Глава 10
Можно бесконечно долго себя жалеть. Можно бесконечно долго перебирать в памяти каждый эпизод, каждый фрагмент того, что с тобой произошло. Можно довести себя до затяжной депрессии и саморазрушения. Можно просто сломаться. Или можно попытаться переступить через недавнее унижение и жить дальше. Перетерпеть. Забыть. И вычеркнуть. Словно ничего и не было.

Ева выбирает последнее. В перспективе. В теории. Мысленно цепляется за эту необходимость. Она должна встать и двигаться дальше. Не ради себя. Ее судьба уже решена. По крайнее мере, на тот отрезок времени, пока не надоест.
Она должна помочь девочкам. Ева держится за эту мысль и повторяет, словно мантру. Снова и снова. Она должна... должна выяснить, что упырь сделал с ее подругами. Должна понять, как их спасти. Она должна.
Должна. Но пока мысли – это все, на что у нее хватает сил. Она все еще лежит на полу. Жалкая и раздавленная. Только сейчас отмечает, насколько обжигающе холоден черный мрамор. Окоченевшими пальцами скользит по гладкой поверхности, бессмысленным взглядом провожая нелепое движение: вдоль серых прожилок, вдоль багровых разводов. Как же много крови. К горлу медленно подступает ранее отступившая тошнота. И отвращение. Врожденная брезгливость становится катализатором. И сама не поняла, откуда взялись силы. Как смогла подняться, снова цепляясь дрожащими пальцами за мраморный бортик. Снова упираясь полным горечи взглядом в зеркальную стену. Снова по кругу. Что же он с ней сделал...
Ева отгоняет непрошеную волну жалости. Словно безумная, трясет головой. Она справится! Справится! Она должна! Главное – смыть с себя его запах. Если будет нужно, содрать вместе с кожей. И тогда она справится. Где же они берут воду? Она помнит, как он спасал ее от обморожения в горячей воде. Взгляд упирается в хромированный кран. В подобной глуши абсолютно бесполезная вещь: нет электричества, нет водопровода. Но Ева все же протягивает руку, проворачивает вентиль. И, не мигая, смотрит на мощную струю воды.
– Не стоит! – приглушенный женский тембр врывается в сознание.

Ева вздрагивает. И переводит растерянный взгляд на незваную гостью. Человек. Женщина за пятьдесят. Со слабым подобием приветливости на лице. И стальным взглядом. Она продолжает что-то говорить. Ее слова кажутся размытыми и нечеткими, они достигают сознания лишь рваными фрагментами, не передавая сути. Почему не стоит? Ева пытается возмутиться, когда незнакомка бесцеремонно нарушает ее личное пространство и закрывает кран. Не получается. Из сдавленного спазмом горла вырывается лишь хриплое подобие звука. Оказывается, сорвала себе связки. Неудивительно, совсем недавно ее крики оглушали ближайшие мили сотнями децибел.
Приходится молча выслушать замечание, что горячая вода принесет вред израненной коже. Ее доводы кажутся логичными. Но после случившегося мозг Евы просто потерял способность улавливать разумную информацию. С трудом получается процедить сжатое:
– Плевать!
Плевать на возможные ожоги. И так больно. Плевать на последствия. Ее обмен веществ все исправит. Раны затянутся. Сейчас главное – встать под душ, и смыть с себя въевшиеся в кожу прикосновения.

Но встать под спасительные потоки воды так и не получается. И откуда столько силы в хрупком человеческом существе? Раньше Ева бы без труда отшвырнула нахалку, не позволив даже прикоснуться к себе. А сейчас выслушивает проповедь, что ведет себя как неразумный ребенок и не может скинуть чужие руки.
А все эта чертова слабость. На мгновение приходит мысль подкрепиться. И плевать, что это женщина. Плевать, что она их не трогает, питаясь лишь мужчинами. Плевать на принципы. Это ведь не сложно, и ей станет намного лучше. Ловит взглядом глаза незнакомки, цепляется за ее сознание. И тут же отпускает. От энергии, пробитой, подобно ситу, болезнью, становится еще хуже. И не только физически.
Женщина, даже не заметив постороннего вмешательства, продолжала что-то говорить. Фразами, не достигающими сознания. Пока одна из них не цепляет память определенным сочетанием букв. Не отвлекает от собственной боли и переживаний.
– Мистер Лафар попросил обработать ваши раны мазью. И мне все равно, хотите вы этого или нет.
Лафар. Она раньше слышала эту фамилию. И неоднократно. Эрих Лафар. Он был кем-то весомым в его мире, иначе фамилия бы стерлась в годах и не вспоминалась бы в частных разговорах. В памяти замелькали отдельные фрагменты: папка с биографией семьи Лафар, обнаруженная ею в нижнем ящике письменного стола Алекса. Она тогда бегло пролистала ее, не догадываясь, что когда-то лично придется встретиться с одним из них. Плюс пометка на папке "все уничтожены" не располагала к более тщательному просмотру. Да и искала она тогда совсем другую информацию. И предпочитала не замечать то, что ее не касалось. А стоило. Сейчас бы имела хоть какие-нибудь сведения о своем мучителе.
Ева все же позволяет увести себя из ванной. На десятой попытке и сто первом уговоре. Понимает, что женщина все же права, и ей нужна помощь. Чем быстрее восстановится, тем скорее сможет выяснить, как помочь подругам.

На пороге спальни спотыкается: взгляд замирает на широкой двуспальной кровати. Вид смятых простыней возвращает неприятные воспоминания. Но, все же переборов брезгливость и отвращение, Ева ложится. Позволяет абсолютно незнакомой ей женщине прикасаться к телу. И как бы ни хотелось признавать, но мазь, которую женщина втирала в ее кожу, приносила ощутимое облегчение. И не только физическое. Ева чувствовала, как начала расслабляться, мозг медленно погружался в эфемерное состояние покоя и умиротворенности. Она хотела спросить, с чего это упырь проявил о ней столь необъяснимую заботу, но промолчала. Вряд ли ей ответят. Да и после того, что он с ней сделал, это и не важно.

Ей снится старый кошмар. Преследующий по ночам уже ни один год. Эпизод из старой, забытой жизни. Эпизод, преследующий душераздирающими криками и угрызениями совести. Ей снится ее детство. Последние дни пребывания в лаборатории. Они находятся в своей комнате: Настя, Лиза и Маша. Взвинченные до предела и готовые бороться до последнего вздоха. Настя, последние десять минут в упор смотрящая в одну точку, резко поворачивает голову к подругам и тихо произносит:
– Сегодня!
Девочки молча кивают. Все решено. Заранее. Ими. За них. Понимали, что рискуют, что попытка может провалиться, но выбора не было. Лучше так, пытаясь хоть что-то изменить, чем молча ждать, когда не проснутся после очередного укола.

Они дождались ночи. Их комнаты никогда не закрывались, в этом не было нужды. Выйти из лаборатории могли лишь сотрудники, дверь открывалась после сканирования сетчатки глаза. Да и камеры фиксировали любое передвижение по территории. Настя надеялась на удачу. В последнее время что-то происходило, и на ночь оставалось все меньше охраны. Сегодня она видела лишь одного. Это был их шанс. Выскользнув из комнаты, она нарочно пошатнулась. По ее легенде ей стало плохо. И срочно нужна помощь. Нетвердым шагом, держась рукой за стену, добрела до кабинета Кушнарева.

Как и ожидала – закрыто. Она видела, как профессор, поспешно собравшись, куда-то ушел. Позвала на помощь. Для большей убедительности сползла по стене, имитируя слабость и тошноту. С трудом сдержала улыбку, услышав торопливые шаги. У нее получилось отвлечь охранника от камер видеонаблюдения. Дальше – дело за Лизой и Машей.
Недовольный голос охранника прозвенел прямо возле уха:
- Номер восемьдесят девять, немедленно вернитесь в комнату!
Настя поднимает голову, их взгляды пересекаются. В его – нетерпение и раздражение, в ее – желание выжить и страх за то, что предстоит сделать. Когда он подает ей руку, чтобы помочь подняться, делает резкий выпад и со всей силы бьет в солнечное сплетение зажатым в руке ножом для разрезания бумаги, который удалось стащить из кабинета Кушнарева. А дальше – куда могла попасть: голову, тело, руки. До хрипа и крови, до потери сознания. Отступает на шаг от неподвижно распростертого на полу тела, с трудом сдерживает рвущийся из груди крик: она не хотела. Не так. Чтобы не навсегда. Но у нее не было выбора.
Настя разворачивается и бежит в сторону столовой. Они договорились встретиться там. Длинный коридор в секунду погружается в темноту. Ее это не пугает. Это часть их плана. Значит, у Лизы и Маши все-таки получилось отключить электричество. Находит знакомую дверь, глаза уже привыкли к темноте и без труда выделяют две фигуры в конце комнаты. Молча, боясь нарушить тишину лишним звуком, они ставят стол возле стены. Все тем же ножом Настя пытается выкрутить болты с вентиляционной решетки. На это уходят все собранные в кулак нервы. Кажется, еще минута – и она сорвется в крик. Но из горла вырывается лишь хриплое:
– Да!– когда решетка поддается и с глухим стуком падает на пол.

Хочется завопить от радости. Они почти свободны. У них почти получилось. Радость оседает на языке ощущение беды. Слишком легко. Слишком все гладко. Настя отгоняет неприятные мысли. Нельзя паниковать. Нельзя бояться.
В этот момент понимает, что они не одни. Из глубины комнаты материализуется невысокая худенькая фигурка. Девочка, номер которой Настя не могла вспомнить. И которая часто сидела напротив нее в столовой во время обеда.
– Я тоже хочу.
У них нет времени на споры и разговоры. И совершенно не нужна лишняя обуза. Приняв решение за всех, Настя протягивает руку девочке и ей первой помогает забраться в вентиляционную шахту. Затем Лизе и Маше. В шахте темно и тесно, и они не знают куда ползти. Надеются на удачу. Труба в любом случае выходит на поверхность. И они, не сговариваясь, ползут вперед. Подгоняемые желанием выжить и пониманием невозможности вернуться.

Спустя минут десять под кожу заползает страх и неуверенность. Бесконечный лабиринт с множеством ответвлений, и ни единого потока свежего воздуха. Паника окончательно затмевает рассудок, когда вой сирены оглушает барабанные перепонки. Яркий свет проникает в шахту сквозь многочисленные отверстия. Электроснабжение восстановлено. Их побег обнаружен. Девочка впереди начинает кричать, и это действует Насте на нервы. Если эта идиотка не заткнется, у них нет ни единого шанса.
Окончательно теряет надежду, когда слышит приказ, идущий откуда-то снизу: оставаться на месте, или по ним будут стрелять. Не хочется подчиняться. Хочется ползти вперед, и лучше умереть в этой трубе, чем вернуться обратно в лабораторию. Шепчет застывшим подругам, что нужно двигаться вперед, но те не реагируют. С трудом заглядывает через плечо Маши и понимает причину их ступора. Она видит мертвые, застывшие глаза ползшей впереди девочки и оголенный провод, зажатый в ее почерневшей руке.
От ужаса становится сложно дышать. Настя отворачивается и с трудом глотает воздух. А ведь на месте этой девочки могла быть она, или Лиза с Машей. Любая их них, если бы пошла первой. Но от осознания того, что они живы благодаря ей, становится еще хуже.
- Нам нужно идти дальше!
Лиза машет головой.
– Я не могу! Я больше не могу!
– Можешь, – Настя срывается в крик. – Можешь. Иначе все это зря.
Она готова волоком тащить подруг, но все меняется буквально в секунду. Сетка под ногами прогибается, и Настя падает в образовавшееся пространство. Приходит в себя в ярко освещенной комнате, над ней склонился профессор Кушнарев.
– Настя! – в голосе упрек и еще какие-то эмоции, которые трудно разобрать. – Зачем?
– Я хотела жить...
- Я бы помог!
– Нет..
– Обещал... и помогу. Тебе и подругам. Только и ты пообещай мне. Забудь обо всем, что здесь видела, и не пытайся ничего выяснить. Затеряйся с Лизой и Машей среди людей и никогда не возвращайся в наш мир. Это опасно. Особенно для тебя. Если он тебя найдет, то не пощадит.
– Не понимаю...
- Ты и не должна. Помнишь ваши номера с девочками? – Настя кивнула. – Хорошо. Это важно. Я сделаю вам укол, который понизит метаболизм настолько, что вас примут за трупов. Скажу, что вы погибли во время побега.
Настя хочет спросить, о ком говорил Кушнарев, кто должен ее найти, кого ей стоит остерегаться, но не успевает. Укол в районе сонной артерии вызывает слабость и головокружение. Приходит в себя от дикой нехватки кислорода и ощущения тяжести на всем теле. Открывает глаза и задыхается от ужаса. Пытается пошевелить руками, и разбросать насыпанную на нее землю.

Когда выбирается, чувствует, как от ужаса начинают шевелиться волосы. Кладбище! Оборачивается и натыкается взглядом на табличку восемьдесят девять. Как и говорил Кушнарев, их приняли за мертвых и зарыли, как собак, не заботясь о гробах и других почестях. В паре метров от собственной могилы нашла еще два свежих холмика и таблички с номерами: восемьдесят семь и восемьдесят восемь. Лиза и Маша.

Ева просыпается в холодном поту и с бешено колотящимся сердцем. Снова. Снова этот сон. Когда же она уже наконец-то перестанет видеть эти кошмары? Видимо, никогда. Они въелись в ее сознание и останутся с нею навсегда, как и номер, с виду похожий на маленькую родинку, набитый на затылке и скрытый от чужих глаз шлейфом густых волос.
Ева садится на кровати. И выкидывает из головы остатки сна. Некогда копаться в прошлом и в воспоминаниях. Она чувствует себя значительно лучше. Боль ушла. Порезы затянулись и больше не беспокоят. Пора выходить на ринг. Замечает сложенное на соседнем кресле черное кружевное белье, чулки, платье. Стоящие рядом черные лакированные туфли на высоченной шпильке. Губы саркастически кривятся. Надо же. Упырь, похоже, решил одеть ее на свой вкус. Ну что же, выхода у нее нет. Придется подыграть.

Спустя полчаса, после того, как приняла душ, Ева одевает предложенный им вариант одежды. Элегантностью и не пахнет. Скорее она похожа на элитную проститутку. Но ее это не заботит. Волнует другое: нужно спуститься вниз и поговорить с упырем. Пока она настроена решительно, но кто знает, что будет, когда увидит его собственной персоной. Хватит ли у нее выдержки не сорваться и не броситься на него с очередной попыткой убить? Она не знала.
Как и ожидала, дверь ее комнаты была не заперта. Длинный коридор встретил мягким приглушенным светом мерцающих свечей. На мгновение застыла. И где она будет его искать? Проще позвать, с его слухом он услышит, в какой бы части дома не находился. Но Ева решила этого не делать.

Спустилась на первый этаж в гостиную, которая уже сверкала чистой и порядком. И не скажешь, что совсем недавно здесь крушилась мебель и шла смертельная схватка. Пошла наугад, к первой попавшейся двери. Комната на вид казалась кабинетом. Высокие, в потолок стеллажи с книгами, широкий дубовый стол, камин. И картина над камином. Старинная. И на ней женщина в красивом платье. Сидящая на софе. Блондинка. С подобранными в вычурную прическу волосами. И зелеными глазами. Без сомнения, энергетический вампир. А за ее спиной, чуть поодаль в смокинге стоит Эрих.
Ева разглядывает картину, широко открыв рот, и не может понять, что ее больше беспокоит: женщина, похожая на нее, или надпись внизу: Анастасия и Эрих Лафар.
-------------------------------------------------------------------------------------------------
Спасибо Тане TTTT за помощь в редакции главы