Название: Сыграй!

Заявка 103: Эдвард /Изабелла

Жанр: ангст/драма/трагедия (на выбор автора)

Едва сдерживая себя от разрушающих эмоций, он думал о том, что когда-то давно не смел об этом и мечтать. Теперь же, с трудом заставляя себя перебирать клавиши рояля, с каждым новым звуком, с каждым следующим спетым ей куплетом, он вновь и вновь ее терял.

Предрождественская суета, хлопья снега и треск поленьев камина - именно так однажды все началось, и именно так должно закончиться.

От автора: жанр ангст, рейтинг PG-13. AU. OOC.

---

Ты танцуешь перед камином – невесомая, безмятежная, прекрасная. Лёгкий ветерок, врывающийся в распахнутое окно, колышет платье, и оно морской пеной струится вокруг твоих ног, прибоем ласкает колени, чтобы затем потоком хлынуть вниз.

Даже сейчас, в эпицентре зимы, ты беспрестанно напоминаешь мне о лете.

Всё в тебе – тёплое. Солнечные искры в глубине шоколадных глаз, красные, огненные отсветы камина на шелковистых волосах. Ты единственная, кто мог меня отогреть, единственная, рядом с кем отмирало, билось, пело мёртвое сердце.

Но только не сегодня.

Сегодня оно молчит. Лишь сжимается, когда твой аромат потоком омывает всё тело. И трепещет пустота на месте души. Которой нет у вампиров. Которой я не могу тебя лишить.

Все мои грехи можно простить. Я убивал во благо – преследовал убийц, насильников, извращенцев, с наслаждением разрывал их на части. Во мне не было зла – только мольба о тепле, о свете и чистоте, и теперь, когда я получил их, пришло время стать бескорыстным.

Дом Калленов пуст. Дом Калленов тих. Только бьётся одинокое сердце, только тихим свистом вырывается из лёгких дыхание. Вдох и выдох, выдох и вдох. Я не хочу считать их, с ужасом понимая, что этот отсчёт – обратный. Не хочу ловить их губами, понимая, что скоро твоё тепло – уйдёт.

Ты подарила мне солнце и небо, ты подарила мне краткую вечность и счастье. Пришло время отдавать долги. Пришло время подарить тебе жизнь.

Ты порхаешь по дому, словно бабочка, и редкие лунные лучи отражаются от бледной кожи. Со звоном ломаются на части, колкими искрами осыпаясь на ковёр. Я тоже отражаюсь от тебя, ловлю свои отражения – в тебе, и нет ничего прекраснее этих мимолётных образов.

Никто другой не может сделать из обычных вещей – совершенство. Никто иной не смог бы превратить вампира в любящего, заботливого, беспечного… человека. Кроме тебя.

Изящные изгибы тела повторяет терпкий запах свободы. Он облаком сгущается вокруг тебя, сопровождает повсюду, и твоей любви ко мне не пробиться сквозь эти несокрушимые заслоны.

Мне давно следовало сдаться. Отпустить тебя, дать вырваться на волю, чтобы ты завертелась в вихре жизни, не смея – не желая – оглядываться назад. Туда, где останусь я.

Но я цеплялся за счастье. Умолял себя повременить. Твердил, каждую ночь твердил, что это не обязательно, что нам будет достаточно друг друга… только ты отворачивалась, и куталась в одеяло, и бормотала что-то во сне – снова, и снова, и снова… Я внимательно слушал тебя каждую ночь, но ни разу так и не услышал своего имени.

Прости, любовь моя.

Прости за эти ожидания, что не должны были оправдываться. За горечь, которая была неизбежна. За проклятую вечность, в которой нет твоей вины. За мимолётность твоей жизни, в которой мне нет места.

Ты летишь ко мне, спотыкаясь и чуть не падая.

Я здесь. Рядом. Готов в любой момент поймать тебя. Если бы я знал, что это именно то, что тебе нужно… если бы знал, что этого достаточно.

Счастливо смеёшься, обнимая меня. Запрокидываешь голову и кружишься, кружишься, кружишься… Я кружусь вместе с тобой, аккуратно обхватив ладонями тонкую талию.

Ты доверяешь мне. Знаешь, что ни за что не уроню.

- Сыграй мне, Эдвард! – щебечешь ты, и смех ломким звоном колокольчиков разлетается по залу, освещая всё вокруг своим неверным сиянием. – Ту, нашу, любимую.

Я ненавижу эту песню. Сегодня, здесь, сейчас – ненавижу. Но разве могу отказать? Разве способен сказать «нет», когда ты одурманиваешь обжигающим теплом своих прикосновений, когда сбиваешь с толку сладкой свежестью своего дыхания… Встав на цыпочки, смотришь снизу вверх своими широко распахнутыми, бездонными глазами, и умоляюще шепчешь: «Пожалуйста?..»

Разве могу отказать?

Микроскопические выбоины и трещинки на клавишах щекочут подушечки пальцев. Они давно знакомы, давно мною изучены. Всё своё существование я готовился к этому моменту, к встрече с тобой, к нашему расставанию. При этом даже не осознавал, что именно ожидание тебя лейтмотивом пронизывало мою вечность.

Мы идеально подходим друг другу. И только две маленьких детали дёгтем проникают в каждую медовую нить, связывающую нас.

Моё проклятое бессмертие. Твоя благословенная смертность.

Словно игривый котёнок, забираешься мне на колени. Заливисто смеёшься, накрывая тёплыми ладошками мои руки. Я же зарываюсь лицом в твои волосы и закрываю глаза; пальцы сами находят нужные клавиши, и ты снова радостно хохочешь, услышав свою любимую неаполитанскую песенку. Пытаешься сдвинуть мои каменные руки, поставить их на нужные аккорды, но разве может человек побороть вампира?

На самом деле может. Ты можешь. Одним взглядом, одним жестом, одним тихим вздохом.

Резкая трель телефона врывается в наш мир на двоих, и музыка тут же затихает. Ты не замечаешь неохоты, с которой выпускаю тебя из объятий, не замечаешь, как невольно тянусь за тобой, пытаясь ещё раз вдохнуть манящий аромат.

В динамиках звучит голос Майка. Хочется разорвать его на части, разорвать всех, кто отнимает твоё время, чтобы ты была только моей. Чтобы смотрела своими огромными сияющими глазами лишь на меня, чтобы только меня касались твои мягкие тёплые руки…

Но кто я такой, чтобы предъявлять на тебя права? Лишь один элемент насыщенной, яркой жизни, любимый, но не самый важный.

Иногда мне хочется, чтобы ты была другой. Чтобы была скромной и тихой, неуклюжей и обычной. Чтобы я был центром твоей Вселенной, и всё остальное на фоне нашей любви теряло бы для тебя смысл.

Но тогда ты, скорее всего, умерла бы в момент нашей встречи.

- Помнишь, как мы познакомились? – щебечешь ты, небрежно бросая телефон прямо на пол рядом с роялем. Усаживаешься на ковёр у моих ног, и влажные глаза мягко блестят в танцующих отсветах огня. – Глаза у тебя тогда были жуткие!

Киваю, не в силах ответить. Конечно, я помню нашу первую встречу. Так же ярко, как помню каждый день, проведённый с тобой. Зато все годы до неё стёрлись, потускнели, не выдержав соперничества с мгновениями, освещёнными нашей любовью.

Будто среди бесконечного мрака вдруг взошло неожиданное, горячее, ослепительное солнце.

Задумавшись, я не замечаю, как из-под ледяных пальцев начинает литься твоя колыбельная. Мягко улыбнувшись мне, ты прикрываешь глаза и тихонько подпеваешь знакомой мелодии. По сравнению с твоим голосом любимые звуки рояля становятся квакающими, грубыми, неуместными.

В мыслях вспышками проносятся воспоминания. Даже не о первой встрече, просто о тебе. Я благодарен каждому из них, в очередной раз запечатлеваю в памяти, зная, что потом, когда это Рождество подойдёт к концу, они мне пригодятся – как единственное, что останется после тебя.

…Из зала лились прекрасные, неземные звуки, и я неподвижно замер у входа, купаясь в них. Как это отличалось от моего обычного кошмара – неумелых потуг школьников сыграть «Heart and Soul» или, не приведи Господь, «Für Elise»! Фортепианная мелодия потоком струилась из открытых дверей. Лишь изредка мелькали в этом совершенстве фальшивые ноты, но они тут же забывались, теряли значение.
Музыка была незнакомой. Замерев статуей в коридоре я, затаив дыхание, прислушивался, наслаждался, запоминал, чтобы потом, оказавшись дома, прочувствовать эту композицию кончиками пальцев, добавив, возможно, что-то своё.
Был спокоен, как и всегда, не зная, что пройдёт несколько секунд – и всё, что составляло моё существование, взорвётся, исчезнет в ослепительной вспышке, освободив место для тебя.
В музыку вплетались тихий стук клавиш, ровное биение сердце, тихое дыхание… я далеко не сразу осознал, что в этой симфонии было недостающее звено.
В ней не было твоих мыслей.
Сделал шаг в зал, чтобы увидеть, разобраться, понять, и одновременно – вдох, и воздух со свистом ворвался в лёгкие, отравляя их твоим ароматом.
Горло резануло болью, в мыслях звериный голод сцепился с любопытством и невольным восхищением. Броситься, растерзать, выпить до дна! Замереть и слушать! Заговорить, разгадать тайну твоих скрытых мыслей! Всё – сразу, и как выбрать?
Но тут ты обернулась.
Ничуть не испугалась незнакомого парня, который вряд ли в тот момент был похож на человека. Воскликнула: «Как ты вовремя! Мне нужна объективная оценка. Вот, слушай». Щёлкнула пальцами, разминая руки. И заиграла.
Я был в замешательстве. Гортань болела, но это перестало быть первостепенным – меня тянуло, неудержимо тянуло к тебе. Безрассудной, бестактной и с полным отсутствием инстинкта самосохранения.
Ты уже тогда знала, чувствовала, что меня можно не бояться. Как бы не пела для меня твоя кровь, её притяжение было ничтожным по сравнению с тобой. Кому нужна утолённая жажда, если это будет означать потерю того, кто интригует, привлекает, удивляет?
Тогда я думал, что кровь может подождать. Думал, что в любой момент смогу забрать её – так почему бы не дать себе разгадать перед этим твою тайну?
Каким же глупцом я был.
Ничто в мире не смогло бы заставить меня собственноручно лишить тебя жизни. И впервые я понял это уже тогда - стоило тебе только запеть...

… Создавалось впечатление, что ты сторонишься меня. Обрушив на мою голову одну неземную, волшебную песню и звонко рассмеявшись в ответ на мой ошеломлённый кивок – я боялся сделать вдох, не желая искушать зверя внутри – ты пропала. Лишь изредка мелькала в коридорах, каждый раз ослепительно улыбаясь мне.
Тщетно пытавшаяся сдержать своё ликование Элис сообщила, что ты обучаешься дома. Что в школе лишь занимаешься с мистером Заборски, который считается одним из лучших преподавателей вокала в штате Вашингтон. Что большую часть времени пропадаешь на концертах и прослушиваниях. Что тебе прочат карьеру великой певицы…
Всё это было очевидно. Как было очевидно и то, что в твоей жизни нет места для романа с вампиром.
Но я старался игнорировать доводы своего рассудка.
Превратился в безумного сталкера. Всюду следовал за тобой, скрываясь в тенях. Узнавал каждую маленькую деталь твоей жизни, и всё больше и больше увязал в тебе.
К Рождеству я мог считаться экспертом в области знаний о Белле Свон. И был безоговорочно и бесповоротно влюблён в тебя…

… Ты танцевала. Выделялась среди потных неуклюжих тел, будто бриллиант среди грязных камней. Я же снова наблюдал за тобой, как и в каждую свободную секунду на протяжении последних двух месяцев.
Костюм феи безумно шёл тебе. Летучее сиреневое платье обрисовывало соблазнительные изгибы твоего тела, а прозрачные крылья за спиной легонько покачивались в такт музыке.
Ты и сама двигалась в такт. Дышала в такт. Сливалась с любой услышанной мелодией, забывая обо всём остальном.
Я же, словно неопытный юнец, боялся ворваться в твой мир. Знал, что мне в нём не найдётся места, пытался убедить себя в обратном и сам себе не верил.
Но ты всё решила за нас обоих.
Подлетела, закружила в вихре своего аромата и голоса, окончательно лишая меня остатков здравого смысла.
- Если признаешься в том, кто ты, я вся твоя. – В этом была вся ты. Безрассудная и бескомпромиссная, ты никогда не подчинялась никаким правилам, кроме своих – никому не известных. Всегда делала только то, что считала нужным, и добивалась своего.
Четвёртая фраза, обращённая ко мне, а казалось, что ближе тебя не было никого в целом мире.
Разве я мог устоять?..

…Золотистое сияние гирлянд светилось в твоих зрачках, и меня затягивало всё глубже и глубже. Пропали все мысли вокруг, пропали беззвучные завистливые вопли Джессики Стенли и Лорен Меллори. Они ненавидели тебя, и я готов был вырвать их сердца за то, что они посмели – пусть и мысленно – оскорбить ту, что я так отчаянно любил.
Только не в тот момент. Не тогда, когда ты впервые была в моих руках, и жар тела обжигал отвыкшие от прикосновений ладони.
Я чувствовал на тебе чужие запахи. Знал, что ты охотно танцевала со всеми, кто приглашал тебя. Но не мог гневаться: что-то, горевшее в глубине твоих глаз, позволяло надеяться… надеяться на то, о чём я раньше не смел и мечтать.
Хотя ты уже подарила мне немыслимое. Лишь задумчиво кивнула в ответ на моё сбивчивое признание, произнесённое нарочито холодным тоном. Засмеялась – «Хорошо, что не убил» - когда я прошептал, насколько привлекателен твой аромат. Взяла за руку и повела танцевать, когда я искренне пытался предупредить тебя об опасности, о Вольтури, о возможной смерти от моих рук.
«Вы оба свихнулись», - мысленно шипела мне Розали, стоя на краю танцпола. «Из-за этой девчонки нам всем конец».
Я же лишь морщился в ответ на её раздражение. Осторожно, словно хрупкую статуэтку, держал тебя в объятиях.
Заворожённо кивнул, когда ты безапелляционно сказала отвезти тебя в имение Калленов.
Едва зайдя в дом, целовал, безостановочно целовал тебя, и ты тихо стонала, с готовностью отвечая на эти отчаянные проявления моей любви.
Опустил тебя на ковёр у потрескивающего камина, за который после благодарил предусмотрительную Элис. И не было ни единого сомнения в том, что происходящее – правильно.
Я не сравнивал тебя с теми, с кем был раньше. Их лица стёрлись из памяти, были вытеснены из неё твоими чертами, твоим телом, тем, как гортанно ты стонала, изгибаясь под моими руками, и как отчаянно притягивала к себе, неразборчиво шепча что-то прямо в мои губы.
Я не был у тебя первым. Но ты захотела быть моей, и тогда этого было абсолютно достаточно, чтобы потерять голову, чтобы поддаться желанию обладать и опьянеть от твоего близкого запаха, от доверчиво подставленной шеи, от пульсации вены на ней, от пульсации внутри тебя.
Ты, ты, ты, всегда была только ты, и в тот момент не было и меня самого – лишь любовь, что вспыхивала внутри, поглощала без остатка, пока я брал тебя, одновременно отдавая всего себя.
Ты кричала, обхватывала меня руками и ногами, цеплялась за каменное тело из последних сил. А я чувствовал себя живым. Тёплым. Настоящим.
Судорожно втягивал твой аромат – ты пахла Рождеством.
Заглядывал в мутные, уставшие, довольные тёмные глаза и верил, что это счастье будет вечным…

…Моя вечность продлилась два года. Два года, проведённых вдали от семьи, лишь с редкими звонками в особняк Калленов. Мне не нужно было осуждение Розали или шумная поддержка Эммета, не нужно было одобрение Эсме и Карлайла, не нужно было понимание Джаспера.
Я нуждался лишь в тебе.
И – если быть честным – боялся видений Элис.
Два года самообмана. Два года путешествий по всему миру вместе с тобой. Два года любви, и обжигающих поцелуев, и сдержанной и при этом безудержной страсти. Два года мучений, раздираемый желанием подарить тебе бессмертие и нежеланием лишать возможности жить. В глубине души надеялся, что ты сама попросишь меня об этом…
Но ты молчала.
Дарила мне себя – ту себя, что не была посвящена музыке, карьере, друзьям… Иногда этого было достаточно. Иногда же хотелось разорвать на клочки весь мир вокруг, чтобы ты стала только моей.
Я стал ненавидеть музыку, которая для тебя была всем. Твой мир пел, и ты пела вместе с ним, затмевая красотой своего голоса всё вокруг. Тебе рукоплескали. Твой талант превозносили до небес. Тобою восхищались.
Любая другая сломалась бы под напором этого успеха, но только не ты. Ты осталась собой. Собой – прекрасной и безрассудной. Собой – которая не принадлежала никому.
Спустя два года мы возвращались в Форкс. Туда, где ждала моя семья, туда, где мы намеревались встретить Рождество…

…Ты с удовольствием проводила время с моей семьёй. Находила для них время, несмотря на то, что соскучилась по своему отцу. Порхала между нашими домами, как лёгкая бабочка, и всем приносила счастье.
С каждым мгновением я всё чётче понимал, что должен отпустить тебя.
Прошла неделя. Приближалось Рождество. Я с ужасом ждал этого праздника, пытаясь не скрыть от тебя все свои мысли.
Мы ходили по магазинам, выбирая подарки. Составляли меню праздничного ужина – ты прекрасно понимала, что всё это только для тебя, но с удовольствием включилась в игру, затеянную моей семьёй. Чувствовала, что им хотелось побыть людьми, похлопотать на кухне, несмотря на отвратительный запах пищи. Все вместе мы украшали дом, развешивали повсюду гирлянды и ленты, омелу и праздничные венки. Поставили ёлку, и вскоре запах хвои пропитал весь особняк, невольно заставляя всех проникнуться ощущением приближающегося Рождества.
Я не отходил от тебя ни на секунду. Каждую ночь прислушивался к твоему дыханию, к тихому, мелодичному бормотанию, мечтая о том, чтобы ты подала мне хоть какой-то знак, показала, пусть и неосознанно, что готова предпочесть меня всему остальному миру.
Но так ничего и не дождался…

…Элис тихо присела на краешек кровати и грустно посмотрела на меня.
- Ты же знаешь, что так будет лучше, Эдвард, - прошептала и погладила по голове, как маленького мальчика.
Я видел тебя в будущем. Видел нас, видел, как я скрывался ото всех, и ты с трудом выкраивала короткие мгновения в своём напряжённом графике, чтобы побыть со мной. Видел всё растущее раздражение, видел, как тускнел восторженный огонёк в твоём взгляде, и его заменяла усталость. Мне не было места в твоём мире.
Видения Элис изменились.
Ты была счастлива. В твоей жизни был любящий муж и радостные детишки. И моя фотография, висящая на стене в гостиной.
Наверное, этого должно быть достаточно, но я медленно умирал. Мне не нужны были видения Элис, чтобы заглянуть в своё будущее. Бесконечная тоска, разъедающая бессмертное тело до костей. Тупая боль, свернувшаяся калачиком на месте сердца. И отчаянное желание хоть на секунду вернуть тебя и погреться в лучистом тепле твоего взгляда…
- Мне жаль, Эдвард, - шепнула маленькая провидица.
Она тенью выскользнула из комнаты, а я неподвижно замер рядом с тобой.
Любовь к тебе медленно сжигала меня. Но эгоист, до сих пор живший внутри, испарился, когда я подумал о маленьких девочках с твоими глазами, которых показала мне Элис.
Как я мог лишить тебя счастья материнства? Как мог утверждать, что люблю, если готов был забрать у тебя возможность иметь семью? Как мог не отблагодарить тебя за своё, пусть и такое недолгое, счастье?
Предрождественская суета, хлопья снега и треск поленьев камина - именно так однажды все началось, и именно так должно закончиться…

- Так ты сыграешь нашу любимую? – тихо говоришь ты, вырывая меня из пучины воспоминаний.

Пальцы послушно ложатся на клавиши. Твой голос переплетается с музыкой, и я с ужасом понимаю, что скоро ты допоёшь первый куплет, что закончится припев, и мне нужно будет петь, в последний раз петь для тебя, с тобой.

С каждым новым звуком, с каждой спетой строчкой я вновь и вновь тебя теряю.

Только бы эта песня длилась вечно, только бы не кончалась, только бы закрутилась бесконечным мотивом, не отпуская нас из этого праздничного, горько-сладкого мгновения…

Но наши голоса, переплетясь в последний раз, затихают.

И я дарю тебе свободу.

Музыка, о которой говорится в истории:
Та, которую играла Белла во время их первой встречи
Последняя песня