- Пап, пожалуйста, сделай как я прошу, ладно?
- Белла, ну хоть маме-то ты можешь сказать?
- Нет, и маме не могу. Она точно расскажет Эммету.
- Значит, всё дело в Эммете?
Фух! Сново-здорово!
- Ты обещал не задавать вопросов!
- Я помню. Но я должен знать, почему моя дочь, внезапно исчезнувшая на несколько месяцев, вдруг появляется на пороге дома и умоляет не задавать никаких вопросов.
- Пап, если ты волнуешься насчёт того, не влезла ли я в какое-нибудь незаконное…
- Знаешь, - резко прервал меня отец, – уж в чём - чём, а в этом ты могла бы меня пощадить!
- В смысле?
- В том, что хотя бы позволь мне пребывать в необоснованной уверенности, что, натворив каких-нибудь дел, мой ребёнок первым делом позвонит мне, своему отцу, а не задаст стрекоча по всему свету!
- Ладно, пап, извини, - я понуро уставилась на потёртый ковёр, лежащий перед диваном в гостиной нашего дома в Форксе.
- Так что насчёт Эммета? – отец повторил свой вопрос.
- Да ничего такого! Просто… - я пыталась подобрать правильные слова, но, знала своего отца, и знала, что юлить перед ним у меня не получится. Никогда не получалось. – В общем, я не хочу, чтобы он случайно проговорился одному человеку.
- Так! – папа встал с кресла и нервно заходил по комнате. – Значит, дело всё-таки не совсем чистое?
- Господи, пап, тебе везде видится криминал. И как после этого мы с Эмметом выросли нормальными?
- Вот будут у тебя свои дети, тогда и поговорим! И всё-таки, Беллз, что случилось? – папа подошёл к дивану и сел рядом со мной. – Я понимаю, я не тот человек, перед которым можно раскрыть душу, я и сам этого не люблю, но от тебя несколько месяцев не было никаких вестей, кроме пары невразумительных звонков. Мама конкретно обиделась, что всё это время ты звонила ни ей. Мы все очень волновались.
- Я рассталась с парнем! – выкрикнула я, не в силах больше видеть это несвойственное моему отцу проявление чувств.
Папа удивлённо присвистнул.
- И он так тебя достал, что ты сбежала за океан?
- Пап, никаких вопросов, мы же договаривались. А маме я, так и быть, позвоню, хорошо?
- Хорошо, - вздохнул папа, хлопая себя по коленям. – Сколько ты думаешь здесь пробыть?
Я усмехнулась.
- Пока не надоем.
- А как же твоя работа? Ты же хотела продолжить стажировку в университете.
- Смею напомнить, что диплом я уже получила, так что вполне могу попробовать устроиться и здесь, в Форксе. Хоть репетитором, хоть учителем. Но, если можно, я хочу пару недель поболтаться без дела, не возражаешь?
- Нет, разумеется. Поступай, как знаешь. И, Беллз, - отец, как в детстве, потрепал меня по макушке. – Я рад, что ты, наконец, вернулась.

Поднявшись в свою старую детскую комнату, я принялась распаковывать сумку с одеждой. В основном, это были летние вещи, и так как сейчас уже подходил к концу сентябрь, мне надо было срочно прикупить что-нибудь потеплее, чем тонкие майки и любимые льняные брюки. Об обуви тоже стоило подумать – в кроссовках всю осень не проходишь! Я устало опустилась на диван, рядом с грудой выложенных ярких тряпочек. Денег на моём счету оставалось всего ничего, вряд ли хватит на многое. И как бы мне не хотелось этого, но, похоже, у меня нет и той пары недель на отдых, о которых я говорила. Поисками работы надо заняться немедленно: просить денег у отца было бы нестерпимо стыдно. Да, и разве я не отдохнула за эти месяцы? Очень даже отдохнула! Во всяком случае, сейчас из зеркала на меня смотрела хорошенькая девушка, с россыпью веснушек на загорелом лице. Может, чуть худее, чем обычно, но выглядела я сейчас гораздо лучше, чем два месяца назад.

Выйдя из аэропорта Хитроу, я позвонила своей давней приятельнице Элис, с которой познакомилась в своей первой поездке в Англию. Она жила в Уинчестере, столице графства Хэмпшир что на юге Англии, недалеко от того места, где провела свои последние годы Джейн Остин. Мы познакомились на экскурсии в её доме-музее в Чоутене, а после провели пару часов в местном пабе, обсуждая её творчество и, как водится, выражали сожаление, что ни мистеров Дарси, ни мистеров Найтли в нашем мире почти не осталось. Она, как и я, любила полковника Брэндона из «Разума и чувства», и соглашалась со мной, что романтический герой из Эдварда Феррарса вышел ну совершенно невразумительный. На почве совпадения вкусов в мужчинах Остен мы и сдружились.
Наши отношения не прекратились и после моего возвращения домой: мы частенько переговаривались в скайпе, не забывали поздравлять друг друга с праздниками. У неё был парень, Джаспер, с которым они должны были пожениться, как только тот закончит юридический факультет Портсмудского университета. Элис частенько приглашала меня погостить у неё, и сейчас очень обрадовалась услышав в трубке мой голос. Объяснив, как лучше до неё добраться, она пообещала встретить меня на железнодорожной станции.
Я провела с Элис всё лето. В июле мы на пару недель съездили в Ирландию – это была моя давняя мечта побывать на родине Святого Патрика. Поездка была очень интересной, но всякий раз, любуясь зелёными холмами, с расплёсканными тут и там яркими пятнами цветущих растений, я вспоминала человека, глаза которого горели тем же изумрудным огнём, когда он склонял своё лицо надо мной, чтобы поцеловать. Я не хотела этих воспоминаний, гнала их, но мысли то и дело возвращались к нему, мужчине, которому я полностью отдала своё сердце, не оставив себе ни одного, даже самого маленького кусочка: орган, перекачивающий по организму кровь, работал исправно, а больше я ничего не чувствовала.
Когда я в первый раз после отъезда из Нью-Йорка включила телефон, мне моментально свалились сообщения о пропущенных вызовах. Их было более сотни, и подавляющее большинство из них принадлежало Эдварду. Так же звонили мама, и пару раз я увидела звонки Эммета и Розали. Ещё меня ждало невероятное количество сообщений, которые я, не читая, безжалостно удалила.
Мне надо было предупредить кого-нибудь, что у меня всё в порядке, и я решила позвонить отцу.
На моё счастье дома сработал автоответчик.
- Пап, это Белла. У меня всё в порядке. Я в Европе, решила попутешествовать немного. Сколько пробуду здесь – не знаю. Я позвоню позже. И, пап, - я замялась, – если можно, не говори пока никому, что я уехала. Особенно Эммету. Хотя… В общем, не говори, ладно?
Потом я ещё пару раз звонила домой, так же трусливо оставляя сообщения на автоответчике. Я хотела позвонить маме, поинтересоваться, доставили ли мои вещи, но мама обязательно начала бы задавать вопросы, поэтому я так и продолжала звонить отцу.
В августе нас с Элис пригласили во Францию. Родители Джаспера недавно приобрели дом в одной из горной провинции, и мы здорово отдохнули, разгуливая среди пышущих ароматом дивных виноградников, и пили замечательное молодое домашнее вино, впитавшее в себя, казалось, сам солнечный свет. Мне нравилось проводить время с этой шумной и весёлой семьёй, и, чем дольше я была здесь, тем больше будущая родня Элис напоминала мне нашу семью. Я скучала по ним: по маме, по Эммету, по неугомонным племянницам, по всем. И по душевному спокойствию, уюту и безопасности – по всему тому, что обрушивалось на меня, как только я переступала порог родительского дома. Я понимала, что пришла пора возвращаться, оставался вопрос – куда?
Я не питала иллюзий: Эммет наверняка знает, что мы с Эдвардом расстались. Вернее, что я ушла от него. Конечно, он искал меня, и я готова была поклясться, что первый, кому позвонил Эдвард, был мой брат. Возможно, Эммет спрашивал обо мне у мамы, возможно, и у отца. Вещи, которые я отослала из Нью-Йорка, если они, конечно, дошли, давали повод думать, что я объявлюсь в Сиэтле, но мне пока не хотелось этого. Тем не менее, я рвалась домой, и в конце сентября, проведя в Европе около четырёх месяцев, я распрощалась с Элис и улетела назад в Америку. Две пересадки – одна в Нью-Йорке, другая в Сиэтле - и вот я уже еду по знакомой дороге, ведущей из Порт-Анджелеса в Форкс.
Я позвонила отцу из Нью-Йорка, чтобы предупредить о своём приезде.
- Надеюсь, я тебе не помешаю?
- Разумеется, не помешаешь. Только, моя дорогая, тебе придётся отвечать на вопросы – их у меня скопилось предостаточно.
- Пап, пожалуйста, - тут же ощетинилась я, - можно без них? Хотя бы первое время!
- Ладно, ладно, никаких вопросов. Мама знает о твоём приезде, или ты всё так же продолжаешь играть в таинственность?
- Не знает. И ты тоже не говори пока, ладно? Я позвоню ей после.

Закончив с разбором вещей, я спустилась вниз, чтобы приготовить ужин.
Папа стоял внизу, надевая свою лёгкую куртку.
- Ты уходишь?
- Да, у меня дежурство. А перед ним надо кое-куда заскочить.
- Жаль, я хотела что-нибудь приготовить, а потом мы посмотрели бы какой-нибудь матч.
- Прости, Беллз.
- Ладно, пап, я понимаю.
Будто не было этих лет, и я никогда не уезжала из Форкса: отец на дежурстве, и я опять дома одна, вот только уроки мне больше не надо было делать.
Я сделал себе пару сэндвичей с ветчиной и салатом, нашла в холодильнике бутылку пива, и со всем этим добром уселась в гостиной.
Бесцельно пощёлкав пультом по каналам, я выключила телевизор и посмотрела на телефон. Звонок маме в Сиэтл дамокловым мечом висел надо мной. Мне обязательно надо было сделать это, но я страшилась: страшилась её упреков, вполне мною заслуженных, вопросов, на которых у меня не было ответов, страшилась её «знаешь-что» тоном. Когда мама была кем-то из нас недовольна, она всегда начинала разговор с этого самого «Знаешь, что!». А сейчас я дала ей прекрасный повод быть мной недовольной.
Если ты что-то не хочешь делать завтра, сегодня это делать уж точно не стоит. Я отнесла на кухню тарелку из-под сэндвича, выбросила пустую бутылку в мусорное ведро, и поднялась наверх. Приняв душ и умывшись, я вытащила из недр шкафа свою старенькую пижаму с губкой Бобом, и, надев её, улеглась под одеяло, практически моментально погружаясь в сон.

Первый раз за долгое время я проснулась от того, что выспалась. Не было ни обязательных для меня пробуждений несколько раз за ночь, ни бессонницы, когда голова раскалывалась от вертящихся в ней образов, так, что я начинала путать сон с явью, ни слёз – да, поначалу я плакала даже во сне.
По сумраку, наполняющему комнату, я поняла, что ещё было довольно рано, и глубоко вздохнув, поглубже зарылась носом в одеяло, давая телу ещё несколько минут отдыха. Сейчас мне было так хорошо и уютно, и я настолько растворилась в этом почти забытом ощущении расслабленного покоя, что когда большая тёплая рука легла на мой живот, и знакомым жестом меня притянули к чьей-то широкой груди, я решила, что это мне снится. А затем я почувствовала мягкие губы, в лёгком поцелуе прикасающиеся к моей шее, и затем этот голос, шепчущий на ухо:
- Никогда больше не смей убегать от меня, маленькое чудовище. Я люблю тебя. Ты моя. Навсегда моя. Уж как-нибудь смирись, раз до сих пор тебе так сложно привыкнуть.

Потом, всё потом. Сейчас я хочу лежать вот так, и чувствовать, как колышутся тонкие волоски на моей шее от тёплого дыхания лежащего рядом мужчины.

Я боялась шелохнуться, боялась спугнуть это видение, так похожее на правду. Я хотела, чтобы это оказалось именно видением, потому что здесь, во сне, я легко могла себе представить, что ничего не было - не было этих месяцев одиночества, не было пустоты. Был лишь сон, долгий, изматывающий сон, и вот сейчас он закончился, и я проснулась в нашем новом доме, проснулась, как всегда просыпалась до этого, чувствуя ласковые поцелуи Эдварда.
- Эдвард…
Впервые за много месяцев я позволила себе произнести его имя вслух.
- Я здесь, любовь моя, всё хорошо…

И я заплакала.

Я не плакала с того самого дня, понимая, что, позволь я себе эту слабость, мне будет сложно остановиться и я навсегда потеряюсь в своём горе. И вот сейчас поток слёз, непролитых, копившихся во мне все эти месяцы, хлынул, смывая всё, что было внутри – горе, отчаянье, сожаление…
Я плакала по себе, по Эдварду, по тому, как несправедливо поступил он со мной, по тому, как несправедливо поступила с ним я. Я плакала по тому, что оказалась такой дурой, позволив эмоциям взять верх, и сделать то, что я сделала. Я плакала по четырём месяцам разлуки, которых вполне заслужила, ведя себя как сорвавшийся подросток. Плакала по жалости к Эдварду, плакала от стыда за себя, плакала от страха, что сейчас я обернусь, и окажется, что всё это не правда, и что он…
- Поплачь, малышка, поплачь, моя хорошая…
Его голос взорвался в моей голове, и я, захлёбываясь рыданиями, рывком развернулась, уткнувшись носом в грудь самого дорогого для меня человека.
Я комочком сжалась у него на груди, а он крепче обнял меня, целуя в макушку, а голос всё шептал и шептал что он любит, что я его девочка, что он никогда не оставит меня, что я теперь навсегда с ним и никогда не будет другой.
Я не знаю, сколько времени мы провели так, но постепенно рыдания начали ослабевать, и только короткие всхлипы всё ещё сбивали дыхание. Я всё ещё боролась с собой, не решаясь поднять голову и встретиться с ним взглядом, когда он, чуть отстранившись, взял моё лицо в ладони.
- Посмотри на меня, Белла, – прошептал он. – Посмотри на меня, родная.
Я собрала всё своё мужество и, наконец, открыла глаза.
Бледным, с тёмными кругами под глазами и лёгкой щетиной, он вроде как похудел, а волосы, отросшие за эти несколько месяцев, теперь были в ещё большем беспорядке, чем прежде. Но это был он, мой Эдвард.
Мой Эдвард.
И сейчас он улыбался.
- Нос красный, глаза опухли, но я никогда ещё не любил тебя так сильно, как сейчас.
Я не могла ничего ответить ему, не в силах оторваться от любимого лица, вспоминая его, хотя, разве я когда-либо забывала?
- Скажи мне это, малыш, скажи.
Я знала, что он хочет услышать, и это были единственно правильные слова, необходимые нам обоим.
- Я люблю тебя, Эдвард. У меня не получается без тебя жить.
- А тебе и не надо жить без меня, глупышка.
Он склонился надо мной, и я закрыла глаза, когда его губы впервые за долгое время коснулись моих. Это был один из самых нежных поцелуев, что он дарил мне. Он не был требовательным, не был страстным, он был поцелуем-возвращением. Возвращением домой.
Когда Эдвард отпустил меня, я застонала от нестерпимого чувства потери. Он тихо засмеялся, притягивая меня к себе.
- Может, ты всё-таки задашь свои вопросы? – Мы оба понимали, о чём он, но у меня не было сейчас желания говорить о том, что было когда-то, а хотелось наслаждаться тем, что было у меня сейчас, что у меня снова был он.
- Нет.
- Нет? Ты уверена?
- Уверена. Хотя… почему ты был в ванной?
- Потому что когда она предложила начать всё сначала, я подавился вином.
Я хихикнула.
- Тебе смешно, а оно, между прочим, попало в нос. Мне пришлось идти в ванну переодеваться, я бросил испачканную одежду в душ и включил воду. Я боялся, что эта гадость останется на футболке. Это была твоя, та, которая с Бартом.
Отмечая месяц наших отношений, я вручила Эдварду футболку с Бартом Симпсоном, говоря, что он очень мне его напоминает. Я всё никак не могла определиться с размером, ведь, до этого мне никогда не доводилось покупать мужскую одежду. Недолго думая, я взяла самую большую. Эдвард даже как-то поспорил, что мы запросто поместимся в ней вдвоём, и мы до колик хохотали, когда натягивали её на себя. А потом целовались, стоя близко-близко друг к другу. А потом чертыхались, когда с нетерпением стягивали её с себя. И, тем не менее, он её любил. Да и я частенько пользовала её, надевая вместо ночной рубашки.
- Пятно отошло?
- Нет. Вино было довольно дерьмовым.
- Я подарю тебе новую.
- Уж пожалуйста, - пробормотал он, и мы ненадолго замолчали.
Я лежала, слушая его дыхание, думая о том, какой дурой я была, убежав от него. Мы потеряли столько времени из-за моей неуверенности в себе, из-за неопытности. В глубине души я всегда знала, что он не мог изменить мне, но в плохое верится гораздо легче, чем в хорошее. Особенно, когда это хорошее являет собой сбывшуюся мечту.
- Ведь, я так до конца и не поверила, что ты мой, - прошептала я, съедаемая чувством вины. – Не поверила, что мы теперь вместе, и малейшее подтверждение этого сомнения немедленно поставило меня на место. Когда я увидела её там, в твоей квартире, красивую, стройную, без единого изъяна во внешности и одежде – это казалось таким правильным, таким… соответствующим, что ли. Я по сравнению с ней ничто.
- Белла, перестань! – Эдвард прервал меня. – Ты всё для меня, а она не давала мне и толики того, что даёшь ты. Ты моё чудо, моя девочка, искренняя, любящая, нежная. Таня никогда не позволяла себе любить так безответственно, как это делаешь ты.
- Я люблю тебя безответственно?
- Да, - улыбнулся он. - Потому что мы в ответе за тех, кого приручили. Ты приручила меня и поступила безответственно, когда бросила.
- Я ушла, потому что почувствовала себя лишней.
Эдвард усмехнулся.
- Почувствовала себя лишней. Как и наши подушки, да?
- Да, - подтвердила я, и тут же расплакалась. Это было так незрело, так по-детски, так эгоистично решить всё за нас двоих, не дав ему объясниться, не выяснить, наконец, всё самой. Непонятно, кого мне было больше жаль – себя, или потерянные подушки. - Я оставила их в старой квартире.
- Не плачь, малышка, они у меня, как и все твои вещи. Мне пришлось долго убеждать твоего хозяина, что я не проходимец, позарившийся на чужое добро.
- Мои вещи у тебя?
- Да, они ждут тебя в нашей квартире.
- Ты, всё-таки, снял её? – спросила я, не зная, радоваться этому факту, или…
- Конечно, снял! Тебе же она понравилась, или я что-то путаю?
- Понравилась, - закивала я. – Просто, я не думала, что после всего… после того, как я… ну, что ты сможешь там жить.
- А я не сразу туда переехал. Мы же внесли задаток, и целый месяц я метался между тремя разными районами, ожидая, что где-нибудь ты обязательно объявишься. Боже, Белла! – Я подняла голову, посмотрев на него. Он закрыл глаза, и устало замотал головой. – Если бы ты знала, как я был зол на тебя!
- Зол? – я опешила. Вот так-так! Он, значит, был зол?!!!
- Конечно! – подтвердил Эдвард. – Я, ведь, всё понял только тогда, когда Таня ушла.
- А зачем она вообще приходила?
- Она позвонила мне несколько недель назад. Я очень удивился, но мы, вроде, нормально расстались, поэтому у меня не было причин набрасываться на неё. В разговоре она сказала, что думает снять квартиру на Манхэттене, и всё ищет подходящий вариант. Рассказала мне и о своём парне, и о том, что у них вроде как всё серьёзно, в общем… ну, это был просто разговор старых знакомых, ты понимаешь?
- Нет, - буркнула я, снова уткнувшись ему в грудь.
Он рассмеялся, целуя мои волосы.
- В общем, в тот день я позвонил ей, предлагая свою квартиру, и она с радостью согласилась. Я хотел это сделать с тобой, но ты была занята сборами, а потом… потом я решил, что, может, ты не захочешь её видеть, ну и перезвонил ей, предлагая приехать вечером. Она принесла с собой бутылку вина, и всё ходила, восхищалась квартирой. Хотя, там и восхищаться-то было нечем – все вещи уже были в коробке, только подушки я не убрал, решив лечь в гостиной, на диване. Я не хотел спать в пустой кровати, Белла, это же была первая ночь, которую бы мы провели порознь, - напомнил он мне.
Я кивнула. Именно поэтому я и приехала к нему тогда, не захотев спать одной.
- Она тогда как-то очень быстро ушла, так и не договорившись насчёт квартиры. А потом я увидел пустой диван…
Он замолчал, и я обняла его, целуя в подбородок, шею, плечи – везде, куда могла дотянуться.
- Сначала я думал, что сойду с ума, - голос Эдварда был глухим, когда он заговорил снова. – Тебя не было нигде, будто ты исчезла с лица земли, и я жутко испугался. Я звонил тебе каждые пять минут, но телефон был выключен, потом я решил поехать к тебе, вызвал такси, но меня остановил охранник и отдал мне все твои ключи. Он сказал, что волнуется за тебя, ты была сама не своя, и мне захотелось ударить его за то, как презрительно он на меня смотрел. Дома тебя не было, телефон ты отключила – мне оставалось только ждать. И я ждал.
Он замолчал, и я вдохнула воздух: оказывается, всё это время, слушая его, я забывала дышать.
- Ты не объявлялась, и я стал злиться. Злился на себя, что позволили этому случиться, злился на тебя, что ты так быстро сдалась. Что, увидев соперницу, ты предпочла убежать, а не сражаться за меня. Моё мужское самолюбие было уязвлено. Знаю, Белла, знаю, - он закивал, когда я подняла на него свой возмущенный взгляд. – Розали поставила мне мозги на место.
- Розали?
- Да, Розали. Моя сестрёнка хорошенько пропесочила меня, когда я, наконец, приполз к ней. Боже, родная моя, каким же идиотом я был всё время! Ты вошла в мою жизнь, подарив всю себя, всю свою любовь, а я спокойно принял это. Как должное принял. Розали орала на меня полчаса, когда узнала, что мы встречались уже как полгода, никому ничего не сказав. Она называла меня эгоистом, не видящим ничего дальше собственного носа, говорила, что ты не заслуживаешь такого осла, как я. А я кричал ей в ответ, что если бы ты меня любила все эти десять лет, то никогда бы не ушла вот так, запросто. А она заявила мне на это, что я ещё больший кретин, чем она думала.
Я слушала его, и слёзы катились по щекам. Эдвард наклонился ко мне и принялся аккуратно вытирать их ладонями.
- Белла, сокровище моё, ты не думай, мне так же, как и тебе, придётся учиться жить в любви. Я понимаю, что иногда страдать легче, чем жить счастливо. Я и сам поступал так же. Но когда понял, что совершенно несчастлив без тебя, я решил быть эгоистом до конца. Я не захотел жить без тебя, ты была мне нужна, и мне очень нужно было тебя найти. Сначала я пошел к Эммету, потом к твоей матери, и, наконец, к Чарли. Всем я говорил одно и то же, что люблю тебя больше жизни, что по глупости потерял тебя, и прошу у них помочь мне тебя вернуть.
- И как они реагировали на это?
- Эммет посла меня к чёрту. Миссис Свон пообещала, что при встрече обязательно оторвёт тебе голову, а шериф рассказал, что раз в месяц ты оставляешь сообщение на автоответчике. Я знал, что ты обязательно вернёшься домой, только к кому и куда? Поэтому я заручился поддержкой всех родственников, и твоих и моих, а после улетел в Нью-Йорк, ждать. И вот вчера Чарли позвонил.
- Предатель, - прошипела я, хотя прозвучало это совсем не зло.
- Я вылетел в Сиэтл следующим же рейсом, и вот я здесь, и больше никогда не позволю тебе исчезнуть.
- Эдвард, я такая глупая. Я совсем ничего не знаю о жизни, и мне кажется, что я тебе не нужна.
- Ты всегда была мне нужна, Белла, и всегда будешь.
- Но я могу снова что-то сделать неправильно, и…
- Мы со всем разберёмся, родная моя, главное, не убегай больше, хорошо?
- Не буду.
- Не верю! – Эдвард внезапно посерьёзнел, и, отодвинув меня, сел на кровати. Он нагнулся, поднимая с пола свою куртку, пошарил по карманам, а затем, достав что-то, снова бросил куртку на пол и встал.
Затаив дыхание я смотрела, как он обходит кровать, и, подойдя с моей стороны, опускается передо мной на колени. Нетерпеливым жестом я отбросила одеяло, и спустила ноги на пол.
- Эдвард, ты чего?
- Я вижу только один способ навсегда привязать тебя к себе, Белла, так, чтобы у тебя и в мыслях не было от меня убежать.
Сердце, казалось, должно было выскочить через горло, когда я увидела, что он держит на ладони. Маленькая бархатная коробочка, которую он медленно открывал, явила мне колечко с небольшим прозрачным камушком, сидящем на тоненьком серебряном ободке.
Я ахнула, прикрыв рот рукой. Эдвард смотрел мне прямо в глаза.
- Изабелла Мари Свон, я люблю тебя. Мне кажется, что я любил тебя всю жизнь. Только, в отличие от тебя, мне так и не хватило смелости признаться в этом. Пожалуйста, разреши мне остаться в твоей жизни навсегда, чтобы у меня была возможность каждое утро, просыпаясь, говорить тебе, что я тебя люблю. Ты выйдешь за меня, чудо?
Я во все глаза смотрела на Эдварда, и, внезапно, меня осенило:
- Ты любишь меня!
Он засмеялся.
- Дошло, наконец!
- Ты любишь МЕНЯ!
- Ты не ответила на вопрос, Белла, - серьёзно произнёс он.
- Господи, ты, действительно, меня любишь! – всё повторяла и повторяла я.
- Изабелла!
- Да.
- Что – да?
- Да, я выйду за тебя, Эдвард.
- Слава Богу, - простонал он. – Я уже был готов не выпускать тебя из комнаты, пока ты не согласишься.
- Разве я могла не согласиться, - счастливо засмеялась я, смотря, как он надевает мне на палец кольцо.
- С тебя станется! – выдохнул он, и, поднявшись с колен, сел рядом со мной на кровать.

- Я не заслуживаю тебя, - снова повторила я.
- Конечно, не заслуживаешь, – он развернул меня к себе и начал покрывать моё лицо поцелуями.
- Тебе не нужна такая девчонка, как я.
- Конечно, - соглашался он со мной, не отрываясь от своего занятия.
- Эдвард, прекрати, я серьёзно! Я хочу сделать тебя счастливым, но боюсь, что у меня не получится. Тебе надо обо всём ещё раз хорошенечко подумать.
- Обязательно воспользуюсь твоим советом, - он запустил руки под пижамную футболку, с намерением стянуть её с меня. – Только в следующей жизни… А сейчас заткнись пожалуйста, я хочу занять любовь со своей невестой…

Мы поженились через две недели в Сиэтле. Свадьба была чудесной, и я была так счастлива, что, когда всё закончилась, расплакалась. Я становилась ужасно плаксивой, и Эдвард говорил, что он с удовольствием женится на мне ещё раз, если это хоть как-то меня успокоит.
После свадебного путешествия мы вернулись в Нью-Йорк, где, наконец, поселились в той чудесной квартире, что сняли летом.

Следующее чудо случилось под Рождество. Нам захотелось отпраздновать этот праздник вдвоём, ведь, это было наше первое Рождество в качестве мужа и жены. Родственники, конечно, взвыли, и нам пришлось пообещать прилететь к ним на Новый Год. Эдвард первым открыл свой подарок и долго не мог понять, что именно он должен увидеть на неясном черно-белом снимке, распечатанном на вощённой бумаге.

Следующее Рождество стало первым в жизни полугодовалой Ренесми Карли Каллен.

Конец.

С Новым годом, мои дорогие! Счастья вам, успехов, и удачи! И пусть каждой из вас в новом году встретится свой Эдвард Каллен. Или Джаспер... Или Эммет... И я даже знаю одну девочку, которая совсем не отказалась бы и от Карлайла... В общем, полной сбычи вам ваших самых заветных мечт!!!!