19. Самый темный час – перед рассветом.

…

Иногда я ненавидел свою память за то, что она не отпускала меня. Если бы я имел душу, я бы продал ее снова в обмен на утерянную много лет назад способность забывать.

Прошлое не отпускает меня, оно не хочет быть просто чередой событий, слов, мыслей, поступков, случившихся, сказанных, совершенных некоторое время назад. Оно постоянно пытается напомнить о себе тем или иным способом, вторгается без разрешения в мою жизнь, нарушая тем самым привычный ее уклад. В этой гонке с самим собой мне никогда не одержать победы. От себя не убежать.

―

– Здравствуй, Эдвард, – его глубокие мудрые глаза цвета жидкого золота излучают столь привычные спокойствие и собранность.

Мы смотрели друг на друга как два совершенно чужих человека, ничем друг другу не обязанных, не связанных какими-либо узами или обещаниями. Словно и не было тех долгих десятилетий.

В отличие от Карлайла, я действительно был рад видеть его, я нуждался в его присутствии, потому что Белла нуждалась в его помощи, это было жизненно необходимым.

«Ничего не изменилось» уловил я его мимолетную мысль с легким оттенком разочарования. Мои глаза, вернее их насыщенный рубиновый цвет сказали все, что он хотел знать и даже сверх того.

Без необходимости прочистив горло, я заговорил.

– Спасибо, что откликнулся, Карлайл, я... – начал было я, он резко прервал меня, не желая слушать.

– Давай упустим ту часть, где ты пытаешься выглядеть вежливым. Я здесь вовсе не для того, чтобы выслушивать никому не нужные благодарности, Эдвард, – с глухим стуком захлопнув дверцу черного «Мерседеса», он подошел ко мне вплотную. – Знаешь, я несколько удивлен: после стольких лет молчания ты впервые даешь о себе знать, и более того – просишь меня приехать, ссылаясь на острую необходимость в моей помощи, что абсолютно не похоже на тебя, кстати. Что ж, я здесь, и я жду объяснений.

Его слова не звучали как «ты должен быть благодарен мне за то, что откликнулся на твою просьбу» или что-то в этом роде, никакого осуждения, никакого давления с его стороны, но я все же чувствовал себя немного… неловко? виновато? Нет, это было другое. Я просто не ожидал такой холодности именно от него. Карлайл Каллен никогда не был так резок и прямолинеен в отношении кого бы то ни было. Стало быть, его терпение было хоть и огромным, но все-таки не безграничным.

– Зайдем внутрь, – предложил я, дабы сохранить шаткое настроение нейтралитета между нами.

Мы оба прекрасно помнили, на какой далекой от оптимизма ноте завершился наш последний разговор, состоявшийся ни много ни мало – тринадцать лет назад. Я вовсе не ждал благосклонности с его стороны, понимания или еще чего-нибудь в этом роде. Выстраиваемая мною долгие годы каменная стена-ограда, наконец, заявила о своем существовании в столь неподходящий для меня момент. Я почти не сомневался, что Карлайл сделает все, чтобы спасти еще одну человеческую жизнь, ведь он занимался этим всегда и считал, что ничего ценнее в мире не может быть, но, помимо уверенности, некое неприятное предчувствие съедало меня изнутри. Может потому, что порой я был неправ в своем отношении к Калленам, и в частности к Карлайлу, может потому, что я уже сжился со своей сущностью, и пылающий гнев сменило беспомощное смирение с невозможностью изменить что-либо, а сегодняшняя встреча пробудила во мне чувство вины за нанесенные обиды. Не знаю. Прежде я искал способ ранить побольнее, заставить окружающих испытывать ту же боль, что испытывал сам. Чем больше я думал об этом, тем тяжелее становилось дышать.

Карлайл шагнул в дом следом за мной, прикрыл дверь и быстро пробежался взглядом по ярко освещенной гостиной, отмечая про себя, что здесь все осталось по-прежнему. Только сейчас я заметил, что все это время он не дышал, а значит, не чувствовал запаха Беллы, которым было пропитано все вокруг.

– Она наверху, – сказал я, осторожно передвигаясь к лестнице, ведущей на второй этаж, не отводя глаз от Карлайла. – Ей нужна твоя помощь.

– Кто «она», Эдвард? – переспросил он, не скрывая своего удивления.

Затем он сделал глубокий вдох, тщательно принюхиваясь к каждому запаху в доме, и на его лице тотчас же отразились, быстро сменяя друг друга, удивление, сомнение, непонимание и... жажда. Я видел, как за доли секунды в его мыслях сформировалось желание ощутить на языке ее вкус, как горло подобно пламени обжег сладчайший из нектаров, он уже думал о том, какова она на вкус... Против Беллы не мог устоять никто, даже он не смог. Я услышал тихое гортанное рычание и метнулся вперед, собираясь остановить его прежде, чем он окажется на пути в ее комнату, как вдруг понял, что рычал я сам, а Карлайл стоял, даже не шелохнувшись, сжимая руки в кулаки. Напряжение на его лице было весьма ощутимым, но он совладал с собой быстрее, чем я ожидал. Запах столь редких в наше время существ одурманил его, едва ли не разрушив оттачиваемые столетиями выдержку и самоконтроль.

– Человек? – тихо, словно боялся быть услышанным, спросил Карлайл. Его голос больше походил на шипение, удивление застыло на лице, он дышал неглубоко и через раз, привыкая к манящему аромату крови Беллы.

– Изабелла Свон. Дочь шерифа Свона из Форкса. Помнишь? – скороговоркой проговорил я. Не хотелось терять ни секунды драгоценного времени.

Карлайл не ответил вслух, но в его мыслях проскользнули воспоминания тринадцатилетней давности такие же четкие, словно это было вчера. Он все помнил. Теперь он задавался вопросом, что произошло с ней.

– Идем, ты сам все увидишь.

Поднявшись на второй этаж, я толкнул дверь в ее комнату. Белла лежала в прежней позе, склонив голову на бок. Полупрозрачное голубоватое сияние, льющееся из окна, слабо освещало ее умиротворенное лицо, делая матовую кожу цвета слоновой кости еще бледнее, тонкая сеточка мелких сосудов, невидимая человеческому глазу, проступила на белоснежном полотне дрожащих век, фиолетовые тени под глазами в лунном свете становились особенно заметными. Крупная вена на оголенной шее неровно пульсировала, время от времени ее сердце пропускало удары. Она выглядела такой спокойной и безмятежной в своем сне, словно то место, в котором пребывал ее разум, было ее домом, словно она, наконец, нашла себе пристанище по душе, свою маленькую тихую гавань в бушующем океане безумной жизни. Мир, где нет ни боли, ни страха, где никто никогда не умирает и не плачет. Когда ее жизнь на земле закончится, она попадет именно в такое место. Чистые души ангелов попадают в рай. Мне же его никогда не увидеть. Не потому, что я отнимал жизни у таких, как она, не потому, что мой вид живет вечно, но потому, что у меня больше нет души.

Я пристально смотрел на Карлайла, чей изучающий взгляд скользил по спящей Белле. Его профессиональный глаз мгновенно уловил каждое повреждение. Сочащуюся из неумело перевязанного полотенцем запястья кровь, проступающую сквозь тонкую ткань, глубокий порез на плече, на котором уже успела образоваться корочка, пять фиолетовых синяков на шее в форме отпечатков пальцев – моих пальцев – и другие синяки на открытых участках тела, некоторые из них были еще свежими, некоторые уже пожелтели.

«Ты мог убить ее сразу, но вместо этого решил издеваться над бедным ребенком, и я почему-то совсем не удивлен. Меня волнует другой вопрос: для чего ты попросил меня приехать? Конечно, у меня есть некоторые догадки, но хотелось бы выслушать твою версию для начала».

Он взглянул на меня, ожидая ответа, как будто не замечал едва живой девушки в комнате, как будто она не представляла для него совершенно никакого интереса, как будто ему было все равно, выживет она или умрет. И это – тот самый Карлайл Каллен, который считает, что каждая человеческая жизнь ценна?

– Ты не собираешься помочь ей? – спросил я, тщетно сдерживая нотки негодования в моем голосе. Я не мог понять, какого хрена он стоит здесь, такой спокойный и мрачный, не желая и пальцем пошевелить, чтобы сделать что-то для Беллы.

– Я не вижу в этом смысла, Эдвард, – ответил он, отводя взгляд. – В конечном итоге ты все равно погубишь ее, ведь ты всегда рано или поздно убиваешь их, когда пропадает интерес. Это только вопрос времени. Она встанет на ноги, и ты начнешь снова. Я лишь продлю ее мучения на короткий срок. Сейчас для нее лучший выход – это смерть. По крайней мере, она не будет страдать.

От этого заявления я чуть не поперхнулся ядом. Его слова, его безразличие болезненно ударили меня в самое сердце, точно электрический разряд, который на секунды привел в движение окаменевшую мышцу, сделав меня таким уязвимым. Острая боль волной прокатилась по всему телу, заставив внутренности сжаться. Если бы мое сердце все еще билось, если бы я все еще был человеком, мой пульс должен был подскочить, глухие его удары раздавались бы в ушах, оглушая меня, ноги сделались бы ватными, перестав удерживать меня в вертикальном положении. Я не мог поверить своим собственным ушам. Кто этот человек, стоящий передо мной? Я не мог узнать в нем прежнего Карлайла. Где его сострадание? Куда подевалась вся та хваленая, мать его, человечность, которую он проповедовал всю жизнь?!

– Это не ты, ты не такой, – в отчаянии зашептал я, неосознанно приближаясь к нему. С каждым произнесенным словом мой голос набирал силу. – Тот Карлайл, которого я знаю, ни за что бы так не сказал и не подумал. Тот Карлайл ценил каждую жизнь и никогда – никогда – не позволил бы умереть человеку, которого можно спасти, а я уверен, что Белла будет жить, если ты приложишь хоть каплю усилий. Тому Карлайлу не было наплевать, а тебе… я не знаю тебя, просто не знаю, – я поник разом, охваченный внезапным приступом бессилия, и слабо покачал головой, отмахиваясь от липких лап омерзительной правды, свалившейся на меня вместе с моими словами.

Неужели, он мстил мне?

Нет, он не мог, только не Карлайл. Он не знает, что такое месть, он никогда не прибегал к этому средству. Месть, насилие, жестокость – это больше похоже на меня, чем на него. Я считал, что знаю его достаточно хорошо, и мог безошибочно предсказать его поведение в той или иной ситуации, но что, если я ошибся? На что способен этот Карлайл? Что такого случилось с ним за эти годы, что так кардинально изменило его?

– Я мыслю трезво, Эдвард, – возразил он, спокойно выслушав мою тираду. – Я очень хорошо знаю тебя, и понимаю, что ничего путного из этого не получится. Ты хочешь ее и ни за что от нее не откажешься, а даже если и отпустишь, она не проживет долго.

От слабости, охватившей все мое естество минуту назад, не осталось и следа. Я чувствовал себя готовым к извержению вулканом, сжимая руки, которые искали возможности сломать и разбить что-нибудь в поле досягаемости.

– А вот это уже не тебе решать, – я яростно ткнул в него пальцем, тяжело и быстро дыша, охваченный противоречивыми чувствами. Его безграничное холодное спокойствие взбесило меня окончательно. Как он мог быть таким!? – Просто сделай свое дело, сделай все, что сможешь, если ничего не выйдет, мы обратим ее. Я сам это сделаю, – мне стоило невероятных усилий держать в руках свой гнев, что лился через край.

Он нахмурился, но я заметил, что в его глазах вспыхнул слабый огонек сожаления, когда его взгляд коснулся лица Беллы. Я понял, что он тоже не хотел ее смерти, ему было жаль ее, как и всех людей, чья судьба сложилась подобным образом.

– Пожалуйста, Карлайл, – продолжил я, поскольку он не ответил и не сдвинулся на дюйм, все еще не сводя глаз с Беллы. – Делай что-нибудь, не будь таким черствым, ведь я знаю, какой ты на самом деле. Вспомни: ты учил меня, что каждая жизнь бесценна, что есть бог, и он наблюдает за на нами… – я осекся и замер на месте со словами, застывшими на губах, пораженный странным выражением на его лице.

– Я ошибся, Эдвард, – сказал он безнадежным голосом. – Бога нет, правды нет, мы все забыты, покинуты на этой погибающей планете.

Мне хотелось вцепиться в его плечи и трясти, трясти, трясти до тех пор, пока не вернется тот Карлайл, которого я знал, который был в теле стоящего передо мной человека тринадцать лет назад, хотя понимал, что никакого смысла мои действия не возымеют. Он потерял свою веру, лишился того, что делало его тем, кем он был прежде. Я отвернулся, не в силах видеть его лицо, и обхватил голову руками, чтоб удержать себя от нанесения повреждений стенам и мебели в комнате. Уж лучше порвать на себе волосы, чем нечаянно причинить вред Белле.

– Ты был моим отцом, – устало пробормотал я, стоя к нему спиной.

– Нет, не был. Сам же говорил, что я никогда не был тебе отцом. «Слишком поздно ты об этом вспомнил, слишком…»

– Послушай себя, Карлайл, послушай, что ты говоришь! – я тщетно взывал к его рассудку. Что-то холодное, ядовитое и чужое поселилось в его душе, омрачив ее. Хотелось выть и кричать, крушить, ломать, делать хоть что-нибудь, но не стоять на месте, слушая все эти ужасные вещи, что он говорил мне.

Спустя столько лет бумеранг вернулся ко мне, ударив в ответ с той же силой. Боль всегда необратимо возвращается к тому, кто ее причиняет. Но почему Белла должна расплачиваться за мои грехи?

– Мне жаль, – просто сказал он. Без сожаления, без искренности, без какого-либо выражения в голосе. И это стало последней каплей, которая переполнила чашу моего терпения.

Слабо осознавая собственные движения, я бросился вперед. Молниеносно преодолев ничтожное расстояние между нами, схватил его за воротник рубашки, слегка приподняв, так что синеватая ткань в моих руках треснула, но не порвалась. Я не желал причинить ему боль, это был скорее жест отчаяния, проявление слабости, с которой я не хотел мириться.

– Кто давал клятву Гиппократа? Кто обязывался проявлять высочайшее уважение к жизни человека? Можешь меня ненавидеть, но ты не имеешь абсолютно никакого права поступать так с ней! – прокричал я, потеряв остатки самоконтроля. Новый клубок ледяной ярости начал формироваться где-то в области солнечного сплетения, меня затрясло от резко вспыхнувшей злости, глаза застелила кроваво-красная пелена, казалось, на секунду я перестал быть собой, отдавшись пробудившемуся вновь чудовищу, меня бросило в холод, а следом обдало жаром, я горел изнутри.

– Ты не понимаешь, ты ничего не знаешь о ней, о том, что происходит здесь. Белла значит для меня гораздо больше, чем ты можешь себе представить. Да, я причинил ей боль, много боли, я хотел и пытался убить ее, но не смог, и теперь я понял, как сильно заблуждался. Она не такая, как все остальные, она… особенная, она выше… это сложно объяснить словами. Просто представь, что даже чудовища вроде меня способны чувствовать что-то, кроме ненависти и жажды крови. Я признаю, что во многом был неправ, но и ты тоже сейчас ошибаешься, полагая, что знаешь меня, я не отрицаю свое прошлое, я тварь, я сам себе противен, но если ты откажешься помочь Белле, если тебе хватит совести оставить ее умирать, то ты ничем не лучше меня! Не знаю, что с тобой случилось за эти годы, тебя как будто подменили, – мой голос ослаб и поник, пальцы разжались сами по себе, руки безвольно упали вдоль туловища. Я понял, что мне ни за что не пробить стену между нами, мы говорим на разных языках, как бы шаблонно это не звучало, живем в разных мирах.

– Если у тебя осталась хоть капля совести, осмотри Беллу. Мне больше не к кому обратиться, ты единственный во всем мире, кто может помочь.

И – что самое прискорбное – не хочет, – закончил я мысленно.

Раньше, я и подумать не мог, насколько ужасным может быть одиночество. Вот так живешь себе наедине с самим собой, плохим или хорошим – не важно, делаешь, что хочешь, злишься, когда кто-то врывается в твое одиночество, в твой персональный склеп и пытается напутствовать тебя на путь праведный, из кожи вон вылезая, лишь бы вытащить тебя из твоего укрытия, где тебе так хорошо и уютно. А ты отмахиваешься от своих доброжелателей, как от надоедливых мух, просишь, чтобы оставили в покое. И рано или поздно они необратимо уходят. Всегда уходят. Потому что нельзя помочь тому, кто не желает принять помощь, не хочет бороться. Сначала ты слышишь, как они топчутся перед дверью, не решаясь войти, и через некоторое время разворачиваются, тяжело вздыхая, и возвращаются туда, откуда пришли, а затем еще через некоторое время и вовсе перестают появляться. Сначала ты рад, ты упиваешься тишиной и одиночеством до тех пор, пока в один прекрасный день не окажешься лицом к лицу с бедой, которой в одиночку противостоять не в силах. Вот тогда-то ты и вспомнишь о них. И как же это гадко, оказывается, когда в такой момент от тебя отворачиваются все те, кто еще вчера называл тебя своим другом. И ты снова злишься, и забываешь, что сам прогнал их, сам обрубил все веревки. Сам, сам, сам…

– Ты не так все понял. Я не желаю зла ни ей, ни тебе, но я очень хорошо знаю, чем все для вас закончится...

– Я нуждаюсь в ней, – оборвал я Карлайла. – После того, что случилось сегодня, я сам готов убить любого, кто посмеет нанести ей вред.

Он не ответил сразу, сначала обдумывал мои слова с толикой сомнения, как будто решал, можно ли мне доверять, затем присел на край кровати возле Беллы и принялся с особой осторожностью разматывать сделанную мной наспех повязку на ее запястье.

– Это заметно, что она тебе не безразлична, – задумчиво заметил он, допуская, что последние годы и жизнь в одиночестве, вдали от семьи изменили меня не только в худшую сторону. Он оценил то, что я хотя бы перебинтовал рану и обработал мелкие повреждения на коже, чтобы не было заражения. Он хотел сказать что-то еще, но решил сменить тему, приняв сосредоточенный вид. – Долго она в таком состоянии?

– Часов пять, может чуть больше, – незамедлительно ответил я.

Окончательно справившись с перевязкой, Карлайл отбросил ткань на противоположный край широкой кровати и вернулся к запястью. Он не сумел сдержать удивления, когда увидел свежий след от укуса в виде полумесяца, слабо сочащийся кровью. Я услышал вопрос раньше, чем он успел сформироваться в его мыслях. Фактически, я знал, какими будут следующие его слова, и поэтому ответил, не дожидаясь, пока вопрос будет озвучен.

– На нее напал другой вампир, пока я… охотился. К счастью, я вернулся вовремя и нейтрализовал его раньше, чем он выпил всю ее кровь, – сказал я

При воспоминании об искаженном жаждой и злобой лице ищейки и его глазах, полыхающих огнем, рот наполнился слюной, а мышцы во всем теле напряглись, точно при нападении, я словно бы увидел его перед собой, сдерживающего железным кольцом рук хрупкое тело девушки, которая даже не сопротивлялась, не могла сопротивляться. Я жалел, что убил его лишь по одной причине – потому что я не мог сделать то же самое снова. Снова и снова. Я вновь чувствовал себя молодым, новообращенным вампиром, не способным контролировать свои эмоции. Джеймса не было здесь, он был мертв, жарился в преисподней, где ему самое место, но шрам на руке Беллы, оставленный им напоследок, останется с ней навсегда, как живое напоминание об этом чудовище, о его ничтожном существовании. Он поставил на ней свою метку, клеймил ее, как животное. Собственность. Эта мысль вызвала во мне новую вспышку негодования, но прежде чем гнев заполнил меня, затмив действительность, я услышал голос Карлайла, обращенный ко мне с явными признаками беспокойства.

– Пять часов назад? – переспросил он, с удивлением глядя на укус. Он думал о том, что процесс превращения должен был начаться уже давно, что яд должен был плескаться в ее крови, но ничего этого не было.

– Я высосал яд, – сказал я, без надобности: Карлайл сам обо всем догадался, и теперь иной вопрос беспокоил его.

– Не понимаю, почему ты просто не дал ей обратиться, – вслух рассуждал он.

Я стоял рядом у изголовья кровати, перебирая в пальцах волосы Беллы, упавшие на лоб, как зачарованный изучал знакомые, почти родные черты осунувшегося лица. Если бы я только мог…

– Потому, что она не хотела этого, – прошептал я.

Нет, не мог. Несмотря на все свое желание, я не мог забрать себе ее боль.

Карлайл оценил состояние Беллы с профессиональной точностью, которая не покинула его даже, несмотря на долгие годы отсутствия практики. Он был мастером своего дела, прирожденным врачом, и в тайне его сердце согревала радость оттого, что сейчас ему выпал редкий шанс заняться тем, без чего прежде он не мыслил своей жизни. Судьба поступила с ним крайне жестоко, лишив любимого занятия, работы, пациентов, приятных и неприятных мелочей больничной рутины. Осознание того, что он мог быть полезен для мира, помогая тем людям, которые бы не выжили без его помощи, делало его счастливым. А теперь все ушло, сгинуло вместе с человеческой расой, и хотя сейчас он уже смирился с таким печальным положением дел, тоска все равно не покидала его сердце, время от времени давая о себе знать.

Закончив осмотр, Карлайл еще раз пощупал пульс и весьма недовольный результатом обратился ко мне. Я знал, что он не скажет ничего утешительного или такого, что мне хотелось бы услышать, но все равно слушал его очень внимательно.

– Ничего хорошего я сказать не могу, Эдвард. Она потеряла слишком много крови. Я вообще удивлен, что она протянула так долго, давление очень низкое, сердце работает «вхолостую» и в любой момент может встать, а тогда мы уже ничего не сможем сделать. В прежние времена в таких случаях прибегали к донорской крови, но теперь это невозможно, – он выдохнул и, избегая моего взгляда, сложил разорванное испачканное кровью полотенце в салатницу. Подхватив его мысль, я чисто на автомате бросил ему зажигалку. Поймав ее, он поджег ткань.

– Должен быть какой-то другой способ, – я удивился тому, как хрипло звучал мой голос.

Карлайл задумался на некоторое время, перебирая свои знания в поисках решения, подходящего под наше нелегкое положение. И он нашел его.

– Можно заменить настоящую кровь искусственной, по составу они мало чем отличаются, я думаю, это должно сработать, – сказал он.

– Ты знаешь состав? Ты уверен? Вдруг что-нибудь пойдет не так? – я тут же принялся атаковать его вопросами. Я не был до конца уверен в выбранном методе лечения, если то, что мы собирались делать, можно было назвать лечением, и, кроме того, я должен был быть полностью уверенным, что искусственная кровь не навредит ей еще больше. Карлайл, кажется, так не думал, он был уверен – это я знал наверняка.

– Было бы крайне трудно работать над созданием Заменителя, не зная его состава, – сказал он с легкой усмешкой на губах. «Она, в самом деле, очень дорога ему, раз он так беспокоится о ее состоянии… возможно, я сделал поспешный вывод».

По идее я не должен был слышать последнее предложение, и я успешно притворился, что так оно и было, но Карлайл знал, что я услышал все, о чем он думал, в том числе и последнее его высказывание, хоть и не ждал ответа. Но что я мог сказать ему? Была ли Белла дорога мне? Безусловно. Но было ли что-то еще, кроме этого? Не уверен.

Смысл сказанных Карлайлом слов я уловил значительно позже.

– Сама идея создания Заменителя принадлежала не мне, – продолжил он, уловив мой заинтересованный взгляд, – я всего лишь был в группе ученых, работавших над экспериментом по созданию искусственной крови. Мы работали над ним два с половиной года, это был строго засекреченный проект под руководством Аарона Вольтури – я рассказываю тебе это только потому, что от тебя невозможно скрыть никакую информацию, включая ту, что идет с меткой «совершенно секретно», – пояснил он, его губы тронула едва заметная улыбка, и я усмехнулся в ответ.

Карлайл продолжал свой рассказ, попутно перевязывая рану от укуса чистым бинтом.

– Поначалу нас преследовала сплошная полоса разочарований и неоправданных надежд. Первые четыре попытки испытания Заменителя с треском провалились, команда теряла надежду. Было время, когда нас и вовсе хотели закрыть, но к счастью Аро удалось убедить высшее руководство в целесообразности работы нашего отдела – еще бы, ведь никто не хотел сгнить от жажды! Некоторые оставили проект спустя всего полгода и лишь немногие остались с нами до победного конца. Я был в их числе. Я боролся за идею, не как большинство в нашей группе: им было наплевать на то, что речь шла о полном уничтожении человеческой расы, их беспокоила только собственная неукротимая жажда и стремление утолить ее любой ценой. – Он резко замолчал, заправив край бинта, заботливо прикрыл Беллу теплым одеялом, а потом сосредоточено посмотрел на меня. – Сейчас не самое подходящее для разговоров время, Эдвард. В первую очередь необходимо позаботиться о девушке, потом все остальное. У меня есть несколько шприцов, поезжай в Сан Диего, нужна искусственная кровь и чем скорее, тем лучше. Нельзя терять ни минуты.

– Ты останешься с ней? – спросил я.

– Да, – ответил он, как что-то само собой разумеющееся. Он не сразу понял причину моего замешательства, а когда, наконец, сообразил, в чем дело, нахмурился и покачал головой. – Ты не доверяешь мне?

С одной стороны, у меня не было ни единого повода сомневаться в нем: я знал, что Карлайл не причинит Белле ни малейшего вреда, как случайно, так и преднамеренно, но, с другой, мне не хотелось оставлять ее одну, пусть даже с ним. Волнение, которому я не мог найти логического объяснения, поднималось вдоль позвоночника, прочно основываясь в моем теле, когда я думал о том, чтобы вновь оставить ее без присмотра. Что если она проснется, пока меня не будет? Она, наверное, очень сильно испугается, увидев незнакомого вампира. Я не сомневался, что Карлайл быстро сможет найти подходящие слова, чтоб успокоить ее и убедить в том, что с ним она в безопасности: он всегда обладал исключительным влиянием на людей, так что его кандидатура на роль временной сиделки для Беллы была не такой уж и плохой, если подумать.

– Доверяю, – сказал я с уверенностью.

– Тогда поспеши.

Я кивнул и, не теряя больше ни секунды драгоценного времени, скрылся за дверью, бесшумно закрывшейся за мной. Ключи от машины лежали в кармане джинсов, погода за это время немного успокоилась, но я знал, что новая гроза может разыграться в любую минуту. Сейчас все равно ничто не могло остановить меня на моем пути. Я совершил слишком, непростительно много ошибок, пришло время их исправлять.

На лестнице, ведущей на первый этаж, меня нагнал мягкий шум двигателя подъезжающей машины на улице. Инстинктивно, я тотчас же замер на месте, почувствовав нарастающее напряжение во всем теле. Вряд ли это был хороший знак, я не ждал других гостей, помимо Карлайла и меньше всего нуждался в чьих-либо посторонних визитах. Никто не знал, что я здесь, кроме Калленов, но в телефонном разговоре я попросил его не оповещать остальных о моем спонтанном звонке и просьбе приехать, я не желал афишировать это, поскольку ничего в наших отношениях ровным счетом не изменилось.

Машина остановилась напротив дома, двигатель стих, и я попробовал проникнуть в мысли моего незваного гостя. Почему-то я ни сколечко не удивился, услышав ее, наверное, потому что это было вполне в ее стиле. Сколько бы ни было талантов у Элис Каллен, самым главным из них являлась ее непредсказуемость.

– Элис, – со странной смесью разочарования и раздражения пробормотал я. – Что ты тут делаешь? Ведь я просил его не брать никого в довесок.

– Прости, не удержалась, – манерно поджав губы, она изобразила напускную вину, носком обуви захлопнула парадную дверь и танцующей походкой направилась ко мне. В ее руках было два увесистых пакета, один только дьявол знал, что могло быть в них. Со словами «подержи минутку», Элис вручила мне один из пакетов, и я, разумеется, заглянул внутрь, на дне лежали какие-то пузырьки, напоминающие шампунь, гель для душа, мыло, расческа для волос, пара заколок, зубная щетка, паста и еще некоторые вещи первой необходимости для Беллы. Похоже, она подготовилась основательно.

– Может, объяснишь, что все это значит? – процедил я сквозь плотно стиснутые зубы, наблюдая за ее спешными движениями с легким раздражением.

– Не злись, ты мне еще «спасибо» потом скажешь, – пробормотала она.

Карлайл тем временем, спустился к нам, привлеченный звонким голосом дочери. По удивлению, сквозящему в мыслях, я понял, что он так же не был в курсе ее визита.

– Элис?

– Только не надо на меня набрасываться, – предупредила она, вскидывая руки в мирном жесте, – у меня есть кое-что, что вам очень нужно, – заговорчески прошептала она и, подмигнув, вытащила из второго пакета две полтора литровых бутылки с искусственной кровью, как я понял, взглянув на этикетку. – Что бы вы без меня делали, да? – помахав бутылками перед моим лицом, она взглянула на Карлайла, потом вернула взгляд ко мне с торжествующей полуулыбкой на лице.

Я легко коснулся ее сознания, проникая в мысли девушки, вяло текущие на заднем фоне. Разумеется, она заранее знала о том, что Белле понадобится посторонняя помощь. Она видела меня, пьющего ее кровь во дворе часами раньше, но в ее видении я понял, что делал это с явно иными намерениями, отчего вдруг ощутил болезненный укол в области легких. Я просто физически не мог вынести ее первое видение: обмякшее тело Беллы перегнулось поперек моих рук, цепко удерживающих ее хрупкую спину, неестественно вывернутая мертвенно-бледная шея, вдоль которой тонкой струйкой стекала алая кровь, неживые, стеклянные глаза, смотрящие в небо, но невидящие уже ничего, и я склонившийся над ней с окровавленными губами. Это было недопустимо. Нет, я не позволю ее видению осуществиться. Такого не будет. Никогда.

– Это уж точно, – хмыкнул я, пытаясь скрыть свои истинные чувства под кривоватой усмешкой, отчего она получилась слишком мрачной и пугающей.

– И вот еще, Эдвард, думаю, будет лучше, если я заберу Беллу к нам домой, так у меня будет возможность присматривать за ее состоянием, пока она не поправится, – сказал Карлайл.

– Нет, – твердо возразил я. – Она останется здесь.

– Эдвард…

– Она. Останется. Со мной.

Он громко вздохнул в ответ, сдавшись, поняв, что спорить со мной - бессмысленное занятие. Я не собирался отпускать Беллу с ними, я не хотел отпускать ее от себя, как будто, позволив ей уйти сейчас, я больше не увижу ее никогда.

Элис передала Карлайлу кровь, недовольная моим решением оставить Беллу здесь. «С нами она будет в большей безопасности, Эдвард. Ты же знаешь…»

Я игнорировал следующие ее мысли, провожая взглядом Карлайла, который собирался заняться Беллой. Несмотря на внешнюю холодность, он был рад моему решению сохранить ее жизнь. Он понял, что заблуждался, полагая, что я не способен проявлять доброту по отношению к человеческому виду. Остались только я и Элис в пустой комнате, в тишине, в компании неприветливого сквозняка, что то и дело ерошил коротко стриженные черные волосы старшей из сестер Каллен. Ощущение дежавю наполнило меня, но я не поддался ему, не позволив воспоминаниям занять мои мысли в столь неподходящий момент.

Прислушиваясь к происходящему в комнате Беллы, я вернулся к Элис. Она как раз собиралась подняться наверх и дождаться ее пробуждения, чтобы… О, нет. Только не это.

– Я хочу, чтобы ты держалась подальше от Беллы, Элис, – решительно предупредил я, заставив ее сначала удивится, а затем – смутиться.

– Она твоя вещь? Собственность? Домашняя зверушка у ног господина? – с каждым словом гримаса на ее лице становилась ужаснее. – Перестань быть таким властным и доминирующим, Эдвард, это не поможет тебе завоевать ее сердце.

– Я не просил тебя вмешиваться.

– Просто дружеский совет, – спокойно сказала она в ответ на мое непрямое предупреждение.

– И советовать тоже, – жестко добавил я.

– Она – человек, а с людьми так нельзя! Ей нужна свобода, она должна почувствовать себя самостоятельной личностью, но никак не тем запуганным до смерти маленьким существом в плену у жуткого вампира, а именно такой я увидела ее впервые.

Я ничего не ответил на этот раз. Я понимал, что отчасти эта взбалмошная девчонка была права, но, в большинстве случаев, Белла сама выводила меня из себя, заставляя причинять ей моральный и физический вред. Но это ничего не меняло, причина оставалась во мне, в моей неспособности контролировать себя и свой гнев. Я не привык сдерживаться в отношении добычи, а изначально я воспринимал Беллу только в этом смысле. Вот почему вина целиком и полностью лежала на мне.

– Хорошо, – натянуто согласился я, – пусть так. Но я по-прежнему не хочу, чтобы Белла сближалась с семьей.

– Замкнутый круг, – прошептала она одними губами. – Тебе просто нужен кто-нибудь, кого ты можешь полностью подчинить себе и вытворять с ним все, что захочешь. В таком случае, ты знаешь, куда тебе следует пойти, использовать для этих целей Беллу – это антигуманно и опасно для ее жизни и психики.

– Мне не нужен кто-то другой, Элис, я хочу, чтобы этим «кем-то» была Белла, – прошептал я, и я говорил совсем не о том, что подумала Каллен в первую очередь. Совершенно не об этом.

Я хотел быть в курсе каждого аспекта жизни Изабеллы, знать все ее мысли и желания, знать, что она чувствует и чего боится. Но она никогда не была до конца откровенна со мной, и я, в свою очередь, смутно осознавал, что должен сделать со своей стороны, чтобы изменить это. Дай мне знак, что я должен сделать, и я сделаю это, Белла, дай мне знак… Но она лишь отталкивала меня вместо того, чтобы хоть чуть-чуть открыться.

– Ты сам-то знаешь, чего хочешь? – сощурив глаза, спросила она с сомнением.

– От Беллы? – уточнил я.

– Вообще. Как ты представляешь себе будущее ее и твое собственное? К чему ты стремился, решив оставить ее человеком? Зачем тебе это, ведь будет гораздо проще, если она станет одной из нас. Я не до конца понимаю твои мотивы, – растеряно призналась Элис.

– Я не могу позволить ей уйти, а она бы обязательно попыталась сбежать, став вампиром, – сказал я.

Возможно, эта перспектива не была такой уж плохой, если посмотреть на все с другой стороны. Я почти не сомневался, что, сровнявшись со мной в силе, Белла обязательно попытается отомстить мне за всю ту боль, которую я причинил ей. О да, она могла оторваться на мне по полной. Новое кровожадное «я» затмит все человечное в ней, позволь я ей обратиться, это была бы уже не моя Белла, особенно в первое время. Что ж, я видел и положительную сторону в ее превращении – она могла избавить меня от волочения жалкого существования в холодной темной вечности, могла убить меня, и я уверен – я бы не стал сопротивляться. Я бы принял вызов и сыграл с ней в извращенную версию русской рулетки, мне все равно нечего терять.

Но даже если бы я был уверен, что она уничтожит меня, я все равно не позволил бы ей превратиться от укуса Джеймса, поскольку знал, каким будет следующий ее шаг. Я знал, что справившись со мной, она решит убить себя, и для этого ей не придется искать других вампиров и лезть на рожон, дразнить их, выводить из себя, провоцируя схватку. Джеймс был не таким, как мы, а это значило, что Белла могла бы сгореть на солнце в считанные секунды.

Элис никак не прокомментировала мои слова слух, в ее мыслях просачивалось разочарование.

– Значит, ты планируешь оставить ее человеком, в этом доме, с тобой? – спросила она задумчиво и, не дожидаясь ответа, продолжила, но теперь уже ее голос звучал точно как у ярмарочной провидицы-шарлатанки. – Это не принесет ничего хорошего, тем более я вижу ее будущее немного иначе.

Я не успел ни возразить, ни вставить какой-нибудь глумливый комментарий по поводу ее последних слов, когда в мою голову ворвалась яркая картинка самого свежего видения Элис, которое шло вразрез с моими собственными планами. Белла в осенней куртке и темно-синей бейсболке стояла посреди просторной поляны, похожей на поле для бейсбола, где по обыкновению мы устраивали традиционное семейное развлечение. Эсми обнимала ее за плечи и что-то говорила, а Белла смущенно улыбалась ей в ответ.

Следующее видение перенесло нас в тускло освещенную десятком красных и желтых свечей комнату. Танцующие язычки пламени отбрасывали на стены причудливые тени, извиваясь и дрожа, посреди комнаты стояла широкая кровать с балдахином из алого бархата, сверху на горе подушек и нежного розового шелка лежала, опираясь на локти, Белла. На ней был очень милый пижамный комплект небесного цвета, в котором она выглядела чертовски сексуально. Элис красила ногти на пальцах ее ног, обе пытались совладать с заливистым смехом, который не позволял довести начатое до конца. Рядом на ковре из шкуры белого медведя восседала Розали, соблазнительно пританцовывая в такт медленной музыке. Все выглядели счастливыми.

Продолжение главы.