий и следующий. Они могут радоваться сейчас, а могут потом.

- Давай не будем возвращаться? – в ее черных зрачках надежда. Светится ярким огоньком. Она, так же как и когда-то я, думает, что реально просто взять и не вернуться. Сбежать, не оглядываясь.

- Мы вернемся, - по ее рукам течет сахарная вата. Несси держит ее за тонкую палочку, но не ест. Сладкие розовые капли текут по пальцам и падают на землю. – Выброси, если не ешь.

- Просто не отдавай меня.

- Мы уже опаздываем.

- Белла! Ты меня слышишь?!

Нет. Не слышу. Не хочу. Я тяну ее за руку на выход. Я так быстро иду, что она не успевает за мной. А потом начинает сопротивляться, но так слабо, что я практически не замечаю. Не замечаю и забываю, что сил для таких длительных и стремительных прогулок у нее совсем не много.

- Мы еще не купили мороженое, - ее голос дрожит и наливается слезами. – Подожди! Мы не купили мороженное!

- К черту!

Мы с одинаковой скоростью приближаемся к одинаковой истерике.

Невозможно считать хорошим день, в котором так много слез и истерик.

- Нет, нет, нет, - она вдруг падает на колени и воет как маленький волчонок. Надрывно. Жалобно. Заикаясь и спотыкаясь на словах.

Невозможно изобразить из себя то, чем ты не являешься на самом деле. Как бы тебе этого не хотелось. Все равно наступит момент, когда придет понимание. Понимание поражения.

Если соблюсти хронологическую последовательность дальнейших событий, то получится, что день, который и так-то нельзя было назвать удавшимся, рискует стать худшим в жизни.

Каллен все-таки дожидается нас там, где мы его оставили. Может быть, в другой ситуации меня бы это и удивило. Но не удивляет. У меня уже просто не хватает места на удивление. Как будто, у человека есть определенный спектр эмоций, которые он может испытать за сутки. Так вот, все что можно, я уже испытала. В основном, по отношению к себе. На других не хватает. Лимит исчерпан.

Он ничего не говорит, когда мы молча садимся в машину. Словно это в порядке вещей. Несси протягивает ему мороженное. С видом великомученика, отдающего последнее, что имеет. А я меланхолично наблюдаю, как он на мгновение закрывает глаза и плотнее сжимает челюсти.

Общение с детьми явно не его предназначение.

Общение с детьми явно не мое предназначение.

Мы не знаем, как себя с ними вести. Хоть и понимаем, что обижать нельзя. Что если обещаешь – выполняй. Что если даешь надежду – оправдай. Не подведи. Если надо – научись. Но только не обмани.

Это я про себя. Не про него.

Он, как бы ему не хотелось в глубине души послать нас двоих на хер вместе с мороженым, все же его берет. Тоже с видом великомученика, смиренно принимающего свое наказание.

- Попробуй хоть, прежде чем выкинуть, - советую с заднего сиденья я. – Мне оно стоило нескольких лет жизни.

Он не пробует, а курит. Глубоко вдыхая в себя табачный дым. Сидит и никуда не торопится.

- Могу поспорить, - продолжаю спокойно я. – Что ты не ел мороженое с детства, которого и не помнишь.

Мы все равно опоздали. Опоздали настолько, что можно уже не спешить. Это значит, что никаких прогулок больше не будет. По крайней мере, в ближайшем обозримом будущем.

То есть, пора расслабиться. И перестать суетиться.

Это срабатывает в большинстве случаев.

Чуть позже я получу в приюте полный неодобрения взгляд Джейкоба и фразу как подзатыльник «Не приближайся к ней больше». А Несси уйдет, не попрощавшись. Даже не обернувшись. Я буду смотреть ей в спину и ждать. Неизвестно чего.

В кармане у нее останется мой сотовый. И когда она зайдет к себе в палату, то достанет его и еще раз перечитает последнюю смс за вчерашний день. В ней не так много слов. Всего лишь номер телефона и «Позвони». Она сотрет ее, а телефон спрячет.

А я буду стоять и смотреть на черные пустые окна. И продолжать ждать. Хрен знает чего. В машине будет ждать Каллен. Наверное, меня. И круг опять не замкнется. Из него так и не выйдет правильной геометрической фигуры.

Бармен. Налейте мне то…
… что убьёт.
Я хочу умереть сегодня у стойки.
Мой организм невероятно стойкий.
Лейте побольше — и выкиньте нахуй лёд.

- Отвези меня куда-нибудь выпить, - даже, если бы в машине сидел сам господь бог, я бы не изменила своей просьбы. Мне бы просто не пришло в голову, что, пользуясь случаем, можно попросить о каких-то более высоких благах. Не в этот раз. В этот раз мозг требует лишь замену реальности. Как бракованного товара.

Он усмехается, глядя как я нервно прикуриваю сигарету из его пачки.

- С условием, что ты не будешь танцевать на барной стойке, когда напьешься.

- Танцуют, когда хорошо. Когда плохо – не танцуют.

Пить с богом это одно, а с Калленом – другое. В первом случае, в процессе можно посетовать, поплакаться, пожаловаться. Во втором – только пить. Запивать молчание и проглатывать вместе с виски слова. Слова, как и алкоголь, обжигают пищевод. Проваливаются в желудок и растворяются в крови. То есть, все равно остаются внутри невысказанными.

Мы сидим в полупустом баре за стойкой. Вокруг никого нет. Мало у кого хватит ума свой обеденный перерыв проводить в столь провокационном заведении. Здесь и пообедать-то толком нельзя. Зато бармен наливает отличное спиртное. Как раз то, что сейчас нужно.

Между нами стоит початая бутылка и два пустых бокала. Между нами валяется пачка сигарет, зажигалка и пепельница. И бармен, предлагая в который раз принести льда, коротко усмехается, когда мы в один голос отказываемся.

- Скажи, зачем тебе это надо?

Он берет бутылку и наполняет бокалы. Ровно на два пальца. Ровно на два глотка.

Мы чокаемся. Осторожно. Чуть касаясь хрустальными краями. Тихо. Словно украдкой. Замираем, как в очень торжественный момент.

А потом ровно за два глотка я выпиваю все содержимое через сигаретный дым. Это не самый интеллигентный способ напиться. Зато самый действенный. Зажимаю рот рукой и резко выдыхаю в ладонь.

- Чтобы кому-то помогать, не обязательно принимать в этом непосредственное участие.

Каллен сидит, сложив перед собой руки, ворот рубашки расстегнут, рядом на стойке небрежно брошен пиджак. В отличие от меня, пить он не торопится. Он вообще не торопится. И это чувствуется в каждом его жесте. Ленивая размеренность.

- Если для тебя это так важно, найди хорошую клинику и хороших врачей.

Я криво улыбаюсь и кивком указываю на пустой бокал. Как бы намекаю на продолжение. А потом мой взгляд возвращается к разноцветным бутылкам на полке. В которых отражается тусклое освещение бара.

Говорить трудно. Проще ничего не говорить. Молча кивать. И молча соглашаться.

- Я оплачу все расходы.

- Лучше налей.

Градус не берет. Голова остается светлой. Память ясной. Ничего не стирается. Ничего не забывается. Все так же тошно. Все так же душно. И вообще никак. Когда не надо организм сопротивляется всеми силами алкоголю. Расщепляет, растворяет, выводит. Короче, работает. Жаль, что не во благо. Или во благо, но как будто чужого.

- Все проблемы решаешь бабками? – спрашиваю, оборачиваясь к нему. И долго смотрю на его профиль, пока он тоже не решает взглянуть на меня.

- Поверь, не все, но большинство так и решаются.

Я не только верю, но даже больше – точно знаю. Особенно, если хочешь остаться в стороне. Идеальный способ – откупиться.

Он говорит:

- Это лучше, чем потом напиваться в баре. Надежнее.

Циферблат его часов бликует светом от окна. А глаза бликуют уверенностью в своих словах. Они отражают ее в темно-зеленых тонах. В холодных темно-зеленых тонах. И я, блядь, прекрасно понимаю, что он прав. На все сто, а может, двести процентов.

Так надежнее. Так вернее. Так безопаснее. Держаться в стороне. И при случае, отсчитывать купюры. Это проще, чем потом отсчитывать частички души. Потому что деньги можно заработать, а проебанные нервы – нет. Это замена ценностей, но с уклоном на личное благополучие.

- Нет, - я отрицательно качаю головой. - Лучше напиваться в баре. Так, по крайней мере, чувствуешь, что ты еще незаконченный похуист.

- Алкоголь как способ почувствовать себя живым? – его губы изгибаются в язвительной усмешке. – Защити на эту тему диссертацию. Ты же прекрасный теоретик, тебе ничего это не стоит. Заодно подкрепишь свою работу формулами, которые ты так любишь.

Мы смотрим друг на друга в немом молчании.

Минуту, или около того.

За эту минуту, я так и не могу придумать достойного ответа. В висках колотится сердце, а во рту растекается горечь. И никакой речевой реакции. Это языковой ступор. Это мозговой штурм.

Он салютует мне бокалом и залпом выпивает содержимое. А потом берет меня за руку и быстро целует тыльную сторону.

- Белла, ты умница, хоть и сука, каких еще поискать. Зато с претензией на человечность. Это такая редкость в наше время.

Не отводя от него недоверчивого взгляда, я сама себе наливаю виски. Значительно больше двух пальцев. Я делаю жест ладонью, требующий чуть-чуть подождать. И пока ничего не говорить. Закидываю ногу на ногу и выпрямляю спину. В общем, совершаю все доступные манипуляции, чтобы дать себе собраться с мыслями.

Не знаешь, что ответить – игнорируй.

Или сделай вид, что ничего не поняла.

Думай о том, что важно для тебя. Другие сами о себе подумают.

Не бери чужие проблемы на себя.

И не оправдывайся. Никогда, блядь не оправдывайся.

Поэтому я успешно пропускаю все ранее сказанные слова, как можно равнодушнее пожимаю плечами и говорю:

- В таком случае, женись на мне, Каллен. Мне это очень надо для поддержания в себе человечности.