Глава 23. Часть 2
Единственное решение

Тишина. Абсолютная тишина «белого безмолвия». Почему белого? Сейчас в ночи нет и намека на белый цвет во всем этом мире. Чернота неба не меняется от яркости звезд, наоборот, чем гуще и ярче их скопления, тем глубже и бесконечнее чернота вокруг них; еще рыхлый снег, нанесенный недавней метелью, оседая серыми пятнами в сине-сизых углублениях старых ледяных расселин, отсвечивает лунному свету бледной желтизной на выступах валунов и торосов. После ночного мороза тонкая ледяная корочка легким блеском сгладит явную разноотенночность поверхностей, и сияние кожи вампира будет незаметно …кому? Никому.

Самый трудный разговор был с Карлайлом.

Возмущение и недовольство Розали из-за очередного начала «школьного цикла» на новом месте, достаточно убедительные доказательства Эммета о невероятности повторения и невозможности буквального воплощения снов девочки, уверенность Джаспера, что он сможет эмоционально подавить или перенаправить чувства Беллы, напряженное «молчание» Элис, не сводившей с меня полного упрека взгляда. В течение всего времени попытки семейного разговора, спора, ссоры…
Всё это не могло отменить переезд всей семьи и изменить моего решения.

Эсме… что ж, это будет ещё одним невыносимым отягощением к приговору, что я себе назначил.

Самый трудный разговор был с Карлайлом.

Я должен был уйти, не оставляя в нем чувство вины за принятое им восемьдесят лет назад решение, я хотел, чтобы он понял и принял всю мою благодарность за возможность «прожить» эти годы со всеми их сложностями, ограничениями, метаньями, проклятиями и счастьем. Да, счастьем, оттого, что эти годы – были, за воспитание и сохранение во мне человечности, за любовь семьи, за дружбу равных, за подаренный мне мир, который мог закончиться вместе с моими семнадцатью человеческими годами.

Я хотел, чтобы он понял моё решение как единственно возможное, вписываемое в каноны человечности, мне доступные.

Смысл моего существования… я никогда не мечтал о вечной жизни и вечной молодости. Но так случилось, и я есть… я могу быть как угодно долго, вечно, не меняясь или, нет, Карлайл утверждает, что вампиры меняются единожды в вечность, и если такое случилось со мной - что же дальше?

В чем смысл? В единственно бесконечный день вечности уже ничего не ждать?

Человек может искать, ошибаться, меняться сам, пытаться изменить кого-то под себя, надеяться и ждать до самой смерти, до конца.

А если тебе предназначена бесконечность, да и не человек ты вовсе…

Что ж, если я могу сдерживать в себе монстра, отказывающегося о человеческой крови, то жажда человеческих эмоций, как оказалось, также не безопасна.

Я подвел семью, им придется уехать.

Я хотел помочь юной девушке и внушить ей уверенность в ее необыкновенности, а в результате только растревожил её и подверг опасности её жизнь.

Я должен избавить мир от себя. И я избавлю.

Осталось только написать последнее письмо Белле.

Белла! Белла…

Милая моя девочка, я не могу написать «прости», - не смею, не имею права…

Но я должен попытаться объясниться.

Нет-нет, не оправдаться – все мои слова, сказанные и написанные, все истории, сочинённые или подслушанные, все мысли, чувства, всё моё отношение к тебе – правда.

Правда, которой оправданья нет…

Я был не искренен с тобой всего лишь раз, - вчера, когда выпрашивал первую главу «без искажения реальностью», но Белла, ты тоже ещё вчера поняла всё про Нэда, ты совсем не умеешь врать, эти твои заверения в благоразумии, согласие с моими доводами, благодарность за заботу и беспокойство, так неловко замаскированные «под всё то, что пришло тебе в голову»… Да, мы оба играли словами и знали это.

Но я должен, должен был знать твой первый день в школе максимально точно по минутам, по действиям, чтобы принять всевозможные меры безопасности, перестраховаться – да.
И мне жизненно (это мне-то – нежити! – жизненно!) важны были все твои мысли, чувства, всё твоё восприятие этого первого дня. Вернее, того – приснившегося.

Потому что я не хотел… исчезать, и был один единственный шанс мне остаться – остаться Нэдом.

Нэд!.. Безнадежная попытка изменить мне назначенное – не быть монстром! Как потешалась Судьба, наблюдая мои жалкие усилия, используя технические достижения человеческой цивилизации – этим человеком стать, хотя бы виртуально. И даже поощряла мои праведные начинания быть полезным: о да, я мог общаться на любом уровне с интересными мне людьми, не представляя угрозу для их жизни, я мог участвовать в научных спорах, искусствоведческих дискуссиях, психологических изысканиях. Я даже мог, забыв о затянувшемся семнадцатилетии, стать наставником, учительствовать почти напрямую – куратором различных семинаров, конкурсов, дистанционных школ…

Какой щедрый дар, почти награда - за добровольное смирение, за путь, предложенный Карлайлом, за вечную борьбу с жаждой вампира обманом «вегетарианства», за скуку бесконечного повторения принятых нами условностей ради сохранения тайны, за узкий, только семейный круг открытого свободного общения десятки лет!

Какой подарок – какая Игра для ограниченного в проявлениях в человеческом мире существа – никаких ограничений: играй в человека, будь человеком! Виртуально! Ха!

С маленькой оговоркой, про которую Судьба, конечно же, умолчала, предвкушая собственное удовольствие от кульминации Игры, - когда я почувствую себя не Игроком, а игрушкой:

«Информационного общения тебе показалось мало? Захотелось обратной эмоциональной связи, близости и взаимного участия, сплетения судеб? А не забылся ли ты, монстр, чудовище, нежить – ты человеческому миру не нужен! Ты посмел посчитать иначе и позволил себе попытку сыграть со мной на равных? Благородный, безопасный… вампир!

Это забавно…или ты действительно считаешь, что от тебя хоть что-то зависит, Эдвард Каллен? - «Нэд»…, - что ж, играем: твой выход, - мой ход!»

…Это был один из множества проектов Фонда - обычный литературный конкурс, обычные правила, обычные работы, обычные девочки с нормальным стремлением получить стипендию для учебы в престижном колледже. Куратор Нэд с привычным удовольствием окунулся в виртуальные разговоры с соискательницами, в разбирательство их ошибок, в ненавязчивое обучение умению доказывать правоту их авторского представления, внятному изложению задуманного, простоте и затейливости словосложения.

Только на этот раз в семинаре оказалась девочка, для которой стипендия вряд ли была основной причиной решения об участия в конкурсе. Девочка не без способностей, но какая-то распыленная, почти не существующая, так, обозначающая присутствие в этом мире бытовой ответственностью, инфантильностью мыслей и чувств, отсутствием сознательного движения… И была в ней при этом дремлющая индивидуальность чистоты помыслов, не выявленная готовность озадачиться решительными поисками смысла и предназначения, стать личностью.

Но ведь становление личности происходит либо под давлением обстоятельств, либо благодаря плодотворному общению… Вот и возжелал куратор Нэд, памятуя о Пигмалионе, сотворить из возможного невероятное. Вкладывая в сознание и душу девочки - своё заветное - и поражаясь, как его размышления превращались в её поступки, да так, что меняли не только её собственную жизнь, но и жизнь её окружения, он гордился явлением целостности и наполняемости жаждой жизни её проявляющегося характера, он любовался ею.

Нет, он не забыл развязку мифических историй ни греческого скульптора, ни английского профессора, более того, он именно к ней и стремился, уповая на невероятность прорыва виртуальности. Тешил себя обманом доступности хотя бы такого варианта счастья - «любить и быть любимым», самонадеянно полагая, что его вмешательство в жизнь ЭмДжей не навредит девочке, её реальности.

За крохотное время их виртуального общения её жизнь стала частью его жизни: он сомневался, расстраивался, сердился и радовался вместе с ней; он стал зависим от искренности и открытости впечатлений девочки, от её доверия к нему, от сладкого чувства необходимости её… Он поверил…
Я поверил, что нужен ЭмДжей, не как наставник и куратор, а как друг, как человек, которым дорожат, которого почти любят…

Как Человека! Не виртуально! – Вот где Судьба расставила свою ловушку и, прихлопнув её, объявила свой ход! И поставила меня на предназначенное по её раскладке мне место – монстра, которому НЕ ПОЗВОЛЕНЫ радости человеческой жизни. Монстра, чей удел либо не противиться сущности и быть самым опасным хищником - не человеком, либо вечно и небезуспешно бороться с искушением человеческой кровью ради сохранения в себе этой человечности, изображать человека, но в пределах дозволенного… Выбор?

Наверное, чтобы доказать, что никакого выбора у меня нет, Судьба решила поиграть и с тобой – как предупреждение мне, - что случится, если я не остановлюсь…

Я виноват, если бы я не увлекся, не забылся, может, эта злодейка и не потревожила бы твой покой!

Но нет, она создала иную реальность Форкса в твоих снах: она соблазнила тебя романтичностью нереальной, фантастической любви Беллы и Эдварда, утаив настоящую цену такой любви, - что ж, достаточно того, что эту цену знаю я. И твои сны – это искушение меня, это предоставленное мне право выбора…

И пока Нэд наслаждался роскошью общения с открывшей ему все свои тайны Беллой, пока утешал и уговаривал её (или себя) в невозможности такой реальности, пока упивался призрачной вероятностью любви, о которой он, вампир, и мечтать не мог, легкомысленно не внимая предупреждению, усмешка Судьбы становилась не игривой, а зловещей.

Что для нее время – одно из условий Игры, так легко меняемое по её прихоти – путаница с билетами, и ты, Белла, уже в Форксе.

И моё время истекло. Я готов проиграть, я готов смириться навеки и признать пределы дозволенного. Но я должен был убедиться, что твои сны были только предупреждением, только вероятностной реальностью, что Судьба будет милостива к тебе и оставит твою жизнь вне моего страшного мира.

А для этого нужен был всего один день – сегодняшний. И я остался бы Нэдом, и всё было бы так, как я напророчествовал тебе в письме о развитии событий в Форксе и далее, но при одном условии, которое необходимо было проверить.
Потому что если «Lа tua cantante» - правда, значит, правда и всё остальное – и тогда я готов бороться, готов выполнить данное тебе в письмах обещание «противостоять судьбе, если ей вздумается поиграть с тобой».

Белла…

Белла, всё - правда: и жажда, пробудившая десятилетиями усмиряемого монстра, и закрытость твоих мыслей для меня, и невероятная угроза твоей жизни, причина которой я и мой мир, – всё правда.

Но правда и то, что только должно было случиться с Эвардом из твоих снов, со мной случилось в одно мгновение встречи с тобой.

Белла, ты - смысл моего существования.

Я люблю тебя отныне и навсегда.

И это приговор. Белла! Всё написанное в письмах Нэда об Эдварде правда, я – Эдвард - не солгал тебе ни разу и не хочу, чтобы мне пришлось когда-нибудь лгать тебе, даже ради тебя, даже спасая тебя от себя… Но спасти я могу тебя, только навсегда оградив от себя, от своего мира. Я не могу остаться Нэдом и бесстрастно издалека участвовать в твоей жизни, я не могу вообще никак остаться в твоей жизни – иначе мне не победить судьбу.

Я исчезну, ненадолго задержавшись растворяющимся с каждым днем воспоминанием из странных снов и понемногу забываемыми словами из виртуальной переписки.

Жизнь, Белла, твоя жизнь – мой выбор и моя победа. Ты сможешь прожить свою жизнь ярко, трудно и счастливо, ты – сильная, цельная, решительная, смелая состоявшаяся личность, верь в себя, верь себе, ты всё можешь – будь счастливой…

Я люблю тебя и буду любить вечно – живи!

Не перечитывая я отправил письмо Белле. Не обращая внимания на перемигивающиеся значки пришедших сообщений и писем, я опустил крышку ноутбука. Снежинки, слетевшие с моих плеч, таяли, плавно опускаясь на её черную, пока не еще не остывшую поверхность. Недолго.
Снега, наметаемые метелями; время, уплотняющее пушистые и влажные снега в заледеневшие пласты; солнце, временами освобождающее вершины скал от снежных накоплений… Снега, лед, камень - вечное разумное бесстрастное мирозданье…
Лед и камень - мой приговор моего небытия в бытии: «дальше – тишина».