Глава 33. Джеймс, нежное создание?

Кейт прекрасна.
Она забавная, она умная, она не жеманная и не хихикающая. Она все то, что только можно хотеть от девчонки. Она почти совершенна.
И я даже не настолько обеспокоен тем, что не скучаю по другим девочкам. Я не ожидал на самом деле, что так получится. Я думал, что это будет куда тяжелее, и, если честно, если бы я был азартным человеком (а я азартный, хотя, конечно, я пропустил этот конкретный спор, когда на него начали ставить в общей гостиной), то поставил бы на то, что я все нахрен испорчу, и мы разбежимся через неделю. В конце концов, я никогда не воспринимал себя как кого-то, кто может быть хорошим бойфрендом, как минимум. Девяносто девять процентов всего времени за меня думает мой член, и, хотя я знаю, что это не лучшая черта характера, все есть так, как есть. Я – это я, и я ничего не могу сделать, чтобы это изменить.
Не считая того, думаю, что кое-что все-таки изменилось.
Прошел ровно месяц с того дня, когда Кейт вынудила меня сделать выбор между ней и остальными девчонками в школе, и я не заметил, чтобы хоть о чем-то скучал. На самом деле, я не думаю, что вообще что-то упускаю. Я даже не знаю в действительности, о чем мне скучать, потому что Кейт – это почти все, чего я хотел, и теперь я могу получить это, когда только захочу.
Она редко спит в Равенкло. Она пробирается в башню Гриффиндора после отбоя, и я даже дал ей карту Мародеров, чтобы ей легче было это делать. Я никому никогда даже не говорил об этой карте. То, что я ее дал Кейт на самом деле многое значит, если об этом подумать. Она знает, что это значит, и знает, что то, что я дал ей эту карту говорит громче, чем что-то, что я когда-либо мог сказать. К тому же, я хочу, чтобы она была рядом.
Это здорово, спать с ней. И я не имею в виду «спать» в смысле «трахать» (хотя я не испытываю отвращения к этой части). Нет, я имею в виду в прямом смысле с ней спать. Она пробирается в мою постель почти каждую ночь и после того, как опускает полог, ложится рядом и всегда кладет голову прямо мне под подбородок. Это заставляет меня чувствовать себя важным, будто я могу защитить ее от чего-то. Она такая маленькая, и это то, что я всегда в этот момент отмечаю. Это заставляет меня чувствовать себя мужчиной, ну, знаете, который бережет свою женщину. (PS – я никогда даже через миллион лет не позволю Кейт услышать, что называю ее «своей женщиной», потому что, я уверен, мои яйца будут оторваны в течение часа, а я к ним, знаете ли, привязан, так что ш-ш-ш).
Она очень теплая, ее кожа, я имею в виду. Она всегда кажется на пару градусов теплее, чем моя, и мне нравится, как она прижимается ко мне всем телом. И она потрясающе пахнет. У нее шампунь с запахом вишни, и мне нравится, что, даже когда она не в моей постели, я все равно чувствую ее запах на простынях и подушке. Она идеально совпадает со мной, и ее голова идеально располагается под моим подбородком, так что легче вдыхать запах ее волос. Мне на хрен нравится это.
Да, знаю, я превратился в полного гребаного слабака, но мне плевать. Это совершенно того стоит.
Солнце уже встало, и большинство моих соседей по комнате уже проснулись и готовятся к учебе. Кейт еще спит. Она разозлится из-за того, что я не разбудил ее пораньше, чтобы она могла успеть сбежать. Мне плевать, вообще-то. Она прекрасно выглядит, когда спит - то, как алеют ее щеки, и короткие светлые волосы взлохмачены во все стороны. Я не чувствую желания вставать, и поэтому просто лежу и слушаю звуки, которые издают мои соседи по комнате, пока одеваются и собираются на завтрак. Ни один не пытается проверить меня и поднять занавески, чтобы убедиться, что я встал, чему я только рад.
Когда я, наконец, убеждаюсь, что они все ушли, то немного подталкиваю ее плечом. Она что-то бормочет и еще ближе ко мне прижимается. Я прикидываю, оставить ли ее вот так вот спать навсегда, но знаю, что она убьет меня, если я хотя бы не попытаюсь помочь ей быть ответственным префектом (ага, точно).
– Кейт, – шепчу я и снова легонько подталкиваю ее. – Просыпайся.
Она просыпается. Наконец-то. Она сердито стонет и бормочет что-то, прежде чем заставить себя открыть глаза. Когда она, наконец, смотрит на меня, ее голос звучит хрипло и немного неясно:
– Который час?
– Пятнадцать минут.
– Пятнадцать минут чего?
– Девятого, – тихо говорю я, пряча улыбку, когда ее глаза тут же распахиваются и становятся в два раза больше обычного.
– Ты издеваешься надо мной? – выдыхает она, садясь прямо и глядя на меня, будто я совершенно спятил. – Почему ты меня, черт возьми, не разбудил?
Я переворачиваюсь на спину и смотрю на нее. Даже не думая об этом, я протягиваю руку и провожу кончиками пальцев по тонкой полоске кожи на ее пояснице, там, где пижамная рубашка немного задралась. Она легонько вздрагивает, но продолжает раздраженно на меня смотреть.
– Ты выглядела такой уставшей, – мягко объясняю я, пытаясь заговорить ее, как только умею.
Кейт недовольно стонет и закатывает глаза. Она закрывает лицо руками, и я слышу раздражение в ее голосе:
– Я опаздаю на урок, и я не знаю, как мне выбраться отсюда, чтобы никто не увидел и…
Я хватаю ее за руку, благополучно убираю ее руки от лица и притягиваю к себе на кровать.
– Давай просто прогуляем? – весело предлагаю я, охватывая ее рукой и притягивая к себе еще ближе.
– Джеймс, я префект, – ровно говорит она. – Я не прогуливаю.
– Пожалуйста, – нежно прошу я. – Я просто хочу побыть с тобой немного.
– ПАУК уже через пару месяцев…
– Пожалуйста, – она поворачивает голову, и по ее взгляду я понимаю, что почти ее убедил. – Только утренние уроки?
– Джеймс…
Я заставляю ее замолчать, просто перекатываюсь сверху и нависаю над ней. Я целую ее сначала нежно, а потом все настойчивее. Мне не приходит на ум волноваться о несвежем дыхании и всей этой тупой фигне, о которой люди постоянно беспокоятся. Ее, похоже, это тоже не волнует, потому что она целует меня в ответ.
– Хорошо, только утренние уроки, – соглашается она, когда я переключаюсь на ее подбородок, а потом шею. У нее уже есть один засос, который она пыталась прятать последнюю пару дней, так что я добавляю еще один. Не думаю, что ее это беспокоит.
– Хорошо, – отвечаю я, отстраняясь от ее шеи, чтобы посмотреть ей в глаза, - потому что знаешь, какой сегодня день?
– Среда? – спрашивает она, приподнимая одну бровь в недоумении.
– Это наш юбилей.
– Какой юбилей?
– Наш ровно месяц, – я смотрю на нее, а она заходится хохотом.
– О господи, ты просто девчонка! – она продолжает хохотать, но, я уверен, на самом деле она польщена и впечатлена.
– Ну, если это тебя не волнует, я отошлю подарок назад, – так бесстрастно, как только могу, говорю я, приподнимаясь чуть выше.
Это ее привлекает, и ее глаза немедленно загораются:
– Так тут есть подарки?
– Подарок, – поправляю я ее. – Один подарок за один месяц.
– Значит, в следущем месяце я получу два, верно?
Я рассмеялся и перекатился через нее, чтобы добраться до тумбочки. Мне пришлось заказать это по почте, потому что в единственный наш выходной в Хогсмиде она не отходила от меня ни на шаг. Но теперь это уже несколько дней лежало тут, маленькая упакованная коробочка, украшенная бантиком. Я задвигаю ящик и протягиваю ей подарок.
Она взволнована и жадно хватает его, привставая, чтобы сесть. Она не слишком возится с бантиком и без всяких отговорок разрывает оберточную бумагу своими ярко накрашенными фиолетовыми ногтями.
– Это просто браслет, – быстро говорю я даже до того, как она разглядела что это. Она достает его из коробки и поднимает, чтобы рассмотреть. Я внезапно начинаю нервничать. Кейт улыбается - великолепная легкая улыбка, великолепные белые зубки. Ее глаза весело блестят, когда она переводит взгляд с браслета на меня.
– Он такой красивый! Спасибо!
Я подавляю желание вздохнуть с облегчением. В таких ситуациях, уверен, лучше всего действовать настолько спокойно, как только можно. Похоже, ей действительно нравится это, что здорово, учитывая, насколько охрененно он дорогой. И учитывая, что единственное, что я раньше покупал девчонке, был только кофе (и то это получилось случайно).
– Ты красивая, – подлизываюсь я к ней, зная, что дальше все пойдет лучше, теперь, когда украшение у нее в руках. Я достаточно хорошо знаю девчонок, чтобы понимать это.
Она улыбается почти застенчиво. Она протягивает мне свое запястье, и, к счастью, мне хватило ума понять, что она хочет, чтобы я помог ей с браслетом. Я помогаю, и она благодарит меня, атакуя своими губами мои губы. Ее пальцы запутываются в моих волосах, когда она придвигается ко мне, и ее колени теперь по сторонам от моих бедер. Она всегда потрясающе целовалась, и ничего не изменилось. Я обхватываю ее лицо и наклоняю ее голову для лучшего угла. Мы делаем все в совершенном ритме, и я клянусь, иногда целовать ее настолько же хорошо, как и все остальное. Она настолько в этом хороша.
Я полностью потерялся в этом поцелуе, и мои руки начали блуждать по ее телу. Вниз по шее и плечам, назад к шее и спине. Они скользят все ниже и ниже, пока я не добираюсь до полоски кожи, к которой прикасался ранее утром. Она не расстреливает меня взглядом на этот раз, только решает сменить позицию и теперь пытается наградить меня засосом. Я вовсе не протестую, на самом деле я даже надеюсь, что она оставит там один. Ее кожа такая же теплая как всегда, и мне нравится, как она постанывает мне в шею, когда я провожу рукой по ее пояснице. Теперь есть только одно место, куда можно двинуться, и, когда она возвращается к моему рту, я опускаю руку к ее попке. С секунду я играю с ее пижамными шортами, но, наконец, просовываю обе руки под резинку. Нечестно, что я голый с самого пробуждения, а на ней все еще так много одежды, но сойдет, думаю. Иногда одежда так же сексуальна, как кожа. Я знаю, что Кейт заметила, куда передвинулись мои руки, потому что ее давление на мои губы удесятерилось, и ее бедра двигаются против моих в едином ритме.
У меня предчувствие, что послеобеденные уроки мы тоже пропустим.

Когда мы, наконец, спускаемся вниз, все уроки дня уже закончены, и пришло время квиддича. Кейт провозглашает, что ей надо пойти учиться, раз я заставил ее прогулять весь день. Я неохотно отпускаю ее после того, как удерживал и целовал минуты с четыре.
Она смеется и обещает увидеться со мной позже, а затем сворачивает в коридор, ведущий в Равенкло. Я смотрю, как она уходит, только немного ужасаясь тому, с какой чрезмерной неохотой я позволяю ей уйти. Ужасно настолько зависеть от кого-то другого, я знаю, но Кейт заставляет меня забыть обо всем. Каждая дрянь в моей жизни
просто исчезает, когда она приходит, чтобы отвлечь меня. Я не знаю, как она это делает, но определенно не могу жаловаться.
Я пытаюсь не думать о том, в какого гребаного слюнтяя превратился, пока иду к полю. Даже квиддич звучит недостаточно заманчиво по сравнению с возможностью вернуться в свою комнату с Кейт, но надо йдти. Нам нужно тренироваться как можно больше перед весенними матчами. Моя команда меня все еще ненавидит и, как оказывается, до сих пор не думает, что это честно с моей стороны, ожидать, что они усовершенствуют свою игру и будут лучшими, но я не знаю, почему я должен ждать от них меньшего. Я взял их в команду не без причины, и они должны понять это и воплотить в жизнь.
Я прохожу мимо группы четверокурсниц, которые сразу же выпрямляются, как только видят меня, и некоторые даже поправляют свои дурацкие волосы, чтобы показаться привлекательнее. Они взорвались хихиканьем, как только я прошел мимо, хотя я и игнорировал их всех. Я не удивлен, так или иначе девушки всегда так себя ведут – хихикают, машут волосами и просто раздражают. Это выглядит жалко.
Я прохожу мимо маленькой группы девчонок и узнаю в них гриффиндорок. Третьекурсницы и пара с четвертого. Они все оборачиваются и смотрят на меня, и я готовлюсь проигнорировать их, как игнорирую всех остальных, но останавливаюсь, когда чья-то рука хватает меня за локоть. Я почти прогоняю девчонку прочь, но тут понимаю, что это моя сестра.
– Куда ты идешь? – спрашивает она, оглядываясь на подружек и отходя от них.
– На тренировку. А что, что-то случилось?
Лили хмурится и снова оглядывается на других девочек, прежде чем уйти вместе со мной.
– Я получила письмо от папы.
По ее голосу понятно, что это нехорошо. Она дерьмово выглядит, не то чтобы я скажу ей это. Она очень чувствительна в этом отношении. Но ее волосы свисают неровными прядями, а кожа бледнее обычного; она выглядит почти больной.
– И что он сказал?
– Он купил квартиру.
Я просто смотрю на нее, задаваясь вопросом, что она хочет от меня услышать. Я не знаю, чего она ожидает от меня. Так что я просто смотрю на нее.
– В Лондоне, – продолжает она, не обращая внимания на то, что я не ответил. – Он купил квартиру в Лондоне. Не просто снял, купил.
– А он сказал тебе, кого он трахает или нахер зачем он решил разрушить свой брак?
Эти слова звучат грубее, чем я хотел, и мне почти жаль, когда я вижу, что это задело Лили. Я не знаю, почему я все время такой ублюдок, это само собой получается. Обычно Лили не обращает внимания, но она сверхчувствительна в некоторых областях.
– Он не изменял ей, – яростно говорит она и сужает глаза.
– Откуда ты знаешь?
– Потому что он этого бы не сделал! – суженные глаза теперь сверкают, и она выглядит разгневанной больше, чем какой-нибудь еще. – И ты не должен такого говорить!
Я подавляю желание закатить глаза. Я думаю, что есть очень большая вероятность этого. Может, она даже не понимает, насколько легко ему иметь связь на стороне, даже множество связей. Я уверен, что полно женщин, готовых отдать свою левую руку только за возможность запрыгнуть к нему в постель. В конце концов, он Гарри Поттер, и это многое значит для охотниц за состоянием и разлучниц. Я только не понимаю, почему он оказался настолько туп, что попался, раз уж решил завести интрижку. Это бесит меня больше всего - даже не то, что он сделал это, а то, что это разхреначило всю нашу семью.
Не то чтобы она до этого не была хреновой.
Я почти говорю Лили, чтобы она повеселила меня и выдала свою версию того, что вызвало Драму Поттеров, но даже я не могу быть к ней так жесток, когда она смотрит на меня вот так. Ее сердитые глаза начинают увлажняться, и она явно близка к тому, чтобы разрыдаться. Она, наверное, единственная плачущая девчонка, с которой я могу справиться, потому что девять раз из десяти она ревет, тем самым пытаясь добиться того, чего хочет. И девять раз из десяти это срабатывает. Но сейчас я твердо могу сказать, что она не прикидывается и действительно расстроена неминуемым концом брака наших родителей.
Так что я ее обнимаю.
Видите? Я не такой уж и ужасный. Она моя маленькая сестренка, в конце концов. Я беспокоюсь о ней и даже показываю это иногда. Я ведь не каменный, в конце концов. Верите или нет, я забочусь о нескольких людях. Так что я притягиваю ее к себе, и она сразу же заворачивается в мои руки, прячет лицо у меня на груди и немного трясется. Я смотрю поверх ее головы на группу подружек, что все еще стоят на некотором расстоянии от нас. Они выглядят шокированными внезапным жестом, но потом замечают, что я смотрю, поэтому быстро отворачиваются и уходят в другую сторону.
Сомневаюсь, что Лили хочет плакать посреди одного из главных коридоров, так что я мягко отодвигаюсь от нее и обнимаю за плечи. Она обеими руками держит меня за талию, но позволяет увести ее подальше от толпы, которая начала собираться, чтобы посмотреть. Я пытаюсь запомнить каждого любопытного ублюдка, который сует нос в мои дела, чтобы я мог позже как следует надрать им задницы, но их слишком много.

Она плачет все время, пока мы выбираемся наружу. Здесь холодно, а у нее даже нет пальто или плаща. Она все еще одета в форму. Я и сам только в форме для тренировки, но думаю, что могу легче справиться с ветром, чем она. Я быстро веду ее к раздевалке и провожу внутрь. Я немного рано и пришел первым, так что раздевалка пуста, когда мы туда заходим. Я провожу ее к скамейке и сажусь вместе с ней, она меня все еще не отпускает.
– Лили, – тихо говорю я и понятия не имею, что сказать. – Эй, послушай, – я немного отстраняюсь и пытаюсь зяглянуть ей в лицо. Оно залито слезами, и она выглядит совсем как маленькая девочка, которой она так старалась не быть в последнее время.
Это заставило меня затосковать о прежних временах, когда она была веселой и милой, а не требовательной сверхдраматизирующей избалованной девчонкой, в которую превратилась. Проблема, конечно, в том, что она совсем не выглядит веселой и милой; она выглядит совершенно несчастной.
– Не плачь из-за них, ладно? – я пытаюсь быть настолько мягким, насколько могу, но это определенно очень трудно, потому что я не из мягких. – Они даже этого не стоят.
– Нет, стоят! – протестует она, и ее голос скрипит в подобии икоты. – Почему они это с нами делают?
– Они делают это с собой, – отвечаю я. – Это не имеет отношения к нам.
– Но почему? – она теперь ноет, но я даже не пытаюсь раздражаться. – Что если это мы что-то сделали?
– Слушай, – ровно говорю я ей, кладя руки на плечи. – Они сами отвечают за себя, ясно? Никто из нас не управляет тем, как они поступают.
Интересно, порадует ли их, что их тринадцатилетняя дочь думает, что это она ответственна за разрушение их брака. Она просто ребенок, хрен вас возьми. Они такие эгоистичные мерзавцы. Я не понимаю, как они сами с собой уживаются.
– Но они не говорят нам, что случилось?!
– Да, потому что они оба дерьмо, – я перестаю быть мягким. – Поэтому тебе не стоит тратить на них свои слезы. Они это сделали, они и должны это исправить.
Лили легонько кивает, но теперь плачет еще больше. Я снова обнимаю ее, и на этот раз она плачет только сильнее. Ее слезы увлажняют мою рубашку, но я не обращаю внимания. Я глажу ее по голове, как это делают старшие братья, и она обнимает меня еще крепче. Я рад, что она хотя бы однажды становится собой, и что она знает, что всегда может прийти ко мне, если у нее проблема. Иногда я чувствую себя виноватым за то, что я довольно дерьмовый старший брат, особенно по отношению к Лили, потому что она мне ничего не сделала, но я рад, что она знает, что когда наступает в этом нужда, я всегда приду на помощь.
И конечно то, что она так плачет, заставляет меня ненавидеть родителей еще сильнее.