20 апреля 2012 г., пятница

- Боже, Элис! Ты сама поняла, что сейчас сказала? – недоуменно спросил Эдвард, глядя на сестру.

- Да, – тихо ответила девушка, вздрогнув от тона брата.

- Это типа розыгрыш какой-то? Может, где-то спрятана скрытая камера, и все это транслируют в прямом эфире? Иначе, это какой-то бред! – воскликнул мужчина.

- Эдвард, послушай, – вмешался Джаспер Риггинс, смотря прямо в глаза шурина. – Мы не можем утверждать со стопроцентной уверенностью, но невероятные внешние сходства, группы крови, плюс то, что девочки родились в один день с разницей в несколько минут в одной больнице…

- Я все это уже слышал, Джаспер! – перебил Эдвард, с каждой секундой этого непростого разговора становясь мрачнее и свирепее. – Но в тот день родилось много детей, так почему именно моего ребенка должны были с кем-то перепутать? Ты сам сказал, что у меня и Франчески мог родиться ребенок с группой крови Лилли! Почему же ты считаешь, что я не отец Лилли?

- Я считаю, что у Лилли не могло быть лучшего отца, чем ты. Но я видел эту девочку, Кэтти, и её мать, и был бы только рад в тот вечер развеять все сомнения Элис, – мужчина сжал холодную ладошку жены, видя с какой болью та смотрит на брата. – Но вместо этого я сам усомнился, а то, что я узнал в больнице, только усугубило мои опасения. И, поверь, я, как и Элис, никогда бы не затеял этот разговор, если бы не был убежден, что такое могло произойти. И я понимаю, что все это звучит как бред, но…

- Что «но»? – снова взорвался Эдвард. – Как, по-твоему, я вообще должен реагировать на это?

- Думаю, ты реагируешь, как и любой другой любящий отец. Ты защищаешь своего ребенка, Лилли, – спокойно ответил Джаспер. – Последние два дня мы только и делали, что обсуждали это с Элис. Мы не могли не рассказать тебе об этом, ведь если это окажется правдой, то…

- То Лилли мне не дочь, ты это хотел сказать? – прорычал Каллен.

- Нет, я хотел сказать, что тогда у тебя две дочери, – произнес Риггинс, и в комнате повисла напряженная тишина.

До этих слов Джаспера, Каллена занимал исключительно тот факт, что его родная сестра пытается доказать ему, что Лилли – его маленькое счастье, самый родной человечек на свете, ради которой он мог свернуть горы – не его дочь. Это было настолько ошеломляюще и больно, что он не мог сосредоточиться ни на чем другом. Но Риггинс только что, одной фразой, указал ему, что речь идет не только о Лилли: если весь этот чудовищный бред станет реальностью, то где-то есть и другая девочка, которая может оказаться той, кого он ждал девять месяцев, той, чьи очертания на распечатке УЗИ навсегда врезались в его память, его… дочерью? Он не мог больше об этом думать. Он не хотел об этом думать! Он был счастлив только потому, что в его жизни была Лилли, и не желал признавать, что это может измениться.

Стряхнув с себя оцепенение, в котором пребывал последние несколько минут, Эдвард поднял голову и, глядя на фото семьи Каллен, стоящее в гостиной сестры, произнес ледяным тоном:

- Я отказываюсь в это верить. Мою дочь зовут Лиллиан Элизабет Каллен, и ничто не может этого изменить.

Элис, все это время молча наблюдавшая за братом, вцепившись в руку мужа, тихо прошелестела:

- Если бы ты только увидел их, Эдвард… У Кэтти твои глаза, глаза твоей матери…

Эмоции вновь захлестнули Каллена, в который раз за этот вечер бросая мужчину от одной крайности в другую, и он гневно выплюнул:

- Как называется это кафе?

- «Sweet Dreams» на Четвертой авеню… – выдохнула удивленно Элис, после чего Каллен сорвался с места, схватив в прихожей бейсболку, и выбежал из дома. – Эдвард, куда ты? – она кинулась вслед за братом, но Джаспер остановил её.

- Не надо, Элли, – он обнял жену и добавил: – Ему нужно их увидеть, пусть идет.

- Но в таком состоянии он может сказать или сделать что-нибудь, о чем потом будет жалеть! – воскликнула девушка. – Может, не стоило ему рассказывать? – неуверенно закончила она.

- Нет, милая, он должен знать.

~~~

Выскочив из дома сестры, Эдвард бросился к своему автомобилю. Он намеривался увидеть то, из-за чего сошли с ума его родственники. Он убеждал себя, что одного взгляда на эту девочку хватит, чтобы развеять все абсурдные предположения и спокойно вернуться домой к дочери. Всю дорогу он гнал на предельно-допустимой скорости, хотя страстно желал вдавить педаль в пол. Подъехав ближе к центру города, он и вовсе вынужден был сбавить скорость почти до нуля – была пятница, час пик. Рыча про себя от бессилия, мужчина сжимал руль так, что белели костяшки. В итоге дорога до кафе заняла около часа, и к этому времени Каллен сумел глубоко запрятать крошечное зернышко сомнения, что в словах сестры и её мужа может быть смысл. Свою неуверенность и боль он трансформировал в злость и ненависть к той женщине и её ребенку, которые посеяли столько ненужных, неправильных сомнений.

Припарковавшись, он несколько секунд сидел неподвижно, мрачно разглядывая вывеску над кафе – такую неуместно праздничную и веселую в его ситуации. Наконец, глубоко вздохнув и подхватив бейсболку с пассажирского сиденья, Эдвард вышел из машины и уверенными шагами направился к кафе. С каждым шагом его сердце стучало все сильнее и сильнее, но он стремительно открыл дверь и зашел в светлое помещение, наполненное ароматами свежей выпечки. Окинув взглядом пространство, он натянул низко на глаза козырек и сел за столик у дальней стены, откуда хорошо просматривался весь зал.

Пока в Каллене клокотала злость, он не слишком задумывался над тем, как и что будет говорить. И вообще, добравшись, наконец, до места, он не представлял, как поймет, кто из всех этих девиц в фартуках и бантиках, порхавших по залу, та самая Свон? Да он даже имени её не помнит! А девочка? Каким образом ему увидеть Кэтти? Не может же он – совершенно посторонний человек – вдруг спросить про восьмилетнюю девочку! Пусть даже предполагается, что она его… что она может оказаться ему… Если бы его самого кто-то стал расспрашивать о Лилли, он, скорее всего, двинул бы этому кому-то в челюсть и вызвал полицию. И что же ему теперь делать? Спрашивать у каждой официантки про девочку с зелеными глазами, непохожую на свою мать? Сначала его, наверняка, примут за сумасшедшего, а потом вызовут все ту же полицию. «Бред, это какой-то чертов бред!» – сипло прошептал Эдвард и скинул кепку, крепко зажмурив глаза и вцепившись руками в волосы. Но тогда что? Позвонить сестре и попросить приехать сюда? Нет, он был слишком зол и взвинчен, чтобы не наговорить ей того, о чем потом будет горько жалеть. Может, развернуться и уйти, оставив это чертово кафе с чертовой Свон и её чертовым ребенком? Но он уже не сможет притвориться, что этого разговора с Элис и Джасом не было, да и собственные мысли сведут его с ума. Он пришел, и он должен увидеть этих людей! Но… как?

Мысли кружили в голове мужчины, сталкиваясь друг с другом, порождая еще больше вопросов, ответы на которые он не находил, причиняя уже физические страдания – тупая боль навязчиво стучала в висок. Он был настолько раздражен и растерян одновременно, что не сразу понял, что перед ним стоит девушка в синем платье и, по-видимому, уже не в первый раз обращается к нему:

- Мистер… Эмм, сэр? Я могу вам чем-нибудь помочь? – неуверенно повторила официантка.

Каллен быстро натянул свою бейсболку и уже собирался отослать не вовремя подошедшую девицу, когда услышал тихое:

- Лора, все хорошо, я сама обслужу гостя. А ты помоги, пожалуйста, Кэму вынести торт для именинницы за четвертым столиком, – девушка с огромным облегчением упорхнула в сторону кухни, а молодая хозяйка кафе, спустившаяся чуть раньше и увидевшая, что Лора уже пару минут пытается добиться ответа от странного мужчины за дальним столиком, продолжила, обращаясь к гостю: – Добрый вечер, сэр. Меня зовут Белла Свон, и я рада приветствовать вас в своем кафе. Могу я что-нибудь вам предложить?

Услышав первые слова женщины, обращенные к официантке, Эдвард, отметив краешком сознания, насколько приятный и теплый голос у его обладательницы, почувствовал, что где-то внутри в нем шевельнулось недоброе предчувствие, посылая волну нервных мурашек до самых кончиков пальцев. Но когда эта самая обладательница сладкого голоска назвала имя, которое за последнюю пару часов стало воплощением его личного ада, мужчина резко вскинул голову, сжав кулаки, и посмотрел в глаза стоящей перед ним женщине.

Все гневные слова, которые еще секунду назад готовы были слететь с его языка, застряли где-то на полпути. Осталась лишь только пульсирующая боль, глаза цвета молочного шоколада в обрамлении облака каштановых волос и… тишина. Внезапно все прочие звуки – тихая музыка из невидимых глазу динамиков, позвякивание посуды на подносах официанток, и даже дружное «Happy Birthday» за соседним столиком – все исчезло, испарилось, растворилось в повисшей звенящей тишине, будто застывшей после единственной протяжной Соль его рояля. Вместе с гулом заполненного посетителями кафе стих и непрерывно гудящий рой мыслей в голове Эдварда. Образ дочери, накладываясь на черты стоящей в паре шагов от него молодой женщины, складывался в единственное «Не может быть…»

Уже через несколько мгновений, показавшихся Каллену в этой застывшей тишине вечностью, растерянность, мелькнувшая на до боли знакомом лице незнакомки, сменилась вежливой улыбкой, и, вместе с взмахом её длинных ресниц, поглотившая его тишина раскололась, обрушив на него множество звуков и голосов. Вздрогнув от этой звуковой лавины, Эдвард вновь посмотрел в лицо девушки, мысленно произнеся: «Белла Свон…»

Тем временем, Белла и сама вынырнула из минутного замешательства, но до сих пор не могла выкинуть навязчивую мысль о том, что этот человек ей кого-то очень напоминает. И, хотя она не могла, как следует, разглядеть лицо этого странного мужчины – из-за нелепой синей бейсболки, не вяжущейся с его дорогим деловым костюмом – оно казалось ей таким знакомым… «Может, он какой-нибудь актер? Но мы ведь не в Лос-Анджелесе, хотя Ванкувер и не далеко… Тогда, телевидение? А когда я в последний раз смотрела телевизор? Хм… Может, я видела его на каком-нибудь плакате или щите? А что, по-моему костюм на нем неплохо сидит… Хотя, не все ли равно?» Наконец, профессионализм возобладал над тем состоянием, в котором Белла находилась из-за опалившего в первое мгновение ненавистью, но теперь уже растерянного взгляда смутно знакомых глаз, и девушка решила, что, раз у этого посетителя какие-то проблемы – а они у него точно были, судя по сжатым кулакам и остекленевшему взгляду, – то единственное, чем она может попытаться помочь – это напоить успокаивающим чаем, лучше на травах, и угостить каким-нибудь сладким десертом. Ну, а после ударной порции глюкозы мир покажется не таким уж и ужасным.

Коснувшись в привычном жесте переносицы, Изабелла уже в следующее мгновение тепло улыбнулась гостю и, бросив быстрый взгляд на его головной убор, тихо, но вкрадчиво произнесла:

- Я ведь не ошибусь, если предположу, что вы у нас впервые? – мужчина при этом ничего не ответил, все так же пристально глядя в глаза мисс Свон. Однако Белла ничуть не растерялась и тут же продолжила: – Тогда, позвольте угостить вас любимым десертом моей дочери и чашкой чая, хорошо? Моя Кэтти просто обожает лимонный чизкейк, очень надеюсь, что и вас он не разочарует.

Подарив еще одну очаровательную, пусть и неоцененную улыбку, девушка удалилась, а поэтому не увидела, как мужчина резко выдохнул и закрыл глаза. Все, что он слышал в этот момент – это бесконечно повторяющиеся «дочь», «моя» и «Кэтти». Он даже еще не видел девочку, но почему-то ему уже было больно слышать эти слова. При этой мысли внутри Каллена все похолодело: неужели он только что признал, что все это действительно может оказаться правдой? Бред! Ну, да, эта Белла Свон действительно похожа, слишком похожа на Лилли, но ведь можно найти еще тысячу шатенок с карими глазами! Правда, не каждая из них родила девочку двадцать четвертого декабря две тысячи третьего года в больнице Сиэтла… но это еще ничего не доказывает, ведь так? Эдвард находил сотни, тысячи способов опровергнуть собственные сомнения, но каждый раз в его голове звучали слова сестры «У Кэтти твои глаза, глаза твоей матери…» Ему было просто необходимо увидеть этого ребенка, иначе он точно сойдет с ума.

Сделав несколько глубоких вдохов, он стал мысленно обдумывать план: ему нужно успокоиться и включить фирменное калленовское обаяние, чтобы расспросить мисс Свон о её дочери и невзначай увидеть фотографию девочки. Он не знал, сколько времени разрабатывал свою стратегию, но появление в поле его зрения пары туфелек на невысоком каблуке означало, что настал момент, когда ему необходимо действовать. Позволив себе еще пару минут повременить с обращением к хозяйке «Sweet Dreams», Эдвард молча наблюдал за тем, как Белла ставила перед ним белый фарфоровый чайничек, большую кружку из того же фарфора и тарелку с огромным и, надо признать, невероятно аппетитно выглядящим куском обещанного десерта. Мужчина только собирался открыть рот, чтобы поблагодарить мисс Свон, но, видимо, кто-то сегодня очень не хотел, чтобы Эдвард Каллен вымолвил хотя бы слово. А все потому, что в это время мимо его, теперь уже злосчастного, столика спокойно прошла девочка с нотной тетрадью и пеналом в руках и села на соседний диванчик.

Это была, конечно же, младшая Свон. Девочка была хорошо воспитана и понимала, что не нужно отвлекать маму, когда она работает. Поэтому Кэтти спокойно села, открыла тетрадь и погрузилась в мир, наполненный музыкой, выполняя домашнее задание из музыкальной школы. Для кого-то все эти черточки, пустые и закрашенные точки, то парящие над строчками нотного стана, то пересекающие их, а то и вовсе уходящие вниз, могли казаться настоящей китайской грамотой, а само занятие по написанию всего этого нотного безобразия – наискучнейшим. Но для маленькой Кэтти каждая из нот, которые она так быстро и ловко научилась выводить, была настоящим звуком, которые складывались в целые мелодии. Поэтому ей нисколько не мешала веселая суета, которая царила в кафе по вечерам, и она любила выполнять задания по сольфеджио именно здесь, тем более что в зале находились пусть и электронные, но клавиши, да и мама была рядом. Сама же Белла нисколько не противилась этому: все уроки по основным школьным предметам дочка всегда выполняла дома, где её ничто не отвлекало, ну, а музыка была настолько стихией Кэтти, что нужно было еще постараться, чтобы отвлечь девочку от любимого занятия.

- Приятного аппетита, – пожелала Белла мужчине, прежде чем удалиться, чтобы отнести поднос, проверить, все ли в порядке на кухне, а затем вернуться к Кэтти.

Эта фраза заставила Эдварда оторваться на мгновение от девочки, которую он пристально рассматривал до того. Одного взгляда было достаточно, чтобы… как он там раньше думал? Убедиться в абсурдности предположений сестры и её мужа? Что ж, этого действительно хватило, чтобы убедиться, но в обратном. Если раньше он считал, что Элис и Джаспер сошли с ума, то теперь мог и сам смело причислить себя к безумцам. Малышка, сидящая так близко и одновременно так далеко, была слишком похожа на маленькую Фрэнси Дей, детские фотографии которой ему приходилось видеть в доме её отца в Нью-Йорке. А в моменты, когда Кэтти поднимала свое очаровательное личико, обрамленное светлыми прядями, замирая на несколько секунд, будто бы вслушиваясь в какие-то только ей ведомые звуки, Каллен мог видеть те самые глаза – глаза его матери. И хотя не слишком яркое освещение и расстояние между ними не позволяли разглядеть их цвет, он и без того точно мог себе его представить. Но будь даже девочка не столь похожа на него или Франческу, Эдвард и без этого узнал бы в ней своего ребенка – об этом кричало не только его сердце, но и тот самый родительский инстинкт, проснувшийся в нем много лет назад вместе с признанием любовницы о беременности.

Совершенно неожиданно для мужчины рядом с Кэтти появилась женщина, поцеловала её в макушку и присела рядом, от чего личико девочки озарилось радостной улыбкой, и она стала что-то увлеченно рассказывать. Каллену понадобилось несколько секунд, чтобы понять, что это была Белла Свон, мать девочки. И их поведение вполне соответствовало отношениям между любящими друг друга мамой и дочкой. Но только ведь это была его дочь, его девочка! Черт возьми, это он должен сейчас сидеть рядом, он должен слушать нежное щебетание малышки, к нему должны быть обращены эти полные восторга глаза! Каждая его клеточка стремилась сейчас оказаться ближе к ней, вырвать его девочку из объятий женщины, считающей себя её матерью, и крикнуть: «Это моя дочь!»

Пелена ярости, смешанная с горьким чувством несправедливости происходящего, застилала его разум, и он уже был готов броситься вперед, словно дикий зверь, когда где-то рядом послышался звон бьющейся посуды. Этот резкий звук смог отвлечь внимание мужчины настолько, чтобы он, вздрогнув, пришел в себя и усилием воли отвел взгляд от соседнего столика. Дрожащими руками он налил себе чая и стал пить его большими глотками, чередуя их с глубокими вдохами и медленными выдохами, пытаясь успокоиться. Эдвард не мог позволить себе взорваться сейчас – он мог напугать своим поведением Кэтти. Вместо этого он сосредоточился на вкусе напитка, оказавшегося, на удивление, приятным и успокаивающим.

Только спустя несколько минут, когда он уже мог доверять собственному самообладанию, Каллен позволил себе вновь посмотреть на дочь. Малышка все также о чем-то весело разговаривала со своей улыбающейся мамой, при этом уплетая точно такой же чизкейк, что стоял перед Эдвардом. «… Любимый десерт моей дочери», – тут же вспомнилось ему, и, желая разделить хоть что-то в этот момент со своей девочкой, мужчина съел кусочек пирога. Он оказался действительно очень вкусным – сладким, но не приторным, с частичками кисло-горькой лимонной цедры и очень нежным – это был тот вкус, который Эдвард навсегда запомнит, как вкус всех тех эмоций, мыслей и переживаний, которые сопровождали его в миг, когда он увидел Кэтти.

Какое-то время Эдвард просто наблюдал за девочкой и, кусочек за кусочком, ел десерт. А затем Белла с дочкой, взявшись за руки, встали со своего места и, обменявшись на ходу с одной из девушек в форме парой слов, вышли из зала. Проводив их взглядом, Каллен стянул с себя кепку – он уже и сам не помнил, к чему затеял эту нелепую маскировку – оставил на столике стодолларовую купюру и медленно пошел к выходу. Оказавшись в своей машине, Эдвард еще долго смотрел на кафе, а потом завел двигатель и поехал домой. Он постарался выкинуть абсолютно все мысли, сосредоточившись на дороге, обещая себе подумать обо всем позже, когда окажется в тишине своей комнаты. Но все это потом, а сейчас он должен доехать до дома и прочитать Лилли сказку на ночь: он ни за что бы не нарушил их маленькую традицию.

~~~

Как и всегда, Лилли встретила отца радостным «Папочка!» Как и всегда, этого было достаточно, чтобы Эдвард вновь почувствовал в себе уверенность и мог дышать свободно. Вот только объятия, в которые он заключил девочку, как только увидел, были в этот раз чуть крепче и продолжались чуть дольше обычного. Но Лилли нисколько не возражала, даже когда папа подхватил её на руки, как делал, когда она была совсем малюткой, и сам понес её по лестнице в комнату.

- Все хорошо, пап? – тихо спросила она, глядя отцу в глаза.

- Все хорошо, маленькая, – ответил Каллен. – Просто я немножко устал за эту неделю.

- Ничего, завтра отдохнешь, – сказала девочка и поцеловала папу в щеку.

~~~

Когда Лилли рассказала обо всех событиях дня, когда Эдвард прочитал ей очередную главу сказки и пожелал сладких снов; когда недолгий разговор с родителями в гостиной остался позади, и он смог, сославшись на усталость, закрыться в своей комнате, все сдерживаемые эмоции и мысли хлынули на него разом. В этот момент ему хотелось запустить что-нибудь тяжелое и бьющееся в стену, но он снова, уже в который раз за сегодня, сумел совладать со своим гневом, думая о спящей Лилли. Поэтому просто плеснул себе в стакан виски и включил свой телефон. Как он и предполагал, на экране высветился десяток пропущенных звонков и всего одно сообщение от Элис: «Эдвард, пожалуйста, позвони мне. Я очень переживаю. Пожалуйста…» В этот момент мужчина пожалел, что был столь резок с сестрой, почувствовав укол вины. Но он не мог с ней говорить, не сейчас. И он должен был её успокоить, поэтому написал ей в ответ: «Все нормально, я дома. Поговорим завтра». Нажав «Отправить», он сделал пару глотков обжигающей жидкости и написал второе сообщение: «Передай Джасперу, что он был прав. У меня две дочери», а затем снова выключил телефон. Пришло время обо всем подумать.

Эдвард должен был проанализировать всю эту ситуацию профессионально и хладнокровно, как и подобает первоклассному юристу. Однако сама эта ситуация оказалась настолько личной, что абстрагироваться от собственных эмоций он не мог. Как и не мог перестать думать о девочке с золотистыми локонами и зелеными глазами, ощущая щемящее чувство нежности, и на какое-то время он позволил себе просто раствориться в воспоминаниях о том, как она улыбается, как ест любимое лакомство, как доверчиво смотрит на мать и держит её за руку… При этом последнем образе он вдруг осознал чудовищную реальность, наполнившую его горечью, смешанной с завистью: если есть женщина, считающая себя матерью Кэтти, значит должен быть и тот, кого девочка называет отцом. Волна жгучей ревности по отношению к этому неизвестному мистеру Свону поглотила Эдварда, заставив снова сжать кулаки. Это было ужасно неправильно! А значит, он должен это исправить.

Задвинув подальше мысль о том, какими счастливыми были Белла и Кэтти сегодня, и что девочка любит маму, и ей будет тяжело с ней расставаться, Каллен твердо решил, что добьется опеки над дочерью, во что бы то ни стало! Конечно, он понимал, насколько все будет непросто, но для начала нужно найти лучшего адвоката по семейному праву, и в этом ему поможет Клэр. В конце концов, Кэтти – его дочь, и когда он это докажет, она будет жить с ним. Он тут же подумал, что купит дом, и они втроем – с Кэтти и Лилли – туда переедут. Представив это, он, наконец-то, почувствовал удовлетворение. Завтра же он поговорит с Хэмптон, затем проведет выходные с Лилли, а в понедельник начнет действовать.

Последней мыслью Эдварда перед тем, как уснуть, было: «Мои дочери – Лиллиан и Кэтрин Каллен».

---

Всех с праздником. С Днём Победы!
Большое спасибо за историю и одариваем плюсиками : bliss_