Глава 9
Когда Ева поднималась вслед за ним из подземелья, все не могла понять, что же она упускает. Почему у нее так легко получилось выбраться из заточения? Почему Эрих согласился на ее предложение? Ведь мог пользоваться ею без всяких сложностей и ухищрений.
Веками вампиры держали ее расу в качестве корма, воспринимали как низшее, недостойное их внимания сословие. Раньше над ее предложением только бы посмеялись, да еще и наказали за непозволительную наглость. Вряд ли двадцать лет в изоляции смогли бы искоренить устои, формировавшиеся веками. Поведение Филиппа доказывало ее правоту. Эрих же вел себя очень странно, как для вампира, и эта мысль не давала ей покоя, отвлекая от всего остального. Она не была наивной девочкой и не верила во всю эту романтическую чушь. Да и не мог вампир испытывать к ней ничего, кроме физического влечения и желания вонзить зубы в ближайшую доступную артерию.
Тогда почему? Почему вместо того, чтобы получить все что нужно и запереть, пока вновь не понадобится, в подвале, он выполняет ее прихоти? Что с ним не так? Может, ему скучно, и он решил хоть как-то разнообразить свои серые будни? Решил поиграть с ней точно так же, как и она с ним? В любом случае, странности Эриха были ей на руку, оставалось только правильно разыграть карты и выйти из этой истории с минимальными потерями.
Если уж предстоит небольшой спектакль, почему бы внимательнее не присмотреться к объекту? У него ведь должны быть положительные стороны. Хоть что-то, за что она могла бы зацепиться, и сделать свой обман чуточку убедительнее.
Что Еву привлекало в мужчинах? Хорошая фигура, симпатичная мордашка и, конечно же, возможность потянуть с них энергию. Мужчины ее расы, к сожалению, не могли удовлетворить всего спектра ее желаний, а вот люди и вампиры – да.
Внешность Эриха ее категорически не устраивала. Она терпеть не могла мужчин с длинными, да еще и вьющимися волосами. А его лицо? Вечно сведенные к переносице брови, непривычного цвета глаза, да и черты какие-то неправильные, слишком заостренные. А взгляд? В его глазах горел такой демонический огонь, что инстинктивно хотелось бежать и не оглядываться. Еще никогда ей не было так неуютно под чьим-то взглядом. Еще никогда она не прятала и не отводила свой. И это ей тоже не нравилось. Желания присматриваться к его фигуре совершенно не было. Никакие кубики пресса не исправят общее негативное впечатление. По всем параметрам Эрих ей не подходил. Кроме одного.
Его энергия. Мощная. Витающая плотным черным облаком вокруг ее обладателя. Она настолько насыщенная, что Еве не нужно на нее настраиваться. Она ощущает ее присутствие каждой клеточкой тела. Оно слишком хорошо помнит, какая она на вкус. Как может за считанные секунды наполнять своей жизненной силой, даря ни с чем несравнимое наслаждение от чувства насыщения. И при этом ее вмешательство не принесло вампиру вред. Его темная энергия все так же пульсировала и била через край, словно к ней никто и не прикасался. Человек бы уже потерял сознание.
И это наводит на мысль, что не все так плохо. На мгновение представила, как это может быть с ним. Он ведь намного выносливее человеческих мужчин, и то, что практически никогда не удавалось с людьми, могло получиться с Эрихом. А насколько вкуснее станет его энергия, заряженная возбуждением, Ева могла только догадываться.
Впервые за время плена посмотрела на него с интересом. И предвкушением. Близость с вампирами в их мире была под негласным запретом. И не только из-за того, что они – враги. На нее можно подсесть. Как на наркотик. Ведь те ощущения, что может подарить такое сильное существо, больше не даст никто. Мужчины ее мира энергетически защищены, а люди слишком слабы. Ева слышала множество одинаковых историй подобных отношений. Их рассказывали шепотом, после не первой стопки виски. С оттенком грусти и ностальгии. Ева слушала их и не понимала, как можно сожалеть о рабстве?
Раньше вампиры умело пользовались своим преимуществом, держа возле себя готовых на все представительниц ее расы. Удобных по всем параметрам: доступная кровь и секс, и ничего не требующие взамен. А если пытались предъявить хоть какие-то права – их просто выбрасывали, как надоевшую игрушку, заменяя на другую, более послушную.
В лаборатории вместе с ней работала женщина, которая до переворота любила вампира. И до того, как у Евы завязались отношения с Алексом, они с ней частенько коротали одинокие вечера в кафе.
Женщина рассказывала. Ева слушала. О дикой зависимости и возможности получать во время близости незабываемые ощущения. Об эйфории от их укуса, когда разум находится в нирване, а тело полностью выходит из-под контроля. О том, как спустя столько лет так и не смогла найти ему замену. Что все по сравнению с ним блекнут. Что такая любовь – это проклятье, за которое она платит одиночеством.
Ева слушала ее и молчала. Она не знала, чем ей помочь. Ева ненавидела вампиров. Сам факт их существования. Из-за них ее детство было сплошным кошмаром. Поэтому не понимала, как можно их любить. За что? За какое-то мифическое наслаждение? Да и о близости хоть с кем-нибудь имела только приблизительное суждение. Уже позже, встречаясь с Алексом, поняла, о чем говорила подруга.
Он не пришел на ее день рождения, Ева напилась и отправилась на поиски приключений. Очнулась в кровати незнакомого мужчины. Человека. Тогда она впервые попробовала тянуть с кого-то энергию во время секса. И ей понравилось. Подобные маленькие приключения вошли в привычку. Став немаленьким секретом от мужчины, считавшего себя первым и единственным в ее жизни.

Ева проходит в галантно распахнутую дверь. Приятно поражают расставленные в огромном количестве свечи и мягкий свет от них, заполняющий спальню. Комната кажется знакомой. Она уже была здесь. Но не в первый раз, когда очнулась после похищения. Знакомый интерьер возвращает воспоминания. Широкая кровать манит чернотой атласных покрывал. Тело отчетливо помнит, как гладкая поверхность дорогой ткани холодит обнаженную кожу. Ева медленно проводит рукой по покрывалу, словно разглаживая несуществующие складки. Эхом в памяти отражается движение наоборот. Ее пальцы, с силой сжимающие в кулак мягкую ткань, и срывающийся с губ стон наслаждения. Ева замирает. Фрагменты прошедшей ночи со скоростью света пролетают перед глазами: сплетенные тела, ее и Эриха. И она не сопротивляется. Наоборот, сама тянется.
Вместо ожидаемой вспышки ярости из груди вырывается сдавленное:
– Ох…
Ева и так догадывалась, что между ними что-то было, и для нее не стало откровением то, что Эрих бессовестно воспользовался ее состоянием. Чего еще ждать от вампира? Он ведь искренне верит в то, что может с ней делать все, что ему захочется, и без ее разрешения. Злило другое. Он выставил ее полной идиоткой, разыграв весь этот фарс с заточением и якобы ее фантазиями.
Что же, если ему нравится выставлять ее дурочкой, она ему подыграет. Легче будет усыпить бдительность.
Ева отводит взгляд от кровати. Если бы могла, рассматривала бы ее бесконечно дольше, лишь бы не совершать лишних движений, лишь бы не переводить взгляд на что-то другое. Но приходится. Молчание в комнате затягивается. Становится неловким. А он не делает ровным счетом ни единой попытки: ни заговорить, ни сблизиться. Проскальзывает шальная мысль: может, он передумал? Но она исчезает, словно дым, стоит Еве обернуться и встретиться с ним взглядом.
Она не знает, что больше ее напугало и заставило инстинктивно отступить на шаг назад. Безумный взгляд, в котором горела столь отчетливая похоть и голод, или ставшая еще более густой и насыщенной пульсирующая энергия. Она не была готова к такому. Казалось, что в подобном состоянии Эрих загрызет ее или разорвет на части. И когда он стал расстегивать пуговицы на своей рубашке, по телу прокатилась волна паники. И даже напоминание, что она уже с ним была и осталась цела, не помогает успокоиться.
Внутренне сжимается, когда острые клыки царапают кожу. Горячее дыхание обжигает шею, и тишину разрывают его слова:
– Мне нравится, как пахнет твой страх, но я хочу, чтобы ты расслабилась! – его голос звучит странно хрипло.
Ева не привыкла слышать его таким. Но она не зацикливается на изменениях в интонациях. И у нее совершенно нет желания разбираться в его «хочу». Клыки в районе шеи заставляют сердце биться сильнее, разгоняя по венам и так парализующий внутренности страх. Не хочется снова впасть в полубеспамятное состояние и позволить ему творить с ее телом все, что заблагорассудится. Возможно, так ему будет проще. Укусил – и получил послушную игрушку. Но ее такая роль категорически не устраивает.
Не успевает найти должный ответ, как в стену рядом с ее головой с треком врезается кулак, и злое:
– Какого черта! – сотрясает воздух.
От неожиданности Ева перестает дышать и, не мигая, смотрит на искаженное от гнева лицо Эриха. И ей совсем не нравится то, что она видит. Злое. Опасное. Страшное. Способное убить существо.
– Не смей выходить из комнаты! Поняла? – он трясет ее за плечи, и лишь когда она кивает, отпускает.
Ева делает судорожный вдох, когда он отстраняется, и буквально вылетает из комнаты. Обхватывает себя дрожащими руками и сползает вниз по стене. Она не понимает, что произошло. Но ни сил, ни желания что-либо выяснять у нее нет. Все меняет женский крик, донесшийся с первого этажа, звон бьющегося стекла и треск разламывающейся на куски мебели.

Ева застывает на верхней ступеньке широкой лестницы, ведущей вниз, на первый этаж. В гостиной неестественно светло. Отмечает распахнутую настежь входную дверь и заливающие комнату солнечные лучи. Разломанный на куски диван, рядом с ним замершее в неестественной позе тело Филиппа и точащую из его шеи иглу с ампулой снотворного, которое ученые из ее лаборатории разработали для борьбы с вампирами.
Разбитое окно, через которое выпала Виолета. Злого, как черт Эриха. И двух девушек, стоящих плечом к плечу посреди гостиной.
– Ева, помоги!
Крик Веты выводит ее из ступора. И хотя все происходит настолько быстро, что не занимает и пары секунд, для Евы это мгновение растягивается в вечность. Она концентрируется, вкладывает в удар всю свою силу и направляет его в сторону Эриха. Видит, как тот пошатнулся, и бьет повторно. Хотя удар приходится по уже пустому месту, снова сосредотачивается. Злое рычание придает сил. Полупустая ампула со снотворным, валяющаяся на полу, там, где только что стоял Эрих, дарит надежду. Он сбежал. Спрятался. С ослабленным вампиром они справятся без труда. Настраивается на следы энергии Эриха и снова бьет. Его крик оглушает. В нем столько боли и агонии, что она невольно отзывается дрожью в ее теле.
Ева отгоняет непрошеную жалость и снова бьет. Вслепую. Наотмашь. Ощущает вспышки силы девочек. И пусть они намного слабее, чем она, втроем они доводят дело до конца. После очередного удара в гостиной становится настолько тихо, что Ева может различить сбивчивое дыхание подруг.
Ева за секунду преодолевает лестничный пролет и бросается в объятья подруг.
- Вета! Мишель! Боже, я так рада вас видеть! Как вы меня нашли?
- Нам подкинули записку. Потом расскажем. Нужно убираться, пока вампиры не пришли в себя. На берегу нас ждет лодка.
Ева кивает. Все, чего она сейчас хочет – это выбраться из этого ада и больше никогда не возвращаться. Если бы она только знала, что именно этому ее желанию так и не суждено сбыться.

Спустя пару часов, лежа на холодном мраморном полу в ванной, она пыталась понять, когда совершила ошибку. Какое ее решение оказалось роковым? Когда остановилась на его крик:
– Стоять! – находясь практически у самой двери.
Когда замешкалась буквально на секунду, и этой секунды ему хватило, чтобы отшвырнуть Вету и та потеряла сознание, ударившись головой об стену. А следом за ней устранил и Мишель. Или когда, стоя среди солнечных лучей и глядя на неподвижных подруг, на его рык:
– Назад! – шагнула к нему обратно.
Или когда ударила его еще раз, стоило ему приблизиться к ее беспомощным подругам. Именно тогда она прочитала в его глазах свой приговор.
Как бы то ни было, где бы она не ошиблась, Ева с лихвой рассчиталась за свой промах. Ощутив на себе все прелести общения с разъяренным вампиром. И если перед этим она не хотела, чтобы он ее кусал, то сейчас молилась именно об этом. Чтобы разум отключился, и пусть творит с телом, что хочет.
Но, похоже, в его планы такая милость не входила. Он наказывал ее, заставляя запомнить каждую секунду, чтобы все мгновения въелись в память.
После того, как он от нее отстраняется, еще какое-то время, не двигаясь, лежит на кровати. Просто боится пошевелиться, и лишь когда он выходит из комнаты, встает. Движения отдают болью, но не это сейчас волнует. От чужого запаха, въевшегося, словно паразит, в кожу начинает тошнить. Она сейчас бы убила за возможность принять ванну и стереть с себя все напоминания его присутствия.
Взгляд останавливается на черном мраморном бортике ванной. Цепляется за серые прожилки и застывает на красных вкраплениях на идеально гладкой поверхности. Они столь малы и незначительны, что при других обстоятельствах не обратила бы внимание. Но сейчас, после того, что произошло, они, словно красная тряпка, действуют мощным раздражителем на и так расшатанную нервную систему. Пятна. Едва различимые. Багровые. Словно кровь, въевшаяся в толщу вековой породы.
От такой ассоциации начинает тошнить. Но Ева не в силах отвести от них взгляд. И перевести его на что-то другое. Вокруг зеркала, сплошные. Ни единой поверхности без этого чертового отражателя. А она не хочет на себя смотреть. Боится. Знает, что увидит. И трусливо прячется за нежеланием воспринимать действительность. Словно это все сон. Словно это произошло не с ней.
Но посмотреть все же приходится. Когда дрожащие ноги больше не держат и подгибаются в коленях. Когда пальцы цепляются за тот же мраморный бортик, чтобы не упасть. Когда собственная кровь грязными разводами вливается в черно-серый узор.
Ева стряхивает волосы с лица. Резким, нервным движением стягивает их в пучок. Чтобы не мешали. Не закрывали обзор. В упор, не мигая, смотрит на собственное отражение. И кривится от отвращения. Зрелище еще то. Все тело разодрано когтями, глубоко, до вскрывшихся кровеносных сосудов. Жалкая и растерзанная.
Ева не выдерживает. Вид собственного изуродованного тела вызывает странную апатию. Отпускает руки и все же сползает вниз. По черной мраморной поверхности. На такой же черный гладкий пол. Упирается лбом в колени и закрывает глаза.
Не хочется думать. Анализировать. Сопоставлять. Делать выводы.
Хочется заполнить мысли ничего незначащей ерундой. Или пустотой. Вязкой. Непроглядной. Чтобы ни одна эмоция, ни один рефлекс не пробрался под ее толстый слой, чтобы и остался там – в подкорке. Не просочился на поверхность, въедаясь в ту часть мозга, что отвечала за разум. Заставляя думать. Анализировать. Сопоставлять.
Не получалось.
В воздухе все еще висели его слова. Холодные. Пренебрежительные:
– Все могло бы быть иначе…
Могло бы… Если бы… От такого предположения сводит скулы. И хочется смести рукой идеально выложенные в ряд горящие свечи. Разнести в хлам иллюзию того, что могло бы быть иначе.
Не могло бы… И не должно… Ее разодранное до крови тело тому подтверждение. Хищник остается хищником, какую бы личину на себя не надел. Каким бы цивилизованным не пытался казаться. Природу не обманешь. Она решила поиграть с диким зверем, искренне веря, что такого можно приручить.
Какой же наивной и самонадеянной идиоткой она была. У нее ведь изначально не было ни единого шанса. Теперь она это понимала. И это понимание обошлось ей большой ценой. Она предпочла бы не знать. Иллюзия возможности давала надежду. А сейчас… Сейчас все изменилось. Больше нет смысла ее запирать. Сторожить. Пугать собаками. Она и так не уйдет. Ей расставили очередную ловушку, в которую она так легко попала. Обрекая себя на еще более жалкое существование, чем когда-либо могла представить.
---------------------------------------------------------------------------------------------------
Спасибо Татьяне TTTT за помощь с главой