Смотрю в небо и вижу, как над головой проплывают тёмные облака. Дождь льёт, словно заведённый, подтверждая всю безысходность моего положения. Наверное, я уже вчера вечером, как только увидела Каллена, знала, что буду с ним. Что сделаю то, что он запросит. Могу или не могу – таких слов для него не существует. Его лексикон полон эгоизма и холода. Острый, будто бритва. Холодный, будто лёд. Он сам, словно айсберг. Манящий, прекрасный и убийственный…
Для меня придумано лишь одно слово, впитывающее всю мою жизнь и судьбу – надо.
На сегодняшний момент мне надо спасти сына. Единственного родного человека, единственного, с кем я могу быть собой.
Единственное существо, рядом с которым я живу и чувствую себя человеком. Рядом с которым я счастлива, которого я люблю.
Ночная темнота улицы не блещет ничем хорошим. Зубы уже стучат от холода, а замерзшее тело сводит дрожь.
Стою, будто бы неудачная «ночная бабочка», ищущая клиентов, чёрт знает, на какой помойке. Оглядываюсь, пытаюсь как-то размять затёкшие и обледеневшие руки и ноги, но ничего не помогает. Ещё пару минут, и я действительно стану настоящей льдиной. Почему в конце апреля такой дикий холод? Почему у меня ощущение, что сейчас начало декабря?
Пытаясь отвлечься, вспоминаю день в больнице, проведенный с Энтони. Десятки сказок, сотни картинок, миллионы нежных слов «я люблю тебя».
Конечно, сначала пришлось нелегко. Я пыталась отойти от разговора с доктором Маслоу около десяти минут. Я очень сильно расстроила сына тем, что так неожиданно ушла. Он плакал, когда я вернулась. Последующие полчаса он ни за что не хотел отпускать меня из объятий, и мы просидели с ним завернувшись в белую простынь, обнимая друг друга на больничной койке.
Его ежедневные процедуры – это череда уколов и капельниц. Сегодня я была с ним. Он такой храбрый, такой сильный, такой мужественный! Из голубых глаз не скатилось ни одной слезы – именно этого я больше всего боялась.
Мне кажется, я готова, в буквальном смысле, убить каждого, кто заставит моего ангела плакать. Он понимает это – я когда-то ему говорила. Сейчас он терпит. Терпит, когда рядом я. Мне кажется, что я скорее заплачу, глядя на его нахмуренное от боли личико, чем он сам. Самоконтроль – это то, чем он обладает в совершенстве. Но всё же срывы случаются. Как сегодня.
Я не виню его: он всего лишь маленький мальчик. Ему ещё нет и пяти лет! Он просто ребёнок. Ребёнок, который испытывает все горести и тяготы взрослой жизни.
Иногда я проклинаю себя за то, что не могу дать ему возможность жить нормальной жизнью – он не играет с мальчишками во дворе, он не ходит в сад, он не лепит из пластилина супергероев и не читает комиксы. На вид он малыш, настоящий и естественный. Но в душе он уже взрослый. Взрослый… в четыре года…
Я ужасная мать.
Я довела собственного ребёнка до такого состояния.
Мысли об Энтони постепенно приводят меня к логическому завершению ситуации: я здесь, под дождём, жду чёрную машину и её владельца. Того, кто способен спасти ему жизнь. И выбора у меня нет. Никогда не было.
Скупая слеза скатывается вниз по щеке, исчезая в дождевых каплях. Я вымокла до нитки. Уже не чувствую ни единого сухого места на своём теле. Мой зонт благополучно остался в клинике, а куртку я взять не догадалась – слишком тяжёлым выдалось утро. Поспать мне удалось в общей сложности пять часов. Три – ночью, и два – в больнице у Тони. От недосыпа слипаются глаза, и я всеми силами борюсь с сонливостью.
Внезапный яркий свет врезается мне в глаза и, освещая дождь насквозь, знакомый автомобиль направляется в мою сторону. Не зная, что делать, говорить и думать, безмолвно замираю на месте.
Машина останавливается и замирает в точности как я, а через секунду тонированное стекло опускается вниз.
– Садись, – доносится тот самый баритон из недр «Мазды», и я, вздыхая то ли от облегчения, то ли от обречённости, тяну на себя холодную металлическую дверную ручку. Она поддается. Через долю секунды я уже в кожаном салоне чёрного цвета, освещённого неярким светом приборной панели.
Не сразу решаюсь перевести взгляд на Каллена. Он и вовсе не замечает меня, на полной скорости выезжая на оживлённую трассу. Едва машина оказывается среди других автомобилей, замки блокировки дверей громко щёлкают в темноте.
– Зачем это? – не понимая, спрашиваю я. Теперь уже смотрю на него. На лице – безразличие, но на губах – лёгкая усмешка. Взгляд живой, устремлённый на асфальт под колёсами. Мы едем слишком быстро, но на это и мне, и ему плевать. Сейчас ситуация слишком напряжена, чтобы беспокоиться о скорости.
– Чтобы ты не сбежала, – ухмыляясь, говорит он, и я вздрагиваю. Скорее от насмешки, чем от смысла данных слов. Необходимо было задуматься над вопросом: «А стоит ли бежать?» или «Правильно ли я делаю?» Но вместо этого я лишь качаю головой: какой смысл рассуждать о том, что было бы, если теперь я в салоне машины. Мне некуда деться.
И всё-таки непослушные губы выдают занимательный вопрос, быстро возникающий в голове:
– Кто-то пробовал? – если ответ утвердительный, людей глупее мне не найти.
– Думаешь, ты первая, кто едет со мной? – зоркий изумрудный взгляд на миг впивается в меня, и я чувствую, как сбивается дыхание. Впрочем, это длится всего пару секунд, а затем Каллен снова обращает взгляд на ночную дорогу.
– Вряд ли. Скорее уж самая парадоксальная. – Хмыкаю себе под нос достаточно тихо, но чуткий слух Эдварда улавливает мой даже самый прозрачный и невесомый шёпот.
– Предупреждаю сразу: от меня не убежишь. Я найду тебя где угодно и даже достану из-под земли, если понадобится.
– Я не собираюсь бежать, – хмуро улыбаюсь, пряча за натянутой улыбкой робость. Я храбрилась целый день, оставаясь наедине с сыном, но теперь всё сложнее держать себя в руках. Приходится лишний раз вспомнить, для чего я вообще здесь оказалась.
– Какое предложение? – следующий вопрос, который я задаю, звучит уверенно, хотя и слегка надменно.
– Приедем, узнаешь, – он хитро улыбается, и в этой улыбке проскальзывает нечто такое дьявольское, что заставляет мурашек целым роем окутать моё тело. Мокрая одежда высыхает в машине, хотя дождь за окном не перестаёт лить. Она прилипает к телу, и я чувствую себя ещё более некомфортно. Хотя, куда уж там…
– Куда мы едем? – спрашиваю скорее машинально, чем осмысленно. И всё же интерес к его ответу имеется, и не малый.
– Я сказал, узнаешь, Белла, – резко повторяет он, отчего я мигом затыкаюсь. Не люблю злить опасных людей. Несомненно, Эдварда я отношу именно к этой категории. Можно даже с пометкой «Чересчур опасно!»
– Запомни два основных правила на будущее, – холодно сообщает он, лавируя между машинами, мешая другим проехать перед ним. – Правило первое: я не повторяю дважды. Ты слушаешь один раз. Если не услышишь – твои проблемы.
Вздыхаю, удивлённо глядя на него. У меня нет ни слов, ни даже мыслей, которые соответствовали бы грамотному ответу на подобные изречения.
– Правило второе, – тем временем продолжает Эдвард, резко сворачивая на какую-то лесную дорогу. Я впиваюсь ногтями в кожаное сиденье, стремясь удержаться и не удариться головой об стекло. Звук дождя теряется за мрачностью леса. Вокруг – ни огонька. В такой темноте голос Каллена кажется до безумия пугающим и угрожающим. Вздрагиваю, слыша баритон вновь, и пытаюсь, согласно первому правилу, прислушаться: – Как я сказал – так и будет. Мои приказы и указания не обсуждаются!
Невольно вспоминаю сегодняшнее утро, когда дискутировала с ним по поводу времени встречи. Что же, я своего добилась. Теперь о подобном придётся забыть.
– Откуда ты знаешь, что я соглашусь? – мне действительно хочется это знать. Он говорит с такой непоколебимой уверенность в себе, что на миг я восхищаюсь этим, но уже через пару секунд ненавижу эти его черты. Как можно при такой красоте быть таким моральным уродом? Вот чёрт, я знакома с ним меньше двадцати четырёх часов!
– Ты согласишься, – ухмыляясь самому себе, будто восхваляя собственную персону, произносит Эдвард. На это утверждение у меня ответа нет. Он прав. Я соглашусь. Соглашусь на что угодно, насколько угодно – лишь бы он мне исправно платил. Столько, сколько обещал. Двадцать тысяч за неделю. То есть, мне необходимо пробыть с ним как минимум пять недель. Прекрасно! Белла, ты попала!
Отворачиваюсь к окну и рассматриваю стекающие по стеклу дождевые капли. Они бегут достаточно быстро, сталкиваются друг с другом и останавливаются. И только сливаясь в один поток, несутся дальше вместе. Бок о бок.
За окном настоящий лес. Вижу очертания сосен и елей. Темнота мешает всё рассмотреть в полной мере. Инстинкт самосохранения начинает подсказывать, хотя нет, истошно вопить: «Бежать, не оглядываясь!».
Я нервно улыбаюсь собственной глупости, на что Каллен, пристально за мной наблюдающий боковым зрением, удивлённо хмыкает:
– У тебя психоз?
– В каком смысле? – теперь я перевожу на него взгляд, смотря прямо внутрь его тёмных зрачков. Зелёные ободки будто бы светятся, как у кота. Наверное, я действительно схожу с ума.
– От страха. Тебе страшно, – он говорит это так медленно, что я невольно забываюсь. Такое ощущение, что от ужаса других он получает какую-то жизненную энергию. Словно инопланетяне в старых фильмах. Полагаю, он вампир, раз уж судить по монстрам из кинематографа – высасывает всю кровь из тела... Его зубы идеально подошли бы для этого. Острые и белые. Какой убийственно красивый монстр…
– Я не боюсь тебя, – ухищрённой смелости хватает только на это. Говорю, пожимая плечами, будто действительно так думаю. Отец научил. Он говорил, что если показывать страх, то тебя ударят по самому больному – твоим личным демонам ужаса. Попадут, и ты распадешься на части. С тех пор, я ни перед кем не освещаю своих кошмаров. И перед Калленом не собираюсь. Единственная моя забота, по случаю которой я здесь – мой сын.
По сравнению с животным страхом потерять Энтони, жалкое опасение перед Эдвардом кажется детской выдумкой.
– Не боишься? – он хитро улыбается мне, видя насквозь. Отвожу взгляд, кивая и снова пожимая плечами. Страшным усилием воли мне удаётся продолжать смотреть в окно, в то время, как сидящий за рулем мужчина прожигает меня малахитовыми глазами буквально до костей. Чувствую в нём и похоть, и какую-то насмешку. Или это не насмешка? Почему-то мне кажется, что это то, о чём я пока не догадываюсь. Быть может, скрытое сожаление или тайный страх?
Глупо, конечно. У Каллена-то страх? У него-то сожаление?
– Не боюсь, – хмыкаю так же своенравно, как и он. Наверное, сегодня в эту игру я ещё смогу играть. Но что будет завтра? Останусь ли я вообще в живых к завтрашнему дню?
Вдруг он маньяк? На кой чёрт, он притащил меня в лес?
Дорога ещё некоторое время петляет, а Эдвард, не произнося ни слова, ведёт машину. Я изредка смотрю то на него, то на темноту. Впрочем, там вряд ли можно что-то увидеть.
Наконец, «Мазда» останавливается. Силюсь разглядеть что-нибудь в тёмном стекле, но от остановившихся дождевых капель мне это не удается.
– Пошли. – Мужчина достает карту зажигания из специального отсека недалеко от руля и тянется к дверной ручке, быстро распахивая её настежь.
Выхожу вслед за ним на свежий воздух. Дождь кончился. Влажность царит повсюду. Прямо под ногами – упругий, но промокший мох. Над головой – тёмное небо без единой звезды. Всё в ночной кромешной тьме. Едва вижу очертания мужчины, который направляется куда-то вглубь, за ветки деревьев.
– Ещё одно правило, Белла, – говорит он, когда я, догоняю его, опасливо оглядываясь по сторонам. Чутьё подсказывает, что, в первую очередь, нужно бояться Каллена, но я почему-то боюсь диких зверей, которые могут водиться здесь. Хорошо бы держаться рядом с ним, дабы не потеряться.
С трудом отрываясь от собственных страхов – благо, в темноте он не видит моего лица и испуга – сосредотачиваюсь на его голосе и фразах:
– Выдашь местонахождение того строения, куда я тебя приведу, и следующей ночью не проснёшься. Ясно?
– Предельно… – скулы сводит от холода, а в теле образуются узлы из органов. Начинает мутить. То ли от страха, то ли от неизвестности и давящей атмосферы тёмного, ночного леса.
Вскоре ветки елей и сосен расступаются, и мы оказываемся на бетонной дорожке, едва виднеющейся среди травы. Как только я уверена, что мои ноги стоят на твёрдой поверхности, осмеливаюсь поднять взгляд на то самое «строение», которое хранится в страшной тайне.
Большой дом. Белый. Светится в темноте. Режет взгляд после всего того мрака, через который я прошла. Удивлённо прикидываю, как можно уместить такой особняк в центре леса. Но главный вопрос не в этом. Главный вопрос: зачем это нужно? И кому?
Эдварду?
Раздумывая над ответом, не сразу замечаю, что Каллен продвигается по той самой бетонной дорожке быстрыми и уверенными шагами. Мне требуется полминуты, чтобы бегом и на ощупь догнать его.
– Зачем тебе деньги? – вопрос звучит громко и быстро, и я теряюсь. Неожиданно и не вовремя. Сейчас я гораздо больше озабочена тем, как не свернуть шею в этой темноте.
– От этого что-то зависит?
–Белла! – Каллен скрежещет зубами, и его гневный голос прекрасно слышен мне, идущей в тридцати сантиметрах позади него. – Не смей со мной так разговаривать! Я задаю вопрос, и ты отвечаешь. Без увёрток и подробностей. Коротко и ясно.
В душе становиться горько, а на деле – паршиво. Чувствую себя маленьким ребёнком, несправедливо наказным. И в то же время снова испытываю страх и неприязнь к этому человеку.
Кем он себя возомнил?
И всё же, «кто платит, тот и музыку заказывает», - руководствуюсь этой простой истиной, что и заставляет меня промолчать в ответ и не сорваться на него. В конце концов, в этом человеке будущее моего сына. И какой бы он ни был, я обязана принять тот факт, что он – единственное моё спасение.
Глупо верить первому встречному, ещё и такому как Каллен, но выбора нет. Нет ни у меня, ни у Тони. Либо он – либо никто.
– Прощу прощения, – извиняюсь, делая вид, что сожалею, а у самой так и сжимаются кулаки. Пытаюсь казаться покорной. Пока у меня это плохо получается. От меня волнами исходит ненависть.
– Без сентиментальностей, – отмахивается он, снова злясь. – Отвечай на вопрос: зачем тебе деньги?
– Хочу выкупить дом моего отца. Я его очень любила, – говорю первое, что приходит в голову. Не правдоподобно, но лучше ничего предложить не могу. Только так.
Эдварда это, похоже, устраивает. Он не задаёт ни единого вопроса, и лишь быстрее двигается по направлению к дому. Размышляя о сказанном, иду за ним.
Я прекрасно знаю, почему не назвала настоящую причину своей потребности в финансах: я боюсь за Энтони. При любой возможности, зная о нём, Каллен сможет мною манипулировать, угрожая навредить моему сыну. А может, он и не будет угрожать. Я оплошаю, а он просто разделается с ним…
Это слишком опасно. Информация о моём ребёнке слишком ценна для Эдварда. Никто не должен знать про Энтони. Ни одна живая душа. Это моя жизнь и мой ребёнок. Каллену нужна я, а не малыш. По крайней мере, я на это уповаю.
Стою на крыльце особняка, по-прежнему думая о сыне. Эдвард не тревожит меня. Каждый из нас занят своими мыслями. И все же, я успеваю поразиться его точности и несомненной уверенности в том, что делает. Начиная от меня и заканчивая открытием сотни замков на двери. Он не использует ключи. Лишь поочерёдно набирает цифры на карте управления своего автомобиля, на призывы которых красные кнопочки – едва заметные даже в сумраке ночи – загораются и гаснут.
Когда все замки открыты, мужчина входит в дом, даже не удосуживаясь придержать тяжеленную дубовую дверь, которая едва не убивает меня прямо здесь, на месте, захлопываясь перед носом.
– Разве не положено сначала пропустить даму? – нахмурившись, спрашиваю я, и тут же замолкаю, понимая, что несу.
– Не забывай, где ты, Белла. Ты здесь впервые, а уже начинаешь меня бесить, – рявкает он, и я шумно сглатываю. Качая головой в попытке успокоиться, он оставляет меня у входа и подходит к небольшому прямоугольнику, выделяющемуся на фоне общей темноты. Выключатель.
Свет вспыхивает, и я щурюсь, чувствуя боль, причиняемую глазам.
Пока я сосредотачиваю взгляд, проходит около трёх минут. Каллен недовольно хмыкает, подпирая стену, и смотрит на меня в упор. Смотрит так, будто ждёт, пока я что-то увижу. Ждёт моей реакции…
Пытаюсь не замечать его взгляда, и часто моргаю, силясь привыкнуть к яркому освещению.
Наконец мне это удается, и я широко распахивая глаза, делаю шаг по направлению к гостиной. Но, прежде чем моя нога касается пола, истошно воплю, пытаясь зажать рот рукой, дабы подавить крик. Я вижу то, что Эдвард хочет, чтобы я увидела – в десяти метрах от себя вижу на полу настоящее человеческое тело. Девушка. Её лицо бледно, а глаза закрыты. На белокурых волосах видна засохшая кровь, вытекшая из виска. Пуля, видимо, прошла насквозь…
От ужаса у меня перехватывает дыхание, и я для опоры хватаюсь за стенку. Как обычно, координация меня подводит, и вместе со своим фатальным невезением, я промахиваюсь и падаю на пол. Пытаясь убрать из сознания картинку – чудовищную и ужасную – закрываю глаза. Не помогает. Просовываю голову между коленей, направляя свой крик в кулак, крепко прижатый ко рту.
Мне страшно не только от вида трупа, но и от того, что я узнаю эту девушку. Женщину. Она была вчера с Калленом в баре. Она негодующе смотрела на меня и умоляюще на него!
Её убил он…