16. Undisclosed desires.

…

Первой мыслью, которая пришла мне в голову, когда тело снова погрузилось в воду до основания шеи, было: «этот псих собирается утопить меня?!» Хотя, глупо, конечно – он скорее укусит себя за ухо, чем позволит моей крови пропасть напрасно. Но именно такая догадка первой проскользнула в моем сознании, разжигая пламя паники в груди.

Но что тогда было на уме у безумного вампира, что он собирался сделать со мной здесь, в окружении холодной воды? В сложившихся обстоятельствах я была такой беспомощной перед ним, как, наверное, никогда раньше. Ни убежать, ни спрятаться, что там! – даже не пошевелиться. Его сильные руки крепко обхватили мою спину, одним резким движением я оказалась прижата к каменной груди, беспомощно дергая ногами в воде. Но это ни капли не помогало мне, я только тратила силы, прилагая бесплодные в моем положении усилия. Силы, которые позже, наверняка, мне еще пригодятся.

Если это «позже» вообще когда-нибудь для меня наступит.

– Отпусти! – закричала я, напрасно брыкаясь, тщательно сдерживаемая сильными руками вампира. Замахнувшись, мне удалось ударить его пяткой по голени, это было все равно, что ударить стенку бассейна – бессмысленно и болезненно.

– Тише-тише, успокойся, моя сладкая. Я не причиню тебя вреда, – сказал Эдвард голосом тихого психопата. Я никогда не уставала удивляться многообразию оттенков его голоса, каждый из которых звучал подобно части прекрасной симфонии.

Я не чувствовала себя способной остановится. Ненависть и отчаяние – такие разные, но одинаково сильные эмоции – заполнили мое сознание, приближая истерику. Меня бросило в жар, несмотря на холодную воду, и с прежним остервенением, однако уже шепотом, я продолжала повторять, как мантру, короткое «отпусти», «нет» и «не надо», не отдавая себе никакого отчета и не осознавая ничего, кроме собственного страха и дикого желания просто исчезнуть с лица Земли, раствориться, рассыпаться пылью... Что угодно.

Как сквозь пелену дождя, я ощущала, что стальное кольцо рук на моем теле ослабло. Эдвард развернул меня так, чтобы наши лица оказались друг напротив друга, удерживая меня одной рукой, а в другую зачерпнул воды и брызнул мне на лицо, повторяя какие-то далекие слова, которых я не слышала. Чувство было такое, словно я находилась где-то под водой, не слыша ничего, что творилось на поверхности, а лишь наблюдая размытую картину.

Вода отрезвила меня, заставив в очередной раз задрожать. Лицо, нагретое палящим солнцем, оказалось особо чувствительным к резкому перепаду температур. Кто-то будто навел резкость в моих глазах, и завеса, отгораживающая меня от окружающего мира, спала, рассыпалась на мелкие осколки, утонув в голубизне воды. Все стало прежним: дребезжащая в водной глади зеленоватая плитка, слепящий диск солнца в неестественно-ярком небе, зеленые пальмы с крупными одинаковыми, как один, листьями, большие квадраты светлой плитки, которой был вымощен двор. И Эдвард, легко удерживающий нас на поверхности, капли воды, запутавшиеся в его потемневших от влаги волосах, стекающие на плечи, кожа, покрытая бриллиантовым мерцанием, что ослепляло сильнее всех небесных светил. Привычная кривоватая усмешка на губах сложилась в видимую только для одной меня надпись «врежь мне, ведь я это заслужил»…

Его взгляд, остановившийся на моем лице, поглотил все вокруг, в какой-то момент времени я потеряла нить повествования своей жизни. Нечто до ужаса неправильное было во всей этой ситуации, что-то было не так. Каждым нервным окончанием я чувствовала эту необъяснимую неправильность, невозможность происходящего. Все мое нутро кричало и противилось этой ситуации. Небо голубое, солнце желтое, вода прозрачная со слабым бирюзовым оттенком, роговицы вампира напротив моих золотистые… Стоп. Золотистые? Я точно помню, они были алые. От моей крови. Что это значит? Я могла поклясться, что они не были такими, как сейчас.

Может, я схожу с ума, – тихим голоском проскользнула в сознании ужасная мысль. Ужасная, потому что это запросто могло быть правдой. Я не хотела терять свой рассудок ни сейчас, никогда. Не хотела, какой бы привлекательной не казалась мне мысль окунуться в забвение, вырвавшись из цепких когтей реальности.

На языке появилось что-то теплое, соленое и с сильным железистым привкусом, и в ту же секунду лицо Эдварда изменилось, потемнело. Он крепче сжал меня в своих стальных объятьях, сомневаясь, чего он хочет: приблизить меня к себе еще ближе или сделать расстояние между нами еще больше. В его глазах читалась борьба. С собой и с чем-то, что было внутри него и...

…я нашла себя, задержавшей дыхание с зубами, прокусившими до крови нижнюю губу. Этот резкий металлический привкус, этот запах, от которого меня по обыкновению замутило, – это была кровь, моя кровь. Быстро сочась из ранки, она собиралась во рту, что заставляло подступить к горлу соленый комок тошноты. Как хорошо, что в моем желудке была только желчь.

Все, чего я сейчас хотела, это избавиться от мерзкого вкуса крови на языке. Я не могла просто так выплюнуть ее в чертову воду или еще куда-нибудь, я поняла, что должна буду проглотить это, не имея другого выхода.

– Что происходит? – я не узнала собственный голос, звучащий в незнакомых мне ранее тонах, я была удивлена, что вообще смогла произнести что-нибудь внятное.

Роговицы Эдварда темнели на глазах, став почти черными в считанные секунды. Он медленно приблизил меня к себе. Его лицо, как в замедленной съемке, склонилось над моим, глаза, точно две черных дыры, затягивали в свою черноту, гипнотизируя. Я не слышала ничего: ни биения сердца, выстукивающего шальной ритм, ни шума ветра, ни каких-либо других звуков – все исчезло, отошло на задний план, и только одна фраза на повторе вертелась в моей голове. «Я не причиню тебе вреда. Я не причиню тебе вреда. Я не причиню тебе…»

Я крепко зажмурилась, так, что глаза заболели, пытаясь не думать о том, что сейчас произойдет. Но только пытаясь, это были жалкие попытки игнорировать мысли о собственной, неминуемой теперь, смерти. Хотелось кричать, но голосовые связки не подчинялись, хотелось сопротивляться, но мое тело онемело, неспособное двигаться. Я могла лишь наблюдать за стремительным приближением лица Эдварда.

Его язык коснулся моей нижней губы, пробуя, я почти не ощущала этого прикосновения. Тихий звук похожий на приглушенное сдерживаемое рычание, вырвался из его горла, хватка на моей спине усилилась, превратившись из просто некомфортной в болезненную. «Белла!» Мне почудилось или он действительно позвал меня тогда? Я была уверена, что слышала свое имя, произнесенное его голосом со странной интонацией. Открывать глаза было страшно.

– Пожалуйста, не надо, – дрожащим голосом умоляла я. – Ты не хочешь этого. Не надо.

Кого ты обманываешь, Белла? Хочет, он хочет этого и всегда хотел!

– Ты неправа, сладкая, это как раз то, чего я хочу больше всего, – пробормотал он тягучим голосом в мои губы. Холодное дыхание неприятно защекотало кожу.

Вторая волна ледяной дрожи прокатилась по коже, когда он резко обхватил прокушенную губу своими губами, нарочито медленно посасывая ранку, то оттягивая губу, то жадно впиваясь в плоть, желая получить больше. Это было уже не больно и не так страшно, но я все еще мечтала о том, чтобы чувствительность полностью покинула меня. Я хотела просто отключиться, сойти с ума на некоторое время, хотела, чтобы моя смерть пришла тихо.

– Белла-а-а, – протяжный шепот больше похожий на кошачье шипение раздался где-то над ухом.

Я резко открыла глаза, а дальше все происходило как в тумане. Эдвард отстранился. Я смотрела прямо в его угольно-черные глаза, казалось, меня затягивало в глубокую яму. Затем он приблизил свое лицо, и его губы стремительно обрушились на мои, накрывая поцелуем с отвратительным привкусом моей крови. Сначала нежно и нерешительно, будто его самого терзали глубокие сомнения, он пробовал на вкус мои губы – не кровь – осторожно, словно прощупывал рельеф дна на незнакомом берегу моря, боясь сделать неверное движение и провалиться в глубокую яму. Затем с каждой секундой этот поцелуй становился более уверенным и требовательным, глубоким и страстным. Я не могла дышать, мои глаза были широко открыты, и сердце колотилось в груди, гулко ударяясь о ребра. Я ничего не могла поделать с этим, даже если захотела бы. А я хотела? Хотела ли я на самом деле прекратить это?

Эдвард зарылся ладонью в мои волосы, притягивая меня к себе еще ближе, углубляя поцелуй. Его язык настойчиво коснулся моих зубов, требуя большего, и я легко впустила его, чувствуя, как кирпичик за кирпичиком рушится моя самооборона. Разум заволокло сладкой дымкой, я больше не понимала, что происходит, где правда, а где вымысел, меня поглощало это вязкое ощущение приятной тяжести в теле, ощущение губ и языка, завладевших всеми моими чувствами... Мой мозг медленно плавился под действием языка Эдварда у меня во рту. Обезумевшая от нежности, потерявшая контроль над собой – вот кем я была. Но сейчас все это волновало меня едва ли не в самую последнюю очередь.

– Белла-а-а… – вновь раздалось это леденящее душу шипение. Теперь я смогла различить голос. Это был Эдвард, – Открой глаза, Белла, – попросил он, и я покорилась, слабо осознавая свои действия.

– Посмотри на меня, – приказал он, но его губы не двигались, а взгляд – удивленный, непонимающий и слегка обеспокоенный – вызывал сомнение и недоверие.

И тут я поняла: его голос все это время раздавался в моей голове, ни слова не было произнесено им вслух после того, как Эдвард поцеловал меня.

…

Ночная темнота разъедала мои глаза. Истошный крик в клочья разорвал тишину, заставив меня молнией подскочить на кровати. Дыхание было тяжелым и частым, щеки горели, а остатки тающего ужаса никак не хотели покидать меня после пробуждения. Мне понадобилось полминуты или около того, чтобы понять, что кричала я сама, и еще столько же, чтобы понять, что причины кричать, как таковой, не было. Мне всего лишь приснился сон. Такой странный, слишком реальный сон. Даже сейчас, когда я поняла это, я не могла отделаться от липкого ощущения того, что все происходившее со мной, как оказалось, во сне, было правдой. Слишком яркими были мои ощущения, слишком остро чувствовалось все происходящее со мной, особенно поцелуй. Слишком…

Но теперь все встало на свои места. Холодной водой был сильный ветер; мощными рывками заполняя комнату, он нещадно трепал тонкие полупрозрачные занавески. Водой оказались мелкие горошинки пота на моей коже. А Эдвард… он тоже был здесь.

Из груди рвался наружу новый вопль, но Эдвард не дал мне закричать, прислонив два указательных пальца к моим губам, его прохладные ладони мягко легли на разгоряченные щеки, заставив меня задрожать и на миг забыть о неконтролируемом желании кричать. Это напомнило мне мой сон, и теперь уже я не могла понять, зачем вообще я собиралась кричать. Я не испугалась, увидев его силуэт во мраке комнаты, его черные глаза, я просто не ожидала, что он будет здесь с таким ярким выражением беспокойства в глазах.

– Ш-ш-шш, Белла, тише, успокойся. Не надо кричать. Все хорошо, все в порядке. Слышишь меня? – смысл того, что говорил этот мягкий голос, доходил до меня порциями. Я резко закивала, прогоняя страх, стараясь успокоиться, но мелкая дрожь по всему телу от этого только усиливалась, я не могла заставить себя говорить, да если бы и могла – вряд ли мне бы удалось сказать что-нибудь внятно. – Ты кричала, я очень долго не мог разбудить тебя и уже начал беспокоиться, – успокаивал меня Эдвард. – Не знаю, что тебе приснилось, но это был всего лишь сон. Он закончился. Все позади, ты понимаешь меня? Ответь, Белла, – потребовал он, убирая пальцы с моих губ, но не с лица. Если верить голосу, то он в самом деле был обеспокоен моим состоянием. Неужели?

Я заставила себя говорить, но это было не тем, что я собиралась сказать.

– Сон? – голос мой звучал слабо и неуверенно. – Сон, – повторила я снова скорее для самой себя. Мне было необходимо еще раз услышать это, чтобы быть полностью уверенной, хотя я не знала, действительно ли мне хотелось, чтобы абсолютно все это было сном.

– Да-да, просто сон, – подтвердил Эдвард, он сместился на край кровати, подальше от меня и, кажется, моя способность мыслить возвращалась, поскольку я поняла, зачем, а точнее, почему он сделал это. Черные глаза – его мучила жажда. И он не хотел подвергать меня опасности. – Не хочешь рассказать, что так напугало тебя? – спросил он.

Предательский румянец вспыхнул на моих щеках. Я опустила голову, инстинктивно притянув колени к подбородку, пытаясь спрятать в них лицо. Собиралась ли я рассказывать ему свой сон? Определенно, нет.

– М-м-м нет? – получилось немного неуверенно. Я чувствовала на себе проникновенный взгляд Эдварда, не решаясь поднять головы и посмотреть ему в глаза, пальцы нервно сминали мягкий уголок одеяла. – Это просто ночной кошмар, тут и говорить-то не о чем, – я попыталась сказать это как можно более безразличным тоном, небрежно, но не факт, что вышло именно так.

Эдвард, казалось, вовсе не слышал последних моих слов. Он перевел взгляд на раскрытое окно и прежде, чем я успела сказать что-либо еще, оказался в противоположной части комнаты.

– Плохая идея спать с открытым окном в такую погоду, – заметил он. – С океана надвигается шторм.

Эдвард быстро справился с окном, и в комнате стало на порядок тише, поправил шторки, вернулся ко мне. Его едва уловимые для моего глаза перемещения по комнате, как обычно, сбивали меня с мыслей.

– Долго до утра?

– Да, – ответил Эдвард, в его руках появилось какое-то одеяло. Я даже не заметила, где и когда он взял его. – Ложись спать, Белла. Ты должна отдохнуть.

Я снова кивнула и неохотно сползла на подушку, не представляя, как смогу уснуть после такого сна. Меня одинаково пугали две вещи: если я увижу его продолжение или если этого не произойдет. Эдвард проявил невероятный для него жест заботы, укрыв меня новым одеялом, забрал смятую мною во время сна простынь и ушел, бесшумно закрыв за собой дверь.

До утра я больше его не увидела. Ни во сне, ни наяву.

…

Edward’s POV

…

Я курил пятнадцатую по счету сигарету за сегодняшнюю ночь, не имея ни малейшего представления о том, какую цель преследую этим странным для вампира, коим являлся я, занятием. Сигареты не действовали расслабляющее на мою нервную систему, они вообще никак на меня не действовали, кроме того, разумеется, что пропитывали меня характерным запахом с освежающими нотами ментола, но это было само собой. На шестнадцатой я пришел к выводу, наверное, так я пытался заглушить стойкий аромат Беллы, который сегодня буквально жег мне ноздри при каждом вдохе.

Кровь – вот, в чем я нуждался.

Кровь – эта мысль приходила ко мне каждый раз, когда я думал о Белле на протяжении последних десяти часов.

Необходимость утолить жажду росла геометрической прогрессией с каждой секундой, проведенной в ее комнате. В моем теперешнем состоянии я не должен был приближаться к ней, но я не мог оставаться равнодушным, слыша тот холодящий кожу надрывный крик, что доносился из ее комнаты. Я испугался, вдруг с ней произошло что-то нехорошее или кто-то пробрался в дом. Последнее было невозможным – я бы непременно услышал его или ее мысли, если бы нечто подобное имело место быть, но я не слышал ничего. Совершенно ничего, и это настораживало меня, беспокоило сильнее, чем когда-либо что-либо в моей жизни.

Белла принадлежит мне, а значит, я должен заботиться о ней, удовлетворять ее потребности и нужды, внимательно следить за тем, чтобы с ней все было в порядке, ведь она всего лишь человек, а люди, как известно, хрупкие и нежные создания, любая мелочь запросто может повредить человека.

Странно, что подобные мысли в последнее время зачастили в моей голове. Я никогда не воспринимал людей, как вещь, о которой необходимо заботиться, или как вещь, к которой стоило относиться иначе, чем к обыкновенной еде. Белла заставила меня впервые серьезно задуматься о собственной неправоте. На самом деле она заставила меня задуматься о многом.

Из-за нее я был вынужден менять выстроенный десятилетиями уклад жизни. Я привык брать, но не давать, использовать, но не заботиться. Фактически, моя жизнь до нее состояла из крови и удовлетворения физических желаний. Теперь же я был вынужден думать не только о себе, но и о ней – о ней в первую очередь, что для эгоиста вроде меня оказалось не так-то просто.

Я сам так захотел, сам принял это решение. Я не хотел, чтобы она стала одной из множества безликих девушек, которыми я пользовался до тех пор, пока они не ломались, хотел сохранить ее для себя… Но я действительно не мог больше держаться от нее на таком далеком расстоянии. Это оказалось не по силам мне – смотреть, но не трогать. Я захотел ее всю, немедленно. Темное начало во мне бесновалось, одержав временную свободу, рвало меня на части.

Я снова становился прежним собой, безразличным ко всему чудовищем. Но в то же время я оставался джентльменом насколько это было возможно. Я поступил благородно, позволив Белле остаться одной этой ночью и выспаться как следует, восстановить силы, потому что следующей ночью, как было запланировано, ей будет не до сна.

Нарушить собственные правила? Почему бы и нет, если приз, который я получу, так соблазнителен и сладок? Цель всегда оправдывает средства – я пользовался этим утверждением бóльшую часть своего существования. Наслаждение, которое я получу с Беллой, вне всякого сомнения, стоило того, чтобы прекратить примерять на себя маску того, кем я не являлся более сотни лет. Я не человек и даже не один из тех вампиров-изображающих-из-себя-людей.

Так или иначе, я считал, что мой лимит человечного отношения к окружающим исчерпался.

Однако это не помешало мне испугаться, услышав ее полный ужаса крик.

Я примчался в ее комнату, готовый к сражению с любым монстром, посмевшим быть настолько безмозглым и наивным созданием, чтобы попытаться отнять у меня то, что принадлежит лишь одному мне. Но оказалось, это был всего-навсего ночной кошмар, против которого я был беспомощен, как слепой котенок. И я, вероятно, смог бы разглядеть долю иронии в этой ситуации, если бы все было не настолько плохо.

Никогда прежде я не был похож на одного из тех сентиментальных чудаков, способных растрогаться от всякой сопливой ерунды, но могу поклясться, что в моем мертвом сердце что-то дернулось, когда я тщетно силился разбудить Беллу. Ужас, который она испытывала во сне, ощущался мною так, словно это был мой собственный ужас. На ее лице, перекошенном от страха, отражалась не видимая мне борьба со внутренним демоном. Меня наполнило мощное желание, необходимость уничтожить то, что терзало ее так сильно, развеять страх и защитить от всего, что заставляло ее испытывать боль. Но я не мог. Я был неспособен защитить ее от сна – какая вселенская глупость, не так ли? – и, тем не менее, я не позволил себе уйти, притворившись равнодушным, пусть находиться рядом с ней для меня в те минуты было настоящей пыткой. Я старался не думать о ее теле, о манящей крови... Она сминала простынь, ворочаясь, запрокидывая голову, повторяя одни и те же слова снова и снова: «отпусти», «нет» и «не надо».

Несложно догадаться, что именно я был главным действующим лицом ее кошмара. Это знание заставляло меня испытать давно забытое чувство вины – чувство, на которое, я думал, что неспособен более.

Я не знал, что я делал с ней во сне, возможно, убивал или насиловал или еще что-нибудь ужасное, и это наполняло меня ненавистью к самому себе. Раскаяние или что-то похожее на это пришло ко мне, когда с ее губ слетело слабое «не делай этого».

Я становился отвратителен сам себе, понимая, что буквально минуту назад думал о том, как подчиню ее своей власти.

Гребаный. Похотливый. Ублюдок. Эти эпитеты как нельзя точно отражали мою сущность.

Белла не заслуживала, чтобы я обращался с ней так, как я делал это до сегодняшнего дня, но я не мог стать другим, не мог измениться. Сердце проблемы заключалось в том, что на свою огромную беду Белла была слишком желанной, а я всегда разрушал то, чего хотел больше всего. Я не представлял себе выхода из этого замкнутого круга, обреченный вращаться в нем постоянно.

Хуже всего было, когда она проснулась. Мне безумно хотелось остаться рядом с ней на всю оставшуюся ночь, просто наблюдая за ее сном, находясь рядом, слушая размеренное дыхание, растворяясь в мелодии сердцебиения… Но я знал, что должен уйти как можно скорее, иначе обязательно подвергну ее огромной опасности, чего мне хотелось в самую последнюю очередь.

Поэтому сейчас я докуривал двадцатую сигарету, по-прежнему не видя смысла в этом глупом занятии. Пачка закончилась весьма неожиданно. Если это был скрытый сигнал к действию, то распознать его я не смог.

Я сидел у берега океана на песке, расположившись так, чтобы волны не доставали до меня, борясь с желанием вернуться к Белле. В полночь поднялся сильный ветер, предвещая приближение шторма, плотная завеса туч застлала небо, спрятав круглый диск желтоватой луны; ночь была прохладной, но только не для меня. Я уже давно не чувствовал ни холода, ни жары.

Этой ночью я не чувствовал ничего и все одновременно.

Я оставался на диком пляже еще некоторое время, до тех пор, пока ветер не унес прочь запах едкого дыма. Больше тридцати минут я не вынес – вернулся в дом и бесшумно проник в комнату Беллы, опустился в плетеное кресло под окном, откуда открывался прелестный вид на моего ангела. Спящей она была еще прекрасней, ее сон был спокойным, и я надеялся, что так будет до самого утра. Я глубоко вдыхал ее насыщенный запах, который по-прежнему причинял мне дискомфорт, царапая горло, но теперь я был на девяносто девять целых и девять десятых процентов уверен, что смогу справиться с этим.