Unter den Linden («Под липами») — один из главных и наиболее известный из бульваров Берлина, получивший своё название благодаря украшающим его липам. Липы появились на месте современного бульвара в 1647 году по приказу Фридриха Вильгельма. По этой дороге «Великий курфюрст» ездил верхом из королевского дворца в свои охотничьи угодья в Тиргартене. 1000 лип и 1000 ореховых деревьев образовали аллею в шесть рядов.

Zweisamkeit – чувство близости между двумя людьми, антоним одиночества (Einsamkeit).

Я забираю Паркера из школы в начале четвертого. На улице холодно и он, раскрасневшийся от мороза, с удовольствием забирается на заднее сиденье «Порше». Пристегивается, протянув ремень к нижней части бустера. Сдергивает с рук перчатки, запрокидывает голову, стараясь отдышаться. Смеется.
- Ты быстро, Белла.
- Это все папино авто, Паркер. Хороший был день?
- Еще бы! Мы все перемены играли в снежки. И я целых два раза спас Кайли!
Его синие глаза восторженно мерцают, дрожат светлые ресницы. Гийом так и подпрыгивает на своем месте, никак не справляясь пока с силой эмоций. Ему не холодно – куртка давно расстегнута, на молнии тают снежки. Шапка свисает из кармана, почти что на полу лежит синий шарф. Паркер – само воплощение жителя северной Атлантики. Это место ему подходит – весь в отца.
- Вот это да! Думаю, она обрадовалась.
- Она меня поцеловала, - прищуривается Гийомка, смахнув снежинки с капюшона. Рдеется, заметив мой взгляд. Сейчас улыбка у него выходит скованная, очень нежная. – То есть... в щеку. Девочки так часто делают.
- Правда?
Гийом очаровательно краснеет еще больше, хотя у меня нет цели его смутить. Вздыхает, закусывает губу.
- Хорошие девочки.
- Ты ей нравишься, Паркер. И она точно хорошая девочка.
- Папа тоже так говорит, - бормочет юный Каллен, сделав вид, что пристраивает перчатки на сиденье рядом с собой. Только бы на меня не смотреть.
Не стану больше Паркера тревожить. Активирую зажигание, заблокировав двери. Сзади уже подъезжают другие родители. Интересно, что в этом районе города, где находится школа, все машины исключительно европейских марок. Лидирует «Мерседес», но и «Порше» не мало.
Мы выезжаем со школьного двора, свернув влево. Паркер, более-менее справившись со своими чувствами, с любопытством поглядывает на жидкокристаллический экран авто. Синяя дорожка навигатора ведет нас в сторону города.
- Мы не едем домой?
- Было бы неплохо купить что-то к ужину. Сходим за покупками?
- Тут недалеко «Уэнсгейт».
- Я думала о «Maine Mall», - смотрю в зеркало заднего вида и сама улыбаюсь от того, как загораются у малыша глаза. Maine Mall – крупнейший торговый центр в штате Мэн, второй по величине в Новой Англии и любимое место встреч Гийома, Эдвард уже просветил меня. Потому что только там делают молочные коктейли, хоть немного, а похожие на бессменную классику Джоуи. К тому же, их отделу сладостей позавидует кондитерская фабрика – супермаркет индивидуально заказывает поставки из Европы. Schickes Hotel (модное место), как сказала бы Элис.
- Es ist viel besser (это куда лучше), - довольно протягивает Гийомка, расслабленно устроившись на своем месте. Выглядит абсолютно удовлетворенным жизнью.
- Natürlich, Паркер, - пытаясь выжать максимум из своего словарного запаса, улыбаюсь я. Паркер мне подмигивает.
Мы едем минут двадцать – на улицах немноголюдно, дороги хорошо почищены от снега да и полноприводный кроссовер вряд ли забуксует. Дворники методично смахивают вниз округлые снежинки. Загораются первые фонари – смеркается.
На огромной парковке центра нам с Паркером удается найти место в двух рядах от входа. Мне нравится, как широко расчерчены здесь места по сравнению с европейскими паркингами, я буду удивляться этому еще очень долго. Наш огромный автомобиль идеально вписывается в границы желтой линии. Парки, едва дождавшись, пока остановимся, распахивает свою дверь.
Любуюсь таким его настроением. Если честно, от первого дня после каникул, еще и накануне отъезда Эдварда, я ожидала гораздо худшего. Но привычная атмосфера, друзья и девочка, что запала в сердце, поддерживают Паркера на плаву. К тому же, папа лично отвез их в школу с утра, по дороге они даже успели заехать в «Старбакс» за свежими клубничными маффинами. И на уроке английского вместо скучного стихотворения из программы читали друг другу свои любимые стихи. И в столовой в честь начала года их угощали малиновым пудингом. И физкультуру отменили из-за наледи стадиона – чистый восторг! Младший Каллен физкультуру не любит.
Парки рассказывает мне все это, пока идем к раздвижным дверям с надписью «вход». На эскалаторе становится на ступеньку ниже, приникнув к моей руке. Паркер теплый и мягкий, у его волос особый, нежный запах. Одежда его пахнет тем легким, едва уловимым ароматом геля для стирки, что я купила.
- Я очень рада, что у тебя был хороший день, - признаюсь ему. Мальчик нежно мне улыбается.
- Вечер тоже будет хороший.
- Ну еще бы, Парки, - ерошу его волосы и Паркер хихикает.
Мы начинаем с магазина, условившись заглянуть на коктейли перед выходом. Паркер вызывается везти тележку. Она большая, но маневренная, а еще – шумит при каждом повороте. Его это веселит. Такое легкое, воодушевленное у него сегодня настроение – чудо какое-то.
- Идем?
- Так точно, капитан!
В холодильнике у нас пусто. Даже с учетом того, что уезжаем в воскресенье вечером, сегодня еще только среда. Эдвард будет ждать Тревора после встречи с доктором Кроули, быть может, они еще поговорят вдвоем... но к семи будут дома. Мы единогласно решили, что этот вечер проведем вместе, вчетвером, в нашем доме. И совместный ужин – отличный способ, что сохранить детям ощущение прежнего распорядка, семейной атмосферы и спокойствия. Большую часть каникул как раз спокойствия нам не доставало.
- Нам нужен хлеб, Изза?
- Для тостов, да.
- А багет?
- Ты хотел бы багет?
- Мама всегда его покупает, но часто выбрасывает целым. С чем его едят?
- С чем угодно, Парки. Как и тосты: с нутеллой, арахисовым маслом или джемом.
- Тогда возьмем багет? Вместо тостов.
- Лучше захватить и тосты, вдруг Фабиан захочет. А ты выбирай багет.
Удовлетворенным таким ответом, Гийом достает с полки ровный, поджаристый багет с округлыми, идеальными краями. Рассматривает его с интересом. Кладет в корзину.
- Отлично, Парки.
В магазине играет ненавязчивая, спокойная музыка. Среди идеальных стеллажей и полок одно удовольствие ходить – все сделано со вкусом, масштабно, но не вычурно. Здесь и правда найдутся продукты со всех уголков мира. Стилизованные под старину прилавки светло-бежевого цвета, неяркая, мелкая плитка пола в узоре из ромбиков, высокие потолки и слегка приглушенный, будто бы особый свет.
В очередном из отделов Гийом тянется к верхней полке, аккуратно стаскивая с нее пачку шоколадного печенья. Кладет его в нашу корзину, опустив на самое дно и чуть разворошив другие продукты. С трепетом касается шуршащей ярко-красной упаковки, обводит черный контур затейливого шрифта. Это печенье таит в себе в два раза больше шоколада, чем любое другое – так написано на пачке. И юный Каллен более чем доволен.
- Возьмем его?
Мальчик повисает на металлическом основании тележки, выжидательно обернувшись в мою сторону. Смотрит из-под ресниц своими насыщенно-синими, удивительными глазами... и даже если бы я хотела, не смогла бы ему отказать. Даже при наличии всех тех сладостей, что давно лежат в корзине. Пусть порадуется.
- Ты сладкоежка, Гийом.
Мальчик прищуривается, довольный таким прозвищем. На его щеках очаровательные ямочки от улыбки.
- С шоколадом все и всегда лучше, Белла.
- Не поспоришь.
- Но если не помогает даже шоколад, остается последнее средство.
- Какое же?
- Медвежата «Haribo». Но это только на самый крайний случай.
- Хорошо, что мы взяли целых две пачки.
- Мы предусмотрительные, - подводит итог мальчик, серьезно мне кивнув. Прыгает на пол, отпустив металл корзины. Берется за пластиковую ручку – готов и дальше управлять тележкой.
- Что еще нам надо купить?
- Неплохо бы добраться до пасты и соусов.
- Мы сегодня будем ужинать пастой?
- Я думала про лазанью. Что скажешь?
Гийом вздыхает, толкнув тележку вперед. Смотрит прямо перед собой на плитку пола. Мы оставили куртки в авто на подземном паркинге и Гийом идет по супермаркету в своем темно-синем джемпере с высоким воротом – легко приметить среди других покупателей.
- Я люблю лазанью. Но...
- «Но»?..
- Без пармезана. Папе и Фаби он нравится, поэтому они всегда добавляют.
Я мягко улыбаюсь мальчику. Подавшись порыву, наклоняюсь к нему, некрепко, но ощутимо приобняв за плечи. Гийом посмеивается.
- Сегодня у нас будет лазанья без пармезана, обещаю.
- Давай выберем другой сыр.
- Давай, Гийомка.
Ему нравится мой настрой. И то, что мы здесь вдвоем, что чье-то внимание принадлежит ему безраздельно. Младший сын Эдварда доверяет мне с потрясающей отвагой. Я не обманула его ожиданий. Как он успел заметить, люблю его отца всем сердцем... и все же мы так мало знаем друг друга! Но тем ценнее для меня его доверие. Гийом – чудесный ребенок.
В отделе сыров он долго выбирает между Грано Падано и чеддером. Задумывается, как будет на вкус лазанья с моцареллой... и все же кладет в корзину чеддер. Уточняет, как будем готовить белый соус. С трудом произносит его название – бешамель.
- Слишком сложный соус...
- Ты же говоришь по-немецки, Гийом! Вот где сложные слова...
- Ты тоже будешь говорить по-немецки.
- Думаешь?
- Потому что папа говорит. И ты живешь там. Тебе придется.
Более чем логичные рассуждения. Если брать в расчет Берлин и Германию, а не намечающийся переезд в США. Хотя, до лета еще так много времени... я отваживаю себя от мысли, как мальчики отреагируют на предложение Эдварда перебраться в Берлин. И что скажет Террен, с которой он ужинает завтра вечером. Лучше бы пока об этом не думать.
Гийом идет впереди тележки, без особого интереса изучая полки с молочными продуктами. Йогурты он не особо любит, я уже подметила. Мальчик останавливается возле одной из полок. Показывает мне на бумажные треугольники с ярко-оранжевой эмблемой.
- Сливки, ты говорила? Для соуса.
- Верно, Гийом. Спасибо.
Он подает мне пакетики сливок сам, достав те, что стоят поближе. Аккуратно укладываем их в корзину, подальше от печенья. Гийом обвивает пальцами металлическую паутину тележки. Идет рядом со мной.
Он такой маленький... не знаю, не слишком правильное и рациональное чувство с моей стороны по отношению к одиннадцатилетнему ребенку. И все же... Гийом слишком маленький. Его первая встреча с психотерапевтом состоится в пятницу. Как и Фабиана сегодня, его отвезет и заберет Эдвард. Я думаю, им будет о чем поговорить. Я думаю, Гийому это нужно не меньше, чем Фабу. Просто потому что морально он куда уязвимее. Фабиан продержался столько лишь благодаря внутреннему стержню, этой напускной, выстраданной взрослости. Гиойм бы так не смог.
- Белла?
Он оборачивается на меня, одернув рукава своего джемпера. Кажется более задумчивым, чем прежде.
- М-м?
- Кто учил тебя готовить?
- Мама немного... но в основном я училась сама.
- Как это?
- У нас была большая книга с рецептами, я просто экспериментировала, когда было скучно. Так и научилась.
- Меня иногда учит папа... а мама почти не готовит уже.
Я вдруг задумываюсь, что понятия не имею, чем занимается Террен.
- Наверное, у нее много работы, Гиойм. А из папы вышел бы отличный учитель.
Гийом вздыхает, натужно улыбнувшись. Глаза у него грустные.
- Можно я посмотрю, как ты готовишь лазанью сегодня?
- Мы все сделаем вместе, - обещаю ему, погладив по ладони.
Мальчик оживает, недоверчиво глянув на меня из-под ресниц.
- Правда?..
- Еще как. Договорились.
На кассе Гийомка помогает мне выложить все продукты на ленту. По ту сторону от нее стоит специальный человек, что упаковывает товары в темно-бежевые бумажные пакеты. Плотные, почти картонные, с крайне удобными синими ручками с эмблемой магазина. Гийом хмуро наблюдает за скоростью его работы – я помню, что он сам любит собирать покупки по пакетам.
Я Я расплачиваюсь картой Эдварда. Все еще не могу к этому привыкнуть. Мы с Falke говорили о браке вчерашним вечером, казалось бы, уже пора... и все же, матово-черная шероховатая поверхность карты меня тревожит. Пин-код не требуется, хотя сумма немаленькая – да и магазин не из дешевых, сколько бы такие места Сокол мне не советовал. Интересно, на карте есть какие-то лимиты? Она на имя Эдварда, но не основная.
И я вдруг задумываюсь... глядя, как мужчина в синей униформе упаковывает наши продукты, а Гийом в джемпере «Marc O’Polo» ищет на дне пакета немецкий яблочный сок, задумываюсь... а сколько в принципе Эдварда зарабатывает? Мне никогда не была интересна конкретная цифра. Она не имела – и не имеет значения. Однако в свете последних событий, если мы и вправду станем семьей, получить хоть какие-то ориентиры бы стоило.
- Будем ждать вас снова, мисс, - профессионально улыбается мне упаковщик, в идеальном порядке расположив пакеты с продуктами на дне корзины. Гийом, снова принявший бразды управления, уже на низком старте.
- Спасибо, - растерянно отвечаю мужчине я. Он чем-то похож на Керра и меня это смущает. Внимательные серые глаза. Очки в тонкой оправе. Электронный браслет-часы на запястье. И невозмутимое, отрепетированное сто раз выражение лица. В Берлине все как-то более живо... но и куда более запутано тоже.
- До свидания.
- До свидания, мисс, - мягко кивает он. Гийом разворачивает тележку в направлении выхода из кассовой зоны, а упаковщик провожает меня взглядом. Считает, что незаметно, но я вижу.
- Бар в той стороне! – восклицает Гийом, когда я указываю ему на лифт к паркингу.
- Давай сперва оставим продукты в машине. Это быстро.
В огромном багажнике «Порше» нашлось бы место еще такому же количество покупок. Паркер воодушевленно перекладывает пакеты, следя, чтобы ничего не рассыпалось. Такие простые занятия, в которые активно вовлечен, Паркеру нравятся. Я чувствовала что-то похожее в своей семье пару раз – будто ты на своем месте, ты тут нужен, все хорошо. Хотелось бы, чтобы у Парки это ощущение сохранилось подольше.
Молочный бар располагается в конце холла второго этажа. Мы проходим магазины с одеждой и обувью, «Рай игрушек», на который Паркер к моему удивлению вообще не реагирует, салоны связи и даже дизайнерское бюро. Засматриваюсь на большой белый диван, выставленный на масштабной витрине. Ловлю себя на мысли, что представляю, вписался бы он в наш дом или нет. Быть может, слова Falke о том, что мне суждено стать его хозяйкой – и вот тогда я войду во вкус обустройства дома и дизайна – имеют смысл.
Я нахожу Гийома в пятидесяти метрах от салона мебели, у зоомагазина. Арка-вход сразу демонстрирует посетителям всех представителей животного мира, доступных к покупке. Слева клетки с грызунами и птицами, а вот справа – пару закрытых манежей со щенками и котятами. Гийом завороженно наблюдает за маленькими лабрадорами. У каждого на шее цветная лента-ошейник разных цветов. Светлые – девочки, темные – мальчики. И множество игрушек, с которыми щенки прямо сейчас играют. Приглянувшийся Гийому малыш-лабрадор с розовым носом со всей своей детской силой тянет на себя плюшевую косточку. Второй щенок, шоколадно-подпалый, так просто ему не уступает. Мне кажется, они даже тихонько рычат.
Я присаживаюсь рядом с Гиймом, мягко коснувшись его спинки. Юный Каллен вздыхает.
- Тебе нравятся щенки?
- Они так любят играть, - кивает Паркер, подступив на шаг ближе ко мне и неявно, но прислонившись бедром к плечу. Кладет руку у ворота моего пальто.
- Хорошие друзья для игр, это правда.
- У тебя была собака?
- Нет, Парки. Но я всегда хотела.
- Я тоже. Только папа никогда не согласится.
- Ты так думаешь?
Паркер вздыхает, с грустью посмотрев на щенков по ту сторону стекла.
- Да. С животными много забот – он так говорит.
Интересно. Эдвард ведь упоминал при мне дом, семью и собаку, если захочу. Надо будет выяснить его отношение к домашним питомцам. В конце концов, Парки, мне кажется, щенок пойдет только на пользу. Да и с обязанностями по уходу, думаю, он справится.
- Кто знает, что будет завтра, Гийом, - философски замечаю я. – Пойдем за коктейлями? Или еще пару минут посмотрим?
- Еще пару минут, - протягивает мальчик, грустно улыбнувшись, когда розовоносый щенок утыкается лбом в стекло витрины. Забывает про косточку, вдруг тоже засмотревшись на Гийома. Это умилительно.
В молочном баре, заняв свое место за высоким столом, Гийом размешивает разноцветной трубочкой свой молочный коктейль. Здесь их подают в больших пластиковых стаканах с украшением из вафель, фруктов и ягод на шпажке. Шапка взбитых сливок высится над всем этим молочным великолепием. У Гийома – клубничный «День на пляже».
- А твой коктейль?
- Сейчас принесут, - успокаиваю его, оглянувшись на барную стойку. Там уже наготове стоит мой гранатовый американо – чтобы это не значило.
Когда официантка приносит его к нашему столику, Гийом хмурится снова.
- Это не коктейль.
- Это кофе, Парки, порой даже лучше, - посмеиваюсь, поблагодарив девушку. Помешиваю напиток чайной ложкой. Пробую. Неплохо.
Это место идеально чистое, спокойное и даже уютное. Оглядываю его, отпивая еще кофе, пока Гийом наслаждается вкусом коктейля. Здесь все сделано для детей, но и взрослым атмосфера понравится, ничего излишне яркого или выдающегося. Наоборот, все формы обтекаемые, мебель эргономичная, лабиринт из затейливых полу-квадратов на полу – для самых маленьких. Стилизованные зоны «раскопок динозавров», «утра принцессы» и «гонки на диком западе» полукругом огибают главный зал. Туалетная комната выполнена в стиле джунглей, игрушечные обезьянки свисают с потолка, детские раковины в форме бананов, мыло с ароматом папайи. Что-то удивительное. Еще одно fancy place.
- Белла?
- М-м?
Я поднимаю на него глаза, оторвавшись от интерьера заведения, и Гийом будто бы немного теряется. Но собирается с силами, чтобы продолжить. По кругу перемешивает свой наполовину выпитый коктейль разноцветной соломинкой.
- Твои мама и папа жили вместе?
- Когда-то давно. Они развелись, когда мне было 12, Гийом.
- И ты не грустила?..
- Конечно грустила, - доверительно отвечаю ему, мягко посмотрев в глаза. Гийом кажется мне смущенным. – И это правильно – грустить. Но мы ничего не можем исправить, как бы не хотели. Некоторым людям друг с другом просто не по пути.
- Я почти не помню, как это, когда мы жили вместе, - вздыхает Паркер, отодвинув от края бокала половинку клубники. – Папа как будто бы всегда был так далеко.
- И мама, и папа любят вас одинаково сильно, вне зависимости от расстояний.
- Я много раз это слышал. Ты в это веришь?
Ох, Парки. Знал бы ты о моей семье...
- Я думаю, что так и есть, - и уклончиво, и прямо отвечаю ему, отпив еще кофе. – К тому же, папа будет использовать каждую возможность, чтобы побыть с вами.
- Но теперь ему и с тобой надо побыть...
- Вы – в приоритете, - обещаю Паркеру очень четко и уверенно, он даже поднимает на меня глаза. Неявно улыбается.
- Правда?..
- Правда, Парки, ну конечно же!
Пару минут он пьет коктейль в тишине, то и дело посматривая на барную стойку, где взбивают новую порцию молока для следующих посетителей.
- С папой все иначе, чем с мамой, - признается мне, сдвинув с края бокала печенюшку в форме морской звезды. – С ним очень... просто. Он всегда меня слушает.
Быть может, у тебя еще будет возможность пожить с папой под одной крышей подольше, Парки. Если это, о чем ты мечтаешь и если эта идея – не в теории, а на практике – придется тебе по душе, мысленно замечаю я. Но вслух говорю другое, разговора о будущем у Калленов еще не было.
- Вы очень похожи и очень друг друга любите. Это заметно.
- Ты тоже его любишь.
- Верно, Парки. Очень.
Паркер как-то застенчиво усмехается, доедая фрукты и ягоды со шпажки. Пожимает плечами.
- Тогда вам нужно остаться вместе. И с нами.
- Все для этого сделаем, - обещаю ему, погладив по ладони рядом со своей. Паркер улыбается.
В половину шестого, закончив с магазинами, коктейлями и искренними разговорами, мы с Паркером выезжаем в сторону дома. Хором подпеваем песне «You make it feel like Christmas» на одной из радиостанций. Смеемся. Паркер в восторге.



Эдвард с Фабианом приезжают домой в начале седьмого. Эдвард предварительно присылает мне смс, поэтому с таймингом у нас с Парки все в порядке. Он, уже переодевшись в домашний серый костюм, полноценно поучаствовавший в приготовлении соуса бешамель, бежит к папе с исключительным задором. Смеется, когда тот его ловит. Прижимает к себе, как самую большую драгоценность, бережно погладив по светлым волосам. Паркер льнет к отцу, еще холодному от мороза, с не меньшим энтузиазмом. Даже мрачноватый Фабиан скованно улыбается.
- Ну привет, мой Spatzen, - выдыхает Эдвард, поцеловав его щеку. Гийом смеется.
- Привет, папочка. Привет, Фаби!
Фабиан, не изменяя себе, весь в черном. На его ботинках еще тает снег, в черных волосах запутались снежинки. Лицо у Фабиана бледное, но терпимо. Темные глаза подернуты печалью, едва уловимо мерцают. Фабиану нелегко далась эта встреча, я могу сказать это по одному лишь его взгляду. Но тот факт, что он пытается, что не сдался – самое большое достижение. Фабиан уже победил. Просто потому, что старается с этим кошмаром справиться.
- Привет, Гийом, - тихо отвечает брату, коснувшись его руки.
- Ты холодный, Тревор! Прямо как папа!
- На улице холодно.
Эдвард отпускает Парки, снимая пальто, и тот нетерпеливо вьется рядом. Ему хочется показать папе, какой густой получился у нас бешамель.
Эдвард оглядывается на Фабиана, придержав ладонь младшего сына. Говорит ему что-то одними губами – и юноша медленно, устало кивает. Без единого звука.
Эдвард дает ему минутку. По пути к ванной останавливается у дверного проема, где жду я. Улыбается, мягко погладив мою спину.
- Привет и тебе, Liebe.
- Добро пожаловать домой, мистер Каллен, - тянусь ему навстречу, легко поцеловав в щеку. Гийом, притихнув у папиной руки, наблюдает за нами из-под ресниц. Кажется, улыбается.
- Вы с Парки сегодня главные по ужину?
- Он очень помог мне с лазаньей, - подмигивает мальчику, что так и млеет от похвалы. – Мойте руки и можем садиться за стол.
- Мы быстро, - энергично кивает Эдвард. Посматривает на меня с любопытством, когда подступаю к нему на шаг ближе. Делаю вид, что поправляю воротничок рубашки, и без того идеальный. Тихо, чтобы лишь он услышал, зову:
- У вас все хорошо?
Falke не отпускает мой взгляд, неглубоко вздохнув. У его глаз узкие морщинки хмурости. Синие глаза мерцают.
- Терпимо, - также неслышно отвечает он.
Фабиан, уже раздевшись, достает из кармана пальто свой телефон. Отвечает на сообщение, хмуро посмотрев на экран. Гийом настойчиво увлекает папу к ванной комнате.
- Хорошо-хорошо, Spatzen.
Фабиан несколько потерянно оглядывается по сторонам, убрав мобильный. Не отворачивается от меня, не избегает прямого взгляда. Наоборот, сам идет навстречу.
- Твои глаза говорят больше тебя, Изз.
Я бережно, очень мягко касаюсь его руки. Тревор не скидывает мою ладонь, доверяется, хоть и смотрит внимательным взглядом. Следующий вдох у него выходит тихий, почти что сорванный.
- Как ты, Тревор?
- Нормально. Я думал, будет хуже.
- Все получится, ты ведь знаешь? Я восхищаюсь твоей решимостью.
- Громкие же у тебя слова последнее время.
- Я очень хочу, чтобы у тебя все было хорошо, Тревор.
- Я уже говорил, как это удивляет? – насилу усмехается он.
- Придется принять данностью, - я бережно, давая отстраниться, касаюсь его плеча. Но Тревор не двигается с места. И я, расценив это молчаливым согласием, некрепко мальчика обнимаю. Он секунду стоит неподвижно. Может две. А потом подается на мне навстречу. И на мгновенье крепко, даже слишком крепко для юноши, сжимает меня в объятьях. Чувствую, как немного дрожит его спина. И как иступлено стучит сердце.
- Прости, Изза... прости...
- Все в порядке, в порядке, - уговариваю, ответно обняв чуть крепче. – Все хорошо.
Фабиан, ничего мне не ответив, не отстраняется еще пару секунд. А потом вдруг резко отступает назад. Сглатывает. Глаза у него влажные.
- Хорошо, - эхом повторяет, сдавленно кивнув.
Затихает плеск воды в ванной. Парки с Эдвардом возвращаются в коридор.
- Будем ужинать? – разряжает обстановку Парки. Оглядывается на всех нас с хорошо ощутимым вопросом.
- Да, - поддерживает Эдвард. – Пойдемте ужинать.
Мы с Фабианом молча следуем за ними.
Семейный вечер проходит спокойно. Даже слишком спокойно, если учесть все, что произошло в эту среду. Но мальчикам нравится лазанья – мягкая в серединке, но с поджаристой корочкой сыра по краям, Парки разряжает обстановку рассказами о первом школьном дне и даже Тревор, отпустив ситуацию, проникается домашней атмосферой. Может, сперва несколько наигранно, через силу... но к концу ужина его молчаливость уступает место тихой беседе. В конце концов, сегодня в школе он большую часть дня провел с Сибель, их даже посадили вместе на литературе. Да и на математике, в тесте по базовым знаниям прошлого семестра, Тревор набрал максимальный балл.
На десерт у нас кокосовое и шоколадное печенье, что Гийом с запасом набрал в магазине.
- Ну ты даешь, мой Spatzen, - подшучивает Эдвард, изучив наши припасы сладкого в верхних шкафчиках.
Гийом забирает себе чашку с чаем, размешивая его маленькой ложкой.
- Ты не будешь печенье, пап?
- Только если попробовать, малыш, - Эдвард возвращается на свое место за столом между сыновьями, благодарно мне кивая, когда подаю ему чай. – Не люблю сладкое.
- Нам больше достанется, - философски подмечает Фабиан, кладя на свое блюдце сразу три разных печенья. – Молодец, Гийом.
После ужина убрать стол мне помогает Фабиан. Гийом включает «Утиные истории» в зале. Эдвард, вынужденный отвлечься на рабочий звонок, настаивает, чтобы мы оставили все как есть – он сам займется посудой.
- У нас все под контролем, Эдвард, - отправляю его, погладив по плечу. Разрывается в руках мужчины мобильный, но он его пока упрямо игнорирует. – Иди.
- Ужин и так был на тебе, Белл...
- Сколько еще на мне будет ужинов – это только начало, - улыбаюсь ему я и Эдвард мрачновато, но все же улыбается в ответ. Сам себе качает головой.
- С меня завтрак.
- Как скажешь.
Фабиан наблюдает за нашим взаимодействием аккуратно, но вполне себе внимательно. Методично складывает тарелку в посудомойку.
- Я никогда его таким не видел.
Смотрю Каллену вслед, когда закрывает за собой дверь домашнего офиса. Отвечает кому-то на немецком.
- Решительным? По-моему, только такой он и есть, Фаби.
- Спокойным.
Складываю приборы в выдвижное отделение посудомойки.
- Думаешь? Мне казалось, только папино спокойствие нас всегда и спасало.
- Сейчас это по-другому. Это внутренняя уверенность, такая приятная, гулкая тишина. Потому что у него есть ты.
Парень смотрит на меня очень серьезно, ни на секунду в своих словах не сомневается. Он в принципе стал куда откровеннее и куда прямее последнее время. А еще, он мне абсолютно доверяет. И в этом доверии куда больше выстраданного, чем у Гийома – просто в силу случившихся с Фабианом событий. Он идет по тонкому льду, но идет, не останавливается. И я всегда буду ждать его на том берегу – чтобы ни случилось, сколько бы времени не потребовалось.
- Спасибо, Тревор.
Он неглубоко вздыхает, задвинув ящик посудомоечной машины. Все уже внутри, можно запускать программу. Моет руки в раковине, самостоятельно нажав на кнопку «старт». Оглядывается на меня через плечо.
- Я никогда не забуду, что ты для меня сделала.
- Ну что ты, Фабиан.
- Нет, послушай, - призывает, подняв ладонь и очень стараясь говорить ровно, - я говорил сегодня с доктором Кроули. Я говорил с ним, потому что я еще жив. А жив, потому что сказал папе о Кэтт. Ты мне помогла. Я бы закончил все куда быстрее и прозаичнее, если бы тебя тут не было, Белла. И ты тоже это знаешь.
Эта его черная одежда. Траурное выражение лица. Бледность. Огромные темные глаза на мокром месте. И голос. Почти что баритон Эдварда. Фабиан – как воплощение его души, самое яркое, самое честное ее отражение. Но при этом потрясающий человек сам по себе. Я даже представить не могу, что ждет его в будущем – нечто очень значительное.
- Иди ко мне, Тревви.
Он вздыхает, чуть поморщившись. Упирается обеими ладонями в тумбу у раковины, а потом так же резко ее отпускает. Сам меня обнимает, первый. Утыкается подбородком в мое плечо. Совсем немного, а дрожит.
Мой мальчик.
- Я всегда буду рядом, - обещаю ему, не поднимаясь выше доверительного шепота, но и не отпуская от себя дальше, чем мог бы как следует его слышать. – Чтобы не было и как бы оно не сложилось, я всегда в твоем распоряжении. Ты можешь прийти с чем угодно и сказать мне что угодно – как и папе, Тревор. Я обещаю, мы все решим.
- Как бы тебе не пожалеть...
- Ну, Тревор, - легко улыбаюсь, крепче обняв его плечи. – Ни за что.
Где-то на заднем фоне звучат голоса утят из мультика. Негромко постукивает посудомойка, заработавшая на полную мощность. В глубине дома слышен голос Эдварда. И Фабиан так же крепко, как и в самый первый раз, обнимает меня. Дышит часто, но не критично. Молчит.
Сам отстраняется пару минут спустя. Медленно, словно бы нехотя, словно бы осторожно. На правой щеке у него слезная дорожка. Тревор смущенно пожимает плечами, вытирая ее. Жмурится.
- У тебя будет великолепная жизнь, - обещаю ему, легко коснувшись челюсти – там, где еще остались слезы. Тревор не вздрагивает, не дергается. Он больше меня не боится. – Ты даже удивишься, насколько великолепная. Уже очень скоро все станет на свои места – а этот ужас забудется. Ты о нем и не вспомнишь, Тревор. О ней.
- Ты была права, она не стоит не то что жизни, даже часа моего с Сибель... даже... ничего.
- Вот именно, - улыбаюсь ему, заглянув в глаза. Там медленно, но верно разливается облегчение. И это – только начало.
Гийом из гостиной зовет нас посмотреть «Утиные истории». Фабиан усмехается, сморгнув остатки соленой влаги. Кивает мне на зал. Через минут пятнадцать к нам присоединяется и Эдвард.

В половину двенадцатого, когда дети уже спят, Falke с задумчивым, даже потерянным выражением лица лежит на нашей постели. Приставив подушку к изголовью, опирается об нее спиной, но не сказала бы, что ему удобно.
Я возвращаюсь из ванной, на ходу вытирая волосы махровым розовым полотенцем. Эдвард находит меня взглядом, обернувшись на щелчок выключателя. Ласково, очень мягко улыбается. Меня трогает такая реакция на мое появление.
Присаживаюсь на простыни рядом с ним, легко погладив по ладони. Кожа у Эдварда на удивление прохладная.
- Как ты тут?
Он едва заметно, устало прищуривается, потянув мою ладонь на себя.
- Соскучился. Иди ко мне, Schönheit.
Оставляю полотенце на спинке постели, с удовольствия забираясь под одеяло. Эдвард сразу же утягивает меня к себе, не изменяет свои принципам. Быстро и уверенно, не дав опомниться, поворачивается на бок и прижимает к груди. Он пахнет домом, собой и нашим кондиционером для белья – самый привычный для меня набор ароматов. А еще Эдвард теплый – и это всегда, совершенно точно всегда будет плюсом в климате штата Мэн.
- Однажды ты перестанешь зябнуть, - шепчет мне на ухо, накинув сверху одеяло, когда так откровенно жмусь к нему поближе.
- Вряд ли здесь воцарится климат Луизианы.
- Ты привыкнешь, - подбадривает, неслышно усмехнувшись. Целует мои волосы, путается пальцами в прядях. Вздыхает.
Это спокойствие. Мое самое полноценное, самое глубокое, исчерпывающее спокойствие. Вот так вот лежать с Эдвардом – и пусть там хлопья снега кружат над океаном, пусть буйствуют волны, пусть мрачнеет небо и идет бесконечный, неостановимый град. Я дома. С ним я всегда дома. За всю свою жизнь я никогда так очевидно этого не ощущала.
И все же, есть в атмосфере нашей спальни что-то тревожное этим вечером. Эдвард касается меня нежно и бережно, но как то уж слишком медленно. И тишина почти звенящая, будто бы в ней что-то прячут. Эта среда оказалась не самым легким днем, но куда лучшим, чем предыдущая. Фабиан жив. Гийом почти полностью спокоен. И мы вместе. Даже приезд Террен завтра не может это омрачить. Или?..
- Расскажи мне.
Эдвард удивленно выдыхает, резко опускается его грудь под моими пальцами.
- О чем, Белла?
- Тебя что-то волнует.
Он как-то растерянно, очень медленно гладит пальцами мою спину. Ведет линии вниз и вверх. Вверх и вниз. Думает.
Я жду с минуту, мне кажется. А потом все же привстаю на локте, взглянув на Сокола. Он глаз не отводит.
- Эдвард?
Легко хмурится, утешительно погладив мою талию. Будто бы сам себя заземляет этими прикосновениями, хоть и лежим мы достаточно близко, и тишина довольна уютная.
- На самом деле, ничего особенного.
- А не особенного?
Сдавленно усмехается моему напору. Очень ласково, как только он умеет, касается костяшками пальцев моей щеки. Ведет линию вниз, от скулы к челюсти. Синие глаза тепло мерцают.
- Ты – мое благословение.
- Спасибо.
Я все смотрю на него в надежде услышать продолжение. Эдвард любит начинать с замысловатых фраз. И даже если они такие откровенные и приятные, последнее время саму суть мне хочется услышать больше. Мы ведь договорились не прятаться! Даже Фабиан уже поверил, а Эдвард... ему упрямства не занимать.
- Это всё, Белла.
Касаюсь его пальцев на своем лице. Мягко их пожимаю, останавливая. Эдвард неловко мне улыбается.
- Все?..
- Все.
Ничего не понимаю. Эдвард видит, что я не понимаю, видит, что меня это немного нервирует. Улыбка у него уже куда более настоящая – в чем-то даже хитрая. И все же, нежности в ней больше.
- Ты выбрала меня. Приняла своими моих детей. Согласилась остаться с нами, согласилась стать моей семьей. Schönheit, ты мое благословение. Я так часто думаю об этом последние дни. Я не могу... у меня не выходит до конца поверить.
Наклоняю голову к его пальцам. Медленно, не скупясь на нежность, целую тыльную сторону его ладони. Эдвард тихо, сорвано выдыхает. В синих глазах такая тишь да гладь... это откровение дорогого стоит. Оно бесстревожное. Просто глубокое. Куда более глубокое, чем я могла представить.
- Если это так, то и ты мое благословение. Больше тебе скажу – у тебя всегда была половина моей души. Поэтому мы так хорошо друг другу подошли.
Эдвард убирает волосы с моего лица, наклонившись ближе. Целует у уголка губ, прежде чем коснуться их самих. Дыхание у него горячее.
- Уже не «идеально».
- Что?..
- Раньше ты говорила «идеально подошли».
- К черту эту идеальность, ее не существует – у нас все куда лучше, - хмыкаю, потянувшись ему навстречу и углубив наш поцелуй. Мне нравится, как Эдвард тихонько смеется. Как обнимает меня за талию, за спину, подтянув повыше к себе. Касается всем телом. И лежит так близко... мы давно не были так близко.
- Когда я невыносим, а ты упрямишься? В этом наша сила?
Он легко щекочет меня у ребер и я никак не могу на это не отреагировать.
- Еще как...еще как!
Я вожусь в его руках, засмеявшись, и Эдвард смотрит на меня очень пронято. Поистине влюбленно.
- Я не могу без этого жить.
- Без щекотки? Ну Эдвард!
- Без твоего смеха, - вдруг серьезно, очень тихо произносит он. Останавливается, не веселит меня больше. Целует у виска – куда дольше, чем обычно. Не отстраняется.
- Ты не хотел бы, - поправляю, вслепую погладив его плечи. Силуэт Эдварда вдруг снова кажется мне напряженным. – Ты бы смог.
- Человек может жить и без сердца, что уж, - нехотя признает мужчина, накрыв ладонью мое плечо. – Только что это за жизнь, Белла? Скитания в полутьме. Я не могу – и не хочу – больше скитаться.
- Думаешь, я тебя отпущу во тьму? – пытаюсь разрядить обстановку, прижавшись к нему покрепче, самостоятельно разминая мышцы спины, огладив затылок. – Еще чего.
- Очень надеюсь.
- Эдвард.
Я немного отстраняюсь от него. Полулежа устроившись на наших мягких простынях, так способствующих расслаблению, но всегда выслушивающих серьезные ночи разговоры, кладу ладони на обе его щеки. Уголок губ у Сокола подрагивает, но вот смотрит он на меня очень внимательно.
- Мы вместе. Мы здесь и мы вместе. И будем. Точка.
- Мне нравится твоя решительность, Schönheit, я уже говорил?
Большими пальцами глажу его скулы.
- А мне не нравится твой пессимизм. Все будет хорошо, Эдвард. Ты же сам повторяешь мне это каждый день.
Он как-то смущенно кивает, коснувшись языком губ. Смотрит на меня из-под ресниц, как Гийомка.
- Я хочу, чтобы ты знала. При каждой возможности я буду говорить – чтобы ты знала.
- Ох, geliebt.
Наклоняюсь к нему, снова целую. Уже куда глубже, чем прежде, пронзительнее. Эдвард умеет говорить, а я умею действовать – судя по всему. По крайней мере, наедине с ним. И мой поцелуй, я надеюсь, говорит больше, чем слова. Просто потому что я полноценно, всецело и глубоко Эдварда люблю. Он должен почувствовать.
- Liebe dich, - выдыхает Эдвард. Когда прекращаем, чтобы вдохнуть воздуха, улыбается уже куда ярче, куда приметнее. Отступает восвояси его мрак. И сомнения.
- Liebe dich sehr-sehr-sehr stark, упрямый Falke, - шепчу ему, поцеловав и обе щеки, и уголок губ, и область у носа. – И всегда буду.
- Я ловлю тебя на слове, Изза.
Он тает от моих поцелуев, расслабляется, напитывается нашей близостью. Я думаю, всегда, в случае непредвиденных ситуаций или сомнений, лучшее средство именно близость. Объятья. Поцелуи. Тепло кожи. И только затем разговор.
В доме тихо. После прошлой недели я стала подмечать любые звуки, даже те, что казалась бы не услышала никогда. Но эта тревога напрасна. Пока.
- Гийом быстро уснул?
Мужчина вздыхает, чуть потянувшись на своем месте.
- Он тревожится перед разговором с доктором... но терпимо. Фабиан так и вовсе держался молодцом.
- Ему очень скоро станет легче, Эдвард. Им обоим.
- Ради этого мы все и делаем, - примирительно соглашается Каллен. И все же, не до конца искренне, мне кажется. – Чем вы занимались сегодня?
- После школы? Ездили за покупками. И пили молочные коктейли.
- Парки склонил тебя на темную сторону сладкого молока? – хмыкает Эдвард.
- Еще не до конца, я пила гранатовый кофе. А еще, мы видели щенков.
Сокол медленнее касается моих волос, насторожившись.
- Щенков?..
- Паркеру понравились лабрадоры в зоомагазине. Но он уверен, мистер Каллен, что вы никогда собаку не одобрите. Много забот.
Эдвард изгибает бровь искренне удивившись.
- Он так сказал?
- Да.
- Паркер никогда не просил у меня собаку. Но я знаю, что у Джоуи есть какой-то терьер, может, это все общение с Кайли.
- Детям нравятся щенки, Эдвард. Они для них хорошие друзья, особенно в играх. Да и ты сам собаку упоминал.
Он задумчиво поглядывает куда-то поверх моей головы. У глаз крохотные морщинки.
- Мы посмотрим, что с этим можно сделать. После переезда, - уклончиво отвечает. Вздыхает. – А потом лазанья! Насыщенный у вас был день.
- Завтра планируется еще один, - отпускаю пока тему домашнего питомца, улыбаюсь Каллену, погладив у линии волос. – Во сколько ты ужинаешь с Террен?
- В шесть тридцать. До этого привезу домой детей. А ты?
- Я встречаюсь с Эмметом в половину второго. Думаю, к пяти буду дома.
Он хмурится при упоминании имени моего редактора, но куда сдержаннее, чем можно было бы подумать. Целует мой лоб.
- Будешь с ним обсуждать статьи для нового года?
- И пить кофе. И рассказывать, как мне повезло с будущим мужем.
Вот тут Эдвард улыбается, не сдержавшись. Я рушу эти границы его напряженной хмурости. Снова.
- Даже так...
- Именно так. Особенно ночью.
Falke хмыкает, совсем нецеломудренно, и все же нежно погладив кожу моего бедра. По кругу – от внутренней стороне к внешней. Я вздрагиваю.
- Скорее бы уже завтрашняя ночь, Изз.
- Эта ведь еще не закончилась.
Он смешливо рычит, утянув меня обратно к себе.
- Черт... сегодня у нас нет времени.
- У нас еще много впереди, - подбадриваю, легко коснувшись пояса этих удивительных домашних брюк. Эдвард подается мне навстречу.
- Играешь с огнем.
- Мне это нравится, ты же знаешь.
Эдвард смеется. А потом устраивается рядом со мной, обняв со спины, как тысячу ночей прежде. Накрывает подбородком мою макушку. Согревает собой. Целует волосы. И улыбается – я и слышу, и чувствую, как улыбается. Называет меня своим благословением, а вот для меня именно эта улыбка чистое благословение и есть. Когда Эдвард в порядке. И мальчики. И мы. Без этой семьи, как бы самонадеянно и опасно такое не было, я себя уже не представляю. Не хочу.
- Доброй ночи, Schwalbe.
Целую его руку у своей груди, притягиваю ближе к себе, в полные владения.
- Спокойной ночи, Эдвард.



Грязно-желтый знак, уже покосившийся от времени. Его углы изрешечены ржавчиной, чуть выцвели крупные черные буквы. И стрелка, уходящая в самый низ, за ней – одноколейная дорога, убегающая за холмы. Пару миль – и пролесок, тупик у ее дома. Граница резервации, остатки ржавых кольев забора и сосны, врезающиеся верхушками прямо в сизые облака. Могу поспорить, на пороге ночи они шумят отнюдь не убаюкивающе.
Это странное чувство. Я проезжаю знак и поворот, на который он указывает, на скорости больше шестидесяти миль в час. В левой полосе, на круиз-контроле, с одним лишь кратким взглядом в его сторону. В салоне играет одна из сонат Баха, такая музыка помогает привести мысли в порядок. Я проезжаю знак довольно быстро, но оглядываюсь в зеркало заднего вида еще добрые полмили. Что-то в нем меня тревожит. И дом этот представляется во всех подробностях, с облупившейся белой краской на фасаде и прогнивающими ступенями лестницы. Фабиан говорил мне, сидя на здесь, переднем сидении – она там одна. И правда. Она там совсем одна.
Это паранойя, ей богу. Наигранная тревога, гиперболизировавшаяся из совсем другой, куда более ощутимой – за Тревора. Я переживаю за него и все остальное, попадая в обойму, вскармливает мою нервозность. Она цветет пышным цветом.
Сибель в порядке, это ее дом. Она всю свою жизнь там живет. Точка.
Лучше. Я делаю музыку громче, смотрю на дорогу, расчищенную от снега, куда спокойнее. Впереди уже виднеется большая развязка к городу. Высотки Портленда взирают на трассу из-под самых черных туч. Удивительно мрачный день сегодня. Гийом, собираясь в школу, предположил, что это из-за окончания каникул. Погода скорбит вместе с ним.
Офис Габриэля располагается в даунтауне. Высотное стеклянное здание, приватный паркинг и до жути неудобные, узкие ворота – прямо-таки дань европейской моде. Практика Габа на семнадцатом этаже – панорамный лифт стремительно поднимает вверх прямо с паркинга.
Девушка на ресепшене приветливо улыбается, как только толкаю от себя входную дверь. Новый секретарь с искренним желанием вписаться в обстановку. И все же, ее деловой стиль наигран, не блещет особым вкусом. Русые волосы собраны на затылке, но лака слишком много. Красная помада. Какого черта им постоянно нужна эта красная помада? Соблазнительницы в стиле Кэтрин – и на рабочем месте.
- Добро пожаловать, мистер Каллен.
- Здравствуйте, Рейчел, - цепляю взглядом бейдж на ее полной груди и Рейчел, улыбнувшись совсем уж непрофессионально, будто бы невзначай касается ворота блузки. Белой, конечно же. И юбка-карандаш – черная, разумеется. Острые носы туфель. Шпильки. Парфюм «Good Girl» от Carolina Herrera. Это прямо-таки базовый набор.
- Мистер Эйл ждет вас.
- Спасибо.
Габриэль поднимается мне навстречу. У него иссиня-черные волосы, как у Фаби, но ярко-серые глаза. Острая линия скул и высокий лоб. Высший балл в Йеле, десять лет работы в одной из ведущих компаний северо-западного побережья и вот уже как семь лет самостоятельной практики. Семнадцать выигранных дел. И мой полюбовный развод. Габриэль удивился, когда встретились с ним впервые, что я в принципе к нему обратился – раз обо всем договорились на берегу. Но у меня были свои причины не отдавать Терри все карты в руки. И Габриэль стал отличной страховкой. Так и познакомились.
- Ну, Эдвард, - широко улыбается он, пожав мне руку. – Всегда настолько вовремя, что можно часы сверять.
- Это все немецкие корни, Габриэль.
- Особенности руководящей работы, я бы сказал.
- Или так, - соглашаюсь, отодвинув для себя стул. Габриэль опускается на свое кресло напротив. Просит Рейчел принести нам кофе.
На стене пространная картина: светлый фон, золотой полумесяц и маленькие домики серого цвета у горизонта. Мебель от «Carl Hansen», массивная, но элегантная. Книжный шкаф с избранными изданиями напротив окна. Подборка бежево-голубых ручек от «Visconti». У Габриэля хороший вкус.
Его отец, как и моя мама, родом из Дании, поэтому в дизайне помещения преобладают скандинавские мотивы. Дерево, камень и естественные цвета – никакой аляповатости. Первое имя Габа – Джаспер. По-датски: Йеспер. Он специально акцентирует внимание на «Габриэле», аргументируя, что так сподручнее. В чем-то наши истории похожи. И возраст. И жизненный путь. Даже наши дети ровесники – его дочери в следующем месяце будет пятнадцать. Может, потому мы и неплохо сработались – если еще учесть и профессионализм мистера Эйла, совершенный win-win.
- Пока мы ждем и все не слишком формально: ты будешь на открытии сезона в субботу? Можем поужинать после.
- В этом году открытие «Zendere» в январе?
- По крайней мере, приглашение высланы на эту дату.
Zendere – частный клуб в пригороде Портленда. С размахом лондонского «Annabel’s», однако вынужденный вписываться в реалии Мэна. Нечто вроде английского мужского клуба, мечта прежней аристократии, перебравшейся в США. Я оказался в числе участников благодаря своей карьере в «Порше». Габриэль потом удивлялся, что мы столько раз посещали общие мероприятия клуба, но не разу не пересеклись. Может и имеет смысл наведаться в это место еще раз.
- Я проверю, получал ли приглашение, Габ.
- Отправят еще одно, если что, - усмехается тот. - Могу я быть чуть более прямолинейным, чем обычно, Эдвард?
- Попробовать точно можешь.
Серые глаза мужчины неярко мерцают, а секретарь с кофе не слишком-то и торопится.
- Говорят, в этот раз ты привез домой невесту.
- Об этом что же, уже пишут на первых полосах?
- У нас не такой большой город.
Невольно улыбаюсь, когда тема касается Shonheit. И наш недавний разговор на пороге ночи. То что было до и то, что было после... и в конце. Ее теплый взгляд и искренние, тихие слова. Ее согласие. Молю бога, что бы это не было поспешной радостью не свершившейся победы.
- Если свадьба состоится, тебе первому пришлю приглашение.
Габриэль прищуривается, похлопав меня по руке. Вид у него воодушевленный.
- Так держать, мистер Каллен.
Рейчел все же приносит кофе. Открывает дверь в кабинет спиной, аккуратно переставляет поднос на специальное деревянное возвышение стола. Верхняя пуговица ее блузки расстегнута. Походка отточенная, отрепетированная сполна. И мягкий, но ничуть не сдержанный взгляд – будто бы с поволокой.
- Ваш кофе, мистер Каллен. Мистер Эйл.
Мне забавно. И тон этот, и наклон головы, и духи... Знала бы ты, солнышко, какая женщина ждет меня дома. Безнадежно.
- В следующий раз побыстрее, Рейчел. Спасибо, вы свободны.
Габ не слишком доволен ее подходом. Хмуро отсылает девушку и она смущается, не задерживаясь больше в комнате. Осторожно прикрывает за собой дверь.
- Она распугает моих клиентов, - качает головой, повернув к себе ближнюю чашку с американо, - эти агентства по подбору... надо искать самому.
- Магда не окажется против?
- Слава богу, моя Магда еще не видела Рейчел, - хмыкает Габ. Вздыхает. – Я спрошу еще только, как дети, Эдвард. И можем приступать.
Я забираю одну из чашек к себе. Кофе черный, не растворимый, без сахара. Хоть здесь Рейчел справилась.
- Как раз из-за детей я здесь, Габ.
Неформальное общение закончено. Профессиональные качества Габриэля выше всяких похвал – и хватка, и собранность. Он отставляет кофе, кивает и берет себе ручку. Для записей использует Moleskines цвета слоновой кости.
- Я слушаю.
Это неприятная часть нашей встречи.
- У моего сына появилась девушка, Габ. Они живут у самой резервации и я всегда беспокоился, что это может значить. Так и вышло. Ее мать напрямую связана с «помощью нуждающимся» и втянула в это Фаба.
Выкладываю Габриэлю все карты, все, что знаю. Я уверен, он подскажет решение. Он всегда подсказывал. Мистер Эйл внимательно слушает мой рассказ, изредка уточняя детали. Делает пометки. Задает вопросы.
- Так, Эдвард.
Мы обсуждаем стратегию. Он делится своими соображениями, как защитить Фабиана от грозящей ему вины. Подкрепляет мысли реальными фактами – вносит в список те документы, что можно к делу прикрепить – и запросить дополнительно: из школы, больницы, полиции. Основная мысль: перевести преступление моего сына в разряд проступка. В теории все звучит довольно-таки убедительно. В четверг я привезу к Габриэлю Фаба. На все вопросы суда у Тревора должен быть готов подходящий ответ.
- Мы все устроим как надо, - бодро обещает мне Габриэль со своим профессиональным, стальным взглядом. – Единственное: не дай им повода заподозрить, будто он все еще общается с этой женщиной.
- Лишь с ее дочерью.
- Лучше бы без дочери... но раз уж так, главное – не на их территории.
- Это я могу тебе гарантировать.
Я кратко обрисовываю ему второе дело, за которое примемся чуть позже. Тут не легче, тут прямая моя вина, самая непосредственная – что Тревору пришлось это вынести. Габриэль слушает про Кэтрин с хмурым, но пониманием. Не вдается в излишние подробности пока, мы проходимся по верхам. И все же, несмотря на профессиональную отстраненность, эта история в нем откликается. Габ признается мне, что его дочь едва-едва не попала в похожую ловушку – он успел забрать ее с вечеринки с таким же смотрящим. А я не успел – и это навсегда останется моей собственной грандиозной ошибкой.
- Здесь мы поборемся сполна. Здесь у нас даже больше шансов – и исход для женщины будет плачевный.
- Только тюрьма. Другой приговор меня не устроит.
- Если он не решит молчать, Эдвард, это – вполне реально. Я бы подключил психолога.
- Уже, Габ. Уже.
Мы расстаемся в половину третьего. Габриэль будет держать меня в курсе, пересмотрит нашу историю и опросит свои источники, чтобы выяснить чуть больше. Габриэлю я верю. В свою очередь обещаю ему перезвонить по поводу открытия «Зендера». Не стоит мешать работу с неформальным общением, однако мы слишком давно друг друга знаем, чтобы это могло навредить. Посмотрим.
- До встречи, Габриэль.
Я выезжаю из даунтауна обратно на трассу – времени в самый раз на то, чтобы заправиться и доехать до школы. Тревор заканчивает первым, в три. Мы сможем поговорить, пока ждем Гийомку. Надо рассказать ему о скором визите к Габриэлю. И пусть Ойвинд загонит мой «Порше» в салон – когда Изза уезжала утром, мне показалось, не горели задние стоп-сигналы.
С чего бы вообще этому Эммету захотелось личных встреч? Еще и на нейтральной территории. Обсуждать новые статьи для журнала. Будто бы утвердить их по электронной почте невозможно! Я начинаю злиться. Это неуютное, саднящее чувство, скрипящее на зубах. Эммет. Что за имя такое вообще? Но каков молодец – и моя дочь проводит с ним время, и Белла под его мудрым руководством!.. Я слишком мало знаю этого горе-редактора и бравого американца, черт его дери. Надо провести очную ставку.
...Этот желтый знак возникает перед глазами огненной вспышкой. Появляется в лобовом стекле как насмешка, как надоевшая история. Приближается. Миля. Полмили. Четверть. И черные буквы, и узкая колея дороги, и злосчастная стрелка вниз.
Снова это чувство, снова будто бы навязчивый треск, покалывание у нерва, зубная боль. Тревога. Я слишком много думаю в последние дни или это предчувствие? Бред, а не предчувствие. Долгие годы мне удавалось спокойно проезжать это место, долгие месяцы я намерено игнорировал его, когда Тревор о нем рассказал. И вот теперь, после одного посещения, никак не могу выбросить из головы. Надо же.
Знак совсем рядом. От него триста метров до поворота и затем еще семьсот – до ее тупикового домика. Я помню. Я все помню.
Ну уж нет. Это глупо. Безвольно и более чем алогично. Никакого смысла.
Я не сворачиваю к ее дому. Меня ждут дети. Потом Террен. На Сибель сегодня времени нет.
Знак быстро удаляется в зеркале заднего вида. Вот уже и нет его. Только снег.



Террен заходит в «La Rouge» в пятнадцать минут седьмого. Ей придерживает дверь пожилой мужчина в клетчатом пальто, в награду за что получает ее ослепительную, чуть игривую улыбку. Террен умеет очаровывать.
Все, что она делает, пронизано грацией. И то, как отдает пальто метрдотелю, оставшись в длинном платье цвета меренги. И то, как улыбается, называя мое имя, будто невзначай взглянув мужчине в глаза. И как идет к нашему столику, притягивая взгляды окружающих. Платье красиво облегает ее идеальную фигуру, волосы присобраны у висков, прядями струятся к лопаткам. Помада насыщенно-рубинового оттенка, но матовая. Черные стрелки и тушь с двойным объемом.
Она потрясающая. На первый взгляд и толики сомнений нет, образчик красоты, воплощение женского начала. Идеальная Террен – так и не скажешь, что мать троих детей. Так и не скажешь, что истинной женственности в ней не так уж много. И ни в какое сравнение Террен не идет с Schwalbe. Никто с моей Иззой не сравнится.
Я с толикой усмешки смотрю на мужчин, что провожают Терри взглядом – кое-кто даже особенно не скрываясь. Она была моей, ребята. Поверьте, вам такого было бы не вынести.
Я встаю, когда Террен подходит к столику. Сзади уже семенит официант с бежевым меню. Террен, ласково улыбнувшись, подступает ко мне ближе. Ее парфюм не изменился за столько лет. А вот огонь в глазах, кажется, разгорелся с новой силой. На Кюрасао ей понравилось.
- Здравствуй.
- Добрый вечер, мистер Каллен, - мягко протягивает она, потянувшись на встречу и легко поцеловав мою щеку. – Извини, что заставила ждать.
- Мне не привыкать, Террен.
- Ты не исправим, Эдвард, знаешь? – журит, улыбнувшись уголками губ. – Контроль – твое все.
- Мне положено по званию.
Террен садится на алое кожаное кресло, что официант услужливо за ней придвигает. Благодарит его за меню.
- Тебе не скучно, Эддер? Вся жизнь по правилам, все внутри коробки, все четко, по расписанию.
- Помнится, ты от этого и сбежала.
- Помнится, я до последнего надеялась, что в твоем графике отыщется место и для меня.
Это шуточные упреки. И я, и Террен, все еще улыбающаяся, прекрасно знаем, что нам обоим стало тесно в этом браке. Мы дали друг другу шанс встретить свою истинную половину, перестать подстраиваться на каждом шагу и закрывать глаза на тысячу различий. Я благодарен Террен за это решение. Белла – лучшее, что со мной в этой жизни случалось. Лучше уж позже, чем никогда.
- Ну да ладно. Мы тут ради ужина. Ты уже знаешь, что будешь?
- У меня было время ознакомиться с ассортиментом.
Она выдыхает, на минутку отложив меню. Смеется, но мало в этом смехе искреннего веселья. Террен со мной скучно.
Официант, появившись из-за спины Терри, интересуется, что мы будем пить. Тут ей меню не нужно, на барную карту даже не смотрит. Просит бокал Domaine Curtet Altesse.
- А для вас, сэр?
- Сан Пеллегрино, пожалуйста.
Террен вздыхает снова. Возвращается к меню.
- Не знаю, как ты стал таким трезвенником, Эдвард. Это все молодая невеста? На моей памяти ты никогда и двумя бокалами не ограничивался, а теперь вот – минералка.
- Я за рулем, Террен. Давай все же сделаем заказ.
Она ничего мне не отвечает. На минуту или две погружается в изучение меню, хотя здесь всего пятнадцать блюд, считая аперитивы и две позиции десерта.
«La Rouge» – это хороший ресторан французской кухни недалеко от центра города. В интерьере много темно-синего и зеленого, такое себе скромное подобие имперского шика. Деревянная мебель и массивные кресла. Семнадцать столиков. Неяркий свет, в основном – напольный. Но официанты в рубашках и галстуках, но винная карта потягается с лучшими заведениями Парижа. И подают французские сыры, разумеется – все, как Террен любит. Мне же импонирует основательный уют и спокойствие этого ресторана. Как минимум, поговорить здесь точно можно – столики далеко друг от друга, музыка фоновая и ненавязчивая, персонал вышколенный. Все, как я люблю.
Возвращается наш официант с черным матовым подносом. Эдвин, вот как его зовут. Переставляет напитки на наш стол. Вскрывает Сан-Пелегрино. Подает Терри вино.
- Я буду салат с голубым сыром и шалотом, а также Tartiflette - указав ему на позицию в меню своим идеальным бордовым маникюром, говорит она.
- Нисуаз, пожалуйста.
Эдвин понятливо кивает, пожелав нам отличного вечера. Террен с трудом дожидается его ухода.
- Ты и не ешь теперь как следует, мистер Каллен? После шести или в принципе?
- Мы с Парки перекусили накануне.
- Не говори мне, что в Макдональдсе.
- Нет, в «Hard Rock». Что за жизнь была бы у нас без карамельного брауни.
Террен в притворном ужасе закрывает глаза рукой, поморщившись моему ответу.
- Как мальчишки, папочка?
- Довольны каникулами и в скорби по начавшейся школе. Но им было весело и спокойно. Парки говорил мне, что присылала тебе фотографии.
- Да, я видела. Все очень по-американски. И твоя новая девушка хорошо вписалась в семейный круг.
- Она старается, дети это понимают. У них хорошие отношения.
- Подожди еще, пока будете полноценно жить вместе. С Хорассом только тогда все и началось.
- Что именно происходит у детей с Хорассом, Террен?
- Ничего. Вообще. Но Паркер уверен, что он метит на твое место. Сколько бы мы не пытались разубеждать его... наверное, надо немного времени.
- Я поговорю с ним.
- Дельно. Может, хоть тебя он услышит.
Террен пробует свое вино, задумчиво покрутив бокал. Вроде бы ей нравится.
За соседним столиком устраивается взрослая пара – тот самый пожилой мужчина, что придержал Терри дверь, и его спутница. Спутница, разумеется, моложе – но не сильно. Быть может, лет на десять. Женщина вздыхает, краем глаза глянув в нашу сторону.
- Как дела на Кюрасао, Терр?
- Идеальное место для романтического путешествия. Особенно в отеле 21+, я теперь всегда бы в таких останавливалась.
- Новый год на пляже?
- О да. И Moet & Chandon, и манго, и папайя! И их ликер, само собой. Ты пробовал? Просто потрясающий. Мидии на завтрак. Лобстер на ужин, на самом берегу океана – до столика добегает морская волна. Я в этот остров влюбилась.
- Звучит как отличный отпуск.
- Еще и продуктивный, - широко улыбнувшись, смеется она. – Без детей-то. Хотя, я думаю, ты тоже здесь не скучал, мистер Каллен.
Террен любит внимание. Вполне осознанно, но незаметно откидывает волосы с плеч. Чуть поворачивает голову, жестикулирует руками. Улыбается. Отвечает на случайные взгляды вполне себе искренним блеском в глазах.
- У нас был потрясающий Новый год. Спасибо.
Она удобнее садится на своем кресле, не просто грациозно теперь – роскошно. Наслаждается, когда ее замечают. И ее забавит, с каким снисхождением слежу за ее поведением. В этом самая большая разница между Изабеллой и Терри. У Беллы все получается естественно. Ее красота не глянцевая, она сияет изнутри – заставляет сворачивать голову и строить догадки просто самим фактом своего существования. Белла не ищет внимания, но всегда получает его. Ни поза, ни особая улыбка, ни эти жесты – ей ничего не нужно. Она совершенство сама по себе. Немногие красивые женщины позволяют себе показать, что принадлежат кому-то – в лучшем смысле этого слова. Белла всегда была со мной. Ничье иное общество – ни на приемах, ни на вечерниках – ее больше не интересовало. Поразительно.
- Изабелла не была против нашего ужина?
- С чего бы ей быть против, Терр?
- Она молода, а у тебя дети и богатое прошлое.
- Ты мать моих детей, Террен. Нам с тобой не избежать общения – да и не нужно. Она это прекрасно понимает.
- Умная девочка, я очень за вас рада.
- Думаю, Хорасс тоже не возражает?
Террен обводит ножку своего бокала пальцами. Улыбается уголком губ.
- Хорасс считает ревность опасной болезнью, Эдвард. Тебе бы стоило у него поучиться.
- У меня все меньше поводов для ревности.
- Правда? На моей памяти это было утомительно. Вряд ли ты изменился. Скорее, у твоей девочки безграничное терпение.
Отпиваю своего Сан-Пелегрино, аккуратно опустив стакан обратно на стол.
- Мне очень повезло, ты права. Да и не сражается со мной Белла за кубок первенства.
- В этом все и дело, - хмыкает Террен, глотнув еще вина, - тебе просто нужна была та, что готова подчиниться. Принять твою альфа-природу. Я недооценила ее силу в начале нашего брака.
Это правда. Террен ни в чем и никогда не собиралась мне уступать. Я не имею ничего против партнерских отношений. И все же, ее дух противоречия времен революционной Франции сводил меня с ума. Террен не давала мне спуску в ни чем. Она не могла быть даже на шаг позади, никогда бы не стала мне за спину. Террен сама создает правила и требует их беспрекословного исполнения. Она стала чуть мягче с годами, но суть осталась прежней. Мы оба лидеры. Нам никак не суждено было остаться в месте.
- Не стану спорить.
Ее удивляет мой ответ. Даже останавливает бокал на полпути к губам, опустив его обратно. Подозрительно хмурится.
- Даже так?.. Это на тебя не похоже.
- Я здесь по другому поводу. Но давай сначала поужинаем. Расскажешь мне чуть больше о Кюрасао?
Приносят аперитив Террен – тарелку сыров, где разместились грюйер, каприно, бле де бресс, виноград и крекеры. Мне – салат. Официант Эдвин желает нам чудесного вечера. Ему кажется, у нас здесь романтическая встреча.
Террен и правда включается в беседу о тропическом острове. Я узнаю о нем чуть больше благодаря ей. К тому же, это занимает время ужина. Расслабляет ее. Приносят второй бокал. Приносят третий. Террен чуть громче смеется, чуть плавнее теперь жестикулирует. Она в порядке. При всем том, что между нами было, при всем том, как странно оно вышло, наши дети – самый яркий показатель, что все случилось не зря. Террен всегда будет их матерью. Она всегда будет важной женщиной в моей жизни. И я рад, искренне рад, что мы можем взаимодействовать без лишних обид и претензий. Эти условные перебранки скорее смеха ради, в них мало серьезного. Террен всегда здесь, когда мне нужно. И я всегда буду здесь для нее. Но одну огромную ошибку мы совершили вместе. С Кэтрин.
Официант забирает пустые тарелки. Террен откидывается на спинку кресла, а затем вдруг садится ровно, обеими руками оперевшись на стол. Смотрит мне в глаза.
- Так о чем ты хотел поговорить, Эдвард? Что я, едва ли не с самолета, а сразу сюда?
- О детях.
- Ну еще бы. Покритикуешь мое воспитание?
Я откладываю приборы. Жду, пока Эдвин заберет и мою тарелку. Он спрашивает про десерт – отсылаю его. Пусть лучше принесет еще воды.
- Я хотел бы, чтобы дети жили со мной.
Я говорю серьезно, не давая ей и повода усомниться в моей искренности. Но Террен все равно сомневается. Она хмурится, сперва недоуменно, будто ослышалась. Потом придвигается ближе. Хмурится сильнее.
- Планируешь еще задержаться в Портленде?..
- Нет. Я заберу их в Берлин. До начала следующего школьного года.
Террен выпрямляется. Отставляет бокал вина между нами на край стола. Ее прическа уже не так идеальна, как прежде. Чуть стерлась помада. Нет в движениях прежней грации, скорее тягучая усталость. И этот знакомый мрачный взгляд – своими черными глазами Террен умеет прожигать душу.
- Ты верно шутишь, Эдвард.
Спокойствие – залог успеха. Спокойствие и уверенность. Я хорошо знаю свою бывшую жену.
- Нет, Терр. Не шучу.
- В Берлин на полгода, значит. А что потом?
- Я думаю, я вернусь в Мэн.
- Прямо так и вернешься? Шесть лет тебя тут не дозваться было, а сейчас раз – и вернешься? И они, само собой, тоже будут жить с тобой?
- Мы обсудим это позже. Я говорю именно про эти полгода, Террен.
Она запрокидывает голову, насилу сделав глубокий вдох. Игнорирует и вино, и все остальные столики теперь. Смотрит на меня с упрямым, грубым вопросом. Бесконечным.
- Мы все обговорили, Эддер. У тебя совместная опека. Ты видишь их когда хочешь. Тянешь в Берлин при любой возможности, невзирая на то, что это дети и им приходится лететь через полсвета, чтобы побыть с тобой пару дней. Теперь ты настаиваешь, чтобы они переехали в Европу. У тебя ведь новая жизнь, молодая подруга, потрясающая карьера. Зачем тебе впутывать в это мальчиков?
- Дети жили с тобой все шесть лет, Террен. Я не высказал и ноты протеста, если ты помнишь.
- Еще бы ты высказал! Свободная жизнь на другом континенте! Сколько женщин у тебя было, Эдвард? Сколько веселых знакомств и бесшабашных вечеринок! Даже в Мэне эхо твоего развода гремело – с Кэтт и Кензи. А теперь ты вдруг вспомнил, что это твои сыновья?
Она на эмоциях. Террен умеет быть на эмоциях, это я тоже помню. Возможно, мы немного перестарались с алкоголем. Или это джетлаг. Но она и вправду переживает. Не стоит воспринимать все всерьез. Террен сперва говорит, а потом думает – куда чаще именно в таком порядке. Нам просто нужно пообщаться. И говорим мы все еще на более-менее спокойных тонах, про приличия она всегда помнит.
- Я был в их жизни все эти годы, ты ведь знаешь это не хуже меня, - спокойно напоминаю ей, не принимая во внимание укол с Кензи. Надо просто принять как данность, это всегда будет со мной. Но куда серьезнее мог кончиться просчет с Фабианом. Вот что важнее.
- Был как папа выходного дня. И не говори, что это не так. Все твои приезды – праздник, чудо, богоявление, уж прости. Все можно, все дозволено. А за мной всегда оставалась роль «плохого полицейского». Не тягаться мне с идеальным папой.
- Террен, ты их мать. Ты сделала для них больше всех в этом мире, ты всегда будешь для них главной и единственной. Это даже не обсуждается.
Она касается губ кончиком языка, задумавшись о чем-то. На красивом лице проступает мрачная хмурость. И злость.
- Когда они выросли, ты решился, Эдвард. Не тогда, когда Парки болел каждые две недели детского сада, не тогда, когда Фабиан дрался с мальчишками на переменах в начальной школе. Не тогда, когда я перестраивала все свое расписание и планы под малейшее их недомогание, школьные экскурсии, концерты. Больше двух раз в год тебя здесь не видели. Не отрицай.
- Зачем мне отрицать? Ты права, Террен. Ты абсолютно права.
- Так вот это не игра, Эддер. Они не твои игрушки. У них здесь полноценная устоявшаяся жизнь – и друзья, и школа, и вон даже подружки! Собираешься все это разом перечеркнуть?
- Это временный переезд. Мы вернемся как только я закончу дела в компании.
- Ты собираешься уволиться с такой должности? Не смеши меня, Эдвард. Такого карьериста еще поискать нужно.
- Скорее, перевести ее в другой регион. По возможности.
- Ты прекрасно знаешь, что это не те масштабы. Не твоя компетенция и не твое поле для игры – коробка тут, а не поле. Элитный немецкий автопром в штате Мэн! Успокойся.
- Я хотел бы прийти к обоюдному решению, Террен. Давай обсудим.
Она отпивает еще вина, устало посмотрев на бокал. Оглядывается на зал вокруг нас. Справляется с раздражением. Или делает вид.
- Хорошо. Конструктивно, давай же. Хорошо.
- Я найду международную школу. Они будут учиться на английском.
- А твоя девочка станет их бэбиситтером, пока ты будешь работать.
- Я не так много работаю, Террен. Да и у Беллы есть свои дела.
- То есть, дети будут в одиночестве. Отлично. Без друзей, с другим языком, еще и в четырех стенах. Сказка.
- Мы все устроим.
Она невесело, скорбно усмехается, покачав головой. Делает большой глоток из своего бокала. Ненадолго прикрывает глаза. А открыв их, спрашивает:
- Ты с ними говорил? Что они сказали?
Это мое слабое место. И я этого не скрываю – честность так честность.
- Сперва я решил поговорить с тобой.
Террен, будто этот ответ все ей объясняет, смеется. Грубо, режуще, совсем негромко. Накрывает своей ладонью мою руку. Пальцы у нее холодные, слегка дрожат.
- Само собой. Зачем же тебе их согласие. Папа сам все решит. Не была бы тебе нужна моя подпись, ты бы и мне сказал.
- Ты утрируешь, Террен. Я хочу прийти к согласию с тобой, мы вдвоем несем за них ответственность – совместная опека, помнишь?
- Да уж. На бумаге.
- Я сохраню алименты на эти полгода. Если это на что-то повлияет.
Не знаю, правильный ли это шаг. Но озвучить стоит точно. По крайней мере, это честно.
- Ты думаешь, что алименты – основная сфера моих интересов? Не мальчики, а деньги?
- Это важный вопрос, он бы все равно возник. И я сразу на него ответил.
- Что у тебя не отнять, так это умение быстро отвечать. И решать. Не только быстро, но и тихо. Потрясающе, Эдвард. Дети тоже оценят.
Официант приносит еще одну бутылку Пелегрино. Террен смотрит на нее с отвращением.
- На каких условиях ты готова на это пойти?
- Не вижу смысла.
- Я поясню. Но не здесь. Мы можем продолжить разговор в машине.
- Что за тайны, Эдвард, ей богу!
- Подумай про условия. Я попрошу счет.
Эдвин быстро реагирует на мою просьбу. Терминал у нашего столика меньше чем через пять минут. Террен допивает остатки своего вина, хмуро наблюдая, как я рассчитываюсь. Хорошо, что мы закончили ужин прежде разговора. Сейчас есть возможность спокойно уйти.
Террен не позволяет мне помочь ей с пальто. И дверь открывает сама, толкнув ее что есть силы. Чудом не поскальзывается на крыльце. Я поддерживаю ее и Террен отталкивает мою руку, только-только заняв вертикальное положение. Ежится от холодного ветра.
- Где твой чертов «Порше», Эдвард?!
До парковки совсем недалеко. Террен садится на переднее сиденье, хлопнув дверью. Сорвано выдыхает от прохлады салона. Жмурится. Проворачивает на максимум обогрев. Смотрит, как оседают на лобовом стекле маленькие снежинки.
- Итак?..
Мне нужно больше спокойствия, чтобы рассказать ей. Я не знаю, как такое рассказать, хотя это уже не первый раз. Но это наш сын. Это наша с ней общая ноша. Никуда от правды не деться. Мы допустили. Я – своим бездействием, Терр – неверным решением оставить Кэтт с Фаби один на один. Это мы сделали. Мы и ответим.
- Та вечеринка, Террен. Пятнадцатилетие Фабиана.
- Ты будешь до конца жизни мне вспоминать, что дала ему нормально отпраздновать день рождения? – злится она. - С друзьями и алкоголем? Сам-то ты как праздновал в его годы?
- Куда хуже. Я не об этом.
- Не спросила твоего согласия. О да. Теперь ты формально спросишь мое, чтобы забрать его в Берлин.
- Террен.
- Я не понимаю одного, Эдвард. Зачем ты ждал до Нового года: побоялся сразу сказать, как приехал? Или при девочке своей? Она-то хоть в курсе, что ты собираешься играть с ней в большую семью?
- Террен, на той вечеринке были не только его друзья. Ты оставила смотрящей Кэтрин.
- Ох, только не начинай снова о Кэтрин! – выдыхает Террен, ударив рукой по подлокотнику. – ну спал ты с ней, ну и что? С кем ты только не спал! Я знаю ее со старшей школы. Она легка на подъем, но лишнего не допустит. Надо было оставить с ним твоих родителей? Они не в том возрасте для оравы подростков, Эдвард. Как и моя мама. Забудь ты уже про тот день рождения!
Мне надо это сказать. Просто надо. Сейчас.
Я поворачиваюсь к Террен всем корпусом. Забираю себе ее ладонь – она сперва не хочет, пытается вырвать. Хмурится, отчего на красивом лице проступают контуры морщинок. Мерцают недовольством ее темные глаза. Сперва – недовольством. А потом настороженностью. А вот потом, когда молчу пару секунд, уже почти страхом.
- Что, Эдвард? - раздраженно, пытаясь прикрыть свой испуг, зовет меня. Но руки больше не вырывает.
- Она была с ним той ночью. Кэтрин. Она была с нашим сыном.
- Была за старшую, ты имеешь ввиду...
- Нет. Она его совратила. На протяжении всей ночи она... всеми возможными способами.
Террен затаивает дыхание, отказываясь, всеми фибрами души отказываясь верить моим словам. Хоть как-то воспринимать их. Хоть как-то на них реагировать. Застывает на своем месте.
- Что за ерунду ты?..
- Фабиан признался мне. Она заставила его молчать об этом все эти месяцы. Она брала с него плату, чтобы самой мне не рассказать. На этих каникулах... если бы он не сказал, Терр, если бы не признался... я боюсь, мы бы его потеряли.
Она выдергивает свою ладонь из моей. Садится ровно, слишком ровно на своем кресле. Кладет руки на колени. Смотрит на них, но словно бы не видит. Часто моргает. Обдумывает мои слова. Ищет им другой смысл. Любой другой. Я поступил точно также. Я был все что угодно готов принять, лишь не правду. Фабиан отрезвил меня глубиной своей истерики. Но Фабиана сейчас здесь нет. Только мы, темный «Порше» и эта едва не свершившаяся трагедия. И мразь Кэтт.
- Совратила. Ты знаешь, что значит это слово?
- Спала с ним. Делала минет. Мастурбировала.
- Хватит, - Террен что есть мочи закусывает губу, а потом сжимает зубы. Впивается пальцами в свои волосы. – Что же ты такое несешь, Эдвард... Кэтрин? Фабиана? Да он же ребенок... да он же мой сын... ты что?..
- Я ее посажу. Я тебе клянусь, я ее посажу.
- И он все это время?.. Все эти месяцы?..
Она закрывает рот рукой. Не плачет, только дрожит пока. Не может поверить. Я тоже не мог.
- Он справится. Важно, что сказал мне. Он справится, слышишь меня? Будет и психолог, и антидепрессанты. У него есть Сибель. Он справится.
Не поверил бы прежде, что сам это скажу. Та девочка, о которой и я уже начинаю печься. Просто из-за ее влияния на Фабиана.
- Какая еще Сибель?! – вскидывается Террен. - Ее завтра упекут за хранение наркотиков!
Ох, черт, Терр. Как близко.
- Ее мать. Но девочка не причем.
- Эдвард! – в ужасе восклицает та, отшатнувшись от меня вглубь кресла. – Ты с ума сошел. Он спит с девочкой, чья мать торгует наркотой?
- Она не дала ему покончить с собой. Мне придется – нам придется – с этим считаться.
Террен закрывает лицо руками. Опускает голову ближе к коленям, дышит часто, хрипло, но глубоко. Слушает тишину. Минуту, две, три. Выпрямляется. Убирает руки. Смотрит на меня прямым, очень глубоким, выжженным взглядом. Там серебрятся слезы.
- Покончить с собой?..
Я рассказываю ей. Про Фабиана и его признание. Про то, чем поделился со мной – в общих чертах – касательно той ночи. Про его трудные три дня и три ночи, когда мы так боялись, что потеряем его. Про мое решение привезти Сибель. Про ее помощь. Про его вернувшийся смысл бороться. Про его стремление жить, пережить это. Справиться. И кратко – про мой последний разговор с Кэтт.
Террен слушает внимательно, не перебивая. Внимает каждому слову. Плачет, но беззвучно. Смазывается ее косметика. Спадают заколки-невидимки с волос. Террен дрожит, но ей не холодно. Ладони у нее пылают.
- Я сама ее убью. Как только увижу.
- Я думаю, она затаится. Но мы найдем ее.
- Господи, Эдвард, - Террен вдруг смотрит на меня с таким отчаяньем, что не сразу и понимаю, в чем дело. – Это ведь я... я ее с ним оставила. Я ее пустила.
- Ты ей верила. Я тоже когда-то... верил.
- Что же я наделала?..
Это осознание. Я прошел этот этап. Я все равно виноват куда больше Террен, ее вина косвенна. Она хотела дать сыну повеселиться. Она выбрала человека, которого знает много лет. Жаль, что это оказалась Кэтрин. Как же жаль.
- Ту ночь мы с тобой не исправим. Важно, чтобы он перестал ее вспоминать.
Я предлагаю Террен свои объятья. Я знаю, что ей это нужно. Я чувствую.
Террен, впервые за весь вечер отбросив свою надменность и маску снисхождения, приникает ко мне как девочка. Как давным-давно, я уже и не помню, когда. Утыкается лицом в мое плечо. Всхлипывает раз или два. Сжимает руки в кулаки.
- Теперь я понимаю, почему ты хочешь его забрать.
- Я позволил этому случиться, Терр. Я не был с ним. Он мне сказал и был прав, тысячу раз прав: меня не было. Теперь всегда буду с ним рядом.
- Подальше от меня? Ты считаешь, его это защитит? Быть дальше от меня?
- Я никогда не ограничу тебя ни в одном праве, Терри. И совместная опека, и совместное принятие решений, и приезды, и праздники – все будет честно. Как и ты всегда поступала со мной.
Глажу ее черные волосы. Они жесткие, слишком темные. Я никогда не слышал запаха этого шампуня. Я помню Террен, я знаю ее. Но я забываю. С появлением Беллы я многое из своего прошлого стал забывать – каким бы значимым оно сперва не казалось.
- Думаешь, справишься лучше? Если бы это был ты, такого бы не случилось?
- Это и случилось, потому что так вел себя я.
- Не строй из себя мученика, Эдвард... ох боже, Тревор... боже!
Она снова плачет. Сдержанно и жестко, в стиле Террен. Мы прошли вместе многое и она позволяет, редко, но позволяет себе быть слабой рядом со мной. Я ценю это доверие.
И все же, боль за Тревора еще долго будет с нами. Со всеми нами. Но теперь и Терр знает. Она должна знать, имеет право. И уже никто и никогда не помилует Кэтрин.
- Я хочу его увидеть, - тихонько шепчет мне через пару минут. Вытирает слезы, но пока не отстраняется. Держится, как за последнюю опору, за лацкан моего пиджака. – Моего Тревви. И Гийома. Как же давно я их не видела, Эдвард...
- Заберешь их завтра из школы? Но я бы хотел, чтобы они ночевали у меня.
- Еще бы. Ты ведь хочешь забрать их на другой конец света.
- До Берлина девять часов лету, Террен. Пять рейсов в неделю.
- Не преуменьшай расстояние. Это Европа. Ты знаешь, это Европа. Это чудовищно далеко.
- Я вернусь в Мэн сразу, как смогу. Я знаю, что их жизнь в Штатах. Я не заберу у них эту жизнь.
- Все красиво на словах. Как мне без них быть, Эддер? Я в жизни без них... не была. Десять дней максимум.
Она говорит честно. Я слышу ее откровенность в каждом слове – и это не вино, не излишняя доверительность темного салона авто и объединившая нас история. Террен и правда честна со мной. И я знаю, я чувствую, насколько ей больно. Но детям надо сменить обстановку. Быть может, я ошибаюсь, быть может, я переигрываю... но я не знаю, правда не знаю, что еще мы можем сделать. Я не могу оставить Тревора без контроля сейчас. И я не знаю, что происходит с Паркером. Надо хоть что-то сделать. Хоть что-то.
- Давай я приеду завтра и мы поговорим еще раз, более конструктивно. Я спрошу мнение мальчиков сегодня. Не думаю, что они так легко согласятся.
- Ты умеешь убеждать.
- Я очень хочу им помочь, Терр. Им обоим.
- А себе как же? – говорит в мою рубашку, ненадолго зажмурившись. – Ты готов к роли отца 24 на 7, Эдвард? Это не так-то просто. Ты уже отвык.
- Я буду стараться для них каждый день, Террен. Я тебе обещаю.
Она все-таки отстраняется. Возвращается на свое кресло. Смотрит на приборную панель перед нами. На снег. На неяркие окна ресторана впереди.
- Спасибо, что ты сказал мне.
- Ты их мама. Это твое право.
- Как много у меня прав, - хмыкает, сжав ладони в замок. – Глупость какая.
Снег, что идет за окном, уже и не снег вовсе – почти дождь. Будет наледь с утра. На часах половина девятого.
- Эдвард.
Она зовет меня робко, совсем не похоже на Террен. Глаза мокрые, все исколотые. Это взгляд Фабиана. Я его уже видел.
- Прости меня, - тихо просит Террен. Едва слышно. И добавляет, - если сможешь.
- Прости меня, Терри, - сдавленно отвечаю, погладив ее плечо. Террен жмурится. – Но этого не повторится. Мы все сделаем, чтобы не повторилось.
Она пристегивает свой ремень безопасности, подавив всхлип. Отрывисто мне кивает.
- Ради Фаби. Ты прав, мы поговорим завтра – еще раз. А сейчас отвези меня домой.
Команда в стиле прежней Террен. Это хорошо. Ей легче.
- Конечно.
«Порше» оживает огнями фар. Отзеркаливает мокрый снег и зеркальную стену ресторана. Террен вжимается в свое кресло. Больше на меня не смотрит – только в окно.
И лишь у самого дома, когда Хорасс открывает дверь, прищурившись свету фар, все-таки оборачивается. Пожимает мою руку. Крепко, слишком крепко для прежней Террен.
- Ему повезло, что ты его отец, Эдвард. Всем нашим детям повезло.
Я мягко отвечаю на ее рукопожатие, придержав за запястье.
- Мы хорошо постарались, Терр. Мы оба.
Сдавленно, стерто улыбается, смахнув остатки слез. Выдыхает. Отпускает мою ладонь.
- Жду тебя завтра вечером.
Она выходит под дождь, захлопнув за собой дверь. На тихой улице это звучит слишком громко. Хорасс вздрагивает.

Спасибо за ожидание и прочтение!