Глава 10. Потерянные надежды

В старинном особняке генерала Берегара, расположенном на пересечении улиц Сент-Луис и Бурбон-стрит, с самого утра царила суета. Слуги с грустными лицами сновали по коридорам, делая последние приготовления: укладывали дорожные сумки и личные вещи своего хозяина в подогнанный к входу фургон, готовили лошадей и мулов, проверяли запасную амуницию и мундиры. Пожалуй, не было в доме человека, не вовлеченного в эти хлопоты. Жена генерала руководила сборами, лично проверяя каждую сумку, каждый несессер; его дочь, не поднимая головы, корпела над шитьем, пытаясь к сроку закончить золотой кушак – подарок отцу; кухарка, не покладая рук, собирала в дорогу всевозможные разносолы, а ее подручные трудились над блюдами для вечернего приема. Нашлось дело даже для чернокожих мальчишек, сновавших по всему городу с приглашениями на прощальный ужин. Оно и понятно: с рассветом следующего дня полностью сформировавшийся полк южан должен отправиться на фронт Гражданской войны, многие знатные горожане не вернутся, а потому никто не мог и мысли допустить о том, чтобы отпустить их без последнего чествования.

Первые гости, приехавшие из предместий, уже собирались в викторианской гостиной. Три высокие худощавые девицы, облаченные в яркие платья с пышными кринолинами, с «приклеенными» улыбками рассматривали картины на стенах, в центре зала сидели две почтенные кумушки, обсуждая последние городские сплетни за чашкой чая. Чуть поодаль от них за гостевым столиком растянулись несколько скучающих джентльменов. А у окна, повернувшись спиной к остальным, стоял важного вида господин европейской наружности, гладковыбритый, с едва заметной сединой на висках. Дорогой костюм английского покроя, золотые запонки и черный муаровый галстук с бриллиантовой булавкой свидетельствовали о его достатке, а выправка выдавала в нем человека военного.

— Капитан Хардинг, — скрипучим голосом проговорила одна из женщин, заставляя мужчину обернуться.

— Да, миссис…

— Мисс Тарлтон, — поспешно отозвалась она, подавая офицеру свою пухлую, усыпанную кольцами, руку. Так и не выйдя замуж, эта городская сплетница никогда не ставила себе в укор беззастенчивое любопытство, а потому просто не могла упустить возможность расспросить гостя в числе первых, — Говорят Вы только что вернулись из Вирджинии, где произошло первое вооруженное столкновение с силами федерации.

— Так и есть, — коротко ответил он.

— О, это так волнительно, — с притворным восторгом пискнула она, едва не подпрыгнув со стула, но потом, видимо осознав свою ошибку, поспешно извинилась. — Простите мне мое недозволительное поведение, капитан. Просто в последнее время газеты не балуют нас новостями с передовой, а потому большая удача заполучить очевидца этих событий. Скажите, правда ли то, что сегодня с раннего утра обсуждает весь город?

— Вам придется уточнить, мисс.

— Правда, что в одном из вооруженных столкновений погиб сын генерала янки?

— Как? — выронив из рук шитье, дрожащим голосом произнесла Элеонора Борегар, не обращая внимания на недовольный взгляд одной из престарелых кумушек.

— Да, мисс. Это так же точно, как то, что я сейчас стою перед Вами.

— Кто? Кто погиб? — не сдержав волнения, взвизгнула девушка, ухватив ничего не понимающего офицера за руку.

— Арестас Шерман, мисс!

— Быть не может! Этого не может быть! Как же… он…

— Я слышала, что его убили повстанцы, когда он возвращался от одной из своих содержанок, —прикрывая лицо веером, отозвалась одна из сестриц Тарлтон, которая, казалось, знала куда больше, чем очевидец этих событий.

— Так ему и надо! Мерзкий янки! — в тон ей зашипела вторая сестра. — Не успела жена Богу душу отдать, как он начал волочиться за другой юбкой.

— О, будто он при ее жизни этим не грешил! — тут же фыркнула в ответ другая. — Но справедливость восторжествовала и наказание его нашло.

— Замолчите! Нет! Нет! Нет! Это все не правда! Не может быть такого, — как обезумившая повторяла Элеонора. Слезы хлынули из ее глаз, к горлу подступил тлетворный комок, и девушка начала задыхаться, сдавленная тугим корсетом, но это не имело никакого значения. Да и зачем нужно дыхание, если сердце умерло? Ее возлюбленный, ради которого она взяла на себя тяжкий грех, продала душу, желая освободить последнего от уз брака, был мертв. Она обрекла себя на вечные муки, чтобы в счастье прожить жизнь земную, но жестокая война и еще более жестокая судьба распорядились иначе. Сначала из-за выходки Асмодея у монастырских стен она потеряла честь, а теперь еще и любовь. Она потеряла все, что придавало смысл ее существованию. И не было больше ничего…

— Мисс, мисс, — голос офицера доносился до ее сознания откуда-то издалека, будто они находились в разных комнатах, — Вам дурно, мисс?

— Элеонора, девочка моя, — вскричала миссис Борегар, подбежав к дочери, которая видом своим напоминала привидение, настолько бледной и потерянной сейчас выглядела. — Что с тобой? Скажи, хоть что-то! Врача! Позовите врача!

— Не нужно врача, — на миг вырвавшись из своего оцепенения, произнесла девушка, рефлекторно отбиваясь от рук тех, кто пытался ее поддержать, но как только она попыталась сделать шаг, перед глазами у нее помутнело, и Элеонора рухнула на пол под удивленные возгласы всех собравшихся. До слуха доносились обрывки каких-то разговоров, беготня прислуги, но постепенно эта хрупкая связь с миром растворялась в обступившей ее темноте.

Когда Элеонора пришла в себя, за окном уже были сумерки. Багровые лучи закатного солнца проникали в девичью комнату сквозь приоткрытые портьеры над балконной дверью. Видимо она провела без сознания несколько часов. Несколько часов счастливого забвения перед возвращением в реальность, которая отныне не сулила ей ничего, кроме отчаяния и вечных мук. Девушка прислушалась к себе: ни головной боли, ни ломоты в теле не было, как не было и ее сердца – оно разбилось на мелкие осколки в тот момент, когда скорбные новости долетели до Нового Орлеана.

Элеонора до сих пор не могла поверить в то, что ее возлюбленный мертв, мозг просто отказывался принимать подобную информацию. Арестас умер! Умер! И ничего «здешнее» его уже не беспокоило. Его не тянули больше неоплаченные долги, не волновали насущные вопросы, не занимали мысли о тех, кто остался его оплакивать, потому что там, куда он отправился, все это было не важно. А ей остались лишь горькие слезы: оплакивать – удел живых. И в своем горе Элеонора была безутешна, но хуже всего было то, что она никому не могла поведать об истинной причине своих страданий. Этого мужчину она любила всем сердцем, но разве могла она рассказать семье, что влюбилась во врага. И не просто влюбилась, а делилась с ним всем, что происходило в их доме, по сути, шпионила. Это было недопустимо, а потому Элеонора переживала это горе одна, замкнувшись и от матери, и от многочисленных подруг, объясняя свое состояние неведомым недугом.

Но это было лишь началом. Медленно тянулись дни. Некоторое время девушка находилась на грани помешательства, и если бы не успокоительные микстуры врачей, так и не сумевших поставить ей диагноз, и постоянное наблюдение матери, она либо дошла до нервного срыва, закончившегося душевной болезнью, либо покончила с собой. И дело было не только в смерти возлюбленного, а в том страхе, раскаянии и муках совести, что проснулись в ее душе после. Впервые в жизни Элеонора сожалела о содеянном, охваченная суеверным ужасом, то и дело она возвращалась в своих воспоминаниях к тому дню, когда она заключила сделку с Асмодеем и попросила умертвить соперницу. И только теперь поняла: произошедшее – ее вина.

Пусть и руками демона, но это она убила жену возлюбленного и ее еще нерождённого ребенка, она убила Арестаса. Несомненно убила, все равно что собственноручно вонзила ему кинжал в спину. Разум говорил ей о том, сколь безрассудно и опасно было это предприятие, но она его не послушалась. И вот теперь любимый погиб из-за ее отчаянного желания соединить с ним судьбу. Это Бог наказал ее. Но на совести ее лежал и другой грех — грех более тяжкий, чем смерть троих человек; и он нисколько не тревожил ее досель – это была ее проданная душа. Казавшаяся такой ненужной в смертной жизни, после пережитого она стала единственной ее необходимостью. Только теперь до нее снизошла вся серьезность этого поступка. Если существовали демоны, значит, существовали и ангелы, существовали Рай и Ад. Это были не мифические объекты или фантазии поэтов, а вполне реальные царства – вечные пристанища душ. И глупо было менять неисчерпаемую благодать на адские муки. И Элеонора была готова на все, чтобы исправить эту ошибку и вернуть утраченное.

Она взывала к Асмодею, желая пересмотреть условия договора, но демон был глух к ее мольбам, она неустанно возносила молитвы к Господу, но и он не отвечал. Придется ей ползком ползти в Преисподнюю и вымаливать прощение у небес. Как она могла быть такой самонадеянной? Как могла быть такой слепой? Как могла довериться демону и верить в то, что Бог ее не накажет за это?

Пожалуй, на всем свете сейчас не было человека, который винил бы себя больше, чем Элеонора Мария Тута́н де Борегар, да только раскаяние не могло вернуть мертвых и успокоить ее совесть. Правда вставала перед ней нагая, и девушка не могла смотреть ей в лицо. Она хладнокровно подписала смертный приговор сопернице, нашла ей палача и радовалась невинной крови, что пролилась по истечению седьмого дня. Это было бесчеловечно, бесчестно, и наказания ее только начались. В этом не было сомнений.

Дрожь пробежала по телу Элеоноры; еще никогда ей не было так страшно. Стены уснувшего особняка, где в самом воздухе ощущался дух унылой обреченности, давили ее, и в какой-то момент девушка почувствовала, что не в силах дольше это выносить. Наспех облачившись в первое попавшееся платье, укрыв плечи шерстяной шалью, она сколола волосы жемчужной заколкой и на цыпочках покралась к двери. Нужно было вырваться из этой обители раскаяния, нужно было подумать о произошедшем и найти выход. Выход всегда был. Будучи с рождения упрямой и самонадеянной, мисс Борегар не могла и помыслить о том, что иные договоры невозможно изменить, в полной мере не отдавая себе отчета в том, что древние силы не торгуются, если душа уже принадлежит им безраздельно. Да и что она могла предложить демону в обмен за свободу? Впрочем, сейчас такие вопросы не волновали воспаленный разум. У нее была цель, была надежда – пока этого было достаточно.

Выскочив на темное крыльцо, она аккуратно прикрыла за собой дверь; после прошедшего дождя на улице разлились огромные лужи, а кругом все было окутано липким белесым туманом, настолько густым, что не видно было даже очертаний домов, стоявших на другой стороне улицы. Застыв на месте, Элеонора поежилась, сильнее закутавшись в шаль. Хотелось заплакать, но слез не было – все были давно выплаканы. Да и не поможешь горю слезами. Нужно было жить дальше, идти вперед, любой ценой найти способ вернуть свою душу.

Приподняв подол платья, девушка спустилась по ступенькам, и зашагала прочь, не разбирая дороги. Нужно было убежать, скрыться, подумать…ей нужно было вырваться из тех сетей, в которые она себя загнала.

Обогнув старую церковь, Элеонора пошла вдоль набережной, потерявшись в белесой дымке, никого не встречая на своем пути. Город спал, ее шаги эхом разносились по улице, создавая иллюзию преследования. Девушка остановилась, и кругом воцарилась тишина. Никого, но чувство, что за ней следят – не отступило, исподволь завладевая ее сознанием. Она боязливо оглянулась по сторонам.

— Это всего лишь твои фантазии. Ты просто устала, голодна и эмоции играют с тобой, — буркнула себе под нос Элеонора и сделала несколько шагов вперед, которые тут же подхватило эхо. В тот момент ощущение реальности покинуло ее, и она окончательно растерялась. Леденящий душу ужас завладел ей с особой силой, сердце ее готово было разорваться от страха.

Ужас, что рождался в тумане, наложил на нее свою лапу, и она побежала, преследуемая призраками загубленных ею жизней. Будто тени, они всюду направлялись за ней, являясь из тумана предвестниками страшного суда. Но она не останавливалась, спотыкалась о камни мостовой, по щиколотки увязала в липкой глинистой жиже, в которую после ливня превратилась дорога, но бежала… бежала вслепую, неведомо куда, подгоняемая восставшими из могил страхами, пытаясь отыскать безопасную гавань.

Она неслась, что было сил, мокрые и грязные юбки прилипали ногам, заставляя десятки мурашек бегать по всему телу, острые косточки тугого корсета вгрызлись в ребра, оставляя глубокие отметены на коже. Во рту все пересохло, и появился металлический привкус, сердце отбивало смертельную чечетку в груди, а легкие, казалось, вот-вот разорвутся, но девушка не могла найти в себе сил остановиться и взглянуть в глаза собственному ужасу. Скорее всего, Элеонора так и бежала бы, пока не рухнула замертво от изнеможения, но перед глазами возник черный силуэт старого особняка, возвышавшегося над туманом.

Сознание Элеоноры зацепилось за этот образ, как за спасительную соломинку. Призраки невинно убиенных привели ее к месту избавления. Лишь миг и мозаика в голове сложилась: печать Асмодея на плече хозяйки дома, загадочная смерть на кладбище возле старого склепа, оргия у стен монастыря – все это она видела собственными глазами, и все эти события неизменно вели к таинственным обитателям этого дома. А уж о слухах, что в последнее время ходили в городе, и подумать было страшно. Помимо прямых сношений с дьяволом и занятиями черной магией, Аврору д’Эневер обвиняли в «свальном» грехе, похищении младенцев, поедании человеческой плоти. А после происшествия на похоронах Маркуса Хэворта злые языки стали приписывать ей возможность иссушать своих жертв, забирать их годы, истязать души. Многие из слухов были правдивы, иные представляли собой вопиющую ложь, порожденную больной фантазией, но сомнений в том, что обитатели этого дома практиковали «запретную науку» у Элеоноры не было. Если кто и мог пролить свет на ее проклятие, так это они.

Сделав глубокий вдох, девушка воззрилась вперед, в глазах ее засияла какая-то странная решимость. С безумной радостью она смотрела на еще далекий, смутно очерченный силуэт дома, где в одном из окон мерцал слабый свет свечей, и нечто похожее на озарение снизошло на нее. И она бросилась туда, не обращая внимания на отяжелевший подол, на клубящийся кругом туман, рождавший молящие лица несчастной соперницы и почившего возлюбленного. С деревьев на нее капало, но Элеонора не замечала даже этого. Буквально вспорхнув по мраморным ступенькам, девушка ухватилась за дверной молоток и постучалась.

Казалось, что к двери шли целую вечность, за это время Элеонора едва не поседела от страха, пережила несколько жизней, загнанная в угол собственной совестью и образами, что рождало ее воображение. Несколько долгих минут спустя раздался тихий щелчок, скользнул приглушенный затвор. Еще один. Дверь со скрипом отворилась, и на пороге показалась хозяйка дома, облаченная в белоснежный шелковый халат.
За те несколько недель, что они не виделись, Аврора изменилась до неузнаваемости: и так худая девушка, словно высохла; в иссиня-чёрных волосах серебрилась седая прядь, будто лунный лучик на ночном небе, кожа ее была болезненно бледна, и появись сейчас девушка в высшем обществе, непременно бы заслужила одобрительные взгляды поборниц старых устоев. Бледность – признак аристократии, а здоровье нынче в моде не было. Но куда сильнее Элеонору потряс взгляд ведьмы – её глаза были абсолютно пусты, не различался даже цвет. Она смотрела на нее в упор из-под набрякших от усталости век, и в глазах ее не было былого огня, не было вызова.

На миг Элеонор представила, как выглядела со стороны: волосы в беспорядке рассыпались по плечам, грудь тяжело вздымалась, а юбки были до самой талии забрызганы смрадной грязью. В любом приличном доме увидев леди в таком бедственном положении, ей немедленно бы отворили двери, окружив теплом и заботой, а Аврора стояла перед ней точно статуя, на лице ее не отразилось удивления или вопроса, казалось, она делала все инстинктивно, мыслями находясь далеко за пределами этой комнаты.

– Мисс д’Эневер, – сглотнув, начала ночная гостья, отступая на несколько шагов назад, – прошу прощения за столь поздний визит, но мое дело не терпит отлагательств, я хотела бы переговорить с Вами или Вашим… братом.

– Я не принимаю визитеров, мисс Борегар, что до моего брата, нынче он отъехал по делам семьи, и не сможет Вас принять, – холодным, словно зимний ветер, голосом произнесла Аврора, собираясь притворить дверь, но Элеонора с силой ухватилась за дверную ручку, потянув ее на себя с такой силой, что хозяйка едва не вылетела на крыльцо.

– Мне известен род Ваших семейных занятий, мадмуазель. Видела Вашего брата у стен монастыря в день той оргии. Тогда меня удивило то, что он оказался единственным, кого не коснулась рука Асмодея, но я проследила за ним в ночь смерти мистера Хэворта, видела, как за одно мгновение здоровый мужчина превратился в старика в тот миг, когда длань Вашего брата коснулась его чела. И мозаика сложилась. И раз нынче ночью мсье Лайонел отсутствует, рискну предположить, что наутро мы найдем очередное высушенное тело молодого старика, – не скрывая угрозы, прошипела Элеонора. – Я знаю, кто Вы, мадам. Своих мы чувствуем, – гостья коснулась лопатки, где было выжжено клеймо Асмодея, которое начало болезненно зудеть в ту минуту, как Аврора подошла ближе. Прямо, как в ночь приема. – Мне нужна Ваша помощь…

– У Вас весьма странная манера ее просить!

– Что ж, если так Вам будет проще, можете считать это не помощью, а взаимовыгодной сделкой. Мы обе знаем, кем мы являемся, сейчас не время для пустых фамильярностей.

– Сделка? – презрительно фыркнула Аврора. – И в чем же будет моя выгода?

– Я буду молчать, мадам. Уверена, что Вы здесь с определенной целью и лишнее внимание сыграет против Вас. Да, времена инквизиции остались позади, но давайте не будем забывать, что мы в Новом Орлеане – городе, где люди еще не утратили суеверный страх перед колдовством и жрецами Вуду. Представьте, какова будет реакция общественности, когда они узнают о том, что таинственные колдуны, держащие в страхе весь город, наконец, обрели лица. Не забывайте, что здесь сейчас один закон – люди моего отца.

– Не путайте смелость с глупостью, дорогая, – заведя за ухо черную прядь, произнесла Аврора. – Вы не представляете, во что ввязываетесь. Ваши домыслы бездоказательны.

– Напуганному человеку не нужны доказательства. Моя семья живет в этом городе с того дня, как в ратуше заложили первый камень, а вы…вы приехали лишь год назад и сразу начались эти необъяснимые смерти.

– Вам лучше уйти, мисс, пока это еще возможно. И настоятельно советую Вам забыть о том, что Вы имели неосторожность озвучить вслух.

– Мадам, я уже потеряла душу, потеряла любовь, и жизнь моя теперь не стоит выеденного гроша, не нужно пытаться меня запугать. Если с рассветом я не вернусь назад, моей матушке передадут письмо, а точнее мою исповедь, где я красочно описала ночной визит Асмодея в мои покои, причины монастырской оргии и смерть Маркуса. Еще одно письмо будет направлено констеблю Муру, я слышала, что он проявляет интерес к Вашей особе и думаю, он не сочтет эту писанину сказкой. Уверена, что это сильно осложнит Вашу миссию. Не думаю, что существа, которым Вы служите, будут рады такому повороту событий.

– Не нужно стращать меня адскими муками, мисс, я прошла их все, уходите и не испытывайте мое терпение впредь, – ведьма вновь попыталась закрыть дверь, но Элеонора намертво встала в проходе. – Желаете предать этот бред огласке – не буду Вам мешать.

– А Ваш брат? Готовы ответить за него с такой же уверенностью? – При упоминании о Лионеле на лице Авроры отразилась невыразимая мука. А ведь он ее предупреждал, с самого начала предупреждал о том, что ее поведение привлечет к ним лишнее внимание, но она не слушала, веря в то, что поступает правильно. И что из этого вышло? Чувство вины перед ним итак давило на ее плечи неподъемным грузом, свалить на него еще и эту проблему было выше ее сил.

Он столько лет бежал от Ада, не могла же она из-за своего упрямства толкнуть его в бездну после всего, что им довелось пережить. Сейчас, в свете нового распоряжения Люцифера, огласка была самой тяжкой провинностью после предательства, и если возможность уболтать Асмодея и вымолить прощение существовала в ее сознании, то Абаддон наверняка применил бы к Лионелю высшую меру наказания. Этого допустить Аврора не могла.

– Поверьте, – пользуясь сомнениями хозяйки, произнесла Элеонора, – если я нашла в себе смелость явиться к Вам в середине ночи, рискуя своим добрым именем и жизнью, иного выбора у меня не было. – Не говоря ни слова, Аврора жестом пригласила девушку войти, вперед себя пропуская в гостиную.

– Итак, что Вы хотите? – хозяйка грациозно уселась на софу, и не смотря на то, что выглядела она весьма изможденной, в каждом жесте ее присутствовало поистине королевское величие – природный дар, такому леди не научишь. Не было в ее движениях заученной грации и жеманности, все казалось таким естественным, что Элеонора не смогла удержать восхищенного взгляда, который, впрочем, быстро погас, встретившись с решительным взглядом хозяйки дома.

– Я совершила ошибку и за эту ошибку мне придется заплатить цену, которая теперь кажется мне непомерной.

– Всем суждено совершать ошибки и, боюсь, я не смогу помочь Вам в их исправлении. Это не в моей власти.

– Но Вы же даже не знаете, о чем я хотела Вас попросить?

– Не сложно понять желания человека, продавшего душу. Вас ослепил огонь любви, а потом он же вас и спалил – история старая, как мир. Вы были слишком импульсивны, не понимали всей серьезности этого поступка.

– Я пришла сюда за не лекцией по морали, Аврора. Есть ли какой-то способ снять это проклятие? Изменить условия договора?

– Он уже выполнил свои обязательства, не так ли?

– Да, – кивнула Элеонора, прижав ладони к лицу. Былая спесь тут же сошла с нее, явив взгляду ведьмы до смерти напуганную девушку, избалованную и испорченную собственными родителями, которые прививая дочери благородные манеры, не удосужились дать ей самое главное – понимание того, что она не более, чем пешка в игре высших сил; что богатство не делает ее лучшей, а мир не склонится перед спесью и глупым упорством. Девчонка продала душу, и теперь была уверена, что князь Ада вернет ее обратно только потому, что обстоятельства для нее изменились.

– Тогда обратной дороги нет. Если сделка была заключена без принуждения, ее не оспорить даже небесам.

– Но как это удалось сделать Вам? Как Вам удалось освободиться?

– Поверьте, моя свобода – лишь иллюзия, я бо́льшая рабыня, чем Вы.

– И все же Вы здесь. Вы дышите, Вы живете, Вы чувствуете. Вы избежали адского пламени и получили возможность начать новую жизнь.

– Разве это жизнь? Я несу ее, как крест, на своих плечах. Быть жнецом для Ада: по-Вашему о такой участи мечтают? Тех, кого не смогли сломить муки адского пламени, ломают иначе. Это не привилегия, а изощренное наказание, ибо вовеки счастлив быть не может тот, кто проклят навсегда.

– Я не понимаю…

– И не поймете, пока…– покачала головой Аврора. – Это был не мой выбор. Впрочем, Вы сами в этом убедитесь, когда придет время.

– Неужели за все эти годы Вы ни разу не попытались освободиться? Убежать или заключить иную сделку?

– Возможно, я просто не хотела этого делать, – закрыв ладонью изумрудный перстень, тихо произнесла Аврора, вставая лицом к окну, разглядывая то место, где не так давно на смерть сошлись в битве князь Преисподней и великий архангел. Теперь уже даже сама Аврора начала сомневаться в реальности произошедшего. Может, это и впрямь было помутнение, сон реальный и нереальный одновременно – коварная игра тех, с кем она дала себе зарок больше не искать встречи.

– Но почему? Вы же знали, что ждет Вас на той стороне?

– Я верила. Глупо, ибо на той стороне меня не ждал никто. Оттого сейчас тяжесть моих грехов еще горше – все было напрасно. Я не хотела освобождаться от Ада, потому что там видела свое спасение. Там я не могла делать того, что мне приходится делать сейчас. Там была надежда на… – она запнулась, не смогла вымолвить того, что собиралась, наспех подбирая подходящее слово, – искупление… я верила, что смогу вечными страданиями заслужить царствие небесное, но я была сослана на Землю. Туда, где не осталось ничего святого. Туда, где не достижим предел наших скитаний. Не зная ни сна, ни покоя мы постоянно бежим от света, от высшей кары, а вечная жизнь стала нашим бичом. Моим бичом. Послушайтесь моего совета, не пытайтесь ничего изменить, потому что сделаете только хуже. Демоны – жуткие твари, изгои высших миров, не ведающие ни страха, ни жалости, ни любви – ничего доброго и прекрасного. В их душах царит вечный хаос, боль и отчаяние. Судьбой они прокляты от рождения, сотни лет их души блуждали в безутешном мраке, в них нет ни веры, ни надежды. Они пусты, а точнее, наполнены злобой, потому что одиноки. Отец отвернулся от них, запер в безвестности, а Мать… она играет с ними, использует, презирает. Из-за интриг «родителей» дети их росли покинутыми и забытыми, Ад уродовал их сердца, наполняя злобой, которую не излечить.

– Вы любите его, – произнесла Элеонора таким тоном, будто сделала важное открытие. – Это чувство мне знакомо, говорите Вы, а я слышу глас разбитого сердца.

– Я была наказана этой любовью, – возвращаясь на свое место, произнесла Аврора. – Говорят, что любовь дарит крылья, но грешная любовь – это птица без крыла. Она никогда не взлетит, потому что это невозможно. Знаете, мисс Элеонора, если сейчас мне бы дали выбор: взлететь в небеса одиноким ангелом или жить во взаимной любви среди смертных, без сомнений я бы выбрала первое.

– Почему?

– Потому что взаимной любви не существует – это непреложный закон. Один любит — второй играет эту роль. Так было и так будет всегда. Увы... мы может отказываться верить в это, убеждать себя в обратном, но когда-нибудь настанет момент прозрения.

– Это ложь! – вскочив с места, прошипела Элеонора. – Вы так говорите потому, что Вам не довелось… – встретившись с пронзительным взглядом Авроры, девушка умолкла на полуслове. Но потом перевела дух и уже спокойнее продолжила, – Вы так говорите потому, что утратили веру, а между тем, Вы здесь, вдали от адских пыток потому, что он пожалел Вас, а значит, не все еще потеряно. Я… я буду искать выход. Мне не довелось быть с возлюбленным на Земле, и теперь моя единственная цель – найти его на небесах!

– Элеонора, Вы совсем не слушали меня. Считаете, что сможете договориться с Асмодеем? Я по глазам вижу, Вы думаете об этом. Но что Вы можете предложить ему взамен? У всего есть своя цена, но его не прельстить золотом, не искусить женскими прелестями, не запугать и не запутать. Единственное, что ценно в его мире – чистые души, но и этого у Вас нет! Ваша затея заранее обречена, не усугубляйте.

– Чистые души? Безгрешные? Это их разменная монета?

– Это предмет войны, ведущейся с сотворения мира.

– И сколько, по-вашему, нужно заключить душ, чтобы высвободить одну? – зацепившись за эту мысль, произнесла Элеонора. Уж чего-чего, а рабов в ее владении было не мало, и если Асмодею нужны их души, пусть забирает, а она уж найдет способ выбить из них добровольное согласие: одним нужна свобода, другим безопасность семьи.

– Не поддавайтесь этому искушению, мисс Борегар. Это зыбкая дорога, с которой нет возврата. Даже сумев обменять одну душу на другую, Вы не измените конечной точки своего маршрута. Так или иначе, Вы попадете в Ад.

– В Чистилище! Сразу в Ад идут те, кто продал душу Сатане, а я, когда придет мой час, переступлю порог загробного мира свободной. Я останусь в Чистилище, встречусь с Арестасом и буду дожидаться страшного суда в попытках искупить свою вину.

– Вам лучше уйти, – Аврора резко поднялась с места, но внезапно закружившаяся голова заставила ее вернуться назад.

– Дело ведь не в отсутствии возможности мне помочь, – злобно сверкнув глазами, прошипела девушка. – Вы просто не желаете этого сделать.

– Вы правы, – холодно произнесла она, – я не хочу. Всю свою жизнь я пыталась помогать другим, веря в то, что когда-нибудь смогу выстрадать прощение, но они не прощают! И с каждым годом грехи мои все росли, а руки покрывались кровью, но даже тогда я не допускала такой мысли, которую так беззастенчиво озвучили Вы.

– А что мне остается? – взвизгнула в ответ девушка. – Сидеть и покорно ждать, пока мою душу не растерзают адские псы или, может, молиться? Не вижу, чтобы Вам это помогло.

– Уходите, – вцепившись рукой в резную боковину софы, Аврора поднялась, указывая незваной гостье на дверь, – и никогда сюда не возвращайтесь. В этот визит Вы узнали правду о том, кто я, при следующей встрече, клянусь, Вы увидите, на что я способна! И у милосердия есть свои границы – не искушайте.

– Не стращайте, Аврора, Вы не страшнее своего господина. К тому же он сказал: «я не имею права забрать твою жизнь, пока не закончится отмеренное свыше» – если это правило незыблемо для демонов, оно распространяется и на их слуг. Мой час еще не пробил, он определил мне жизнь долгую, и если Вы убьете меня раньше, условия сделки будут нарушены. И пусть земной мой путь закончится в этой самой комнате – душа останется при мне. Мне терять нечего, так что готова рискнуть. А Вы? Своей жизнью Вы может, и не дорожите, но сложно не заметить с каким трепетом Вы относитесь к жизни мсье Лайонела…

– Довольно, я не желаю Вас больше видеть в моем доме. Вы совершили ошибку, которую не исправить, постарайтесь избежать новых, – Аврора взмахнула рукой, и входная дверь с грохотом открылась, ударившись о стену.

– Спасибо за то, что согласились принять меня в столь поздний час, – сделав небольшой реверанс, проговорила Элеонора, вновь надев на себя маску принятых в обществе условностей. Со стороны могло даже показаться, что она зашла в этот дом справиться о здоровье старой подруги. Поразительно, сколь изменчивой и противоречивой натурой оказалась эта ночная гостья.

– Признаюсь, Вы удивили меня, мисс Борегар, это не каждому по силам, – уже у самых дверей произнесла Аврора. – Когда я только узнала о Вашей напасти, меня одолело чувство отчаяния и жалости к Вам, но…

– Но… – протянула Элеонора с легкой улыбкой.

– Но сейчас я понимаю, что Вы заслужили все, что с Вами произошло, – в одно мгновение улыбка Элеонор сползла с лица, а пухлые губки сжались в тонкую полоску. – Не секрет, что у светской дамы должно быть два лица: одно напоказ, другое – для себя, но Вы превзошли мои ожидания. Когда я открыла дверь, на пороге стояла запуганная насмерть девчонка, но сейчас передо мной стоит совсем другой человек. Уже не оплакивающий почившего возлюбленного или утрату собственной души. Так которая из Вас была настоящей?

– Мы обе, – набросив шаль на голову, так чтобы сокрыть лицо, произнесла она. – Вы смирились со своим проклятием, а я не могу. Мой отец говорил, что в войне не бывает нечестных побед, и если есть хотя бы один шанс вернуть мою душу, я готова запачкаться.

Аврора ничего не ответила, лишь опустила голову и отвернулась, слабость терзавшая ее с самого утра, никак не хотела отступать, и все силы девушка тратила на то, чтобы не потерять сознание в присутствии нежеланной гостьи. Да и сказать, ей откровенно говоря, было нечего: не было ни жалости, ни злости – не было ничего, кроме горького разочарования от мира, взрастившего такие гнилые побеги. Для этих людей, все еще живших пережитками рабовладельческого строя, жизнь другого утратила всякую ценность.

Человеку сведущему не сложно было разгадать замыслы Элеоноры, решившей террором, силой и угрозами заставить собственных рабов продать души в оплату долга хозяйки. Теперь, как никогда явственно Аврора поняла, для чего нужна была война. Возможно, высшие силы решили прорядить сорняки, да только под косу судьбы вместе с ними, как всегда, попали редкие и полезные растения. Вот она горькая истина. Аврора тяжело вздохнула и, словно от этого тихого вздоха, одинокая свеча, горевшая до того так ровно и ярко, вдруг закачалась, как живая, и потухла, будто подтверждение ее догадки. Ужель и она из священного бриллианта превратилась в такой же сорняк? Жницу душ? Может потому демон и утратил к ней всякий интерес, а Лионель точно чувствуя ту «грязь», в которую она позволила себе окунуться, все чаще искал повод покинуть особняк, лишь бы не запачкать руки от прикосновения к ней. С того дня они практически не разговаривали, лишь обменивались многозначительными взглядами, выражавшими целую бурю эмоций, но в то же время ничего конкретного. Ни один вопрос так и не нарушил тишину, ни одно сомнение не подтвердилось. Видимо это было к лучшему, время все сделает за них: расставит по своим местам и будь, что будет.

– Прощайте, мадам д’Эневер, – выводя Аврору из размышлений, произнесла гостья, втихомолку наблюдавшая за ведьмой. – Вопреки Вашему желанию – это не последняя наша встреча.

– Прощайте, мисс Борегар, – кивнула ей в ответ хозяйка, провожая взглядом силуэт, растворяющийся во мраке. – Для Вашего же блага, надеюсь, что Вы ошибаетесь, – шепнула ей вслед Аврора, хотя и не верила своим собственным словам.

Прошло несколько часов, горизонт на востоке уже залился предрассветным огнем, а Аврора все еще стояла в дверях, вглядываясь во тьму, и с каждой минутой ожидания необъяснимое чувство тревоги вместе с кровью разливалось по ее телу. Сердце бешено колотилось, в груди как будто кололо остриё иглы, дыхание перехватило, как от ледяной воды. Девушка сделала глубокий вдох, пытаясь успокоиться, но изгнать из души тревогу так и не удалось — для безмятежной веры в лучшую долю она слишком многое видела, а для несокрушимой уверенности в собственных силах — была слишком слаба. Еще одно наказание — сидеть и ждать, понимая, что ничего не можешь изменить!

Предыдущая глава || Следующая глава