Глава 43. Роуз. Некоторые уроки лучше не учить

Скорпиус расстроен.
Он расстроен уже несколько дней, и каждый раз, когда я пытаюсь поднять ему настроение, он резко мне отвечает и тут же извиняется двадцать секунд спустя. Всегда. Я не знаю, почему он постоянно извиняется, может, мне стоит спросить своего терапевта, вдруг она обнаружит тут какие-нибудь глубоко захороненные детские психологические комплексы. Я начинаю понимать, что у Скорпиуса таких полно.
Причина его расстройства в том, что его дед написал ему письмо, где практически отрекался от него и говорил, какое он ужасное разочарование. Его дед сказал, что он даже «грязнее» меня, потому что у меня, по крайней мере, есть оправдание, учитывая, что я «родилась в мерзости». Но Скорпиус… Ну, Скорпиус добровольно соглашается на эту мерзость. Не думаю, что это было мое дело, но, когда Скорпиус прочитал письмо за завтраком, он выглядел просто раздавленным, и я выхватила его из его рук и прочитала, прежде чем он успел меня остановить. Оно было нескольно богато на прилагательные, многие из которых относились ко мне. Даже трудно разобрать, какой из моих грехов наихудший: то, что моя мать маглорожденная, или, что я Уизли. И то, и другое кажется преступлением, заслуживающим смерти в его кодексе. Я была шокирована, если говорить мягко, во многом больше потому, что я представить себе не могу, чтобы мои бабушка с дедушкой были ко мне так жестоки, как он к Скорпиусу. И я не могу представить, чтобы они хоть о ком-нибудь так говорили, как он говорил обо мне, даже о своем худшем враге, не то, что о незнакомом подростке.
Когда я закончила, то просто сидела и пыталась все осознать. Когда я не ответила сразу, Скорпиус тут же начал долго извиняться. Ну конечно.
– Тебе-то за что извиняться? – выплюнула я, и мой голос был жестче, чем мне хотелось. – Не ты его написал.
Когда я увидела его лицо, то почувствовала вину и заткнулась. Я не знала, что еще сказать, так что мы просто неловко сидели некоторое время, а потом разошлись в разные стороны на уроки. И я больше об этом не упоминала. Во всяком случае, не ему. Я не могла выбросить это из головы, и даже хоть и пыталась, не могла об этом не думать, я была на этом зациклена. И пару дней между нами со Скорпиусом все было как-то странно. Мы пытались притворяться, что письма не было, но, конечно, мы оба знали, что оно было. Так что я сделала то, что мне и присниться за миллион лет не могло.
Я написала маме, чтобы получить совет о мальчике.
Я решила, что это не навредит, учитывая, что она единственная в нашей семье, кто не совсем против меня и Скорпиуса. Не то чтобы она обожала эту идею или типа того, но она, во всяком случае, не собирается меня за это убивать. Она более спокойная, чем другие, которые родились с уизлевским буйным темпераментом. Она более логична и яснее смотрит на некоторые вещи, чем, ну например, папа. Так что, хотя она на сто процентов смехотворна и раздражает большую часть времени, в ней есть некоторые хорошие черты.
Так что я написала ей, и детально все расписала: от того, что Люциус Малфой сказал обо мне, до того, что он сказал о ней и об остальной семье. Я так же в деталях описала, как он говорил со Скорпиусом, и как зло и жестоко это было. Я сказала ей, как странно мы себя теперь ощущаем, и спросила, что мне теперь делать. Не говоря уже о том, что она уже предупреждала меня, каков Люциус Малфой и насколько он ужасен. Я не ожидала немедленного ответа, учитывая, что выборы уже через три недели и вдобавок Джеймс все еще в больнице, что отнимает у нее огромную кучу времени. Но я получила ответ следующим же утром.
Сказать, что я была удивлена, было бы большим преуменьшением.


Роуз,
Прежде всего, я хочу сказать, как я рада, что ты решила поделиться этим со мной. Я знаю, что это, наверное, что-то, что ты препочла бы решить самостоятельно, и это, естественно, понятно. Но, тем не менее, я хочу, чтобы ты чувствовала себя спокойно, сознавая, что ты всегда можешь обратиться ко мне, если тебе будет нужна помощь. Я обещаю, что не буду испытывать твою самостоятельность и никогда не буду осуждать тебя или говорить, как ты должна жить. Поверь мне, как бы мне не хотелось сказать тебе, что делать и когда именно это следует сделать, я предпочту, чтобы ты сама принимала решения и делала выбор.
Я могу быть только благодарна за то, что ты живешь в мире, где хотя бы имеешь шанс познакомиться со Скорпиусом Малфоем. Если бы все пошло не так, это не было бы возможным. Я знаю, что мы с твоим отцом не слишком много говорили о нашем детстве, но мы много лет назад решили попытаться защитить вас от всего плохого, как только возможно. Но теперь я начинаю понимать, что, скрывая от вас все это, мы неожиданно для себя заставили вас поверить, что все это неправда. Теперь ты старше и мудрее, и я уверена, что ты справишься, когда узнаешь правду.
В то время, когда мне было восемнадцать, я даже не была допущена к школе. Я не планировала этого в любом случае, потому что нас ждали более важные дела. Гарри собирался уйти, и мы с твоим отцом последовали за ним. Но даже если бы я захотела вернуться в школу на свой седьмой курс, я не смогла бы. Был издан закон, который запрещал маглорожденным посещать Хогвартс и требовал, чтобы все маглорожденные зарегистрироваись в министерстве магии. Если они не могли представить ни одного близкого родственника-волшебника, их признавали виновными в «краже сил» и сажали в Азкабан. Конечно, мы обе с тобой понимаем, что идея о «краже сил» просто глупа, но министерство в то время было более чем несколько коррумпировано. В том возрасте я не могла и представить более ужасного будущего, чем работа в министерстве, а потом министра убили, и все стало еще хуже. Я не зарегистрировалась, поэтому, сбежав с Гарри и твоим папой, я нарушила закон. Некоторые недавние статьи упоминали об этом, но, конечно же, не рассказывали полной истории.
Одним вечером нас заметила группа Егерей, они были наняты министерством для поимки беглых маглорожденных и «предателей крови». Я смогла несколько замаскировать Гарри, но они узнали меня, и нас всех троих отправили к Малфоям. Люциус и его жена были там, ее сестра была там, и Драко был там. Теперь, я думаю, очень важно разъяснить тебе, какого рода отношения связывали нас троих с отцом Скорпиуса. Это было больше, чем просто школьная перебранка, у нас намного больше оснований для взаимной неприязни. Драко Малфой был самым отвратительным ребенком, которого я когда-либо встречала за всю свою жизнь, о чем я говорю со стопроцентной честностью. Он был высокомерным, злобным и горделивым до бесконечности. Конечно, его растили в уверенности, что он имеет право таким быть, потому что он лучше всех остальных. Не только потому, что у него чистейшая кровь, но и потому, что он был членом одной из самых влиятельных семьи магического мира того времени. Он ненавидел нас по, как он думал, веским причинам. Трудно сказать, кого из нас он ненавидел больше, потому что я честно не знаю. Он ненавидел Гарри, конечно, по очевидным причинам, и он ненавидел меня, потому что мои родители были маглами. Он ненавидел твоего отца, потому что Уизли и Малфои имели разное представление о поведении чистокровных волшебников, и все их дети выросли, впитывая различные убеждения. Я бы желала сказать, что ненависть его была односторонней, и что мы были выше этого и игнорировали его, но это будет ложь, к несчастью, потому что и нас есть в чем винить. Я не могу даже назвать количество ссор, обзывательств, проклятий и драк, которые были между нами, пока мы учились в Хогвартсе, и хоть я и не горда этим, я сама однажды ударила Драко Малфоя по лицу, когда была на третьем курсе, кажется. Так что нет. Мы не игнорировали его; мы и сами делали все, что могли, и я этим не горжусь.
В тот день, когда нас доставили в его дом, думаю, я впервые увидела проблеск человечности в Драко. Годом раньше его отца посадили в тюрьму за то, что он был Пожирателем Смерти, и Волдеморт лично приказал Драко убить профессора Дамблдора для какого-то рода «защиты чести», хотя, разумеется, что к приказу прилагалось изрядное количество угроз. Думаю, именно тот момент оказался поворотной точкой в его жизни, потому что он, наконец, понял, что это не игра. Люди умирали, и некоторые из этих людей были на «его» стороне. Он не убил Дамблдора, и я не думаю, что он мог, но думаю, этого было достаточно, чтобы он с ужасом осознал реальность. Когда нас доставили в Малфой-Мэнор, его мать попросила его нас опознать, и хотя он не сдал нас сразу, он и не дал прямого ответа. Годом раньше он бы с радостью раскрыл наши имена, но что-то изменилось, и это было видно. Я не буду вдаваться в детали того, что было дальше в тот день, потому что это не то, что я люблю вспоминать. На самом деле, если бы мне можно было выбрать день, который я хотела бы забыть, это был бы этот день. Меня пытали так сильно, что я не могла дышать, и мы потеряли своего хорошего друга в тот день, домового эльфа по имени Добби, одного из самых величайших героев, что я знала. То, что произошло в тот день неизвестно никому, кроме нескольких человек, и мне важно, чтобы все так и оставалось. Хоть это были физически и эмоционально самые болезненные минуты моей жизни, я, по крайней мере, увидела другую сторону своего старого врага, и я не забыла этого до сих пор.
Люциус Малфой – тот, кто ответственен за то, каким Драко был ребенком. Он воспитал и взрастил в нем эту предвзятость к крови. Для него кровь – самая важная черта любого человека. Чистая волшебная кровь придает значительнейший вес в его глазах, если, конечно, чистокровный - не «предатель крови». В этом случае, он столь же отвратителен и омерзителен, как магл или маглорожденный. Он, скорее всего, в ужасе, что его собственный внук пошел против всего, чему он учил столь дерзко и столь решительно. Для него Скорпиус – «предатель крови» просто потому, что он считает тебя равной ему. Люциус не может этого потерпеть, и он не потерпит. Если он уже не вычеркнул Скорпиуса из завещания, то это лишь вопрос времени. Я просто хочу, чтобы ты была готова к этому, потому что он не станет облегчать вам жизнь. Твой отец смирится и примет это, Драко смирится и примет это, но не Люциус.
Роуз, я не преувеличиваю, когда говорю, что он само зло. То, что он сделал, было ужасно и непростительно. Я провела свои юные годы, видя, как страдают и даже умирают люди, которых я любила. Это был ужасный мир, и во многом это было благодаря Люциусу Малфою и таким как он. Они взращивали ненависть и предубеждение, и они не видели ничего особенного в причинении боли невинным людям. Джинни чуть не умерла в одиннадцать лет, потому что Люциус Малфой дал ей дневник, одержимый Волдемортом. Она была маленькой девочкой, которая не сделала ничего, чтобы заслужить участь быть убитой. Для него она была лишь мерзкой дочерью самых отвратительных предателей крови в волшебном мире. Именно так он всегда будет видеть Уизли. Ты, боюсь, еще более отвратительна в его глазах, потому что ты моя дочь, а я воплощаю все то, что он ненавидит - маглороженных и так далее. Ты не сможешь изменить его мнение, и я даже не хочу, чтобы ты пыталась. Ты ничего не добьешься, кроме того, что пострадаешь. Ты просто должна стараться игнорировать его и надеяться, что у Скорпиуса хватит сил его игнорировать тоже.
Я люблю тебя больше всего на свете и сделала бы что угодно, чтобы защитить тебя от всего плохого в этом мире. И долгое время я пыталась. Я думала, что, не рассказывая о тех страшных вещах, через которые мы прошли подростками, защитит тебя от подобного же опыта. Я была неправа, потому что как бы я не пыталась, всегда будет существовать предвзятость, и тебе придется с этим столкнуться. Ты сильная и умная и то, что у тебя есть возможность постоять за себя делает все то, через что мы прошли, стоящим того. Это подтверждает, что наши семьи и друзья погибали не напрасно. По крайней мере, у тебя есть право делать выбор, вот, что для меня важно.
Мне надо идти, потому что письмо уже затянулось, и твой брат становится невыносим. Я думаю, что должна его накормить, пока он не замучал меня до смерти! Тем не менее, я здесь, на случай, если у тебя есть еще вопросы или что-то еще, что ты хочешь знать. Я надеюсь, что у нас с тобой честные отношения, и что ты доверяешь мне достаточно, чтобы снова прийти ко мне. Сосредоточься на том, что важно, а все остальное утрясется само.
Я люблю тебя,
Мама.
PS. Я знаю, что ты поделишься этим с Алом, но, пожалуйста, не говори Хьюго и Лили. Они слишком малы, и я не хочу, чтобы они в это вмешались. Ты понимаешь.

Каждый, кто считает мою маму чрезмерно щепетильной, не ошибается. Письмо, казалось, длилось вечность, но, чем больше я читала, тем больше я увлекалась. Было рассказано все то, из-за чего мы годы провели, жалуясь, что нам ничего не рассказывали. Мы всегда слышали отговорки, что они делают это, чтобы нас защитить и все такое, но это всегда звучало полной хренью. Теперь я лучше все понимаю и думаю, что одной из причин, почему они так настаивали на том, чтобы не говорить об этом, было то, что им слишком больно было это вспоминать, поэтому они отодвинули это от себя.
Но мамино письмо также и заставило меня понять, о чем она говорила, когда предупреждала, что дед Скорпиуса не допустит этого. Я поняла, что она не преувеличивала, когда говорила, что он зло. Я никогда и половины тех вещей, что она написала в письме, не знала. Я никогда не знала, что ее пытали в доме Малфоев, не знала, что тетя Джинни была одержима гребанным Волдемортом. Я не знала о том, что маглорожденных не пускали в Хогвартс, или, что их сажали в Азкабан только за то, что у них были волшебные способности. Я знала, что им следовало регистрироваться в министерстве одно время, но я понятия не имела, что все это заходило так далеко. Большинство всего того, что я знаю о войне пришло из книг по истории магии, где больше восхваляли Гарри Поттера, скрывая неприятные детали.

Но если все, что говорит мама, правда, то как вообще возможно, чтобы Скорпиус вырос в этой семье и не верил в те же вещи? Я уверена, его учили смотреть свысока на всех нечистокровных, таких как я, всю его жизнь, так как же возможно, что он во все это не верит? Мне от этого тошно. А я не хочу, чтобы мне было тошно хоть от чего-то, что касается Скорпиуса, потому что он мне слишком нравится, и, кроме Ала, он мой единственный настоящий друг теперь. Он больше чем друг, что делает все еще сложнее. У меня никогда раньше не было парня, который сделал бы для меня абсолютно все. У меня не было парня, которому бы я так верила, как верю Скорпиусу. На самом деле, я никому не верю так, как ему, кроме Ала, конечно, потому что он исключение из любого моего правила, потому что он самый близкий мне человек всю мою жизнь с самого дня моего рождения.
Я разрешила Алу прочитать письмо мамы, и он был так же удивлен, как и я. Его родители никогда не говорили ему больше, чем мои - мне. Он спросил, что я собираюсь делать, и я даже не стала переспрашивать, что он имеет в виду. Он говорил о Скорпиусе. Ему не нравится Скорпиус, и он не делает из этого секрета. Я действительно не понимаю, почему они не ладят, и я не скажу, что они ссорятся или грубы друг с другом. Они просто друг другу не нравятся, но оба стараются это как можно сильнее скрыть, ради меня, думаю (или надеюсь).
Я не знаю, что делать со Скорпиусом. Я не думаю, что вправе рассказывать ему о его семье, но мне интересно, как много он знает. Он сказал мне, что не знал, что его отец был Пожирателем Смерти, пока не пошел в Хогвартс, так знает ли он, что его дед пытался убить мою тетю, и что мою мать чуть не запытали до смерти в доме его деда? Конечно, он знает, что Люциус жесток и предвзят (по крайней мере, должен бы знать, судя по письму, что он получил), но знает ли он насколько? И что он сделает, когда узнает?
Мы не говорили об этом. Я не упоминала о письме моей мамы, и мы не говорили о письме его деда. Нам намного удобнее представлять, что этого не было. По крайней мере, пока мы в школе, мы далеко от наших семей (кроме моих кузенов, конечно), так что мы делаем вид, что наших фамилий и вражды наших семей не существует. Мы можем притворяться, что наши родители не сражались друг против друга на войне, или, что они вообще друг друга знали.

Но, конечно, я думаю, что лучше бы столкнулась с Люциусом Малфоем, чем с половиной всех этих людей, что теперь поливают меня дерьмом, прямо глядя мне в лицо.
Я не понимаю этого. Я не знаю, почему людям так нахер интересно, что я делаю. Мне нравится Скорпиус, и мне насрать, кто об этом знает (ну да, все знают, но все равно). Но мне не слишком радостно, когда люди мне говорят грубые вещи о нем и тем самым задевают меня. Я признаю, он не самый популярный в школе, но это просто потому, что он застенчивый и не хочет себя выставлять напоказ. Он тихий, из-за чего, думаю, многие считают, что он странный (ладно, признаю, я сама так считала), но он хороший, и действительно забавный, и совсем не странный, когда вы его получше узнаете. И к тому же он по-настоящему симпатичный, и это, кажется, единственная хорошая вещь, которую хоть кто-нибудь может о нем сказать.
И, конечно, мы в глубочайшем дерьме, потому что все на свете видели нас на первой странице газеты.
Хорошо, конечно, что нам больше не приходится волноваться о том, что люди узнают. Мы можем сидеть вместе на уроках и обеде, и это теперь совсем как настоящие отношения. Конечно, есть и кое-какие сложности. Потому что теперь я зову его своим парнем, и это его немного пугает. У него никогда не было девушки кроме меня, и я не думаю, что он знает, как с этим себя следует вести. Но, думаю, у нас все в порядке.
Когда я поймала его за обедом, он потный и очень грязный. Он выглядит так, будто ему как следует надрали задницу на квиддичном поле, и, судя по его плохому настроению, так и есть.
– Это отвратительно, ты знаешь? – спросила я, кивая на его запачканную одежду, когда он садится напротив меня.
– Я думаю, Эймерс пытается нас убить, – мрачно сказал он. – Я голоден.
Он начал наполнять тарелку едой, и я смотрю на него, думая о предстоящем матче и о том, как это должно быть важно.
– На твоем месте я бы побоялась сидеть здесь, – сказала я, гдядя на других гриффиндорцев. – Уверена, это какой-то грех для обеих сторон.
Скорпиус ничего не сказал. Он продолжал смотреть вниз и есть.
– Джеймс завтра вернется. Так что у него будет пара дней, чтобы попытаться убить гриффиндорскую команду.
На это Скорпиус отвечает. Он поднимает глаза и странно смотрит на меня:
– Он не будет играть.
– Что? – покачала я головой, совершенно растерянная. – Кто это сказал?
– Все говорят, – он тоже растерян. – Они уже нашли замену. Ты не знала?
– Нет! – я не верю своим ушам. – Джеймс не знает этого!
Скорпиус хмурится:
– Ну, это правда.
– Но его ноги и рука уже полностью залечены. Только его голова еще немного…
– Роуз, – он серьезно посмотрел на меня, – они не позволят ему играть. В Святом Мунго сказали, что он не сможет.
– Но никто не сказал об этом Джеймсу, – заспорила я, глядя на Ала, чтобы проверить, знает ли он об этом. Я не понимаю, как я могла это пропустить.
– Ну, его родители знают, – ответил Скорпиус, и у меня ощущение, что эту историю уже много раз перетерли в слизеринской раздевалке. – Это его отец сказал Лонгботтому искать замену.
Я в шоке, буквально в шоке. Я уверена, у меня челюсть отвисла.
– Джеймс просто умрет от бешенства.
И тогда Скорпиус будто пожал плечом.
– Нам же лучше.
Мой шок тут же превартился в гнев и раздражение.
– Ты спятил? – недоверчиво спросила я. – Это мой гребаный кузен, ты ведь это знаешь, так?
– Извини, – Скорпиус хмурится и обиженно смотрит на меня. – Я не знал, что вы с ним лучшие друзья.
– Не в этом дело, так? – выкрикиваю я. Несколько человек оборачиваются и смотрят на нас, так что я понижаю голос до шипения. – Дело в том, что это моя семья, а тебе явно на это насрать. Ты так зациклен на каком-то тупом квиддичном матче!
– Почему ты кричишь на меня? – обороняясь, спрашивает он.
– А что, похоже на то, что я кричу? – рявкаю я, мой голос напоминает злобное шипение.
С чего бы ему беспокоиться? Всего лишь одним Поттером меньше, чтобы беспокоить его семью. Я возненавидела себя в ту же секунду, как подумала об этом.
– Но я не имел в виду…
– Забудь, – выплевываю я, злобно скрестив руки на груди.
– Но…
– Я сказала, забудь! – не знаю, почему мое настроение так быстро меняется, потому что резкая смена настроения – это вроде как прерогатива Скорпиуса. И мне жаль, что я обвинила его, пусть даже и в мыслях, но я в то же время и зла, и это так трудно.
– Роуз, прости ме…
Хватит этих гребаных извинений.
– Мне надо учиться, – быстро говорю я, поднимаясь над своей полуполной тарелкой.
– Я думал, мы будем заниматься вместе?
Я качаю головой.
– Нет. Не сегодня. Мне нужно поучиться самой, – я хватаю сумку с пустого места рядом со мной. – Тебе лучше пересесть за слизеринский стол.
Скорпиус смотрит на меня так, будто я убила его щенка. Я почувствовала себя виноватой. Правда. Но я не хочу быть рядом с ним сейчас. Не знаю почему.
– Ну, – нервно сказала я, пытаясь сохранять свое лицо невозмутимым, - увидимся завтра.
Он просто смотрит на меня и ничего не говорит. Дальше за столом я вижу Элизабет и Меган, которые склонились друг к другу, разглядывая нас. Я могу только представить, что они говорят.
Я ухожу и иду прямо в Гриффиндор.
Я поверить не могу, что провела пятнадцать лет, умоляя рассказать мне о прошлом моих родителей, чтобы понять, что это не то, что я хочу знать.