Глава 36. Бледный

Они договаривались, что воскресным вечером он подбросит ее до общежития. Они заранее спланировали время. Он припаркуется в небольшом тупике за зданием факультета естественных наук, она незаметно добежит до своего общежития. Но потом он снова ее поцеловал. Она впилась пальцами в его бока, издавая тихие стоны, пока его губы нежно посасывали ее. И он пропал.

Вот почему Эдвард едет по кампусу как можно медленнее, в это утро понедельника. Он будто преследует солнце, поднимающееся в бледно-сером небе. Мертвенно бледной рукой он сжимает бедро Беллы, боясь, что она исчезнет, если он уберет ладонь.

Скверно. Все скверно. От первого поцелуя до последнего оргазма. От его желаний, шепотом произнесенных для нее, до не высказанных ими слов. От боли потерять то, чего он отчаянно хочет, саднит и мучает так, что у него перехватывает дыхание.

Подъехав к зданию, он едва заставляет себя взглянуть на нее. Но, чувствуя, как она испепеляет его взглядом, он переводит на нее взор, и теплые карие глаза встречаются с его темно-зелеными. Сокрушающее чувство в груди становится сильнее.

— Спасибо. За все. — Осиплое прощание. Он произносит его, несмотря на то, что увидится с ней через два часа. Потому что к тому моменту она снова станет для него только студенткой.

От этой мысли ему хочется кричать.

У нее дрожит нижняя губа. Трясущейся рукой она тянется к дверной ручке. Как же ему хочется обернуть пальцы вокруг ее тонкого запястья и утянуть назад. Но вместо того он смотрит, как она открывает дверь и выпрямляет свои длинные ноги. Вспоминает, каково было ощущать их на своих бедрах.

— У тебя же есть мой номер? Можешь звонить мне. В любое время. Если захочешь поговорить о своей маме или… — Он замолкает, зная, что этими словами возводит между ними стену. Из любовников превращает их в нечто иное. Возвращается неравенство: он — ее преподаватель, она — его студентка.

Долгие выходные становятся большим, чем простое воспоминание.

— Позвоню. Спасибо. Тебе трудно будет поверить, но этот День благодарения стал лучшим за всю мою жизнь.

Ее простое признание убивает его. Больше она ничего не говорит, только смотрит на него своими пронизывающими глазами, на ее губах вырисовывается самая крошечная улыбка. Нет, еще ничего не кончено. Не может того быть. Монстр не уничтожен, дева не была спасена. Как и поиски нельзя бросать на полпути, так и отношения их нельзя ограничивать единственными выходными, украденными у судьбы.

Их отношения гораздо серьезнее. Серьезнее их самих.

И они поглотят их без остатка.

Глава 37. Порыв

Именно отсюда все и начинается: ухаживание с другого конца лекционного зала — смущенные взгляды, полуулыбки, поглядывания с намеками на страстные ночи. Он вслух читает поэтический эпос, предназначенные только для нее легенды о храбрых мужах и красавицах. Заимствует слова Гомера, делает их своими собственными. Она внимает ему, запечатывая его слова в своем сердце.

Люди утверждают, что влюбиться очень легко. Но это кажется скорее борьбой, чем легким падением. Борьбой с густой чащобой, оставляющей царапины и порезы, наносящей ей травмы и кровоподтеки. Она отталкивает тьму — его и свою собственную, — но она придвигается обратно, обвивает ее, пытаясь поглотить.

Через час после окончания лекции ей приходит первое сообщение. Конечно, Эдвард не преминул процитировать «Илиаду».

«В нем и любовь и желания, шепот любви, изъясненья, льстивые речи, не раз уловлявшие ум и разумных».

Она лихорадочно гуглит в ответ цитату Гомера. Улыбается, найдя подходящую строчку из «Илиады».

«Прекраснее, чем ныне, не встречу я тебя».

Мгновение спустя ответ:
«Тогда приди ко мне. Сейчас».

Она практически бежит к зданию факультета. Щеки розовато-красные, дыхание быстрое и шумное. Он распахивает дверь в своем кабинете до того, как она успевает постучать. Затягивает ее в комнату, захлопывает дверь.

Опасность быть пойманными добавляет их поцелуям остроты, даже силы. Они обезумевшие, отчаянные. Губы прижимаются, языки сражаются. Его пальцы запутываются в ее волосах, обнимая ее голову, поворачивая к нему. Он возбуждается, вжимаясь в ее живот. Она извивается напротив него, дегустирует его стон, срывающийся с губ.

Оторвавшись друг от друга, с минуту они молчат. Белла пытается выровнять дыхание, ее грудь тяжело вздымается, пока девушка смотрит на него. Его глаза ярко горят, волосы спутаны. От его взгляда кожа ее накаляется.

Им удалось пробыть в разлуке два часа. Не целуясь — пять. Физическая потребность быть с ним отвергает все остальное: приличия, правила, учебную юрисдикцию.

— Ты сможешь остаться со мной сегодня вечером? — шепчет он в ее волосы. — Я заеду за тобой в шесть.

— Да. — Мгновенный ответ. С оптимизмом юной девушки она не задумывается о последствиях.

Любовь делает ее слепой ко всему, кроме него.

Глава 38. Машинально

Проходят недели, а время становится уступчивей. Увеличиваясь и уменьшаясь, растягиваясь и сокращаясь. Час, проведенный в разлуке, кажется вечностью. День вместе — полувздохом. Он лежит, смотря, как она спит, прижав коленки к груди, и понимая, что многого о ней еще не знает.

Многое ему необходимо о ней узнать.

И все же их обмен неравный. Он недавно понял, что может многое ей рассказать. Истории из его юности. Розыгрыши над его сестрой-близнецом. Незначительная месть Элис. Он рассказывает Белле истории, над которыми она смеется, и он видит, как морщится кожа вокруг ее губ. Каждых смех — победа. Каждый хохот — приз.

Но во сне она беспокойная. Это беспокоит и его. Он хочет стереть хмурость с ее лица, поглотить губами ее крики. Пробраться вслед за ней в сновидения и спасти ее.

На часах почти пять утра, когда она ворочается. Она пересекает порог между сном и бодрствованием как стыдливая невеста. Глаза медленно открываются, на губах появляется застенчивая улыбка, когда она замечает его.

Наблюдающий, всегда наблюдающий.

— Расскажи мне о своей матери.

Белла моргает, пытаясь пробудиться полностью, и наступает пауза. Ее лоб испещряют линии. Взгляд становится стеклянным, видя то, чего нет в комнате.

— Она была красивой… красивой. Ее красоту ты заметил бы сразу. Когда я была маленькой, и она играла со мной — в редких случаях, то всегда была принцессой.

— А кем была ты?

— Лягушкой, кошкой, принцем. Неважно, кем я была, история не об этом. — Белла криво усмехается. — Ни разу не случилось такого, что принцессой была я.

Он молчит, не говорит о том, какой красивой считает ее. Это ее история, он не собирается воровать у нее.

— Когда мне было шесть лет, она вышла замуж за парня, с которым познакомилась в баре, где работала. При первой же нашей встрече с ним она велела мне называть его папой. Он даже имени моего не знал.

Эдвард притягивает ее к своему боку, оборачивает вокруг нее руку. Неуверенный в том, кому из них утешение нужно сильнее. Его пальцы машинально вырисовывают узоры на ее коже.

— Он ударил ее в первый раз, когда я сидела с ними за столом. Он попросил у нее пива, она ответила ему: «Возьми сам». Она даже не заметила приближающийся кулак. В ту же ночь она вышвырнула его из дома и сказала, что между ними все кончено. Три дня льстивых слов — и он вернулся. К пятнице они обручились. А несколько недель спустя поженились.

Он ударил ее в первый раз. Эдвард пытается представить мир, в котором мужчина, ударивший женщину, считается адекватным.

— Они до сих пор вместе?

— Он умер от рака легких, когда мне было десять. Я была рада.

— Он… он когда-нибудь причинял тебе боль?

— Нет. — Резкий тон ее голоса говорит ему больше самого слова. Эдвард знает, что причиной боли может стать не только кулак у щеки. Самые болезненные ушибы — те, которых не видно.

Они оба ими покрыты.

Глава 39. Замусоренный

Спустя неделю они сидят у него в кабинете. Эдвард работает над лекцией: составляет слайды, снабжает комментариями свою речь. Краем глаза он замечает, как встает Белла из-за стола, за которым работала.

— Какие у тебя планы на Рождество? — Он смотрит, как она раскладывает свои книги в аккуратную стопочку, ранжированную по размеру. Он заметил, что она предпочитает хаосу порядок. Некогда замусоренный кабинет нынче оплот чистоты и опрятности. Она приходит каждый день после лекций, чтобы выполнить данное ей задание. Теперь он заранее убирает грязные от кофе чашки.

— Общежития закрываются. Наверное, домой поеду. — Ее голос монотонный, неуверенный, низкий. — Поговорю с мамой, узнаю, каковы ее планы. Уверена, она их уже составила — она всегда так поступает.

Сейчас он не представляет, как день проживет без нее, не говоря уже о нескольких неделях. При этой мысли ему становится горько.

— Ты можешь остаться со мной.

Молчаливая пауза. Он чувствует необходимость заполнить тишину.

— То есть, если не хочешь ехать домой.

Когда она встречается с ним взглядом, улыбка играет на ее устах. Они алые как декабрь, создавая резкий контраст с бледностью ее лица.

— Я хотела бы.

— Или я подыщу для тебя стоимость билетов на самолет, если хочешь погостить у мамы. — Даже теперь его одолевает необходимость предлагать ей уход от действительности. Больше он дать ей не в силах, очень боясь открывать правду. При каждом разговоре с ней его охватывает страх — это понимание, что их отношения шаткие. Одно неверное слово — и они оба падут.

Она не должна узнать о Мэгги. Это убьет ее. И его тоже.

— Я хотела бы остаться с тобой. Наши празднования Рождества никогда не были… традиционными. Я ничего не упущу.

— Что ты подразумеваешь под традициями? — Он пытается не вспоминать последнее Рождество. Тогда он практически не двигался. Не ел и не спал, только пил, чтобы хоть как-то выжить. От воспоминаний об этом у него внутри все переворачивается.

— Не знаю. Блины на завтрак, гирлянды, обмотанные вокруг украшенного дерева. — Она вздыхает, отводя глаза. — Гоголь-моголь, рождественский гимн, Чарли Браун.

У него колет сердце. Она рассказывает о детском Рождестве. Которого у нее никогда не случалось. Куда она никогда не вернется.

Его Рождество было совсем иным. Родители баловали их с Элис, брали на балет на льду, задаривали подарками. Хотел бы он разделить эти воспоминания с Беллой.

— Звучит приятно. — Он встает из-за стола, подходит к ней и наклоняется, чтобы поцеловать ее в податливые губы. На вкус она как ледяная зима. Пронизывающая и строгая.

Она быстро чмокает его в губы. И это не какое-то машинальное движение, скорее обещание чего-то большего.

— Мне нужно идти. Не хочу опаздывать на семинар. Позвонишь мне потом?

— Безусловно. — Он позвонит, будет кружить по месту их встречи, встретится с ней. Отвезет домой. Покажет, как сильно он хочет ее, как она ему дорога. — Освобожусь около семи.

Когда она уходит, он продолжает улыбаться, смотря на закрывшуюся за ней дверь и пытаясь придумать подарок на Рождество. Наверняка потому он и не слышит приближающиеся шаги. Только замечает, как медленно приоткрывается дверь. Только услышав, как ручка стукается о стену, он поднимает глаза.

На порог ступает его сестра, и он понимает, что опасность оказаться пойманными была как никогда близка.

Глава 40. Календарь

Элис врывается в кабинет в присущей ей манере, притащив за собой атмосферу надменности и власти. Она и в спальню к нему заходила так, словно собиралась застукать его на месте преступления. Визиты ее теперь будто бы предназначены для того, чтобы преследовать его, а не разоблачить. Она всегда упоминает о его мертвой жене. Получает удовольствие от его ответа.

— Кто это?

— Ты про кого? — Он отступает, прячась за столом.

— Та девушка, которая ушла минутой ранее? С красивыми волосами. Они напомнили мне…

— Никто. Студентка. — Он сразу же понимает, кого ей напоминают волосы Беллы. Он слишком хорошо осведомлен об этом. Вместо привычного гнева, который охватывает его при упоминании о Мэгги, его переполняет облегчение.

На волосок от гибели, слишком опасно. Но теперь все слишком опасно. В глубине души он понимает, что его судно плавает очень близко к ветру. Отношения между ними могут обернуться только крушением. Но вместо того, чтобы искать выход из положения, он не задумывается о будущем — застряв здесь и сейчас.

Элис начинает пролистывать календарь, прибитый к доске объявлений.

— Лекции у тебя до двадцатого?

— Да. — Он настороже. Всегда настороже с Элис.

— Хорошо. Возможно, состыкуемся. Когда собираешься навестить Мэгги? Я хочу пойти с тобой.

— Я не собираюсь ее навещать.

Вздох. Элис закрывает глаза, как будто даже смотреть на него не может.

— Да что ты за муж такой? Ты был на ее могиле всего единожды с тех пор… — Ее голос дрожит. — Поверить не могу, что ты можешь быть так жесток… даже в смерти.

Эдвард молчит. Только смотрит на стоящую напротив него женщину. Они делят гены, родителей, прошлое, даже матку. Но больше между ними нет ничего общего, ничто их не связывает. Они скорее напоминают соперников, а не родных брата и сестру — даже до смерти Мэгги Элис конкурировала с ним за внимание его жены.

Теперь они хуже незнакомцев.

— Я уже ей не муж.

— Ты все равно был негодяем. Она рассказывала, как ты относился к ней. Я видела синяки и слышала ее плач. Ты никогда ее не заслуживал. Ни на секунду. — Последние слова Элис произносит вперемешку со всхлипами. Когда Эдвард смотрит на сестру, то видит подлинное страдание. Не впервые он понимает, насколько привязана она была к Мэгги. Даже при первой их встрече она увязалась за его девушкой как фанатка, внимая каждому ее слову.

Будто бы Мэгги была для нее святыней.

Он трет лицо. Вздыхает. Он тоже видел синяки. Застарелые. Не черные, а охровые.

— Мне нужно работать. Тебе еще что-нибудь нужно?

На этот раз Элис смотрит на него с оттенком злобы. Уголки ее губ опущены вниз, словно она попробовала что-то горькое. Несмотря на разногласия между ними, их споры, вероисповедание Элис, он впервые понимает, что кое-что действительно погублено. Тонкие нити, которые некогда связывали их, истрепались и окончательно порвались.

Когда Элис открывает рот, он верит каждому ее слову.

— Мне ничего от тебя не нужно.

---