Я посадил Беллу на один из высоких стульев у кухонной стойки, а затем приступил к приготовлению обеда. Домработница хорошо выполнила свою работу. Все, что я просил, было здесь.

Я налил нам по стакану красного вина и поставил кипятиться воду, прежде чем спросил.

- Паста сойдет?

- Более чем, - ответила она.

Она была так красива, сидя с подтянутыми к груди коленями. Рукава моей рубашки были длиннее её рук, и она закатывала их, но они снова и снова падали. Я никогда прежде не видел женщины в моей одежде. Обычно я не оставался достаточно долго для того, чтобы это случалось. Это заставляло меня чувствовать себя жутким собственником. Она была в моей рубашке. Она была моей.

Может быть и не твоей. Что, если она не захочет увидеть тебя снова после того, что ты расскажешь ей о своем отце?

Эту мысль я затолкал вглубь сознания. Я нервничал, но все равно должен был ей рассказать. Она заслуживала того, чтобы знать, во что ввязываться со мной.

- Белла, я хочу поговорить с тобой о своем отце.

Я вытащил несколько помидоров из холодильника и нож из ящика. Свой взгляд я сфокусировал на разделочной доске так, чтобы не иметь возможности взглянуть на нее.

- Я уже говорил тебе, что перенял много сексуальных привычек у него. Он агрессивен, как и я, в сексе, но у моей матери и у него не такие отношения, которые мы с тобой начали. Они не используют безопасные слова.

Я украдкой взглянул на нее - она играла с бокалом от вина.

- У моего отца собственные взгляды на женщин. Он не рассматривает их как равных себе, какой я вижу тебя. Они… хм… я не знаю, как передать словами то, что я имею в виду…

- Ты пытаешься сказать мне, что твой отец насилует мать?

Боже, какая она прямолинейная. Я посмотрел на нее. Её карие глаза были заинтересованными, но не обвиняющими. Я вернул внимание к помидорам.

- Нет, конечно, нет, - сказал я.

Лжец. Это именно то, что ты пытаешься сказать. Перестань обманывать себя.

- Он просто думает о сексе совершенно по-другому, чем большинство мужчин. У него есть определенные надежды на мою мать и меня в плане надлежащего поведения.

Он гребаный насильник и ты защищаешь его, потому что чертовски боишься сказать правду единственному человеку, который понимает тебя.

- Например, - продолжил я, - он считает, что пока я в колледже, я обязан получить достаточный опыт… с разными женщинами. Он просто хочет, чтобы я мог принять мудрое решение, когда буду выбирать постоянную девушку.

Я бросил помидоры в кастрюлю и начал чистить свежий чеснок. Я был благодарен этому маленькому отвлечению.

- Твой отец говорил тебе спать с кем попало? - её голос был робким и смущенным.

- В некотором смысле, - она никогда не поймет. - Видишь ли, он ожидает, что я буду держать свою жизнь под контролем. Я был так воспитан, что обязан искать удовольствие во всех вещах, которые хотел. У моего отца стиль жизни по типу «не принимай "нет" за ответ», и он хочет от меня того же. Он хочет, чтобы я брал женщин как хотел.

- Но я думала, что ты хотел быть другим со мной? - она была готова заплакать. Черт. Моей целью не было её расстроить.

Я положил нож, вытер руки и подошел к ней. - Так и есть, Белла. Я не могу нормально все объяснить.

Положив руки на спинку её стула, я встал между её ног и прижался своим лбом к её. На этот момент я просто хотел быть ближе к ней.

- Я хочу тебя и только тебя. Я хочу, чтобы мы определились. Я хочу безопасные слова, защиту и указания. Я хочу твое тело, твое доверие, твой разум и твое сердце. И, я хочу, чтобы ты часто сидела в моей рубашке и в моей кухне, потому это смотрится чертовски горячо. Хорошо?
Он кивнула и повернула свое лицо, чтобы поцеловать меня. Её красивые губы сложились в мягкую улыбку.

- Тогда я не понимаю, Эдвард. В чем проблема?

Я отошел от нее и вернулся к готовке.

- Проблема в том, Белла, что мой отец считает это недопустимым.

Она вновь начала поигрывать с бокалом от вина. - Он думает, что я заставила тебя избавиться от прошлого образа жизни слишком рано?

- Это не что-то, сделанное тобой специально. Он просто предполагает, что я буду трахать многих женщин. Это своего рода наша общая характерная черта.

- Он спит с кем-то еще, кроме твоей матери?

Дерьмо. Все шло не так, как я задумал.

- Не совсем, Белла. Женщины, которых он трахает, ничего не значат для него.

- И это делает все его действия приемлемыми?

- Нет, это не так, и не значит, будто бы моя мать ничего не знает. Никто не задает вопросов моему отцу. Он не тот тип мужчин, которому можно возразить. Если он захочет случайную связь, никто ничего не сможет сказать ему, тем более моя мать. Женщины не имеют значения, поэтому мы притворяемся, что их не существует.

- Точно так же, как они не имели значения для тебя? Прежде чем появилась я?

- Верно, да. Я хочу сказать, что спал с большинством из тех девочек, потому что этого ждет отец от меня.

- Ну, он же хочет, чтобы ты был счастлив, так? И если ты скажешь ему, что хочешь быть со мной, он поймет, не так ли?

Я снова взглянул на нее. - Нет. Белла. Он не поймет. Он хочет, чтобы я шел по его стопам. Мое счастье – нечто не вписывающееся в общую картину.

Она молчала около минуты, и только пила вино.

- Не все ли равно? - спросила она, наконец. - Разве имеет значение, что он думает?

Я вздохнул и очищал чеснок, кидая его к помидорам. - Да, Белла, важно, что он думает.

- Почему? Это же наша жизнь. Почему его заботит, с кем ты спишь?

Она никогда не поймет этого.

Я зажал пальцами переносицу, пытаясь отбиться от надвигающейся головной боли. Я действительно думал, что она поймет? Какое-то безумие.

- Он заботится о том, кого я трахаю, потому что возлагает на меня большие надежды. Он будет думать, что я лишь некое подобие мужчины, если позволю одной женщине управлять мной. Он считает единобрачие слабостью и думает, что мужчины, которые верны женам, являются побитыми кисками.

Матерь божья, звучит так плохо, когда ты говоришь как он.

- Ну, ты не согласен с ним, не так ли? - она остановилась. - Ты же понимаешь, что это сумасшествие?... правда? - она смотрела на меня так, как будто у меня выросла вторая голова.
Как она смеет судить его? Как она смеет судить меня? Я хотел с силой отшлепать её, тащить по полу за волосы, показать ей, что она никогда не должна подвергать сомнению суждения мужчин семьи Каллен. Мой отец не чокнутый!

Да, он, мать твою, чокнутый, и ты знаешь это.

Я подавил гнев, потому что знал, что это просто рефлекс. Она была права во всем. Ты должен быть совсем ненормальным, раз видишь здоровый, продуктивный и любящий брак слабостью, но я пытался забыть десятилетнее обучение. Я верил ему так долго. Мое естественное реакцией было заткнуть её, не согласиться с ней. Я закрыл глаза и сделал глубокий вдох.

- Не важно, прав он или нет, Белла. Есть причины, почему я не могу ослушаться его. Я не могу рассказать ему о тебе, потому что он не одобрит. Я не буду трахать кого-то другого, но собираюсь врать ему и говорить, что переспал с Восемнадцатой этим уикендом и с Девятнадцатой следующим. Это то, чего он ждет от меня, и я не могу разочаровать его.

- Восемнадцатая и Девятнадцатая? Ты считал их? - она почти шептала. - Ты считал их, как животных? Иисусе, Эдвард, как ты можешь говорить, что не важно прав он или нет? Он, блядь, научил тебя трахать женщин по номерам!

- Они - скот, - ответил я, позволяя голосу перейти через край. Она не имела и чертова понятия, как жить в моем мире. Я не принял бы её гребаного осуждения. - Эти женщины хотели, чтобы я относился к ним, как к долбанным коровам, которыми они и являются.

Блядь. Было огромной ошибкой думать, что она когда-нибудь поймет это. Это было так далеко от рамок понимания нормального человека. Она будет ненавидеть меня. Я сам ненавидел себя, черт возьми.

Мою голову заполнил голос. Они просто женщины, Эдвард. Они хотят, чтобы ты их жестко трахал. Они не будут уважать тебя, если ты не ляжешь с ними в постель. Лучше, если ты трахнешь их не больше одного раза, сын. Ты не можешь позволить им привыкнуть, это только сделает все запутанным.

Я отказался смотреть на нее, пока она слезла со стула. Её голые ноги тихо пересекли кухню.
Может быть, он был прав. Я позволил её подойти слишком близко, и сейчас все стало таким запутанным. Я не мог жить без нее.

Я уже давно закончил нарезание овощей, но нож до сих пор находился в моем кулаке. Пальцы стали белыми вокруг него. Она мягко накрыла своей рукою мою и пальцами вытащила нож, отложив его на стойку. Она прижалась щекой к моей спине и покачивала меня в её руках.

Её слезы потекли по моей спине. Когда она начала плакать? Я был таким мудаком. Единственная женщина в мире, в котором я получал одно дерьмо, и я причинил её боль. Я заставил её плакать. Я бы хотел делать ей больно снова и снова, что возможно заставило бы её бросить меня сейчас. Она заслуживала лучшего, чем мою семейку психов и моего отца трахающего все понятия о женщинах.

- Не надо, Эдвард, - шептала Белла, - ты не твой отец. Ты лучше него.

Никто не было более освобождающих слов. Она верила в меня. После всего, что я сказал ей, она продолжала верить в то, что я был хорошим. Я был гребаным чудовищем, и она все равно любила меня.

Никогда я не чувствовал себя настолько недостойным.

Я не удержался от слез.

Ты чертовский слабый, неженка. Мой сын никогда не будет плакаться в мамин фартук. Блядь, стань мужчиной.

Я повернулся к ней и зарыдал в её волосы.

Я сполз по стойке на пол и потащил её за собой. Я сидел спиной к шкафу, а Белла на моих коленях, пока вода закипала, и соус забрызгивал все. Я рыдал и рыдал, и она держала меня, покачивая взад и вперед, как ребенка.

Я вспомнил один день, когда моя мать покачивала меня, как сейчас Белла, когда он ударил её. Она была одна, и он злоупотребил этим; в последствие она чувствовала необходимость утешить менять. Он был огорчен, что ужин холодный. Но все из-за того, что он задержался на работе на час. Он ожидал, что у нее будет своего рода гребанная психическая связь.

Я пытался перестать плакать. Я был слаб, чертов ребенок. Вес собственного разочарования только усилил слезы.

Белла говорила мне, что все будет хорошо, что мы вместе со всем справимся. Она говорила, что я не должен жить как он, что я могу создать свой собственный разум. Она говорила мне, что я был сильным, что я был невероятным любовником, что я всегда буду мужчиной и что я не изнасилую женщину или буду думать о них, как о числах, чтобы доказать это.

Я плакал и я слушал. Мне так хотелось верить ей. Когда я прижимал её к груди и вел себя как ребенок, я не хотел ничего больше, чем быть тем, кем считала меня она. Я хотела быть достойным её. Я хотел быть мужчиной, которым, как она думала, я мог быть. Я хотел её одобрения даже больше, чем отцовского. И я хотел её любви.

Мои рыдания, наконец, прекратились спустя долгое время, и я чувствовал себя абсолютно опустошенным. Белла по-прежнему держала меня, уткнувшись лицом в мою шею.

- Боже, Белла, - в конце концов, сказал я. - Мне так жаль. Должно быть, ты думаешь обо мне как о гребанном плачущем ребенке. Как неловко. Я не могу поверить, что сделал это.

Она положила палец на мою губы, заставив меня замолчать.

- Нет, Эдвард, - сказала она. - Не извиняйся за это. Ты имеешь дело с несколькими сложными проблемами и вполне разумно для тебя быть эмоциональным. Твой отец, вероятно, не одобрит это, но я не он. Со мной ты можешь быть собой. Ты не слабый. Я не могу понять всего, но я понимаю достаточно, чтобы знать, что ты прекрасный мужчина с трудным воспитанием. Нет ничего позорного в попытке избавиться от вещей, которыми пичкал тебя отец в детстве. Ты не обязан соглашаться с ним и то, что ты с ним не соглашаешься, не делает тебя меньше мужчиной.

Я даже не смог ответить, так как не знал, что сказать.

- Давай закончим ужин? - сказала он, улыбаясь мне и вытирая оставшиеся слезы на щеках.
Я знал прямо тогда, пока смотрел в её упорные и понимающие глаза, что никогда не полюблю никого другого.

Перевод: Stasya-Nastya
Редактура: floran