- Пабло…
- У?
- Кто мы?
- Мы?
- Угу. Может мы друзья?
- Аха. Дерьмовые друзья с хорошим сексом…
Я двинула ему по ребрам.
- Я серьезно!
- Мари, я не знаю… - он сильнее прижал меня к себе, - просто будь рядом… ты нужна мне…
Так… мне порядком уже надоела эта фраза. Я нужна ему… Нужна как чашка кофе утром и тройка румяных тостов? Как две пачки сигарет на день? Как девяносто минут футбола каждую субботу? Хотя, нет. Я сама себя накручиваю… Все нормально. Все хорошо. Даже больше – все отлично!
===
Подозрительно знакомый стук заставил меня обернуться. Фак! На прозрачной витрине супермаркета дождь уже отбивал свою дробь. Еще секунда и с неба хлынул целый поток. Зонтик остался дома, Хамми тоже, а бежать мне три квартала. Я подняла голову:
- Ну, в чем я виновата, а?! – какой-то дедок поспешил отойти от меня подальше.
Я бросила в тележку пачку с макаронами и двинулась к кассе.
- С вас 54,35$ - молоденькая кассирша мило уставилась на меня.
- Ага, - я полезла в рюкзак – мобилка, блокнот, сигареты, сломанная зажигалка, погрызенный карандаш, куча визиток, четыре использованных ваучера… бля, где кошелек?! В кармане нашлась мятая двадцатка и еще доллар мелочью. Эх, придется расстаться с банкой орехового шоколада, пакетом сушеных анчоусов и сигаретами Паблитто. Ничего, покурит мои, не сахарный…
Домой я ввалилась мокрая, голодная и злая.
- Мари, где пиво?
- В магазине.
- В смысле?
- В прямом. На полке с ценником.
- Мари… - Пабло притянул меня к себе.
- Отстань, - я отстранилась и пошлёпала в ванную.
- Мари… Мариссочка, ну родная… - Бустаманте пристроился под дверьми и ныл пока я балдела под горячим душем.
- Чего?
- Ну, сейчас Гидо и Томасом привалят…
- Я за них рада.
- Мы футбол смотреть будим…
- Молодцы.
- А без пива нельзя…
- Можно.
- Нельзя…
- Ну, так вали в магазин…
- Там дождь…
- Я заметила.
- Может, ты сходишь?
- Аха. Уже там. Топиться в мои планы не входит…
- Ну, так на машине…
- А ты всунь карбюратора, где взял…
Я открыла дверь и направилась в кухню. Пока запаривался чай, померила температуру – 37,8.
В кухню ввалился Паблитто.
- Позвонил Эскуре и попросил купить пива и сигарет по дороге…
- Поздравляю.
- Ты чего такая злая?
- Потому что.
- У нас есть полчасика… - Бустаманте одним рывком усадил меня к себе не колени.
- Пабло, отвали…
Он стянул с моей головы полотенце и уже развязывал халат.
- Пабло я не хочу!
Блондин перекинул мою ногу через себя, тем самым, развернувши меня к нему. Одна его (или «его» не надо?) рука блуждала по моей груди, вторая расстегивала ширинку на джинсах…
- Мари, ты нужна мне…
Я заехала коленом ему в бок и спрыгнула на пол.
- Да пошел ты!
- Да что с тобой? - он встал со стула и одним движением усадил меня на стол, ставши между моих ног. Халат валялся где-то на полу, мокрые волосы лезли в глаза... – а?
- Пабло отстань!
- Ты мне нужна, Мари – он запустил руку в мои волосы и поцеловал меня.
Я влепила ему пощечину.
- Я сказала, отвали!
Блондин отстранился. Я подняла с пола халат и укуталась в него.
- Мари…?
- Я пошла спать.
В дверь постучали, и он нехотя оставил меня. Я тихонько проскользнула в комнату, оделась, взяла деньги и, прихватив рюкзак, выскользнула с квартиры.
Дождь все лил, словно на верху прорвало канализацию. Я взглянула на часы – 21:13. Ну и что делать? Куда пойти?
- Мари! Марисса!
С балкона на четвертом этаже высунулась лохматая пшеничная башка.
- Мари постой! Мари, я же не…
А дальше все как в хреновом малобюджетном триллере: он, перегнувшись через перила и не рассчитавши какого-то движения, падает, сиганувши прямо на бетонные ступени. Потом нечеловеческий мой крик, неотложка, бледные лица парней, чья-то жестокая карикатура в зеркале, никотин, килограммы никотину. И вот он уже в реанимационной. На белой подушке закостенело шафранного цвета лицо. На глазах – круги теней. Тонкий красный шов через полголовы. Рука уложена под капельницей и в нитевидную вену льется какая-то мутная химическая дрянь. А еще белая коробка коротко пищит, рисуя ломаное биение его сердца. И тень в углу комнаты. Нет не моя, а я.
- Пожалуйста, будь жив. Только будь жив. А там… Прорвемся.*
А дальше все по сценарию – немного комы, электрошок, инвалидная коляска и паралич нижних конечностей. Временный, кстати. Но со всеми вытекающими с него последствиями – ссора, диалог, типа этого:
- Это твоя вина! Благодаря тебе я стал инвалидом в семнадцать лет.
- Пабло…
- Ну да, ты ведь гордая. Ты привыкла, что бы за тобой бегали, умоляли, просили прощения.
- Все совсем не…
- Ты довольна? Вот наконец-то я сошел с дистанции. Ты победила. Возрадуйся же!
- Я не…
- Пошла вон… Я ненавижу тебя!
Потом боль… И куча вопросов. Мой разум, Господи, где же мой разум? Везде вокруг. Его придется собирать. А сердце? Хм, вот его уже не собрать…
Воспоминания, прошлое… Ну и что с того что мы живем в настоящем? Прошедшее с этой минуты всегда со мной. Оно тычет острым пальцем в мозг, давит на нерв, напоминая, что главная составляющая жизни – боль. Оно же царапает сердце когтем. И подписавши какой-то дьявольский договор со старым Морфеем не оставляет меня даже во сне.
И опять боль. Каждая секунда, каждое движения, любая мысль или малейшее сокращения мускула стало целой одиссеей боли…

* - кое-что с этого кусочка в реанимации спёрла в Людмилы Козинец. Есть у нее такая вещь – «Полеты не метле» называется.

=====================================
=======================

- Мари, ну значит так должно быть. Мак Фатум, Мак Туб, судьба. Се ля ви в конце-концов…
- Мия…
- А?
- Ты ебу далась? – я подняла голову и взглянула на сестру, - так не должно быть. Так не может быть!
- Все что не делается, все к лучшему…
- Угу. И зачем я дала тебе почитать наставления Далай-ламы? – я бросила окурок в пепельницу и подкурила еще одну сигарету.
- Ей. Это уже седьмая! Ты до двадцати дожить хочешь? Или собираешься умереть в свои семнадцать?
- А ты не каркай… - из-за серой пелены никотина я почти ничего не видела. Только смутные очертания розовой мебели и осуждающие лазурно-синие глаза, - лучше форточку открой, а то мы как два ёжика в тумане…
Мия не шевельнулась. Она и дальше смотрела на меня, с любовью, немного осуждающе, немного непонимающе, с капелькой жалости. Вдруг сестра вздохнула и выпалила:
- Мари, забудь его, а?
Начинается…
- Мия, открой форточку…
- Слышишь? Забудь.
- Мия, форточку…
- Мари, так легче будет.
- Мия, пожалуйста.
- Мари, ну попробуй ты!
- Блядь, ну откроешь ты, в конце концов, эту траханную форточку?!
- Мари…
- Ну не могу я! Слышишь? Не-мо-гу!! Ты думаешь, я не хочу? Думаешь мне нравиться мучить себя? Не мазохистка же я! Ты даже не представляешь, как меня заебала эта жизнь. Вот так пошла бы и повесилась. А знаешь, что меня здесь держит? Нет? Ты и вот этот чувак – я ткнула пальцем в Ману, который красиво улыбался из красного сердца на тумбочке Мии, - понимаешь?
- Ну, так чего ты терзаешь себя?
- А что мне делать? Бросить школу? Спасовать перед ним? Показать что меня до сих пор ебет, причём глубоко и больно, каждая его блядь? Да я бы хоть сейчас пошла бы и легла под него… Но у меня есть гордость. Все та же траханная, банальная гордость. … Пошла, короче, я спать…
Я чмокнула сестру, смела со стола свои Marlboro и вышла в коридор. К себе совсем не хотелось - Лаура и Лухан наверняка опять бьются над вопросом «Давать или еще рано», а мне совсем не хотелось опять упасть в истерику с неконтролируемым смехом от таких раскладов. Эх, где мои не полные шестнадцать…
Поэтому я нашла самый темный угол в самом дальнем коридоре и с самым широким подоконником, открыла окно и устроила себе перекур на полночи. Но, к сожалению, через 18 минут ко мне присоединился Блас.
- Андраде, вы сума сошли?
- Я думала в этом никто больше не сомневается… - я глубоко затянулась и выпустила сизый дым прямо в ясны очи воспитателя.
- Хм, это попахивает исключением. Андраде слазьте с подоконника и дуйте в свою комнату, а завтра, с вещами, у директора, - и он, словно чеширський кот, расплылся в довольной улыбке.
- Пошел на хуй, Эредия, - я выбросила окурок в окно, - или ты не хочешь, что бы завтра вся школа знала о твоем романе с дочерью министра образования, которая, кстати, учиться на третьем курсе? – я достал с пачки еще одну сигарету. Блас пару секунд мялся с ноги на ногу, но потом, все-таки, успешно ретировался.
Прошло еще полчаса, свет в коридорах уже погас, сигареты кончились, как и газ в зажигалке, и я, издавая оглушительные зевки, все-таки слезла с подоконника и стала потихоньку пробираться в комнату.
Прошло двадцать минут. Я уже побывала в столовой, спортзале, в комнате Ману, чем, кстати, очень разозлила Мию, в прачечной, облазила кучу кабинетов и, разве что, не забралась в знаменитую комнату ночных горшков. В конце концов, достигнув своей обители, я рывком открыла дверь и тут же захлопнула ее – Лухан и Маркос… точнее Лухан на Маркосе. Ладно, развлекайтесь ребята, а мне остается комната отдыха.
Еще через пять минут я, не особо разбирая дороги, плюхнулась на первый попавшийся пуф, который тот же час взвыл от боли. В одну секунду в воздух взлетело я и то, на что я наступила. Оно чиркнуло зажигалкой.
- Пиздец… - выдохнула я.
- Ты? – зарычал Паблитто.
Я быстро оглянулась в поисках очередной бляди. Но не нашла ничего, кроме гитары, перевернутой пепельницы и слегка начатой бутылки бренди.
- Ты? – повторил Бустаманте.
- Нет. Тень отца Гамлета, - я старательно делала вид, что нет ничего увлекательней, чем струшивать окурки со своих джинсов.
- Ну и какого ты сюда привалила? – Паблитто явно не в настроении.
- Спать. В моей комнате Маркитос и Лухан. Так что изволь покинуть помещение, - я подняла голову и приветливо улыбнулась.
- Не могу. У меня Гидо и Лаура…
Я мысленно послала девчонкам поклон. Блядь, нашли, когда первый раз в первый класс…
- Весело… Ну ладно, твой пуф синий, мой – зеленый, - я оглядела продуктовый запас, и взгляд споткнулся на пепельнице, не мешало б покурить, а то истерика начнется – сигареты есть?
- Андраде, ты, похоже, не поняла…
- Чего? – я невинно хлопнула ресницами. Так-с, сейчас он будет орать как раненный бегемот, увидев чужака в своем болоте.
- Пошла на хуй!
Угадала…
Я подняла бутылку, сделала внушительный глоток, упала на пуф и, картинно закатив глаза, выдохнула:
- Ты боишься меня, Бустаманте?
- Ты провоцируешь меня, Андраде?
Блядь, а что не заметно?
- Да имела я тебя глубоко…
- … и долго – с ухмылкой закончил Бустаманте, – помню-помню...
- Так, все, пробежали. Я спать хочу.
- А я – закончить разговор, - и он уселся напротив, всем своим видом показывая, что сна у него ни в одном глазу.
- Все наши разговоры, Паблитто, давным-давно закончены... – я невольно посмотрела на него тем взглядом, что поклялась ему никогда не показывать…
Пабло секунду смотрел на меня, а потом буквально впился в меня поцелуем…
Оттолкнуть? Хм, глаз выколоть себе легче… Но все таки оттолкнула.
- Ты чего? – он непонимающе уставился на меня.
Как легко было еще остановиться – его рука еще обнимала меня за талию, его следы еще были у меня на губах, я все так же любила его. Но, увы, кто-то сверху снял всю мою обиду, боль, унижение с предохранителя.
- Я чего? Да пошел ты Бустаманте! Ты же ненавидишь меня, забыл? Я покалечила тебя, всю жизнь поломала!
- Да ладно тебе… все ведь в прошлом… ну прости…
- Прости? Да я как идиотка три недели не вылазила с этой траханной больницы. Целыми днями я сидела на полу возле тебя и держала за руку, а ночью спала в твоих ногах, скрутившись клубочком. Да я душу дьяволу готова была за тебя продать, но не нашла его скотину! Я каждый день просила Бога забрать меня к себе в обмен на твое здоровье. А ты послал меня… взял и послал…
Все. Я иссякла. Остались только слёзы, которые теперь больно душили меня. Я схватила бутылку, и уже собралась убежать в самый дальний угол, но солёный поток опередили меня. Поэтому я просто села на пол и зарыдала так, что казалось весь мир рыдал вместе со мной… Весь кроме одного человека. Пабло стоял и смотрел на меня все теми же непонимающими глазами.
- Ей… ну ладно тебе… ну я же извинился…
- Да ложила я на твои извинения. Да и на тебя, в общем-то, тоже… - я схватила свой пуф и посунула его в угол.
На полпути обернулась:
- Сигареты есть?
Он бросил мне начатую пачку.
- Бери, у меня еще одна есть.
- Спасибо.
Я обернулась и продолжила свой путь, на ходу утирая слёзы и мысленно пиная себя за срыв.
Прошло полтора часа.
- Марисса?
- У?
- То, что ты мне рассказала… это правда?...
- Нет. Пока ты лежал в коме я перетрахала полгорода.
- Я серьезно.
- И я.
- Значит все-таки правда… Спасибо.
- Пожалуйста.
- Я подонок.
- Я знаю.
- У тебя кто-нибудь был… ну, после меня…?
- Нет.
- Почему?
- Потому что ты подонок…
- У меня тоже никого…
- Врешь?
- Вру. Извини…
- Да пошел ты.
Он встал и пересунул свой пуф поближе ко мне.
- Расскажи мне что-то… пожалуйста.
Я подняла на него удивленные глаза (бля, садизм какой-то «подняла на него глаза», но больше ничё в голову не лезет, Оль глянь плз) в уме прикидывая, сколько он выпил до моего прихода. Получалось внушительное количество литров, а он даже не спотыкается…
- Например?
- Например, как ты вообще?
- Лучше всех. А ты?
- Хуже… Как Соня?
- Э-э… ты себя хорошо чувствуешь?
- Вполне.
- Хм… С мамой все в норме…
Короче мы перебрали всех близких и не очень родственников, выяснили что брат моей крестной и троюродная тетка Пабло бывшие муж и жена, сожрали две пачки никотина и его пуф уже лежал тесно прижавшись к моему. А потом я как-то неловко повернулась прямо в его объятья. А еще, мои губы случайно нашли его. И жарко стало, так что потребность в одежде, понятное дело, отпала.
А утром… утром сначала рехнулись мысли, потом попрятались нужные слова, глаза почему-то упорно смотрели в пол, или изучали стены, потолок, пейзажи за окном… в общем куда хочешь, лишь бы не встретиться взглядом с ним.
Вот так просто? Столько боли, унижения, слез, клятв и обещаний забыть, вычеркнуть, послать далеко-далеко и вышвырнуть навсегда из памяти, головы, сердца…
- Марисса?
Я медленно повернулась, на ходу придумывая, куда бы упереть взгляд на этот раз. Не успела. Вот и он…
- Мари, что-то не так?
Он непонимающе смотрел на меня, уже одетую, держащую в руках оранжевые кроссовки, зависшую на цыпочках у полуоткрытой двери. В посеревших глазах читался не то вопрос, не то просьба…
- Ты не понимаешь, Пабло…
- Нет. Но ты тоже…
- Хм… тогда пока.
- В смысле прощай?
- Да. Прощай.
Так я поставила точку…

==========================================================
=============================================

А что потом? Потом я бросила школу, ушла с группы… Потом две розовые полоски на дурацком тесте. Я знала, что у него есть другая, я знала, что ее он не любит. Мия решила, что просто необходимо посвящать меня в жизнь школы в целом и Пабло Бустаманте в частности, регулярно, много и с подробностями.
А потом он как-то узнал о моей беременности и приехал в роддом с огромнейшим букетом больших белых ромашек…
====================

Воздух с жутким шумом врывался в легкие. Этот шум давил, бил по ушам. Изнутри. Как при погружении в воду. Резкие спазмы сковывали мое тело. В висках тупо постукивала кровь. Она же еще бежала по венах, разносила кислород, забирала углекислый газ, насыщала клетки питательными веществами. Мозг старался выдавать какие-то мысли, пульс прощупывался, сердце еще качало по организму жизнь. Но я была уже мертва… Сосуды в белках лопали. По одному в секунду. Я чувствовала, как глаза наливались кровью. Но я все равно видела его. Он был выжжен на каждой реснице, на обратной стороне век, на маленьких точках зрачков. Каждая моя клетка, умирая, орала его имя, клялась в любви, просила прощенья. За что? Просто прощения. За жизнь, за любовь, за смерть… На глаза опустилась тьма, хотя я все время держала их открытыми. Но я все равно чувствовала его. Вот здесь, справа. Именно потому, там было особенно больно. Его взгляд оставлял ожоги, его мысли, словно лезвия, врезались в кожу. Его безразличность убивала и без того мертвое тело, высасывала жизнь. У него запел мобильный. Странно, но этот звук все же ворвался в мое полуживое сознание. Звонила она… Он что-то сказал, взял куртку и вышел. Я чувствовала как вскипает кровь. Чувствовала каждый ожог на сердце. Еще минута и оно обуглится ...
Мне почему-то вспомнилась старая легенда. Я прочла ее еще ребенком:
«Далеко-далеко, на самом краю света, там, где золотые столбы подпирают небо, растет дерево. И веток на нем не могут сосчитать даже боги. А на каждой веточке сидит душа не рожденного малыша. Она ждет решения матери. Если мама решает оставить ребенка, согласна любить и заботься о нем, то кроха посылает ей белого голуба, в знак благодарности. Но если женщина не желает ребёнка, не хочет сохранить ему жизнь, то малыш так и остается на этом дереве, на краю света, навсегда».
Последнее, что я услышала в этой жизни:
- У вас мальчик…
А увидела – белого голубя…

От меня:
Вот и все… Тока не надо расценивать энд как уж совсем трагичный. Я нарочно поставила троеточия. С одной стороны Мари могла умереть, с другой – у нее могла просто начаться новая, другая жизнь. Может быть с Пабло, может без… вдруг он ушел порвать отношения с той другой? Хотя мог уйти навсегда…