Глава 11. Обрывки

Он сходит с ума. Перед глазами раскрываются последние обрывки здравомыслия — темные как ее волосы, хрупкие как ее улыбка. Он пробуждается посреди ночи и чувствует в мрачной полутьме присутствие Мэгги. Ее обвинения все так же оскверняют вдыхаемый им воздух, отравляя его как химическое оружие. Он хочет, чтобы она испарилась, хочет, чтобы она осталась, хочет, хочет…

В воскресенье он приезжает к родителям. Он давно понял, что, избегая их, обрекает себя на неудобные последствия: слезливые телефонные звонки, досадные визиты, сочувствие в их глазах, которое ему хотелось выдавить оттуда. Поэтому он притворяется, рассказывает им целебные истории о своих визитах к психотерапевту, упоминает о друзьях, с которыми давно перестал общаться. Его ложь привносит в их жизнь покой, но под их испытующими взглядами ему становится не по себе. Он продолжает рыть себе могилу, из которой никогда уже не сможет выбраться.

— Мы хотим съездить в круиз на День благодарения, — говорит ему мать. Он быстро кивает, не зная в точности, рассматривать эту новость как приглашение или нет. — Всего на несколько дней. Я не вынесу очередного проведенного здесь праздника.

Конечно, она не вынесет — никто из них не сможет. Смерть Мэгги стала ракетой с заданной целью. Нацеленной на истребление всего живого вокруг. Она воплотила в жизнь самые безумные желания.

— Элис, ты тоже едешь?

Он смотрит в глаза сестры. Пронзительно голубые как небо в безоблачный день. Глаза эти подсказывают, что она знает, смотрит прямо ему в душу. В скрывающуюся там тьму.

— Да, верно.

— А ты Эдвард? Поедешь с нами? — почти нетерпеливо подается вперед его мать. Он думает о бушующих морях и судах, потерпевших крушение… и почти соглашается. Но при мысли о пяти днях с семьей вздрагивает.

— Я договорился провести праздники с коллегами. — Он редко разговаривает тут, от звука его голоса они все дерганые. Он старается не смотреть на Элис, выбирая объектом внимания свою мать, которую так легко одурачить. От этой сенсационной новости она расплывается в широкой улыбке.

— Как чудесно. — Словно он сообщил ей, что выиграл в лотерею. Она точно трепещет от радости. — Я с ними знакома?

Он качает головой и бормочет, глядя в тарелку.

— Ни с кем ты не знакома. — Ложь, и он это знает. Элис тоже знает — это понятно по ее вздоху. Он никогда не слыл хорошим лгуном — во всяком случае, не настолько хорошим.

Если бы был им, возможно, все было бы иначе.

Возможно, Мэгги не лежала бы в могиле.

Глава 12. Ягненок

Воскресное утро она любит больше всего. В кафе почти никого. Даже те, кто питается здесь постоянно, пропускают завтраки по выходным, предпочитая хлебу насущному сон. Но ровно в девять часов Белла встает в очередь, держа в руке поднос и направив взгляд на кофеварку. Она всегда была жаворонком.

Принеся полный поднос к свободному столику, она садится спиной к стене, сделав медленный и столь нужный ей глоток кофе. И в ту же минуту замечает его. Светлые волосы только что вымыты, а сам он одет в опрятную рубашку на пуговицах и летние брюки из хлопка. Он готов к воскресенью. Она задумывается, что можно сказать о нем по его одежде. Оглядев свой наряд, она чувствует себя одетой неподобающе. Однако машет Майку, когда он ее замечает; улыбается, когда он спрашивает, можно ли ему подсесть к ней за столик, и пытается не показывать, что чувствует себя не в своей тарелке. Ночью ранее, когда он провожал ее до общежития, они оба были навеселе и в ударе. Она старается не вспоминать их поцелуй.

— Ты собираешься в церковь? — спрашивает она. Он непонимающе хмурит брови. Она краснеет, понимая, как ошиблась. Майк не наряжался по какой-то особой причине. Это его повседневная одежда. Есть в нем какая-то нравственность, беззаботность. Влюбиться в него оказалось бы так легко. Он как ягненок перед забоем.

Некоторые девушки мечтают о рыцаре на белом коне, о счастливом будущем, о любви, побеждающей все и вся. И когда он улыбается ей так, что на щеках появляются ямочки, волосы блестят, она спрашивает себя, могла ли и она мечтать о том же.

— Я не очень-то набожный человек, — произносит он так, словно это дурной проступок. — А ты идешь? Хочешь, провожу тебя?

Он нетерпеливый, как ребенок, тяготеющий к ласке, и его хорошее настроение передается и ей.
— Похоже, что я одета для церкви?

Майк даже не задумывается над ответом:
— Ты прекрасно выглядишь.

Она кусает губу и старается не пялиться на него. Она уже представляет себе возможное будущее. Несколько милых свиданий, горячих поцелуев, потом пьяной возни на ее двуспальной кровати. Отношения без возможности принять сознательное решение. Так же, как поступала ее мама с Филом, с Гарреттом и бесчисленным множеством других мужчин, имена которых она узнавала за столом, за завтраком.

Второсортная, довольствующаяся этим. Мужчины удовлетворяли потребности ее матери так, как никогда не смогла бы Белла. Она всегда была третьим колесом, даже в детстве.

— Спасибо. — Что тут еще скажешь? Она откладывает съеденное наполовину печенье, аппетит резко пропадает.

— Тебе нравится колледж?

На миг она думает о профессоре Каллене. Она знать не знает, почему мысли о нем врываются в ее голову в столь неподходящее и странное время. Но теперь она не может избавиться от них или от тошноты, скручивающей в узел желудок. Ей нужно отвлечься. Забыть, как он смотрел на нее сощуренными и жестокими глазами, сжав губы в жесте, отчасти напоминающем ненависть.

Вынырнув из темноты к свету, она смотрит на Майка и силится улыбнуться:
— Думаю, да.

Глава 13. Пристальный взгляд

Когда они вместе заходят в лекционный зал, словно крепкий кулак бьет его прямо в живот. Эдвард хочет свернуться в клубок, простонать вслух, сплюнуть кровь, желчь — то, от чего ему так чертовски больно. Он ничего не понимает. Он привык к железным тискам страданий, изолирующих его от иных чувств.

Ублюдок держит ее за руку.

Он не может оторвать от них взгляда. Их пальцы переплетены — легко, непринужденно, словно никто из них не прогибается под другого. Если бы за руку ее держал Эдвард, он бы обхватил ее ладонью, оградил от остального мира. Защитил бы.

Какого. Хрена?

Однажды, вскоре после того как они с Мэгги начали встречаться, Эдвард увидел, как она флиртовала с сотрудником. Гнев, который он тогда испытал, ничто по сравнению с той жгучей яростью, что охватила его сейчас.

Аудитория заполняется студентами, и он включает проектор, кидает свои заметки на стол, громко прочищает горло. Но не в силах перестать испепелять их взглядом. Его передергивает, когда Майк с плеч Беллы перекидывает ее волосы за спину.

Ему кажется, что она тоже съеживается. А может, он просто принимает желаемое за действительное.

Эта девушка с лицом его жены вежливо улыбается, вращает между пальцами ручку, наклоняясь вперед, чтобы слушать речь этого придурка. Затем она смотрит прямо в пронизывающие глаза Эдварда. Ее улыбка тает, как лед в жаркий денек.

И все же она не отводит взгляд. Он смотрит, как приоткрываются ее губы, как вздымается и опускается грудь, когда ее дыхание учащается. Она высвобождает руку из хватки Майка.
Эдварду кажется, будто только что он выиграл крупную битву. Хотя и не понимает, что эта победа значит для всей войны.

Его ответ удивляет ее так же сильно, как и его. Эдварду хватает минуты, чтобы вспомнить, как в прошлый раз он пользовался теми же мышцами или задумывался о безумной блажи обратиться к ней.

Он просто улыбается.

Движения ее грудной клетки замирают, а потом она улыбается в ответ. Осторожно и застенчиво, и это практически уничтожает его. Как же ее улыбка отличается от улыбки Мэгги, которая улыбалась так, словно скрывала страшную тайну. Ее губы были вишнево-красными и чертовски заманчивыми. Нет, улыбка Беллы такая же, как она сама: честная и откровенная, лишенная притворства. Он даже не знает, откуда осведомлен об этом, просто эта мысль приходит вдруг ему в голову.

Проходят секунды, хотя кажется, что не один час, но студентам этого времени хватает, чтобы начать вертеться, чтобы вспыхнули разговоры, а проектор затух. Он задается вопросом, кто сдастся и отведет глаза первым.

Потому что сам не готов разрывать эту связь.

И сомневается, что вообще сможет.

Глава 14. Дура

— Чего это он так на тебя таращится? — шепчет ей на ухо Майк. Он ерзает на месте, закидывая руку на спинку сиденья, словно обозначая свою территорию.

Она отклоняется, не желая, чтобы он касался ее. Не желая, чтобы видел преподаватель. И все равно она смотрит на него. Как муха, угодившая в липкую сеть. Вот ведь дура.

— Как?

Она отводит взор от напряженного мужчины, облокотившегося о кафедру, и от того что-то в груди у нее с силой сжимается. Дыхание прерывается, сердце ускоряет ритм. Только от одной улыбки. Одной очень опасной, но красивой улыбки. Как снег в летний день или цветок, растущий в пустыне — так и эта улыбка неуместна и все же прекрасна.

Когда Белла поднимает взгляд, он начинает говорить, смотря в свои заметки. Она едва слышит произносимые им слова, не может сосредоточиться на слайдах, может только глядеть на чистые листы в блокноте. Мысли в голове извиваются как скользкие угри.

Она не знает, что в нем так притягивает ее, но ответ ее интуитивный, почти болезненный. Она снова хочет с ним поговорить, задержаться после занятий. Если бы только он попросил ее остаться или даже приказал.

«Хочешь, встретимся сегодня?» — Майк передает ей бумажку, она смотрит на нее и, читая, хмурится. Снова видит отрывки из будущего: нежные касания и крепкие поцелуи, встречи с родителями и поездки в какое-нибудь теплое местечко на весенние каникулы. Все это стандартно как модная реклама. Зубастые улыбки и американский загар.

Но она сгорает при первом же появлении на солнце.

«У меня дела», — яростно пишет она, а потом передает ему. Она не врет. У всех есть какие-нибудь дела.

Наверное, она сошла с ума, но, сидя здесь, в этом лекционном зале, она не может думать ни о чем, кроме мужчины, стоящем напротив. Как он говорит, как смотрит, как сжимает губы в затаенной улыбке, предназначенной исключительно для нее.

Хотя отчасти ей хочется сказку, рыцаря в сияющих доспехах, усаживающего ее на своего верного скакуна, темнота раздвигает свои костлявые пальцы и зовет к себе. Проникает под кожу, вьется вокруг сердца как дым от костра.

Когда он снова смотрит на нее, она не вздрагивает, не отворачивается. Ловит проблеск интереса в его глазах.

Блеск этот слишком восхитителен, чтобы не обратить на него внимания.

Глава 15. Бессменный страж

Где-то с другой стороны кампуса, спрятавшись посреди высоких дубов, угнездившись в зеленом лесу, находится библиотека Фостер. Белла поднимается по ступенькам, стиснув в руках книги, которые нужно вернуть; волосы ее волнами развевает ветер. Сзади она похожа на обычную студентку: темные волосы, джинсы, зеленая толстовка с капюшоном, а на плечо небрежно наброшен потрепанный рюкзак.

Но она не просто студентка.

Не для него.

Она для него — личная Шахерезада в его порочном сознании. Плетущая небылицы, которые сохраняют ей жизнь. И сохраняют ему. Дыхание уже не рутина, а результат ее существования.

Скрестив ноги, он сидит на скамейке и зажигает сигарету, смотря на здание. Ему хватает и того, что она где-то внутри. Ему необязательно заходить в библиотеку. Так себя ведут только назойливые преследователи.

Звонит телефон, и он переключает его на беззвучный режим, не замечая настойчивой вибрации, как и появившейся на экране фотографии сестры. Даже в статике она будто осуждает его. Глаза прищурены, губы поджаты.

А еще она неугомонная. Звонит три раза, и три раза он не берет трубку. Он понимает, что позже ему придется ответить за эту оплошность.

Но сейчас… в его мыслях только она. Они. Белла и Мэгги, Мэгги и Белла. Та, которая сломила его, и та, которую хочет сломить он. Та, к которой он хочет прикоснуться, заговорить, обладать. Та, что неотступно появляется в его мыслях. Если бы он спал, она бы и в сновидениях его преследовала.

Он так хочет видеть сны.

Он сидит так два часа, пока солнце не бросает якорь и не спускается по небу, оставляя за собой оранжево-розоватые полосы. Для тонкого пиджака воздух становится слишком прохладным, но он едва ли замечает холод. Его согревает пыл наваждения. Он сидит тут, пока не становится красным кругом, пылающим в ночи. Взгляд его в бессменной страже по-прежнему устремлен на дверь.

Когда она выходит из библиотеки, сердце у него в груди точно вспоминает, что должно биться, и наверстывает упущенное, ускоряя ритм. Позади нее разливается свет, ореолом очерчивая форму ее тела. Но потом она выскальзывает из света, спускаясь по лестнице и натягивая на себя толстовку. Дойдя до подножия, она поворачивает налево, направляясь к общежитию.

Эдвард тушит сигарету, встает и бредет за ней.

---