Глава 7. Ноцебо
(от лат. nocebo — «я поврежу»)



***

Расстегнув все крючки на камзоле Робера, Француаза попыталась снять его с широких плеч мужчины, но получилось только приспустить. Чтобы снять полностью, требовалось приподнять пациента. Француаза попыталась, однако не прижаться при этом к больному самой не получалось. Она попробовала снова – изо всех сил потянув его на себя, придерживая одной рукой, ей удалось спустить тяжёлую ткань до середины спины. Робер чуть слышно простонал, она не разобрала слов. Освободив его руки, она, наконец, освободила графа от камзола. Настала очередь нательной рубашки; чтобы вытащить её из брюк, девушке пришлось расстегнуть пояс. Освободив верхнюю пуговицу из петли, Француаза замешкалась – войди сейчас кто-нибудь из слуг, её действия были бы расценены весьма двусмысленно. Тогда она встала с кровати, подошла к двери и заперла её на замок. Стало чуть спокойнее. Да в сущности чего такого запретного она совершает?! Только лишь помогает Его Светлости раздеться, только лишь… раздевает Робера!

В этот момент граф пошевелился и, вновь пробормотав что-то нечленораздельное, попытался повернуться на бок. Француаза вновь присела на кровать и, прикоснувшись к бедру графа, развернула его снова на спину.

Лямка, на которую была завязана на груди горловина рубашки, быстро поддалась и развязалась. Француаза и не заметила, как её дыхание участилось, она смотрела на прикрытые веки Робера, которые были слегка голубоватыми от маленьких венок, смотрела на его спутавшиеся и разметавшиеся по подушке волосы, смотрела, как в ярёмной впадине бьётся жилка, как темнеют волосы на груди. Ей стало жарко, и она расстегнула верхнюю пуговицу на высоком вороте своего платья. Надо скорее переодеть месье! И, решительно приподняв и притянув графа к себе, она ухватила ткань его рубашки со спины и потянула её вверх.

Вдруг она почувствовала, что тело графа перестало быть безвольным:
- Вы… - Он уткнулся носом ей в шею, и её кожу опалило его горячее дыхание. Она замерла. А он продолжал тяжело дышать, его руки приобнимали её за плечи, они лишь слегка касались рукавов её платья – стоило ей отстраниться… Но она не отстранилась, она не хотела отстраняться! Девушка вся словно обратилась в осязание, её кожа впитывала его дыхание, по позвоночнику прокатилась горячая волна. Граф чуть отклонился и приоткрыл глаза, его затуманенный лихорадкой взгляд встретился с глазами девушки.

- Пить…

***

- Ты? – сказать, что Эдвард был удивлён – ничего не сказать.

- Я, - Тони откинула прядь волос со лба. – Мне пришлось поймать чёрта за хвост и заставить шутить, но я не думала, что шутка удастся.

Эдвард засмеялся, закинув голову и обнажая ровные белые зубы. Тони не смеялась. Она почему-то испугалась. Что же это? И вроде приятно, что свиделись, и отчего-то тревожно, будто они делали что-то запретное, словно воровали.

- А ты тут каким ветром? – спросила Тони.
- Абсолютно странным – ехал к приятелю, но заехал в эту дыру. Ты, видимо, слишком сильно перепугала рогатого, и он закинул меня сюда. Признайся – ты с ним заодно?

- О, нет. – Тони наконец-то улыбнулась. – Я тут, как тебе объяснить… я тут мечтаю иногда.
- Есть особое священное место? – Эти полушутки-полушалости скользили по проторенной дорожке, они, как бы невзначай, обнажали скрытые тайны.

- Есть. Хочешь посмотреть? – И кто только тянет её за язык!
- А пустишь?
- Ну, если ты купишь нам пару бургеров и пиво, то получишь пропуск. - Ей было интересно, как далеко может их завести незатейливая на первый взгляд словесная игра.

- Легко, - и Эдвард направился к круглосуточно работающей закусочной. Спустя минут пять он вышел из дверей с пакетом и пивом.

- Пошли, - и Тони зашагала в темноту ночи так быстро, что длинные ноги Эда едва поспевали за ней.
- И зачем стоило сюда лезть? – поинтересовался Эд, пролезая через низкую железную балку на крыше.
- Хватит ворчать, ты купил билет в первый ряд, так что лезь, - сказала Тони.

Они были на крыше совершенно неизвестного дома. Эта странная девушка завела его в какие-то дебри, провела по узким коридорам, заставила карабкаться по лестнице – учитывая, что в руках у него был пакет с едой, а в карманах по бутылке пива, это было не так-то легко. Но любопытство, которое не отпускало сознание, вело его за этой пигалицей.

- Да лезу я, лезу. А, чёрт!
- Что, он уцепился за штанину?
- Почти. Здесь скользко.
- Иди сюда. - И Эд, выпрямившись, увидел, что Тони сидит почти на краю крыши.
- Идти туда?
Он подумал, что перспектива свалиться с довольно приличной высоты не особо заманчива.
- Сдрейфил? – И Эдвард даже в полумраке видел, как она лукаво сощурилась. – Не бойся, твоей звёздной жизни ничего не угрожает.
Он ухмыльнулся:
- Значит, гарантируешь сохранность моей звёздной задницы?
- А то!

Эдвард подошёл, присел на корточки. Вытащив из карманов бутылки со спиртным и положив пакет, он плюхнулся рядом с Тони.
- Так вот, значит, это место?
- Подожди немного, - и Тони, вытащив из пакета бутерброд, с аппетитом откусила огромный кусок и начала жевать. Эд же, откупорив бутылку пива, отхлебнул немного, достал свой бутерброд. Вдруг что-то оглушительно щёлкнуло почти над их головами – это включился огромный прожектор, а внизу погасла часть уличных огней.

- Что за… - Эдвард было поднялся, но тут же снова сел. Его взору предстало одно из самых странных, сюрреалистичных и невероятно красивых действ. Прямо напротив дома, на крыше которого они сидели, располагались уличные «полотна». Сразу всё разглядеть в мелочах было невозможно, но в целом это зрелище производило неизгладимое впечатление выплеска эмоций, начиная от радужного и лучезарного счастья и заканчивая чернотой боли. Это как салют прямо у тебя в мозгу, это как держать радугу за руку, это как видеть всё и не видеть ничего конкретно. Совершенно ошеломительно.

Девушка смотрела на парня и пыталась угадать, о чём он мог думать в этот момент.
- Что скажешь? – спросила Тони.

Эдвард молчал. У него не было слов. Он видел такое и так близко впервые. Ему словно приоткрыли занавес в иной мир.

Это её мир. Она чокнутая. Она видит изнанку души. Таких стоит бояться. В таких не стоит влю…

- Нет, ну не стой с таким лицом, иначе я подумаю, что ты рехнулся от увиденного.
- Я близок к этому. Так здесь ты мечтаешь?
- Ну… да…

В одно мгновенье пропали звуки, и эти двое словно оглохли, они смотрели друг другу прямо в глаза, когда отчётливо, нет, не услышали, они почувствовали снова тот самый шёпот:

«Теперь не разъять…»

***

Робер снова откинулся на подушки – сознание вернулось к нему лишь на секунды. А Француазе эти секунды показались вечностью, она залилась краской, казалось, до самых пят, её трясло, словно лихорадка началась и у неё.

Надо успокоиться и помочь Его Свет…Роберу!

Она глубоко вздохнула, и, потянув рубаху вверх, попыталась снять её через голову герцога – ничего не получилось. Тогда девушка решила попросту разорвать ткань, и через мгновенье её взору предстала обнажённая грудь Робера. Девушка снова глубоко вздохнула, но взгляда не отвела, наивно полагая, что герцог без сознания. Она смочила приготовленную губку в плошке с уксусным раствором и начала протирать Робера, избавляя его от жара. Сама того не замечая, она делала это медленнее, чем было можно – дрожь в руках и бешеный стук сердца унять она была не в состоянии. Наконец, закончив процедуру и надев на герцога рубашку, она положила ему на лоб холодный компресс. Француаза укутала Робера одеялом, откинула с его лба прядь волос и, осмелев, прикоснулась губами к его лбу. Затем она придвинула к кровати большое кресло, села напротив больного, намереваясь дежурить у кровати всю ночь.

Рассвет только лишь брезжил, и сонные кусты роз в саду Ла Марков ещё даже не покрылись утренней росой, а на ветке дерева, что росло возле самого дома, уже разлила свои трели мелкая пичужка. Она и пробудила Робера. Он проснулся, но не смел пошевелиться, потому что его левая ладонь была в руке Француазы. Девушка мирно спала в кресле, однако руки герцога не отпускала, напротив, она крепко держала её. Он всматривался в любимые черты, сознавая, что, возможно, вот так близко, видит её в последний раз.

Волосы её немного растрепались, и несколько прядей опустились на шею и плечи, длинные ресницы отбрасывали тени на щёки, губы были расслаблены и слегка приоткрыты, ворот платья расстёгнут, и в нём виднелась белизна шеи. Он прикрыл глаза и перевёл дыхание – что ж за мука такая…

В то самое время первый луч солнца, проникнув в окно, скользнул по портьерам, коснулся одеяла и, мягко взбираясь по креслу, скользнул прямо к лицу девушки. Она встрепенулась, открыла глаза и встретила пристальный взгляд серых глаз, которые смотрели, казалось, в самое сердце.

***

- Пошли, - сказала Тони, словно и не слышала этого шёпота. – Нам пора.
Он лишь кивнул в ответ, подчиняясь без вопросов. Они уже было спустились по лестнице, как свет в округе снова погас.

- Вот паршивцы! – крикнула с темноту Тони.
- Кто? – изумился Эд.
- Гай со своими дружками! Они спецом здесь делали освещение, только что-то постоянно перемыкает, и начисто вырубает уличный свет.
- Гай?
- Это наш гений освещения и мастер паркура.
- «Наш»? – в голосе парня ей послышались недовольные нотки.
- Потом расскажу. Спускайся, давай, не видно же ни чер…
- Не поминай к ночи-то.
- Ой, да ладно.
Эдвард спускался первым. На этих словах нога Тони соскользнула с железных перекладин лестницы – а спускались они спиной – и наступила на руку парня.
- Ауч! Полегче!
- Двигайся, говорю же! Я не вижу, куда ноги ставить!
Эдвард тем временем добрался до земли. Он взял Тони за лодыжку, пытаясь поставить её ногу на перекладину.
- Не трогай меня!
- Я хочу помочь, не дёргайся!
- Не надо мне помогать! Я сама справлюсь! – Тони выдернула ногу, при этом она снова промахнулась мимо перекладины, и повисла на перилах лестницы, держась только руками. Эдвард, недолго думая, обхватил девушку за талию, игнорируя её недовольства.
- Отпускай руки!
- Ни фига! Мы вместе упадём.
- Мы выживем. Говорю – отпускай руки!
- На кой я тебя сюда притащила! Ты - сама неуклюжесть, сейчас свалимся, и я буду виновата, что звезда кинематографа в гипсе!
- Хочешь висеть – виси! – И он убрал руки.

Тони, как ни пыталась, не могла нащупать ногой перекладину, а руки уже затекали.
- Где ты? – Он молчал. - Я… больше не могу… руки…
Он снова обхватил её:
- Трудно доверять? – поинтересовался Эд.
- Безумно!
- А ты попробуй.

И она отпустила руки. Оказалось – он стоял на земле, а Тони, очутившись в кольце его рук, вновь, как тогда в замке, ощутила надёжность и незримую защиту. Она смотрела на него сверху, а он, запрокинув голову, смотрел на неё снизу.
Из всех связей в жизни крепче всех та, что незримо связывает души, та, что тянется от взгляда к взгляду, та, которую не рушит ни время, ни расстояние, та, что, родившись однажды, не умирает никогда.
Он чуть ослабил объятия, и девушка, скользнув по нему, оказалась на земле.
- Спасиб… - но договорить Тони не смогла, потому что её губы накрыли мужские – горячие, твёрдые и требовательные.

***

Медичи стояла у кровати Гериха.

Он отходил в мир иной.

В течение десяти дней лучшие лекари пытались снять воспаление, которое началось через день после ранения. Но все попытки были тщетны. Король, ещё час назад метавшийся в агонии, сейчас затих. Из его груди пока ещё вырывались короткие выдохи.
Он не пожелал никого наказать из-за случившегося, он не пожелал ничего менять в завещании. Он все дни, находясь в забытьи, звал Диану, когда же он приходил в себя – постоянно спрашивал только о ней.

В первые два дня он даже пытался работать – подписал несколько документов и продиктовал письмо послу Испании. Но потом дела пошли хуже, он слабел с каждым часом.
И вот пришёл последний час. Екатерина смотрела на него остекленевшими от слёз глазами и, казалось, не верила происходящему. Она до последнего надеялась на то, что снизойдёт Божья благодать, и её Генрих поправится. Она отчаянно молилась ночами, дни же она проводила у его кровати, подавая лекарства, меняя повязки, читая вслух молитвы, она ждала, ждала и надеялась, что муж назовёт её хотя бы по имени. Но чуда не случилось.

Вдруг она увидела, что его губы пытаются что-то произнести, она склонилась, чтобы расслышать:
-Ди… ану… не.. трожь…

И преставился. Его глаза смотрели сквозь пространство. Она коснулась его век, чтобы прикрыть… И вдруг прижалась к его губам в каком-то отчаянном порыве разорвать узы со смертью.

В комнате замка Шенонсо, на полу у кровати скончавшегося супруга, раскрыв широко рот, беззвучно кричала Екатерина Медичи.

Было раннее утро июля десятого дня одна тысяча пятьсот пятьдесят девятого года от Рождества Христова