Надеюсь, новая глава, опубликованная на день раньше, Вам придется по вкусу. Жду ваших комментарием после прочтения.

Огромное спасибо lelik1986 и несравненному, вдохновляющему произведению "Согрей теплом своей руки" за идею и вдохновение на вторую часть этой главы (Два года спустя)

________________________

Открываю глаза и автоматически оглядываюсь вокруг. Наверное, желание верить в то, что всё вокруг сон, не изменилось до сих пор.
Но реальность сурова, и поэтому передо мной вся та же белая палата, всё те же пикающие приборы и вся та же давящая атмосфера.
Поднимаю руку и провожу пальцами по лицу человека, лежащего напротив меня на узкой кровати с перилами. Отчаянно жду звука, извещающего меня о том, что Он скоро проснётся. Но пиканье приборов всё такое же размеренное и на мониторе ничего нового кроме кривой пульса нет.
Наверное, стоит благодарить Всевышнего хотя бы за это. За то, что Он всё ещё жив.
Но мне даже этого не удаётся.
Нет, я не плачу. Мои слёзы кончились давным-давно. Я уже и не помню каково это: безутешно рыдать над ним.
Есть ли смысл?
Тем более он постоянно твердил, что ненавидит смотреть, как я плачу. Мне стоит держаться хотя бы ради своего ребёнка, раз мир потерял смысл.
Весь мой мир теперь здесь. В этой клинике. Уже шесть с половиной месяцев.
Без устали я сижу на неудобном кресле, смотрю на Него, опоясанного разными трубками, и панически боюсь, что когда уйду, потеряю навечно.
Боль по-прежнему разъедает меня изнутри, она никуда не делась. А всё потому, что я, словно мазохистка, заново всматриваюсь в каждую чёрточку. Будто бы я и так не знаю Его лица лучше собственного.
С этим человеком так много связано.
Вся моя жизнь связана с Ним. Она принадлежит Ему. Не станет Его, и мне тоже оставаться здесь незачем.
Остаётся лишь вопрос: с кем останется сын в случае моей смерти. Родственников ни у меня, ни у Него нет, поэтому приходится справляться, делать вид, что всё неплохо и надеяться на лучшее.
Господи, как же тяжело надеяться, когда нет никакой надежды! Ни намёка, ни признака.
Равнодушное пожимание плечами врачей не заставляет верить сильнее. С каждым днём, с каждым часом моя вера слабеет, и ужас затапливает сердце.
Его состояние нельзя назвать плохим или хорошим. Для этого придумано отдельное слово, от которого я схожу с ума – удовлетворительно.
То, что всё не должны быть «так», я знаю. И знаю потому, что мне известно то, о чём даже не догадываются другие. Он доверил это только мне. Смог рассказать только мне. Справился с этим ради меня.
Обретя счастье, он оказался здесь. В бессознательном, жалком состоянии.
Не будь этих приборов, всё было бы иначе.
Они поддерживают Его существование, помогают жить и бороться дальше. И всё безрезультатно.
Сколько раз я получала предложение «отключить жизнеобеспечение»? Сколько раз отказывалась от этой затеи, давая ему ещё один шанс. Ещё, ещё, ещё…
Я ненавижу это слово. Всем сердцем ненавижу. Потому что произношу его постоянно. И произносила даже для него.
«Скажи ещё…»
«Покажи ещё…»
«Сделай ещё…»
И вот теперь я почти одна. Его нет рядом. И всё опять же из-за меня. Он здесь из-за меня, и поэтому я ненавижу себя тоже.
Мы бесконечно мечтали с ним, что всё у нас будет. Не сейчас, так потом.
Потом…
Нет этого «потом», есть только «сейчас». Фраза, что «завтра может не наступить» самая правдивая из всех, которые я слышала за последние месяцы. Правда, мне и в страшном сне не могло присниться, что весь тот ужас, испытанный с сыном, я испытаю и с Ним тоже.
Это что, закон подлости?
Руки сжимаются в кулаки, а дыхание становится похожим на свист от подобных размышлений.
Вот и всё, что я могу выразить без слёз и рыданий.
– Доброе утро, – пытаюсь вложить в голос немного радости, шумно выдыхая, но откуда ей взяться, если я в непрерывном трауре? Если в голове у меня ничего кроме страшных мыслей?
Я знаю, что Он не ответит. Отвечали ли вам те, кто на грани жизни и смерти?
Не думаю.
– Сегодня пятница. Двадцатое марта две тысячи тринадцатого года, – это моя привычка. Я всегда называю дату, приходя сюда. Наверное, призрачно верю, что он слышит меня.
В ответ опять раздаётся тишина. Она настолько тяжёлая, что я не выдерживаю и делаю глубокий вдох, прежде чем сказать ещё кое-что. Я повторяю это бесконечно, чтобы он не забывал. Чтобы продолжал бороться, если вообще как-то можно вырваться из того места, где он сейчас.
– Я люблю тебя, Эдвард, – слова зависают в воздухе. Боль пронзает сердце новой стрелой. Но я терплю. Мужественно и долго.
Поджимаю губы, прикрываю глаза и стараюсь дышать как можно ровнее.
У меня нет слёз, чтобы хотя бы немного выпустить те страдания, которые таятся внутри, а что толку плакать без слёз? Это невозможно по определению.
Вдох-выдох.
Считаю их про себя, а сама смотрю на благородный профиль: прямой нос, красиво очерченные скулы, некогда ярко-красные, а теперь слегка розоватые губы и чересчур бледное лицо.
Нет, Эдвард всегда был бледным, но сейчас он совсем как полотно. Почти сливается с больничными простынями.
Некогда блестящие с золотым отливом бронзовые кудри разметались по подушке. Теперь они тусклые и совсем тёмные. Они, как и их владелец, сейчас далеко от этого мира. В своём потаённом уголке сознания.
– Представляешь, Тони потерял свою игрушку. Того кролика, что ты ему подарил. Никак не может найти. Очень расстроился, – шепчу я, пытаясь отвлечься от накатывающих воспоминаний. – Говорит, что ты знаешь, где он. Не скажешь нам?
Снова тишина.
И снова ком рыданий поднимается в моём горле.
– Ладно, мы найдём сами, главное, выздоравливай, родной, пожалуйста, – прошу тем же тоном, что когда-то меня просил он. Встаю и целую его лоб. Кожа слишком гладкая, непохожая на ту, что раньше.
Ещё секунду смотрю на сиреневые, почти прозрачные веки и представляю, как они открываются. Каждый раз, когда я просыпалась, именно так всё и происходило. Мне нравилось смотреть, как он спокойно спал. В те редкие ночи, когда его не мучили кошмары, я этим наслаждалась. А сейчас я ненавижу его сон. Мне очень страшно, больно и одиноко.
Теперь кошмары ему не снятся. Он спит, не просыпаясь.
Мне огромного труда стоит смотреть на него и не думать, что он больше не проснётся.
– Ты не можешь оставить меня, мой хороший, – легонько сжимаю его ладонь, стараясь не затронуть трубки на запястье. – Ты мне обещал. Помнишь?
Шумно сглатываю, когда глаза начинают болеть от пересыхания. Мне как никогда нужны слёзы, которых нет.
– Энтони очень скучает. Он хочет, чтобы ты поскорее вернулся и поиграл с ним, – вспоминая про слабость Эдварда перед просьбами малыша, произношу я.
Писк прибора становится для меня самым громким звуком в комнате. Больше ничего не слышно.
– Возвращайся к нам, – умоляю напоследок, наклоняясь к его губам. Они сухие, уже не такие как раньше. Впрочем, целовать их по-прежнему моё любимое занятие. Он это знает. Надеюсь, и чувствует тоже.
С этим поцелуем почему-то в моей голове появляется полный кавардак. Мысли, как в цветном калейдоскопе, начинают свой безумный танец, перенося меня на бесконечные просторы воспоминаний.
Я помню всё. Каждый вздох, каждый шаг, каждое слово.
Всё, что связано с Эдвардом Калленом известно мне лучше, чем кому-либо.
Наверное, это всё потому, что я безумно люблю его. И это безумство накрывает меня с головой, выуживая из дебрей мозга то, о чём полагалось бы не помнить вовсе.
Столько времени я боролась с желанием всё обдумать. Вспомнить всё до мелочей. Боялась, что мне будет слишком больно.
Но теперь я понимаю, что больнее уже не будет.
А может, что-то свыше подталкивает меня, наконец, исполнить своё заветное желание, обещая, что что-то изменится?
Не знаю.
Просто опускаюсь обратно на неудобное кресло, опускаю голову на Его кровать, прикладывая к губам Его ладони, и пускаюсь в воспоминания.
Приятные и нет. Мифические и настоящие. Страшные и весёлые. Трагические и романтичные.
Наши воспоминания.
Те, что позволили нам созидать собственный рай.
Этот чертов поток воспоминаний обрывается на самом тяжёлом. После ночи, когда Эдварда едва не застрелили, вспоминать нечего. Диагноз врачей – кома. Ничего кроме «ждать» я не слышала.
И я ждала.
Мне казалось, самым сложным периодом были те три дня, когда Каллен боролся за свою жизнь в реанимационном блоке, но как оказалось, те три дня ничто по сравнению с шестью месяцами, которые будто нарочно проходили слишком медленно.
Где я сейчас? В Аду?
Ответ не совсем точный. Ведь Энтони и Эдвард пока что живы.
А Рай? Как же наш Рай?
Ведь вместе с этим человеком – моим Эдвардом – я поняла, что живу по-настоящему.
С ним я увидела жизнь с другой стороны. Благодаря ему мой ребёнок – наш ребёнок – обрёл второй шанс на счастливую жизнь, обрел семью и отца.
Эдвард и Тони – мой рай. Без них я не смогу и не захочу жить.
Но сейчас один из них на краю. Над пропастью, так сказать. Внизу острые скалы, а он стоит, покоряясь судьбе. И я на этом краю вместе с ним.
Мы вдвоём над пропастью. И здесь уж либо шаг вперед, либо назад. Я тяну его, упираюсь, прошу остаться, а он не отвечает. Молча ждёт, что будет дальше.
Получается, что я тоже жду. Стою и жду рядом с ним.
Мы стоим на краю собственного рая. Собрав его по щепкам, словно сложнейшую головоломку, мы рискуем потерять его. Только был сложен последний пазл, как всё снова растопчут и расшвыряют.
Одной мне это не собрать.
А может быть, поддаться? Позволить Эдварду самому сделать выбор, перестать держать его, не позволяя упасть? Может быть, он хочет иной участи, заслуживает иного, а я лишь мешаю?
Отрываю голову от его рук, когда очередная мысль врезается в измученное сознание, и смотрю на прекрасное лицо.
– Ты хочешь, чтобы я тебя отпустила? – спрашиваю почти шёпотом. Словно боюсь, что кто-то услышит. Настолько невероятный вывод, что по спине бегут мурашки.
В ответ всё такая же тишина. Но в моей голове зреет решение.
Подавляя рыдания, встаю с неудобного диванчика и на ватных ногах бреду к двери. Выхожу в коридор и делаю глубокий вдох. Я должна решиться.
Проходящая мимо медсестра с удивлением смотрит на меня.
– Позовите доктора Плэтта, – вспоминая фамилию Карлайла, прошу я. Девушка кивает и исчезает в дверном проёме.
Держусь для опоры за дверную ручку. Боюсь войти внутрь. Боюсь струсить, едва увижу Эдварда снова.
Мне нужно попытаться смириться с тем, что его больше нет. Незачем мучить меня и его. Он много пережил, и я дала ему все шансы. К сожалению, Всевышним было решено иначе.
Счастье, данное нам, продлилось всего несколько месяцев.
Эти его слова, про то, что эти месяцы были лучшими в его жизни, и он готов проститься с тридцатью восьмью годами прежнего существования, дают мне уверенность в правильности своего поступка.
Я больше не выдержу смотреть на него в таком виде.
Я хочу, чтобы он был счастлив. Наверняка он попадёт в то самое место, что и называют Раем.
Он уже готов. Он ждёт, пока сможет погрузиться в это прекрасное царство.
Однажды я присоединюсь к нему, если не согрешу, конечно.
– Мисс Мейсен? – Карлайл быстрыми шагами преодолевает коридор, появляясь передо мной. – В чём дело?
Его озабоченное лицо заставляет меня ещё раз вспомнить те моменты, когда Каллен устраивал наши встречи.
– Где соглашение, о котором мы с Вами говорили? Я готова подписать, – голос срывается на визг, а руки сжимаются в кулаки.
Терпение, Белла. Так будет лучше для всех.
– Об отключении искусственного жизнеобеспечения? – хмурится доктор.
– Да. Дайте мне ручку, я подпишу, – всхлипы заполоняют лёгкие, вырываясь наружу.
– Мисс Мейсен, это очень важное решение. Обратного пути не будет. Вы хорошо подумали?
– Дайте мне ручку! – кричу я, забывая, где нахожусь. Ещё пару вопросов, и я сойду с ума.
Горло разрывают рыдания. Боль невообразимая. Я не так себе это представляла.
Если честно, я вообще не представляла, что мне придётся прощаться со смыслом жизни так рано. Мы ведь провели вместе всего несколько месяцев! Откуда такая жестокая несправедливость?
– Хорошо, – Карлайл вздыхает и достаёт из кармана своего халата предмет, о котором я прошу. А затем кивает медсестре, чтобы принесла бумаги.
Сажусь на металлические стулья перед дверью и пытаюсь глубоко вдохнуть.
– Успокоительного, может быть? – участливо спрашивает доктор Плэтт.
– Нет, – низко опускаю голову, закрывая глаза. Кровь шумит в ушах, а пульс стучит в горле. Я ничего не слышу кроме своего отчаянного, иступлённого сердцебиения.
Девушка появляется слишком быстро. Исписанные мелким печатным шрифтом листы опускаются на мои колени. Беру ручку и, лишь прочитав первое слово, подношу её к месту для подписи.
«Я всегда буду рядом. Где бы ни оказался, и что бы ни произошло!» – голос Эдварда звучит в голове так реально, будто он сам стоит передо мной.
Сотрясаясь от рыданий, ставлю подпись и отшвыриваю бумаги подальше.
– Мисс Мейсен, давайте я принесу воды, – соболезнующе произносит Карлайл. – Вы приняли верное решение. Со временем боль пройдёт.
– Я хочу с ним попрощаться, – видя, что девушка собирается войти в палату к Каллену, прошу я. Она кивает и останавливается.
Шумно сглатываю и с трудом поднимаюсь на ноги. Карлайл встаёт следом, готовый, если надо, тут же поймать меня.
Делаю пару шагов к двери, открываю её и вхожу внутрь.
Всё та же палата. Всё тот же безмолвный, обездвиженный Эдвард и тот маленький диванчик, который навсегда меня запомнит.
Подхожу к белой кровати и сажусь на её краешек.
– Прости меня, – шепчу я, стараясь разглядеть через закрытые веки изумрудные глаза. – Но я не хочу держать тебя здесь вечность. Ты достоин лучшего. Там тебе будет лучше.
Прикасаюсь губами к его лбу и глажу любимое лицо. Оно лучше всяких слов говорит о правильности моих действий.
– Мой Эдвард Каллен, – чувствую слёзы.
Неужели они вернулись спустя столько времени? Смахиваю их, чтобы в последний раз полюбоваться мужчиной.
– Только мой.
Прикладываю ладонь к его груди в том месте, где бьётся сердце. Оно до сих пор бьётся, несмотря ни на что.
«Пообещай мне, что оно будет биться ещё очень долго!
– Обещаю…»
Вот что тогда он сказал. Вот что пообещал.
На миг моя решимость испаряется.
А может…?
«Нет, Белла, не может!» – гневается подсознание. – «Если любишь – отпусти его. Пожалей хотя бы Эдварда».
Оно право. В который раз.
– Теперь тебе никогда не приснится кошмар, – обещаю, лаская его лицо. – Теперь ты всегда будешь счастлив. Ты никогда больше не испытаешь боли, потому что никто больше не сможет причинить тебе эту боль. Даже я.
Глажу бледные скулы, погружаясь в свои страдания, и за громкими всхлипами и текущими слезами не сразу слышу совсем тихие слова. Такие тихие, что даже ветер за окном кажется более громким.
– Белла…
Моё имя.
Не веря, поднимаю голову и задерживаю дыхание. Оборачиваюсь, ища того, кто мог позвать меня. Напрасно, здесь никого нет кроме меня и Каллена.
Но он же не…
Или все же…?
Мой взгляд останавливается на бледном лице. Словно во сне наблюдаю, как дрожат сиреневые веки, перед тем как распахнуться и позволить мне увидеть изумрудные глаза.
Его изумрудные омуты.
– Эдвард? – не веря, зову я, стараясь понапрасну не надеяться. Если это моё больное воображение, потом будет невыносимо даже думать об этом.
Розоватые губы подёргиваются улыбкой.
– Белла, – повторяет он чуть громче.
Испуганно отдёргиваю руку, смотря лишь на его лицо. Проходит минута, может, полторы, а я всё не могу остановить своих рыданий. Из пучины истерики я погружаюсь в эйфорию и тону в ней, словно в трясине.
Невозможно описать те чувства, что появляются в моей душе после этих его слов.
Набираюсь смелости и касаюсь его, чтобы сильнее увериться в том, что всё происходящее правда.
– Ты очнулся! – мой голос, пускай и победоносный, но всё же не громче шёпота, разносится по палате.
Эдвард лишь смотрит на меня. Не отвечает. Но его глаза раскрыты и направлены в мою сторону. Сколько дней, недель, месяцев я ждала этого момента? Сколько моих мечтаний было разбито и разорвано?
Набираю в лёгкие воздуха и наклоняюсь к нему, целуя каждый миллиметр бледной кожи. Ощущаю его дыхание на своём лице, которое остужает горячие слёзы. Внутри у меня всё сгорает от того счастья, что влезло в душу и никак не покидает её. Мне кажется, я в чудесном и волшебном сне. Вокруг меня всё то, о чём я мечтаю. Но ещё одно мгновенье, и я проснусь. Увижу всю ту же белую палату и закрытые изумрудные омуты.
– Пожалуйста, не бросай меня! – молю я, продолжая целовать его. – Я без тебя не справлюсь. Ты обещал мне всегда быть рядом.
Не знаю, что думает Эдвард об этих моих словах. Возможно, сейчас я и вовсе не должна говорить их, чтобы не волновать его лишний раз, но переполняющие меня эмоции куда сильнее здравого смысла.
– Белла, не плачь, – его голос совсем тихий. Я едва слышу его за своими нескончаемыми всхлипами. Именно эти слов заставляют меня сконцентрироваться на происходящем.
Все это правда, а не вымысел. Мне нужна уверенность в этом, и она есть. Эдвард говорит со мной, спустя полгода. А я проливаю слёзы как последняя идиотка.
О причине, по которой действительно бы стоило рыдать, я стараюсь не вспоминать.
– Слёзы радости, помнишь? – подавляю очередной комок рыданий и вымученно улыбаюсь, заглядывая в его глаза.
Они взволнованные, немного испуганные. Взгляд не совсем сфокусированный. Похоже, он не понимает, где он и что происходит.
– Сегодня двадцатое марта, – безрадостно говорю я, гладя руками его щёки. С моими словами изумруды вспыхивают и распахиваются. Ему не хватает воздуха, и он начинает часто дышать. Успокаивающе провожу пальцами по мускулистой груди, скрытой бинтами, по плечам, шее, лицу.
Наверное, я зря это сказала.
Приборы отзываются учащённым пиканьем.
– Эдвард, тише, тебе будет плохо снова, – трескающимся голосом прошу я, не зная, как остановить подступающую истерику.
– Марта? – непослушными губами переспрашивает он.
– Не важно, – качаю головой, и снова целую его. – Мы поговорим, когда тебе станет легче. Не переутомляйся и не волнуйся. Теперь бояться нечего.
С горем пополам мне всё же удаётся его успокоить. Я повторяю бесчисленные слова обо всём хорошем и радужном, и приборы со временем возвращаются в свой нормальный ритм.
Вскоре дверь негромко хлопает, и голос медсестры врывается в моё сознание.
– Мисс Мейсен, мне нужно отключать приборы…
Затем голос замолкает. Видимо, девушка видит всё происходящее.
– Не надо ничего отключать! – отрицательно говорю я. – Он очнулся. Открыл глаза!
Эдвард непонимающе смотрит на меня, с немым вопросом. Качаю головой, не желая сейчас вспоминать весь тот ужас, через который прошла.
– Я всё объясню, родной, но позже, – обещаю, разглаживая его спутанные бронзовые кудри.
А тем временем медсестра выбегает за дверь и что-то громко кричит, кого-то зовёт. Но я слишком счастлива и занята с Калленом, чтобы слушать посторонние звуки окружающего нас мира.
Спустя минуту рядом со мной появляется доктор Плэтт и просит меня отстраниться от кровати Эдварда.
Послушно встаю и делаю пару шагов назад. Картинка происходящего до сих пор кажется мне вымыслом. До такой степени всё нереально.
Доктор что-то спрашивает у мужчины, а тот отвечает, немного хмурясь или морщась, время от времени. Карлайл проверяет показатели приборов, записывает что-то в разных бумагах, а затем поворачивается ко мне, давая молчаливое разрешение вернуться на своё место.
Пока делаю те два шага, отделяющих меня от любимого человека, в моей голове смешиваются сотни мыслей. Но самая главная из них адресована Творцу. Я благодарю его за спасение Эдварда всеми возможными земными молитвами. Обещаю исполнить всё, что необходимо, лишь бы такого больше не повторилось. Лишь бы он остался со мной и поправился.
Надеюсь, так и будет.
– Эдвард, – сажусь рядом с Калленом, огибая доктора и сплетая руку мужчины со своей. – Я люблю тебя!
Он снова вымученно улыбается.
– Я тебя тоже, – его негромкий голос и сказанные им слова заставляет тепло разлиться по телу.
– Вы как всегда всё успели в последний момент, мистер Каллен, – посмеивается Карлайл, снова стоя у меня за спиной. – До вашего выздоровления ещё предстоит пройти долгий путь, но главное вы уже сделали.
Эдвард слабо лишь кивает, переводя взгляд с него на меня.
В изумрудах лучится обожание, ласка и тепло. Все те чувства, которых мне так долго не хватало.
Шесть месяцев. Шесть бесконечно долгих и томительных месяцев я ждала лишь одного: этого момента. И он случился.
Ещё бы немного, и я навсегда лишилась бы Эдварда Каллена. Моего Эдварда Каллена.
– У нас будет самая лучшая жизнь, ты поправишься, и всё наладится, – обещаю я, вытирая следы от слёз тыльной стороной ладони и наклоняясь к его уху, чтобы он не тратил силы понапрасну. Короткий смешок раздаётся мне в ответ, заставляя и меня улыбнуться.
– Думаю, это вам больше не понадобится, – медсестра, появившаяся в палате, протягивает мне недавно подписанные бумаги, отчего Эдвард хмурится. Виновато смотрю на него, а затем на документы.
Решение приходит в голову мгновенно.
Встаю с бумагами, думая сделать кое-что важное, как мужчина останавливает меня. Его рука немного приподнимается, призывая меня остаться.
– Не уходи, – шепчет он, умоляющим тоном. Тем самым, что и во время ночных кошмаров.
– Никуда я не денусь, – обещаю, легонько сжимая его ладонь. В ответ он недоверчиво смотрит на меня.
Дарю ему ободряющую улыбку и демонстративно рву согласие об отключении жизнеобеспечения, наглядно показывая, что делаю, а затем, смяв в комок, кидаю в мусорное ведро.
Медсестра тихонько смеётся и, поправив капельницу Эдварда, выходит из палаты оставляя нас вдвоём.



– Папа! – Тони вбегает в палату так быстро, что я не успеваю остановить его. Пусть с того дня, как Эдвард впервые открыл глаза, прошёл уже месяц, он по-прежнему слаб.
И всё же я прекрасно помню, как открыла дверь в тот самый первый день, когда он очнулся, и сказала об этом сыну. Малыш меня не понял, что натолкнуло на мысль о его неведении в этом деле.
Тогда мне и пришлось всё рассказать.
Иногда плача, иногда улыбаясь, я рассказала сыну всю правду. Почему папы не было дома, где он находился и почему так часто я приходила лишь поздно ночью. Опровергла я и все те неумелые старые отговорки на его вопросы.
Энтони долго обнимал меня, говорил, что теперь всё хорошо, и он рядом. И он, и папа.
На это мне ответить было нечего, лишь поверить.
И я поверила.
– Малыш мой, – Каллен широко улыбается, и его голос возвращает меня в день сегодняшний. Наблюдаю, как он, протягивая к Тони левую руку, обнимает его. Энтони прижимается к ней, обвивая своими маленькими ладошками. – Я так соскучился!
– Я тоже! – сын поджимает губки, смотря на меня с укором. – Мама мне не разрешала прийти раньше. Сказала, что тебе будет больно.
– Зато теперь ты здесь, – бросая на меня взгляд полный обожания, улыбается Каллен. Тони, немного подумав, всё же кивает.
– Ты так долго спал, – хмурится он.
– Прости, сыночек, – Эдвард выглядит настолько виноватым, что у меня сердце кровью обливается.
– Больше не делай так, – просит Тони. Эдвард посмеивается, но его смех выходит грустный.
– Не буду, – клятвенно обещает он.
– Что у тебя болит? – опасливый взгляд малыша переводится на тело Эдварда, скрытое под покрывалами.
– Не важно, – Эдвард увиливает от темы, чуть крепче обнимая ребёнка. – Пройдёт немного времени, и ничего болеть не будет.
– И ты вернёшься домой? – глаза Энтони загораются.
– Да, – мужчина улыбается и чмокает малыша в макушку. Его взгляд переводится на меня, застывшую на пороге, и просит подойти.
Делаю несколько медленных шагов, не желая нарушать воцарившуюся идиллию.
– Садись, родная, – Каллен похлопывает ладонью по месту рядом с собой, счастливо улыбаясь. Я делаю, как он просит. Энтони тут же забирается ко мне на колени.
– Как ты себя чувствуешь? – первым делом решаю спросить я.
– Всё нормально, любимая, – спешит уверить Эдвард.
Не пугай нас так больше, – немного хмурюсь, приглушая голос. Вздрагиваю от накативших воспоминаний.
– Не буду, – снова обещает мужчина, и его рука сжимает мою. – Больше я вас не оставлю. Никогда.
– Верим на слово, папочка, – усмехаюсь, но в глаза впускаю лишь теплоту.
– Я люблю вас, – Эдвард обнимает нас обоих, внимательно глядя на каждого. – Вы тоже пообещайте никогда не пугать меня.
– Обещаем, – с готовностью произносим мы с Энтони и, наклоняясь, целуем Эдварда в обе щеки. – Мы любим тебя.
А затем мы все вместе весело и заливисто смеёмся.
У нас впереди целая жизнь. Полная счастья, радости и покоя. И я абсолютно уверена: ничто и никогда не нарушит это идиллию.

Два года спустя

Лежу на кровати в родильном отделении и смотрю в окно, свет из которого заливает мою отдельную двухкомнатную палату (за старанья спасибо Эдварду).
На руках у меня прекрасная новорождённая девочка. Моя Каролина.
Её личико идеальное, хоть и немного нахмурено. Глаза внимательно смотрят на меня. Их цвет – чудный изумруд – завораживает с первого взгляда.
– Моя красавица, – шепчу я, нежно прижимая дочь к себе. Наша долгожданная девочка.
Уже после того как Эдвард полностью оправился от произошедшего, я узнала, что жду ребёнка. Не передать той радости, что испытали мы после этого известия. Обрадовался и Энтони.
В тот же день Каллен предложил поскорее сыграть свадьбу.
Мы поженились и через три недели узнали, что у нас будет дочка.
С самого начала моей беременности Эдвард превратился в консультанта, которого изначально предлагал нанять. Он следил, что я ем, как я сплю, сколько отдыхаю. Словом, забросил свою работу и полностью переключился на меня.
Сначала это жутко раздражало и огромного труда стоило не сорваться. Благо, я прекрасно помнила каково это: быть без Эдварда. Однажды я сказала ему это, на что он, грустно улыбнувшись, долго обнимал меня и повторял, что теперь такого больше не случиться. Я поверила, но осадок всё равно остался.
Что касается его бесконечной опеки, то со временем я привыкла. Зная, что он так проявляет свою заботу.
Два дня назад наша долгожданная красавица наконец появилась на свет. Во время моих родов Эдвард постоянно был рядом со мной, успокаивал, поддерживал и бесконечно уверял, что он здесь и всё будет как нужно. Его уговоры сработали, и всё произошло быстро и почти безболезненно.
Самостоятельно обрезав пуповину, мой муж первый подержал нашу красавицу на руках, заставив меня тем самым испытать небольшой укол ревности.
Впрочем, с этим чувством я быстро справилась.
От воспоминаний меня отвлекает тихий скрип двери. В образовавшейся щели появляется белокурая головка Тони.
– Мамочка? – зовёт он.
– Входи, родной, – гостеприимно зову я, улыбаясь сыну. – Посмотри на свою сестричку.
Энтони обрадовано вбегает внутрь, быстро оказываясь у моей кровати.
Вслед за ним в дверном проёме появляется Эдвард.
Тепло улыбаюсь всем своим любимым людям.
– Мама, она такая маленькая, – Тони смешно хмурится, наклоняя голову в разные стороны, чтобы лучше рассмотреть сестру. – Папа, я тоже таким был?
Ища ответа на вопрос, он оборачивается на Эдварда.
Мягко посмеиваюсь, радуясь тому, что временами он забывает, что Каллен не его родной отец.
– Я не знаю, малыш, – рассеянно произносит мужчина. – Белла?
– Ещё меньше, – усмехаюсь я, ероша свободной рукой волосы на голове сына.
– Не может быть, – Энтони удивлённо произносит это, пока внимательные глазки Карли рассматривают его.
– Можно мне? – Эдвард робко смотрит на дочку, когда садится на краешек моей кровати.
– Конечно, – осторожно передаю ему маленький розовый свёрточек, наслаждаясь чувствами, переполняющими меня.
– Красавица, – восхищённо шепчет Каллен. – Вся в маму.
– У неё такие же глазки, как и у тебя, папочка, – не соглашаюсь я. – И такой же носик.
Эдвард счастливо смеётся, с обожанием глядя на свою девочку. Он неумело держит руки колыбелькой, заставляя меня тоже усмехнуться.
– Что? – не переставая улыбаться спрашивает он. Получается, впрочем, с ноткой паники.
– Новоиспечённый папа, – протягиваю руку и поглаживаю его бледную ладонь. – Не бойся ты так, она не кусается.
– А если я ей что-нибудь сломаю? – озабоченно спрашивает он.
– Не сломаешь, – качаю головой, посылая ему ободряющий взгляд. Похоже, это работает, потому что мужчина ведёт себя чуть увереннее, и его руки немного расслабляются.
– Как её зовут? – напоминая о своём присутствии, интересуется Энтони.
– Каролина, – мы с Эдвардом отвечаем одновременно, с одинаковой нежностью и теплотой.
Ещё минут пять смотрю, как Каллен укачивает малышку, и вспоминаю про то, что вот уже три дня меня не было дома.
– Как вам живётся с папой? – обнимая сына, спрашиваю я. – Без меня не скучно?
– Скучно, мама, – протягивает Тони, чмокая меня в щёку. – Но всё равно было много интересного!
– Чего же?
– Клэр научила нас готовить суп, – загибая пальцы, перечисляет Энтони. – Потом я вместе с Гарреттом учился водить папину машину…
– Машину? – удивлённо смотрю на сына, а потом на Эдварда. Тот успокаивающе пожимает мою руку.
– Да. Гарретт раньше был автогонщиком, пока не переквалифицировался в телохранителя.
– Это ведь не опасно?
– Конечно, нет, – Эдвард фыркает, будто я сморозила глупость.
Отчасти понимаю, что это действительно так. Мужчина бы никогда не позволил нашему сыну пострадать. Это исключено.
– Мама, ещё не всё, – хмурится Тони, теребя меня за руку.
– Хорошо-хорошо, – показываю, что внимательно слушаю, и малыш продолжает. Его история длинная, но мне доставляет удовольствие слушать этот детский голосок, которому больше ничего не угрожает. Который рядом со мной.
– Я всё пропустила, – когда он заканчивает, недовольно бормочу я, заставляя их обоих усмехнуться.
– Ещё многое впереди, – оптимистично уверяет Эдвард.
– Это правда, – вздыхаю, крепко обнимая сына. В голове появляются воспоминания о нашем доме.
Нашем новом доме, который мы купили пару месяцев назад.
Эдвард после свадьбы, наконец, нашёл «тот самый», где должна жить его семья, и нас всех он полностью устроил.
Капитальный ремонт закончился очень быстро, и ещё за две недели до родов я уже спала в новой просторной спальне цвета красного дерева, наслаждаясь панорамным видом города через огромные окна.
– Белла, она уснула, – с ноткой волнения сообщает Эдвард, вырывая меня из задумчивости. – Что делать?
– Положи её в колыбельку, – мягко усмехаюсь, показывая ему на нужный предмет мебели.
Он осторожно опускает малышку внутрь, и возвращается ко мне, садясь рядом, обнимая и целомудренно целуя в губы.
– Я люблю тебя, – сообщает он.
– И я люблю тебя, мамочка! – подключается Тони, тоже прижимаясь ко мне.
– Мои любимые мальчики, – целую макушку сына, а затем губы мужа. – Мои самые дорогие мужчины.
С этими словами у меня на сердце воцаряется покой и тепло. Бесконечная любовь растекается по нему, даря самое лучшее чувство на свете – счастье. Оно такое разное, но одновременно похожее.
Женское, материнское и временами даже детское.
Теперь уже всё это навечно.
Я заново обрела сына, любимого, семью. Карли стала лучиком солнышка, долгожданным подарком, призванным осветить нашу жизнь.
И эту миссию она исполнила с того самого первого дня, как поселилась во мне маленькой клеточкой.
Все это стало началом большой и счастливой жизни, которая ждала нас впереди. Той, что я обещала Эдварду, когда он впервые открыл глаза. Той, что обещал он мне, когда я продолжала ходить в клинику, ухаживать за ним и повторять слова любви.
Ведь то место, где есть Эдвард, Энтони и Каролина, лучше любого рая для меня.
А всё потому, что они те, без кого я просто не мыслю своего существования!
Теперь я уверена на все сто процентов, что наша сказка только начинается, не смотря на все былые горести, печали и страдания.
Они уж точно никогда не повторятся.
Почему?
Да потому что я просто не позволю всему этому больше случиться. Я чувствую себя такой сильной, что могу свернуть горы.
Мой муж, мой сын, моя дочь – моя семья. Они со мной, а это значит, что мне ничего больше не страшно, и я всё смогу. Быстро или медленно, но смогу.
Обещаю!

Эпилог будет опубликован 30-31 декабря. Заключительное послесловие от автора ищите внутри эпилога.