Еще одна маленькая деталь моего характера заключается в том, что я ненавижу воскресенья. В связи с этим у меня даже завелась новая система отсчета времени - от воскресенья, до воскресенья.
А все потому, что раз в две недели все доблестные Каллены обязаны являться на совместный семейный ужин, и я не исключение.
Ужас, если честно.
***
13.12.2035.
14:00

Каллены усыновили меня в возрасте 9 лет. В Центр меня отправили в 17. Сейчас мне 24. За восемь лет совместного проживания я так и не стал частью их семьи, лишь принял фамилию. Дом, который я мог бы назвать своим, по-прежнему живет отдельной жизнью, не смотря на то, что я исправно являюсь по воскресеньям к двум часам на обед.
Вот и сейчас я переминаюсь с ноги на ногу на пороге, готовясь нажать на звонок и оповестить всех, что вот он я - пришел.
Наконец, мой палец приветсвует маленькую гладкую кнопку, и эхо их очередной встречи отдается по всему дому. Я слышу шаги, затем легкий скрежет замка, а следом оказываюсь в душистых объятиях моей приемной матери Эсми - единственного человека здесь, которого я уважаю, и можно даже сказать - люблю. Но и с ней мы так и не достигли полного взаимопонимания. Я никак не могу простить ей бесконечные попытки подружить меня с моими братом и сестрой, во время которых Розали хихикала, Джаспер понимающе кивал, а я огрызался, потому что мои представления о дружбе сильно отличались от представлений Эсми, а потому я даже случайно рядом с этой дружбой оказаться не хотел.
Пока мы с Эсми обмениваемся приветствиями, в коридор подтягивается и остальная семья. Я морально готовлюсь к общению с родственниками.
Чужой среди своих, ага.
Ну, здравствуй, Розали. Нет, не надо на меня смотреть с таким любопытством и брезгливостью, я не душевнобольной, я с такой живу.
Эммет, мой зять, он же мой свояк, ну или просто муж Роуз. Как же тебя так угораздило, ведь с виду ты неглупый парень? Да, у меня все хорошо. И да, это была довольно смешная шпилька в мою сторону. Нет, я не обиделся. А должен был? Если это была попытка плюнуть мне в душу, то знай - моя душа увернулась.
Джаспер, брат мой, друг мой, второй нормальный человек здесь, после Эсми разумеется. А ты по-прежнему покупаешь дерьмовые сигареты, знаешь об этом? Нет, не надо обижаться, я все таки выкурил одну из них. Да, я знаю, что я неблагодарная сволочь.
И нет, Эсми, я не собираюсь бросать курить. Пить тоже.
Мы отправимся за стол или нет? Я ведь готов сделать что угодно, лишь бы избежать очередного разговора с Карлайлом.
И да, вскоре мы чинно усаживаемся за стол, но только Эсми, как и следует дружелюбной хозяйке и любящей матери, пытается поддержать разговор и участвует в застолье. Розали откровенно не интересно, Джаспер думает о своем, Эммет ест, а Карлайл внимательно разглядывает воздух вблизи моей головы. Фальсификация доверительного взгляда. У меня никогда так не получалось – характер не тот.
Я же с сосредоточенным видом размазываю еду по тарелке. И думаю. О Свон, да.
Наше вынужденное с ней сожительство теперь почему-то не раздражало, а забавляло. То, что с самого начала казалось приговором, издевкой Карлайла, с каждым прожитым вместе днем все больше въедалось в нашу плоть, кровь и кости, и теперь отказаться от всего этого было невозможно. Завтраки со Свон, разговоры со Свон, молчание со Свон, совместные вечера со Свон, и мне уже наплевать, кто из нас двоих, что сделал друг другу. Прошлое стало прошлым, все старые конфликты забылись, а новые лишь приятно горячат кровь на час-два, и так же забываются. Неужели настолько сильно хочется, неужели настолько сильно хочется быть кому-то нужным, что спустя столько лет я готов привязаться даже к Свон?
Не знаю.
Знаю лишь то, что факт остается фактом – со Свон можно жить. Она следила за мной, когда я болел, убирала, разговаривала. Я же ей сочувствую, наверное – это последнее, в чем бы я признался, но это так.
А ненависти нет - вся выгорела. Есть усталость от обоюдной бессонницы. И уютное молчание вечерами.
Она не требует от меня ни преданности, ни доверия. Она просто есть – всегда, везде, даже сейчас, здесь, в голове, рядом.
И гораздо ближе, чем мои дорогие родственники.
Кстати, о родственниках.
Тишина за столом стоит просто гробовая, и все как один смотрят на меня.
Меня здесь нет.
- Что? - не выдерживаю я. - Что я такого сделал?
- Да ничего, - невозмутимо отвечает Карлайл. - Просто мы задаем один и тот же вопрос в третий раз. Я конечно знаю, что ты сам по себе…
О, кажется мне сейчас предстоит выслушать очередную отповедь. Нет уж, увольте. Я встаю из-за стола. Ножки стула при этом царапают паркет. Невыносимо громко, на мой взгляд.
– Вовсе нет, Карлайл. Я не сам по себе. Попросту ничей.
Все, хватит.
Финита ля комедиа.
***
16:05

Прочь, прочь с этой обмороженной, неприветливой улицы. Тут небо забито той же серой гадостью, что и моя голова.
Прямиком в подземку, домой, домой, к Свон и напиться. Зачем?
Да просто потому, что я не хочу остаток вечера вязнуть, как мотылек, в паутине своих мыслей. Она такая липкая, противная и гнетущая - эта паутина. Не хочу.
Я ненавижу час пик в метро. Я ненавижу толпу. Это не тот день, не тот мир, не то время, неправильные люди. Все не то. Или со мной что-то не так.
Уже почти доехав до нужной мне станции, я понимаю, что что вот сейчас, через мгновение, произойдет нечто ужасное. Почти против воли поворачиваю голову назад, и в то же время зависаю. Как рыба на крючке.
Я много раз представлял себе, как буду чувствовать себя, когда это все-таки случится. Но не представлял, что это будет так.
Мучительно и ошеломленно, доверчиво и обреченно.
Все междометия, готовые уже вырваться наружу, поглощает огромный, пористый предмет в моем рту, в который, оказывается, превратился мой язык. А еще и воздух вокруг твердый, ужасно, только благодаря ему я и стою, вот только дышать не получается.
К черту, неважно, все равно не помню - как.
Просто потому, что это лицо было первым, что я увидел в этом мире, последним, что я видел, прежде чем моя жизнь осыпалась прахом.
Это лицо я каждую ночь вижу в кошмарах.
Ее волосы длиннее, чем я помню, и в первую секунду мне кажется, будто в них запутался нерастаявший снег.
Секунду спустя я понимаю - это не снег, а седина. Я не вижу, не могу увидеть ее лица.
Лица своей родной матери.
Мы едем в одном вагоне, она сидит напротив меня и что-то читает, я же стою и смотрю, смотрю, смотрю, а мне не видно, и ноги приросли к полу, а руки - к поручням. Я стою и глазею на нее, а она даже не смотрит в мою сторону.

Интересно, а ты чувствуешь себя чужой здесь? Что будет, если ты посмотришь сейчас на меня? Ты вспомнишь меня?

Ну, посмотри. Посмотри.

Посмотри.

Нет, не смотри, не надо, я боюсь, мне страшно. Что я тебе скажу? Я боюсь перемен.
Себя.
Тебя.
Вот и моя станция. Стоит ли выходить? Нет? Да? Выскакивая в закрывающиеся двери, я чувствую, как схожу с ума.
Потому что я все-таки поймал ее взгляд в последние секунды. Потому что она меня не узнала. Потому что вижу, как ее тонкий силуэт в прямоугольном окне удаляется от меня в поезде.
Прости, прости, прости. Вот такая я скотина, бегу от собственных страхов. Мне просто очень многое надо забыть, и я бегу в синих городских сумерках, без единой мысли в голове, прочь от сомнений.
***
17:20

Свон спит, и я в первый раз рад этой ее способности спать в любое время суток.
Просто потому, что моя верхняя одежда на полу – пустая чашка – пустая бутылка, которую я только что допил одним глотком – шкаф распахнут настежь. Я сажусь в свое кресло, пока не упал, пока я все еще сознаю, что от падения будет больше боли, чем пользы. И что боль – это плохо, а польза – хорошо.
Стакан для виски на подлокотник продавленного кресла, новую бутылку в ноги.
Это правильно.
Убеждаю себя, что все могло быть и хуже. Хуже может быть всегда. Но сейчас мне мало в это верится.
Я не стану об этом думать. Я отказываюсь, категорически отказываюсь сидеть тут и жалеть себя.
Но, Господи, как же мне сейчас больно.
Я делаю глоток виски, чтобы было на что списать странную слабость в руках. На мерцающем янтарном фоне бокала отражается бледное, как привидение, лицо. Я даже не пытаюсь избежать взгляда впадин-глаз, когда рассматриваю свое отражение.
Я знаю выход из этой ситуации.
Выход. Ну да. Никогда не слушай бутылку. Еще одно откровение, подобное последнему, и мне не дожить до утра. Хватит «экспериментов» и прогулок. В мире столько способов покончить с собой. Мне никто не сможет помешать.
Кроме Свон.
О... ну да. Черт ее побери за то, что она сейчас рядом, в соседней комнате.
Даже если и так, у меня нет сил размышлять о моем состоянии целую ночь. Не желаю думать, чувствовать или быстро провалиться в сон без сновидений, чтобы потом проснуться и увидеть утром проклятое солнце.
Разумеется, я могу пойти путем ответственного человека: провести очередную ночь, усердно анализируя факты, до тех пор, пока душа и тело не обратятся в сплошную посыпанную солью рану.
К черту.
Лучше я честно напьюсь.
Виски замедляет время. Алкоголь притупляет мозг.
Я инертен.
И впервые за долгие годы мне вообще ничего не хочется: в душе лишь глубокая, заглушающая сердцебиение тишина.
Для полного счастья остается только широко раскрыть глаза и смотреть, смотреть на тусклую лампочку. Нет, я никогда не закрою их и не увижу снова эти кошмары. Не шагну слепо вперед и не почувствую, как нечто важное ускользает от меня. Никогда снова не проснусь потерявшим голос, скручивая пальцами простынь на кровати.
Никогда-никогда-никогда.
***
19:40

- Какого черта здесь происходит?
Гневное шипение над моим ухом отрывает меня от созерцания лампочки. Оглядываю пространство вокруг себя. Валяющаяся на полу куртка пуста. Подоконник – пуст. Кажется, коридор тоже пуст... Значит, все, как обычно. У меня двоится, нет, уже троится в глазах. Но кажется очень важным объяснить этому неведомому голосу, что же именно происходит.
– Есть такие моменты в жизни, – с трудом узнавая собственный голос, почему-то стараясь внятно произносить слова, объясняю я, – которые и помнить потом не хочется. И остается только топить их на дне первой попавшейся бутылки. Чем я и занимаюсь.
Закончив свое откровение, я залпом допиваю бокал и тянусь за бутылкой, но, к своему удивлению, не обнаруживаю ее.
Осторожно отставив бокал, выпрямляюсь, опершись локтем на подлокотник. Комната покачивается. Все выглядит довольно привлекательно: золотистая арка света лампы пересекается с сумрачной аркой потолка – и они не останавливаются, а наоборот, движутся, словно в коварном приглашении, странном танце. Я прижимаю ладони к лицу. Они оказываются влажными. Пот или слезы... Меня смутно гложет интеллектуальное любопытство.
Вся моя жизнь – интеллектуальная гимнастика.
Впрочем, долго искать бутылку не приходится - она обнаруживается в руках Свон.
- Отдай.
- Только после того, как ты объяснишь мне, с чего вдруг решил устроить здесь попойку! - она вдруг оказывается рядом, настолько близко, что я могу разглядеть свое отражение в ее зрачках.
Я дышу, глубоко вдыхая ее запах. Грудь Свон колышется в такт с моей, очень близко, и я почти силой удерживаю свои руки на подлокотниках.
Потому что это отвратительно и прекрасно. Наверное. От одного осознания, что она впервые оказалась так близко, так близко, ощутимой жаркой волной вниз стекает возбуждение.
И это нелогично – то, что мне так хочется, нет, не хочется - нужно вцепиться в нее и доказать ей непонятно что, непонятно зачем.
Ее тихие ругательства заглушают мое чересчур шумное дыхание, а в голове все та же дымка, но мне ничего уже не хочется…кроме нее. Просто потому, что...
... я пропадаю. Тяжесть наваливается на тело. Мозги отключаются. Я пытаюсь отогнать этот морок, но ничего не получается. И тогда я отпускаю себя… С легкостью ныряю в это облако безответственности. Последствий нет. Есть только здесь и сейчас.
Я протягиваю руку и ловлю Свон за запястье, аккуратно высвобождаю бутылку и ставлю ее на пол, не глядя. Тяну девушку на себя - вырвись, если захочешь. Но когда наши лица оказываются совсем рядом, а сердце в груди разбухает до таких размеров, что мелькает мысль: еще секунда - и я не успею, сейчас мое желание исполнится, и грудь взорвется, окропит кровью внутренности, по кусочкам разнесет меня самого, я теряю контроль и резко подаюсь вперед, прижимаюсь губами к ее рту, жестко, сильно.

Только бы успеть...

Она пытается отстраниться, но я цепляюсь за нее, чуть не рву одежду, лишь бы продлить мгновение. Я не знаю, что она чувствует во время поцелуя. У нее сухие, сопротивляющиеся губы, и я кусаю нижнюю - сильно, впиваясь зубами, врываясь языком в ее рот, не обращая внимания на протестующий стон и жалкую попытку вырваться.

И это действует на Свон как приглашение к сражению. Она отвечает на поцелуй. И нельзя проигнорировать ответное движение языком, и не податься ему навстречу, глубже, в горячий и влажный рот, из последних сил стараясь не вцепиться в волосы, чтобы она не отстранилась, не прекратила. Карие глаза прямо напротив моих, в них насмешка, насмешка и в ее поцелуе. И теперь сдаюсь уже я - принимая правила ее игры - неспешной, неторопливой, мучительной.

Смотри на меня, смотри. Интересно, что ты видишь – или хочешь увидеть? Кого-нибудь из своих приятелей? Да хоть и и их, плевать, потому что тебя сейчас целуют не они.

И это последняя связная мысль. Больше мыслей нет, есть только ставшие внезапно очень легкими прикосновения. Пальцев, губ, языка. Никаких резких движений, никакой игры, всё плавное, длящееся, тягучее, одна нескончаемая, растянутая во времени, обволакивающая тело, ласка.
Как в споре или драке для нас существуют только оскорбление-подлость-удар...
Так и сейчас – один одуряющий поцелуй.
Мы не говорим больше ни слова. Я узнаю, что пуговицы у нее на рубашке обтянуты тканью, и их трудно расстегнуть; а от своих меня избавляют как-то слишком быстро. Мы оказываемся в комнате, и дверь закрывается напряженным жестом, отсекая от нас остальной мир.

А то, что происходит дальше, похоже на скольжение вниз. Вниз, по спирали.

У меня мучительно ноет сердце, когда ее пальцы скользят от моей груди вниз.
Так нужно? Так бывает? Почему?

И Свон, стягивая джинсы, шепчет: «просто потому, что...» и неловко молчит... И это самое «просто потому, что...» служит сигналом, задает ритм, как в танце, почти школьное «и раз-два-три...»
Просто потому, что.
Провести рукой по ее, втягивающемуся от прикосновений, животу, выше – к небольшой груди, кожа и кости, тоже мне, красавица...
Просто потому, что.
Наклониться и поцеловать. Сильно надавливая, раздвигая губы, стараясь не думать о том, что у Свон это получается шало и легко, а я – в сравнении с ней – тяжеловесен и неумел.
Просто потому, что.
Это ее волосы скользят по подушке тяжелой черной волной при малейшем движении головы.
Это ее пальцы мягко и осторожно исследуют мою кожу, будто я сделан из фарфора.
Просто потому, что.
Я все падаю вниз, в эту ее абсолютную, изощренную беззащитность. И сейчас это… слишком много сразу. Но это нужно.
Свон целует меня - исступленно, жадно. Ловлю ее ускользающий взгляд, и растворяюсь в ней.

Боже...это бывало и плохо, и хорошо...но так – никогда.
Дальше – сплошная мешанина движений и звуков, Свон отчаянно подается навстречу, но это не рывки, это перехлестывающиеся волны двух тел.
Просто потому, что.
Упереться руками, откинуться, услышать ее «ох». Еще судорожный рывок.
И-раз-два-три...
Я задыхаюсь.
Так бывает?

- Белла, - ее ноготки на моих плечах.
- Белла, - вперед-назад, раствориться, исчезнуть.
- Белла-Белла-Белла...за каждую «Свон», за каждую «идиотку», «уродину», «ненормальную»...
Просто потому, что.
Воздуха в легких все меньше, и в ухо врывается тихий злой шепот:
- Не думай обо мне! Не думай обо мне...
Зачем она говорит это?
Скорее, скорее.
Поцелуй Свон - тороплив и неловок, и ее имя тает на наших губах.
Просто потому, что это выглядит так. Сведенные мышцы, озноб вдоль позвоночника, мягкое худое тело подо мной, совпадающее в каждой точке, оглушающая теснота, и последняя судорога, выворачивающая меня – в нее.
К ней.
Просто потому, что...
***
21:08

Это не плохо и не хорошо.
Это. Просто. Потрясающе. Это удивительно и даже пугает.
Падая на кровать и автоматическим движением притягивая Свон к себе на грудь, думаю о том, что сейчас я пьян даже больше чем некоторое время назад. Пьян жизнью и продолжаю пить ее маленькими глотками, смакуя.
С возвращением, Эдвард.
У меня кружится голова. Кровать пропахла Свон. Ее запах всюду, даже на мне. Я принюхиваюсь с болезненным удовольствием. Это как наркотики, которые нюхают. А потом дуреют. Здесь то же самое.
Потому что меня начинает выкручивать - как будто что то огромное ворочается внутри меня, задевая и сердце, и мозг; тычется из стороны в сторону, мне неуютно, и это слабо сказано. Но еще хуже - то, что без этого ощущения было бы болезненно невозможно.
Бежать. Бежать бы отсюда, пока действительно можно хоть что то сохранить. Хоть какое то подобие меня прежнего.
Прочь из моей головы...
Я ненавижу Свон. За то, что заставляет меня ходить по краю, удерживает от падения в пропасть, и тут же толкает обратно.
За то, что она так нагло спит на моем плече, даже не спросив разрешения. И у меня не хватает решимости ее оттолкнуть.
Но она улыбается во сне, и кончики темных прядей плавают вокруг ее плеч и груди - как будто живут своей жизнью, и я завороженно смотрю на это колыхание.
И засыпаю тоже.

Форум