Эльза отрывается от своей раскраски, смотря на меня с улыбкой на лице.

- Я хочу, чтобы ты сыграл для меня, папа.

- Да, папа, сыграй нам, - усмехается Белла. Она говорила мне, что любит наблюдать за тем, как я играю на фортепьяно. Она находит мои руки, порхающие по клавишам, эротичными. И Эльзе это тоже нравится. Я видел, что она иногда пытается играть, но ее внимание слишком рассеяное, поэтому она никогда не сидит подолгу, но скоро мы отправим ее на специальные занятия.

Я. Я отправлю.

Я встаю и сажусь за фортепьяно, а Эльза сидит прямо рядом со мной. Я начинаю с небольших трелей, а затем она требует исполнить песню из "Губки Боба" и счастливо подпевает. Затем она просит "Мой милый уплыл в далекие страны", и, прежде чем я понимаю это, она выбирает песни, заставляя нас всех подпевать. Даже Карлайл присоединяется, прижимаясь лицом к боку Беллы. Прежде, чем Эльза снова потребует "Губку Боба", я решаю сыграть любимую мелодию Беллы - Лунный свет. Она обожает, когда я играю эту песню, и смотрит на меня глазами, которые говорят больше, чем я мог бы постигнуть. Детям эта мелодия не сильно нравится, но Карлайл неподвижно сидит рядом с матерью, пока Эльза загипнотизированно наблюдает за моими руками. Когда я заканчиваю, тишина становится неудобной. Похоже на рассеянность. Я не могу справиться с этим, поэтому начинаю играть "Губку Боба" снова. На сей раз подпевает только Эльза.

- Да, и к тому моменту, когда они начали обсуждать сокращение дивидентов, глава... Ты слушаешь меня, Белла? - Белле всегда доставляло удовольствие слушать мои рассказы о том, что происходит на собраниях членов правления. Возможность наблюдать за этим, если и не участвовать, уже грандиозное событие. Я очень оптимистичен насчет будущего, все будет хорошо.

- Да, извини. Я просто устала. И еще не могу спать по ночам. - Я бросаю на нее пристальный взгляд. Я знаю, что сидение дома с детьми пяти и трех лет изматывает, но она выглядит действительно изможденной. Может, нам стоит найти няню?

- Думаю, ты должна бросить эту диету, любимая. Ты выглядишь уставшей. Не могу припомнить, когда ты еще была такой тощей. Я знаю, что для тебя это важно, но я волнуюсь, что ты переусердствуешь.

Я знаю, что она хочет вернуть себе прежнюю форму прежде, чем вернется на работу, но это же смешно. Кто страдает от анорексии после тридцати?

- Я уже бросила, еще два месяца назад. От нее у меня постоянно болел желудок. Было очень плохо, сейчас не лучше. К тому же, я не могу спать ночью. Теперь пытаюсь есть здоровую пищу, но я не голодна. Видишь, морковка? - Она показывает мне небольшую морковь, а затем демонстрирует с этим овощем непристойное шоу.

- Ты уверена, что все хорошо, милая? Если боли в желудке не проходят, нужно к врачу. Позволь мне осмотреть тебя. - Я притягиваю ее к себе со стула под лампу, мое беспокойство тает, и я готов поиграть с ней. Она улыбается мне с озорством в глазах.

- Не уверена, что ты достаточно квалифицирован, - говорит она, глядя мне в глаза.
- Мой отец - врач. У меня это в крови. Ты в хороших руках.

- Надо же, я вышла замуж за наследника по крови. Ты должен был рассказать мне еще до того, как сделал предложение. Карлайл-младший тоже это унаследует?

- Конечно. Это передается из поколения в поколение. А теперь широко открой ротик. - Она стоит под лампой, и я играю свою роль, осматривая ее горло. Я пытаюсь выглядеть серьезным, но смеюсь. Затем я смотрю на ее красивое лицо, заглядывая ей в глаза. Боже, она горячая штучка. Но затем я понимаю, что что-то не так. Я не могу поверить в то, что вижу, но белки ее глаз, похоже, немного пожелтели. И, осматривая ее более тщательно, я вижу, что ее кожа слишком бледная.

- Белла, как давно у тебя начал болеть желудок?

- Ну, добрый доктор, я тех пор, как я увидела тебя с твоим...

- Белла, серьезно. Когда это началось? - спрашиваю я, смотря на нее. Я чувствую волнение, может быть, это напрасно, но сама мысль о ее болезни подкашивает меня. Я с тревогой осматриваю ее лицо, желая найти причину и излечить ее, но это невозможно.

- Да ладно тебе, Эдвард. Ты не можешь поставить мне диагноз только потому, что Карлайл-старший твой отец, - смеется она.

- Белла, твои глаза, они... странного цвета. - Она кажется удивленной и идет в ванную, к зеркалу. Я беру свой телефон, чтобы позвонить отцу.

- Эльза, остановись, мы должны подождать маму! Ты такая глупая!

- Папа, скажи, чтобы Карлайл прекратил орать на меня. Я проголодалась. - Я кладу ей на тарелку пиццу, прежде чем она начнет плакать. Карлайл видит, что что-то идет не так. Думаю, он обо всем догадывается, поэтому так напряжен. Даже если и так, он ведет себя несправедливо по отношению к Эльзе.

- Карлайл, пожалуйста.

- Я пойду разбужу ее. - Карлайл подходит к дивану и будит Беллу. Она медленно бредет к столу, и он держит ее за руку с таким серьезным выражением на лице, что кажется, будто ему далеко уже не семь лет. - Мы приготовили твою любимую, мама. С сыром.

- Спасибо, милый. Пахнет восхитительно. - Мы начинаем есть, и снова Эльза прерывает напряженную тишину.

- Мамуля, я хочу костюм принцессы. Сегодня утром я видела его по телевизору, и мне понравилось. Правда, он мне нужен. У Лайзы уже есть такой, и она наденет его в школу, если ей разрешит мама. Она сказала, что у ее мамы тоже был костюм принцессы, когда она была маленькой. А у тебя, мам?

- Что? Нет. Однажды я была пчелкой. И еще Красной шапочкой, потому что у меня был красный плащ, а Чарли забыл купить костюм.

- Бедная мамочка. А кем был папа на Хэллоуин?

- Однажды я был пумой. Мама как-то захотела быть Эрни и Бертом (герои шоу "Улица Сезам"), но я сказал ей "нет". Поэтому она сговорилась с Эсме. Я понял, что мне придется нарядиться в Берта только тогда, когда заглянул в школе в сумку. - Они хихикают, а я продолжаю: - Я был так смущен, потому что все остальные мальчики были солдатами или героями сражений, а я сердился на бабушку и маму, поэтому даже не подошел к ним. Вдобавок, все думали, что я клоун, из-за моего оранжевого носа. - Мы обедаем вместе и рассказываем с Беллой своим детям истории из нашей юности.

- Сколько мне осталось? - Белла. Я стою здесь, сходя с ума, а ей сказали, что ее опухоль не операбельна, и она еще в силах задавать вопросы. Она единственная в здравом уме здесь. А я бесполезен.

Доктор Дженкинс вздыхает:
- Четыре-семь месяцев - самое большее. Если вы продолжите химиотерапию и останетесь в больнице, то примерно шесть или семь. - Мы молчим. Я не знаю, как справиться с этим, и знаю, что должен быть сильным ради нее, но мой ум не желает справляться с этой мыслью. - Понимаю, новости неутешительны. Могу порекомендовать вам группу поддержки, хоспис или адвокатов в нашей клинике. Вся информация в этой папке. - Он вручает ей ее. - Пожалуйста, свяжитесь со мной.

Я просто держу Беллу за руку и не думаю, что смогу отпустить ее. Мы сидим в тишине, пока он снова читает документы.

- Миссис Каллен, разве вы не звонили мне на той неделе по поводу проблем со снотворным? - Белла переводит встревоженный взгляд с пола на него. А затем она вспоминает.

- Да... Я... они не помогают. Я не могу уснуть, и таблетки, что вы мне прописали, совсем неэффективны. От них я только устаю, а спать не могу.

- Ну с вашим-то набором лекарств это неудивительно. Тем не менее, те таблетки довольно сильные. Думаю, пропишу вам другие. - Он начинает что-то писать на бумаге. - Они очень сильные, миссис Каллен, но благодаря им вы будете спать как убитая. Принимайте по одной каждый вечер перед сном, лучше, если вы уже будете лежать в кровати, потому что можете даже не дойти до лестницы. Не смешивайте их с болеутоляющими и не переусердствуйте. Я обязан, согласно закону, предупредить вас, что прием больше двух таблеток может привести к смерти.

- Спасибо, доктор Дженкинс. - Он спрашивает еще о чем-то, но я отключаюсь. Я больше не могу сосредоточиться. Мы встаем, обмениваемся рукопожатиями и выходим. Мы идем вниз. Но вдруг Белла останавливается и дает мне рецепт.

- Можешь сходить за ними?

- А ты разве не пойдешь?

- Я просто... я хочу побыть наедине с собой, Эдвард. Я подожду тебя в машине. Просто... пожалуйста. - Я молча киваю и даю ей ключи.

Я стою в очереди, забираю лекарства и иду к автомобилю. Она стоит рядом с ним, глядя в никуда. Никто из нас не заговаривает, и я забираю у нее ключи. Я открываю дверь. Она садится. Я обхожу машину и тоже сажусь. Мы просто сидим. Глядим в окна. Ее тоненькие ручки медленно и осторожно касаются моих, сначала нежно, а потом ее хватка становится сильнее с каждой минутой. Это ломает меня. Я начинаю плакать и обнимаю ее со всей силой. И целой жизни недостаточно. Теперь они приговорили нас к месяцам. Она остается сильной, и лишь слезы катятся по ее впалым щекам, а я рыдаю на долбаной стоянке, прислонившись к ней.

- Ты взял таблетки? - Я киваю. Затем я вспоминаю, что он сказал. Эти таблетки могут убить ее. Я знаю, что она будет сердиться на меня, но я должен спрятать их у себя. Я должен сам хранить эти смертоносные маленькие кругляшки, которые могут разрушить ее. Я размышляю, могу ли что-нибудь сделать, чтобы спасти ее от смерти. Я прихожу в себя и хватаюсь за эти таблетки, будто ее жизнь заключена в них. Я ничего не могу поделать. Мой мозг знает это, даже если все остальное во мне выступает против этого. Я должен держать их у себя ради нее, ради Эльзы и ради Карлайла. И прямо сейчас я должен спрятать их. Я должен держать их у себя так долго, как только смогу. Я не могу отдать ей их.

- Я... я хочу... Белла, они должны быть у меня. Прости, я просто...

- Шшш. Я хочу, чтобы они были у тебя. - Она понимает. Я целую ее запястье, ее ладошку, ее тоненькие пальчики.

- А что насчет Карлайла и Эльзы? Думаешь..?

- Нет. Не говори им. Пожалуйста.

- Ладно. - Мы остаемся здесь еще на несколько минут. Время, похоже, ускоряется и замедляется одновременно. Мне это напоминает те старые экраны в аэропорту с постоянно мелькающими объявлениями, не задерживающимися ни на секунду.

- Доброй ночи, принцесса. - Я целую Эльзу в лобик, накрываю ее одеялом и иду в комнату Карлайла. Белла крепко обнимает его, что-то шепча на ухо, ее глаза сияют от непролитых слез. Лицо Карлайла прижато к ее шее.

- Спокойной ночи, мой прекрасный мальчик, - говорит она, осыпая его поцелуями. - Я очень люблю тебя, Карлайл. Никогда не забывай это. И будь добрым к своей сестре, ты нужен ей. - Она поправляет одеяло и встает. Ее шаги замедляются, такие легкие вещи, как ходьба из одной комнаты в другую, даются ей с трудом. Я отворачиваюсь и вижу, что Карлайл наблюдает за ней со слезами в покрасневших глазах. Я не знаю, что еще сделать. Я подхожу, чтобы дотронуться до него, обмануть его, но не могу заставить себя сделать это. Он вздрагивает от моего прикосновения и отворачивается от меня, смотря на стену.

- Она не поправится, да? - Я знаю, что больше нет смысла играть в шарады.

- Нет. Она не поправится. - Я подхожу, чтобы снова коснуться его, сказать что-то успокаивающее, понятия не имея на самом деле, как это сделать.

- Просто уходи, - говорит он, уткнувшись лицом в подушку. Его плечи дрожат от рыданий. Я наклоняюсь и целую его голову, а потом он внезапно оборачивается и крепко вцепляется в меня своими ручонками, удивив силой, затаившейся в небольшом тельце семилетнего ребенка. - Но мы так ее любим. Это несправедливо, - говорит он слабым дрожащим голосом. Я только киваю. Мы сидим, чуть раскачиваясь некоторое время, я жду, когда его плач стихнет, пытаясь подавить свой, но кажется, что Карлайл замечает все на свете. Я понимаю, что усилия потрачены впустую.

Когда его слезы высыхают, я в последний раз целую его в лоб. Он поворачивается ко мне спиной и желает мне доброй ночи. Я выключаю свет и выхожу из его комнаты, закрывая дверь.

Белла ждет меня у комнаты Эльзы. Она улыбается мне своей прекрасной улыбкой.

- Пойдем спать, Эдвард.

- Нет.

- Эдвард, умоляю, выслушай меня!

- О, не волнуйся, я слушаю. И мой окончательный ответ: нет. - С тех пор, как мы приехали домой из хосписа, она полностью поглощена этой проблемой. Если бы здесь было что-нибудь еще, я бы не колебался и потворствовал ей. Но это единственное, что я не в силах ей позволить.

- Как ты не понимаешь, Эдвард? Мы просто откладываем! Ты не сможешь помешать. Знаю, что в своем любящем командовать уме ты думаешь, что стоит сопротивляться, но уверяю тебя, это не так! У нас больше не осталось надежды, Эдвард.

- Белла, я не буду тебя убивать. Как ты вообще могла подумать об этом? Не понимаю, что с тобой произошло, почему ты просишь меня об этом.

- Прежде всего потому, что у тебя мои таблетки, да и потом, это не ты убьешь меня. Я сама сделаю это. Это мой выбор.

- Позволить тебе - все равно, что убить тебя своими собственными руками, Белла. - Некоторое время она молчит.

- Лучше бы я умерла от твоей руки, чем от этой болезни. - От ее слов я становлюсь таким сердитым, что рычу в ответ:
- Белла, почему ты не можешь подождать? Мы можем нанять медсестру, ты можешь пойти на химиотерапию.

- Я устала от всего этого дерьма, Эдвард. Невыносимо трудно справляться с подобной болью. И я больше не буду ходить на химию. Это бессмысленно, я хочу провести последние отведенные мне месяцы рядом с вами, а не в больнице, получая химиотерапию и другие лекарства.

- Но, похоже, что ты не хочешь провести их и с нами. Что такое, Белла? Почему ты не можешь просто жить, пока можешь? - Она вздыхает и глядит на свои руки, лежащие на коленях. Ее запястья столь тонкие и исхудавшие. Смотря на нее, я изо всех сил пытаюсь разглядеть в ней, такой изможденной, с платком на голове, которую ранее украшали восхитительные каштановые волосы, ту сильную и самодостаточную женщину, которой она была всего лишь два года назад. И все это я вижу, но все еще не могу уложить у себя в голове то, о чем уже знаю. Она намеревается умереть.

- Помнишь, мы несколько недель назад ездили в хоспис? - робко спрашивает она. Конечно, помню. Под конец она ушла в себя и не разговаривала несколько часов. А на следующий день она придумала этот идиотский план. - Я вышла и... пошла в крыло для пациентов. Я видела парня, лежащего в кровати. Он был без сознания и настолько худым, что почти виднелся скелет, Эдвард. Ты буквально мог бы разобрать его на косточки и... не смог бы сказать сходу, жив он или мертв. В комнате сидела женщина со слезами на глазах, и она выглядела... опустошенной. Она была в отчаянии. Эдвард. А он держал за руку маленькую девочку, что стояла рядом с ней. На ней было красное пальто, а на голове были косички. Она очень мне напомнила Эльзу. И когда они вышли, девочка повернулась к своей матери и спросила: "Когда умрет папа?". - Она глубоко вздыхает и опускает взгляд вниз.

- Я знаю, что ты достаточно силен, чтобы справиться с этим, но, Эдвард, Бога ради, я не хочу этого для тебя. Ни для тебя, ни для детей. Я больше не хочу причинять вам боль, не хочу, чтобы вы ждали моей смерти. Мне осталось два месяца, Эдвард, и боли настолько нестерпимы, что я едва могу существовать без лекарств. Я просто хочу уйти со счастливыми воспоминаниями и предоставить тебе такое же право. Я не хочу, чтобы ты ждал, когда мое бессознательное тело умрет. Я не хочу этого, и не только из-за тебя, но из-за себя тоже. Я не хочу, чтобы Карлайл и Эльза запомнили меня такой. И ты. – Глаза жжет. Я не знаю, что ответить. Я вижу, что она действительно этого хочет, но я не в состоянии смириться с ее решением. Это просто невозможно.

- Не проси меня об этом, Белла. Ты не можешь.

- Для меня это важно, Эдвард. - Она улыбается, и я изнеможденно поднимаю глаза к небу, не желая продолжать этот разговор. - Я делала все, о чем ты меня просил, все, что для тебя было важно. Даже то, что иногда я и не хотела. Но я никогда не жалела об этом, потому что это делало тебя счастливым. - Она теребит в руках кромку своей толстовки. Она выглядит настолько потерянной, что ситуация становится почти комичной. - Эдвард, есть и другая причина... я хочу, чтобы ты был со мной рядом в этот момент. Хочу, чтобы ты помог мне справиться в мой последний день. Хочу, чтобы ты держал меня за руку. Тебе необязательно одобрять мое решение. Просто будь рядом. Ради меня. - Я ничего не говорю. Я не знаю, что делать. Господь знает, как я не хочу соглашаться с ней, но она всегда была такой упрямой. Но я никогда не сталкивался с мыслью, что над ней нависла смерть. И вот теперь мне приходится.
Белла просит меня забрать ее жизнь. Я понимаю, что это ее выбор, но разрешить ей - это стать убийцей. Только мысль о том, что я буду ее пособником, чертовски меня пугает. Месяц назад я бы сказал, что она не будет этого делать, но тогда я никогда не думал, что она захочет, чтобы я помог ей умереть... Картинки, как я нахожу ее мертвой в доме, изводят меня. Они заставляют меня пойти на попятную. Она, не двигаясь, сидит в кресле, смотря мне в лицо и пытаясь прочитать мои мысли.

- Я прожила полную и счастливую жизнь, Эдвард. Упорно трудилась, нашла настоящую любовь, родила прекрасных детишек. Это намного больше, чем могут похвастаться остальные люди. - Она берет меня за руку. - Я смирилась. Я знаю, что могу и что - нет. Ты всю жизнь находился радом со мной, и от этого я самая везучая женщина на свете. А теперь я приглашаю тебя быть со мной в день моей смерти.

Мы с Беллой идем в нашу спальню, держась за руки. Она переодевается в ночную рубашку, но я останавливаю ее.

- Нет, сегодня, Белла... никакой одежды. Я просто... хочу наблюдать за тобой и чувствовать тебя. - Она колеблется вначале, но спустя несколько секунд сдается. Мы ложимся в кровать, и я подношу руки к платку на ее голове. В течение многих недель я не вижу ее без него.

- Нет, пожалуйста. Я не хочу, чтобы ты видел.

- Белла, это не имеет для меня значения. Я влюбился не только в твои волосы. - Я смотрю в ее глаза, и внезапно весь мир раскалывается надвое. В одном - передо мной женщина, худая и лысая, умирающая и со смертельно бледным цветом кожи. Я вижу ту, что уже на полпути в лучшее место, так близко находящаяся к Богу, что почти может поговорить с ним. А в другом вижу самое красивое существо, с шоколадно-карими глазами, которые согревают вашу душу и таинственно сияют. Вы могли бы проводить дни, вглядываясь в них, и не заскучать. Я вижу ее руки, которые заботились о нас, готовили нам еду, стирали одежду. Я вижу ее изможденное тело, которое принесло в этот мир наших детей. Я вижу ангела.

В последний раз за сегодня я ломаюсь, прижимая ее к себе. - Я не могу, Белла. Попроси о чем угодно, но только не об этом. Пожалуйста. - Она успокаивает меня, обнимая в ответ, поглаживая мою голову нежными руками, и я нахожу это похожим на трепыхание крылышек бабочки.

- Знаю. Я знаю. Но ты должен, Эдвард, ты обещал. Это последнее, о чем я тебя прошу. Сможешь ли ты жить наедине с мыслью, что не позволил мне этого?

- А как я смогу жить с мыслью, что сам это сделал? - шепчу я в ответ. Но уже знаю, что проиграл. Она хочет этого, сегодня случится все, что мы запланировали, и все в дальнейшем будет испорчено, если я нарушу обещание, данное ей. Если она останется здесь против ее же желания, зная, что я недостаточно силен, чтобы справиться с тем, что неизбежно.
Я всегда был трусом, разрешая Белле делать все, что она захочет. Господь знает, она заслужила это, терпеливо вынося меня все эти годы. Я начинаю целовать ее и не останавливаюсь, пока не осыпаю поцелуями каждый дюйм ее тела.

- Ты помнишь, где я оставила письма для тебя и детей? Я хочу, чтобы ты исполнил свое обещание, Эдвард. - Я только киваю головой, снова чувствуя жжение в глазах. До недавнего времени она отказывалась просить у меня даже о необходимом. А теперь просит невозможного. Я не могу двигаться дальше. Я пытаюсь, но уже знаю, что этого не произойдет. Но сейчас я ни в чем не хочу ей отказывать.

- Исполню, любимая.

- Я люблю тебя сильно, очень сильно. Именно так... - И хотя я обнимаю ее, пока тихие слезы скатываются по ее лицу, я знаю, что в глубине души она тоже сердится. Если бы мир был справедливым, то сейчас она была бы беременна нашим третьим ребенком, непременно желая заполучить мороженое с солеными огурцами посреди ночи. Если было бы хоть какое-то подобие справедливости, то это был бы я, а не она. Но в мире нет ни справедливости, ни ее подобия. Ангелам не предначертано оставаться с нами.

Я наклоняюсь, чтобы поцеловать ее, зная, что это в последний раз. Я начинаю медленно, нежно дегустируя ее потрескавшиеся губы, а затем она прижимается, углубляя поцелуй, проводя своим восхитительным языком по моей губе. Я открываю губы, позволяя ей проникнут в мой рот, и у меня начинает кружиться голова от ощущений и аромата ее теплого дыхания. Я ласкаю ее щеку, поглаживая ее язык своим, она держится за меня так же крепко, как прикрепляются моллюски к скале. Я позволяю ей доминировать в поцелуе, и тогда она начинает посасывать мою нижнюю губу, подавая мне знак взять на себя контроль. Я проникаю языком в ее рот, медленно - так, как ей нравится. Словно вечность проходит в этом поцелуе. Она отстраняется, пытаясь отдышаться, ее глаза счастливо сияют, лоб прижат к моему.

- Мне холодно, Эдвард. Пожалуйста, давай спать. - Я помогаю ей заползти под одеяло и накрываю ее. Это мой последний шанс отступить. Но после всего, через что мы прошли, я бессилен и не могу отказать ей. Я засовываю руку в карман джинс, где лежит ее снотворное, которое всегда при мне. На сей раз я даю ей целую коробку, а не одну таблетку. Она недрогнувшими руками открывает ее, высыпая четыре таблетки на ладонь. Внезапно на меня накатывает желание вырвать их из ее рук, спрятать, смыть в унитаз, накричать на нее во всю мощь легких, но в горле у меня все пересыхает. Я помню все, что она говорила мне, все, что я ей обещал, и я сдерживаюсь. Я наблюдаю, как она глотает их, одну за другой, запивая каждую глотком воды.

В эту пятницу, ночью, после прекрасного дня, пока наши дети мирно спят в своих комнатах, я убиваю ее.

Она откидывается назад на кровать с безмятежным выражением и поворачивает мое лицо к себе. Я крепко прижимаю ее к себе, едва сдерживая рыдания, но слезы катятся по моему лицу.

- Знаешь, Эдвард... Если бы я могла начать все заново, я бы изменила одну вещь. - Она молчит, и ее глаза уже закрыты, но я надеюсь, что успею узнать. - Я бы... Я бы вышла за тебя раньше. - И она тихонько смеется. Я смеюсь тоже, но не разделяю ее радостное чувство и жалею об этом. Я никогда не смел думать, что смех может быть таким мучительным и болезненным. Я еще сильнее прижимаю ее к себе, так сильно, что боюсь сломать ее, но тихий голос у меня в голове говорит, что теперь это не имеет значения. Вот и все, что требуется, все замедляется. Она уже спит, пока я плачу, как ребенок, ухватившийся за свою любимую игрушку.
…
Мне жаль, что я не могу себя заставить думать, будто это просто еще одна ночь. Я хочу. Я хочу заснуть, думая, что она проснется утром рядом со мной, и на другое утро тоже, и после. Я невыносимо хочу этого, я чувствую, что мог бы свернуть горы ради этого. Но мой разум больше не позволяет мне заблуждаться. Я чувствую себя преданным, потому что мы пришли в никуда. Я больше не могу скрываться. У меня больше нет Беллы, на которую можно опереться, и я должен держаться ради Карлайла и Эльзы, чтобы им было от кого черпать силы. Я должен быть мужчиной и сохранять лицо. Поэтому я прислушиваюсь к ее дыханию. От этого я теряю последнюю унцию здравомыслия, которое пытаюсь сохранить, ожидая, когда она покинет этот мир. Ее дыхание становится все медленнее и медленнее. Я чувствую себя больным и отчаянно хочу уйти, но знаю, что тем самым лишь добавлю еще один непростительных грех в свой уже здоровенный список, оставив ее здесь одну. Поэтому, несмотря на всю боль, я остаюсь, сгорая изнутри, наблюдая за нею. Я никогда не думал, что смотря на кого-нибудь спящего, преисполнюсь ужасом от ожидания.
…
Ее дыхание становится поверхностным, редким и почти неслышимым. Должно быть, уже близко. Я лежу, пристально глядя на нее, пока не слышу ее последний вздох, и клянусь, я чувствую, будто мне тоже чего-то не хватает. Чего-то важного, и я знаю, что это ощущение будет преследовать меня всегда, пока мы не воссоединимся вновь. Но я знаю, что это случится. Так должно быть. Я лежу с открытыми глазами, обнимая свою девушку Бэмби и мечтая об этом дне.
___________________________________________________________________________________

Надеюсь, что, несмотря на всю мрачность и безвыходность, рассказ вам все же понравился, и вы дошли до финальных строчек. Мне очень интересно ваше мнение, именно мнение, а не плачущие смайлики. Приходите на ФОРУМ

И поделитесь плюсиками с Катюшей. Именно она редактировала мои корявости