Ужин

Должно быть, я передвигалась медленно, не опасаясь, но мое подсознание автоматически тормозило каждый мой шаг. Я этого не замечала. Каждое движение, каждое действие казалось таким же свободным и достаточно быстрым как и всегда. Секунды на часах тикали с обычной размеренной скоростью, не замедляясь и не замирая в моей голове. На соус альфредо потребовалось столько же времени, как и обычно, а вот курица приготовилась быстрее, чем я могла ожидать. Я вытащила два куска хлеба из пакета, стоящего на столе, и разогрела их в духовке. Я готовила ужин по одному и тому же сценарию каждый вечер.

Но что-то шло иначе. Должно было идти. Не было другого объяснения тому, почему я до сих пор сидела на своем месте за столом, вываливая горячие спагетти на единственную тарелку, когда услышала, как тихо открылась парадная дверь.

Я подскочила с места, широко раскрыв глаза и напрягаясь, как и всегда, когда Эдвард оказывался рядом. Запаниковав по поводу его более раннего возвращения, я метнулась взглядом к часам. Зеленые цифры осуждающе показали восемь часов. Он вернулся домой вовремя, как и обычно.

Легкий вздох слетел с губ, когда я увидела его в дверях кухни.

Выглядел он так же, как и в любой другой день. После того, как он отправил меня с перевязанной и ноющей от раны рукой, я поднялась по лестнице и села на верхнюю ступеньку, слушая, как он собирает осколки стекла и быстро вытирает пол. Он все еще был одет в свое пальто и лабораторный белый халат. Только его лицо было абсолютно другим.

Он смотрел на меня с выражением, копирующим мое собственное. Удивление, шок и непонимание отражались в его широко открытых зеленых глазах. Губы были слегка приоткрыты, брови приподняты, а лицо - на тон бледнее, чем обычно.

Мы смотрели друг на друга, не отрываясь, несколько минут: испытывающий, молчаливый вызов. Кто сделает первый шаг? Кто сдастся первым?

Я чувствовала, как мое сердце билось, взлетая практически до гортани. Какого черта я так долго возилась с ужином? Я всегда его готовила, заканчивала есть, расставляла по местам все тарелки и сковородки и возвращалась в комнату до того, как он успеет переступить порог этого дома.

Почему сегодня получилось иначе?

Я чувствовала, как пульсирует моя ладонь. Сжав пальцы в кулак, я провела по грубой, рваной линии. Рана уже практически затянулась, поэтому я сняла повязку, которая постоянно мешала, пока я готовила. Ощущение шероховатой неровности на мягкой поверхности, казалось, заставило меня двигаться.

Я сумела отвести взгляд от Эдварда, обрывая резко напряженную связь. Я подошла к шкафу, достала еще одну тарелку и бокал, поставив их на стол напротив себя. Я схватила миску со спагетти и положила немного во вторую тарелку.

И стала ждать.

Я стояла в той же самой позе, когда Эдвард порой приходил домой раньше в течение дня, и стол являлся так называемой разграничительной чертой между нами. Я стояла между двумя нашими стульями, прижимая миску со спагетти к себе, словно она могла меня защитить.

И продолжала ждать.

Я ждала, пока Эдвард сядет, либо уйдет, отвергнет меня или пойдет на небольшое перемирие. Это все, на что я была способна. Я знала, что этого было совсем недостаточно. И все-таки, так я не нервничала еще никогда в своей жизни, отчаянно желая чьего-то восприятия.

Прошло еще несколько минут, пока я наблюдала, как мой муж переводит взгляд с меня на тарелку, которую я поставила для него, на тарелку, которую поставила для себя, и снова смотрит мне в глаза. Я была уверена, что он намеревается развернуться и уйти из кухни. Пару раз я даже заметила, как он перевел вес с одной ноги на другую, как будто единственной его целью было убраться от меня как можно дальше.

Спустя достаточное количество времени, я увидела, как он расстроенно провел рукой по своим волосам и решительно сделал шаг к столу. Я выдохнула, понимая, что все это время не дышала, а он повернулся к своему стулу, выдвинул его и спешно сел. Его выражение больше ни о чем не говорило, не оставив даже и следа того удивления, которое появилось сначала.
Я поставила миску на стол и бросилась к своему стулу, споткнувшись в отчаянии сесть побыстрее. Когда я мельком снова взглянула на Эдварда, то почувствовала, как рот чуть приоткрылся.

Без колебаний он принялся за еду, набирая вилку за вилкой в одном и том же темпе. Он ни на грамм не был ни напряжен, ни осторожен, запросто съедая все, что я положила ему в тарелку.
В Нью-Йорке я готовила редко. Стоило мне только попытаться что-то приготовить, как незамедлительно на его лице появлялось болезненное выражение, которое в принципе создавалось лишь только для того, чтобы меня позлить. Поэтому мы довольно быстро стали знатоками всех более-менее приемлемых ресторанов в городе, и надобность отпала сама собой.
Видимо, Эдвард стал опасаться таких изменений с моей стороны.

Я не смела положить в рот ни крошки, наблюдая с неподдельным увлечением, как Эдвард уплетает порцию за порцией. Каждую ночь я оставляла ему в холодильнике ужин, на утро которого уже не наблюдалось. Я знала, что он его съедал. Я знала, причем очень твердо, что это помогало его удержать. Но знать это и видеть оказалось двумя разными вещами. Я никогда не видела, как кто-то ест то, что приготовила я сама. Ни в чем, что бы я ни делала своими руками, я не видела раньше надобности. Я просто не могла остановиться смотреть.

В конце концов, Эдвард почувствовал, что мой взгляд прикован к нему. Его рука затормозила на полпути к его рту, а глаза метнулись вверх, чтобы встретиться с моим взглядом. Медленно он закрыл рот и опустил руку, взгляд наполнялся непониманием и подозрением.

Я почувствовала, как покраснела до корней волос, и опустила глаза, набирая полную вилку спагетти и запихивая себе в рот. Я яростно продолжала есть, уставившись на стол перед собой, пока не услышала, как Эдвард снова поднял вилку и продолжил есть. Когда он сделал это, я почувствовала еще один, правда, немного меньший прилив удовлетворения. Я умела готовить.
Появилось странное, незнакомое мне ощущение моей необходимости.

Я улыбнулась в тарелку, уже планируя курицу Пармезан на следующий ужин, и рассчитывала, что могу подгадать время так, что мы снова будем ужинать вместе. Я правда не знала, что нашла такого привлекательного в этих неизменно напряженных тихих обедах, если не принимать во внимание тот факт, что в моей голове, они вряд ли когда-нибудь станут таковыми.

- Белла?

Вилка громко стукнула о тарелку, и я машинально подпрыгнула, даже не осознавая, что она выпала у меня из рук. Не собираясь поднять ее, я заставила себя посмотреть на Эдварда, а мое тело напряглось снова.

Он смотрел на меня с абсолютно нечитаемым выражением лица. Его тарелка была пуста, а руки лежали под столом. Скорее всего, он сжал их на своих коленях.

- Д-да? – слабо ответила я, ненавидя себя за дрожь.

- Завтра я буду ужинать в городе с матерью и Розали, - спокойно сказал он и замолчал.

Я почувствовала, как мой желудок сделал кульбит от одной только мысли, что появилась возможность выйти из дома за все эти долгие недели. Так же образовалась мысль, что хотя я их и боялась и чувствовала себя не совсем удобно в их компании, Эдвард все еще хотел, чтобы я проводила время с его семьей.

Пока я мысленно тренировалась не показать свое дикое желание, Эдвард продолжил: - Ты не против, если останешься на одну ночь в одиночестве?

Я сделала глубокий вдох, пока все краски энтузиазма стекали с моего лица.

- Что? – выдохнула я.

- Просто я не уверен, насколько затянется ужин, и, возможно, я переночую у них. – Эдвард пожал плечами. – Мне не очень хочется садиться за руль поздно.

Его слова были такими спокойными, такими проникновенными.

Он смотрел на меня без капли симпатии или злобы. В каждом слоге, произносимым им, звучало простое безразличие. Его нисколько не вдохновляли идея моего времяпровождения с его семьей и тот факт, что я хочу выбраться из этого дома. Как часто я ему говорила, что могу заниматься чем угодно, только бы не быть рядом с ним? По пальцам не сосчитаешь. Слишком часто, чтобы забрать свои слова назад.

Я почувствовала, как мои глаза обожгло обидой, и встала со своего места, быстро проглотив слезы. Я схватила чашку с середины стола и поставила ее на стойку, чтобы упаковать остатки. Поставив их в холодильник, я вернулась к столу, забрав свою наполовину полную и пустую тарелку Эдварда, сгребла с них недоеденное и швырнула в раковину.

Я не смотрела на него через плечо, чтобы узнать, что он думает о моей резкости, боясь наткнуться на то же пустое выражение лица. Я настроила струю воды так, чтобы она слегка брызгала на меня, и стала отмывать тарелки от сливочного соуса Альфредо, прежде чем приняться за кастрюли.

Я услышала, как скрипнул стул Эдварда, когда он встал, но чтобы он двинулся либо ко мне, либо из кухни, слышно не было. Спустя минуту, я снова услышала свое имя.
– Белла?

Он ждал ответа на свой вопрос.

Я хотела ответить, что отличия от других дней не будет никакого. Что я привыкла быть одна, что будет замечательно не притворяться ночью, что на самом деле это не так. Что он может делать все, что ему заблагорассудится. Что ему не нужно мое разрешение. Что он может вообще больше не утруждаться посвящать меня в свои планы с тех пор, как мне в них не стало места.

Разместив последнюю до блеска начищенную кастрюлю в сушке рядом с тарелками, я вытерла руки о кухонное полотенце, висящее на плите и направилась в свою комнату. Когда я проходила мимо Эдварда, он поднял руку и взял меня за предплечье. Удивление инстинктивно заставило меня поднять на него взгляд.

Его лицо все еще было таким же невыразительным, но в глазах что-то появилось. Не симпатия или понимание или сочувствие, он просто выглядел... заинтересованным.

- Как твоя рука? – спросил он, проследив взглядом до ладони, как раз в тот момент, когда я ее сжала, пробежав пальцами по шероховатой коже еще раз.

Прежде чем я успела его остановить, он уже отпустил мое предплечье и взял в руку ладонь, подняв ее, чтобы иметь возможность осмотреть. Я увидела как его брови дернулись в замешательстве.

- Ты сняла повязку?

Хотя ответ и так был очевиден, я почувствовала необходимость в нем.

– Да.

Эдвард задумчиво кивнул, проводя большим пальцем по ране. Она запульсировала, когда моя нетронутая кожа почувствовала прикосновения не тяжелее дуновения ветерка.

- Выглядит неплохо, - пробормотал он тихо. – Будь аккуратней, постарайся не вскрыть ее снова. Без повязки это будет сделать не так трудно.

Легким движением освободив руку из его хватки, я ответила:
- Все нормально.

Так и было. Кровь уже не сочилась, рана затянулась. А повязка только мешалась постоянно. Мне нравилось, как выглядит свежий красный шрам на моей бледной коже.