Название: Тропа любви
Жанр: Romance/Angst.
Жанр (дополнение от переводчика): DeadFic. SongFic. FF-RPF.
Рейтинг: PG-13
Пейринг: Эдвард, Белла
Бета: +
Саммари: Сказка о вампире и девушке. Одна случайная встреча - и его вечная жизнь изменилась навсегда.


Перевод

---

Fabrizio de Andrè. La Canzone di Marinella (live)

– Кормилица, что значит «полюбить»?

– Дитя моё, нет слаще ничего,

и горше – тоже.

Еврипид. «Ипполит»

Такие моменты, как сейчас, были из числа немногих удовольствий, которыми я всё ещё мог наслаждаться. Успокаивающий ритмичный шёпот волн, вновь и вновь накатывающих на пляж, порождал в душе звуки, из которых позже появлялась музыка.

Чьи-то приглушённые шаги потревожили меня; узкая тропинка вдоль моря перестала быть тихим укрытием.

Был зимний день, солнце ещё не взошло; это было определённо неподходящее время для молодой женщины бродить в одиночестве. Она пыталась оставаться незамеченной: плечи опущены, глаза устремлены в землю, лицо скрыто копной тёмных волос.

Это казалось невероятным, но я не уловил больше ни звука. Из-за своей способности читать мысли я привык к гулу, к жужжанию голосов, стоило кому-либо оказаться рядом. Но в этот раз я не услышал ничего, даже когда попытался сосредоточиться на мыслях девушки.

Я сделал ошибку, глубоко вдохнув: она пахла как море – будто волна окатила меня и отхлынула, оставив промокшим и потерянным. Не будь у меня за спиной столетий контроля над собственными инстинктами и жаждой крови, её жизнь закончилась бы немедленно.

Но в этот момент тайна, которую она собой представляла, влекла меня сильнее, чем желание до капли выпить её кровь. Она смотрела на горизонт, лаская взглядом пейзаж. Казалось, она вот-вот заплачет; но минуты медленно шли, и она успокаивалась.

Среди людей я всегда чувствовал себя чужаком. Я пил их кровь, но не завязывал отношений с будущей жертвой. По правде говоря, отношений я не завязывал ни с кем, никогда; жил в одиночестве, пытаясь лишь, насколько возможно, дистанцироваться от людских мыслей. Так почему же мне вдруг захотелось узнать мысли человеческой девушки?

– О чём ты думаешь?

Я осознал, что произнёс это, лишь когда слова уже сорвались у меня с языка.

Я видел, что она озадачена; и на краткий миг наши взгляды встретились.

– Cosa? – спросила она меня по-итальянски. Что?

Я не нуждался в том, чтобы дышать, но у меня вырвался вздох облегчения. Она не понимала моя язык, значит, не поняла то, что я только что сказал; моя неосторожность не принесла никакого вреда. Я пробормотал извинение, на этот раз по-итальянски.

Я думал, она тут же уйдёт; вероятно, она уже почувствовала, что перед ней какое-то ненормальное существо.

Между тем, что-то не давало ей уйти. Стоя лицом к лицу с самым опасным в мире хищником, она не проявляла никаких признаков страха; напротив, даже хотела общаться. Одна, говорящая с вампиром – да у нее вообще не было чувства самосохранения.

– Англичанин? – спросила она.

– Американец, – ответил я.

Даже пока мы стояли очень близко, и она говорила, я всё равно не мог уловить ни одной её мысли.

– Я изучала английский в школе. Простите, я не поняла, что вы сказали раньше, – произнесла она медленно. Она даже покраснела; возможно, впервые пыталась говорить на другом языке с тех пор, как училась в школе.

Она внезапно нарушила границы моего личного пространства, но меня это не потревожило. Она была такой милой, что заставила меня улыбнуться. Улыбнуться по-настоящему. Меня влекло к ней, и пришлось признать, что причиной этой привлекательности был вовсе не её восхитительный запах. Она стала первым оазисом тишины, который встретился мне за все эти века; первым разом, когда я мог найти немного покоя без необходимости оставаться для этого в одиночестве. В однообразной череде моих дней это могло бы стать отрадной переменой.

– Что вы здесь делаете, сэр? – спросила она.

– Просто путешествую, – дал я стандартный ответ. Не имея ничего, кроме времени, я путешествовал по всему миру. Поскольку я навеки застыл в возрасте двадцати с небольшим, это был, выражаясь иронически, мой grand tour, к тому же весьма долгий. – Но, пожалуйста, – продолжил я, – не сэр. Я Эдвард.

– Я Изабелла. Приятно познакомиться, Эдвард, – тихо произнесла она.

Я мог, наконец, выразить и свое любопытство:

– А вы? Что вы здесь делаете, Изабелла?

Она сказала мне, что это её родной город, но она здесь больше не живёт. Она снова загрустила и, казалось, снова закрылась. Я не хотел, чтобы она уходила; нужно было найти способ поддержать беседу. Однако она сделала это быстрее меня.

– Вы здесь впервые? – спросила она.

Да, я был здесь впервые. Тогда, указав на тропу, где мы находились, она сказала «Viaeu de l'Amùu»*, снова меня озадачив. Это был язык, неизвестный мне.

Когда я спросил её, что это значит, она впервые улыбнулась.

– Секрет, – ответила она. – Потом узнаете.

Улыбка была чуть заметной, но этого оказалось достаточно, чтобы вызвать у меня горячее желание заставить её улыбнуться ещё тысячу раз. После столетий эгоизма мне хотелось сделать что-то хорошее для другого человека, не только для себя.

Она двинулась по тропинке, и я, молча, пошёл вместе с ней. Она, казалось, не возражала, хотя я заметил, что она тщательно избегает подходить ко мне слишком близко.

Если бы я был способен спать, то подумал бы, что сплю. Но сновиденья исчезают поутру, а это не исчезло: над линией горизонта светлело – приближался рассвет (на моё счастье, рассвет мрачного зимнего дня), и эта тропа принадлежала только нам двоим.

Я наконец-то мог насладиться мгновением той человечности, которую считал утерянной навсегда – с тех пор, как был превращён. Впервые в своей вампирской жизни я мог разговаривать с другим человеком, не руководствуясь своим даром; мог слушать её слова, не зная наперёд того, о чём она думает.

Она рассказала мне о рыбацкой жизни этого городка. Показала мне то место на пляже, где рыбаки швартовали свои лодки, а на закате отплывали на ловлю кильки. Когда она была ребенком, среди этих мужчин был и её дед; она делилась со мной воспоминаниями, и было легко представить её маленькой девочкой, которая вместе с бабушкой пришла на этот узкий пляж дожидаться возвращения деда.

Она вспомнила про запах свежеиспеченного хлеба, связанный у неё с детством, с бабушкой и дедушкой.

– Какой он на вкус? – спросил я.

Едва заметное веселье промелькнуло в её взгляде.

– Вы не знаете, каков на вкус свежеиспеченный хлеб?

Я и в самом деле уже не мог его вспомнить. Человеческая еда была мне отвратительна, но заново открывать мир через её ощущения было так захватывающе, что мне страстно хотелось узнать о ней всё, даже предпочтения в еде.

– Я же не знаю, каков он на вкус для вас, – сказал я.

– Он… он был вкусный. Как бабушкины объятия, как её голос, когда она учила меня готовить. Когда дедушка возвращался с рыбалки, в доме пахло хлебом.

Я тоже хочу это ощутить, подумал я. Хочу найти пункт своего назначения, цель своих странствий. Хочу, наконец, после слишком долгого отсутствия ощутить себя дома.

Я наслаждался каждым произнесённым ею словом. Она рассказала мне, что после смерти дедушки с бабушкой покинула этот городок, переехав в большой город. Она вернулась сюда всего на один день, и я не понял, что она имеет в виду, когда она сказала, что не хочет, чтобы кто-нибудь её заметил. Но было очевидно, что ей неловко об этом говорить, и я не стал на неё давить. Она открывалась мне очень медленно, словно первый весенний цветок, и я не хотел, чтобы наш разговор огорчил её, поэтому постарался улыбнуться ей, чтобы смягчить свой взгляд.

Её переполняли различные чувства: я различил нежность и тоску, вызванные дорогими сердцу воспоминаниями, и мне хотелось взглянуть ей в лицо, чтобы лучше её понять.

Последний взгляд моих жертв был направлен мне в глаза; я столько раз видел там ужас, боль и отчаяние. Но когда я посмотрел в её глаза, я прочёл все её эмоции.

Она была робка, но, казалось, доверяла мне, и я, вопреки здравому смыслу, не хотел, чтобы она меня боялась. Она попросила рассказать о моих путешествиях, и я постарался ответить без лжи, поскольку не хотел испортить ложью свой единственный шанс на нормальный разговор.

Каждый новый вопрос от неё означал, что ей хорошо со мной и она останется ещё ненадолго.

Со мной никогда ещё не бывало ничего подобного, ни в человеческой, ни в вампирской жизни: стоило ей взглянуть на меня, как я начинал сиять. Я хотел добиться её расположения.

В глазах и мыслях других женщин я не раз замечал похоть; не раз они принимались рассматривать меня, привлечённые лишь красивыми чертами лица. Но эта прекрасная девушка, наоборот, была доброй и нежной, даже с её внимательным взглядом.

Но я всё равно волновался. Раньше я, не задумываясь, отвергал женщин – и вампирских, и человеческих; теперь, похоже, была моя очередь бояться, что меня отвергнут.

Вот так ощущает себя человеческий мужчина, когда ловит на себе взгляд прекрасной женщины?

Эта хрупкая маленькая девушка обладала силой, внезапно заставившей меня почувствовать себя уязвимым и беззащитным.

Усмехнувшись своему внутреннему смятению, я отвлёкся, и она поскользнулась, хотя тропинка была совсем не опасной, даже по человеческим меркам. Я сразу же поймал её, не волнуясь о том, что моя холодная кожа отпугнёт её. Этого не случилось, наоборот, смущённая своей неуклюжестью, она впервые рассмеялась. Осталась ли ещё у меня способность смеяться? Смог бы кто-нибудь из людей поверить, что я действительно годами жил без повода для смеха?

Исчезла та дистанция, что сохранялась между нами до этого момента.

– Вы замёрзли? – спросила она, касаясь моей ледяной руки.

– Нет… простите… у меня руки холодные… плохая циркуляция. – Это был всего лишь очередной стандартный ответ, с помощью которого я притворялся человеком; но когда она, взяв мою руку, задержала её в своей, это так потрясло меня, что я стал запинаться. Она была первой человеческой девушкой, по собственной воле коснувшейся меня. Ее ласка была лепестком розы на моей мраморной коже.

Я больше не был уверен в неуязвимости своего сильного тела. Её обращение со мной было почти материнским, хотя она была очень молода; я чувствовал себя так, будто холодным днём долго пробыл на улице и наконец-то оказался дома, ища тепла перед долгожданным огнём камина. Внезапно я нашел всё, что всегда неосознанно искал: её улыбку, её ласку, её общество.

Казалось, она даже волновалась обо мне. Не может быть! Красавица, которая волнуется за Чудовище?

Я отнял руку; она покраснела, практически извиняясь.

Это я должен был извиняться. Мне была ненавистна мысль о её реакции на мою каменную кожу. Она была нежной и теплой, а что мог предложить ей я?

В тех редких случаях, когда я общался с людьми, я привык чувствовать себя выше их; у меня, наверное, было все, о чём только мог мечтать человек – я был богат, образован, меня считали красивым.

Hо с ней я был лишь бездомным котом, злобным и готовым к драке, впервые встретившим человека, который отнёсся к нему с заботой. Рядом со мной она ослабила свою защиту, и я хотел, наконец, позволить и своей ослабеть пред нею.

Тропа закончилась, и время её пребывания здесь подходило к концу, поскольку она сказала, что нужно успеть на обратный поезд в город. Она снова грустила; я подумал, что это из-за тоски по этому, нежно любимому, городку своего детства.

– В мире так много красоты, – пробормотала она.

Вид был великолепен: бурное море, узкий и пустынный пляж, скалы – и больше ничего. С ней, благодаря ей, я мог видеть во всём этом красоту.

Я сочинил для неё сказку. В ней она была прекрасной девушкой, в которую влюбляется король; я дал его одеждам наши цвета: белый – моей кожи, алый – её губ. Он не нуждался ни в короне, ни в свите, потому что она делала его самым счастливым и самым сильным королем в этом мире:

Светило солнце, и твои глаза были прекрасны,

я целовал твои губы и волосы;

взошла луна, и твои глаза были усталыми,

Я положил руку тебе на талию;

были поцелуи и были улыбки,

а потом были только васильки,

которые видели, глазами звёзд,

как от поцелуев и ветра трепещет твоя кожа.

Я спросил, можно ли проводить её на вокзал; я хотел дорожить каждым мгновением, пока мы ещё вместе.

Не смей останавливать её, мысленно прикрикнул я на себя. Я слишком стыдился того, кем был и как жил, чтобы задумываться о том, чтобы остаться с нею рядом.

Она возвращалась к нормальной, человеческой жизни, которой заслуживала; ко всему тому хорошему, на что я для неё надеялся; позволить ей уйти было лучшим, что я мог для неё сделать, чтобы позаботиться о ней.

У меня был всего один, последний вопрос:

– Viaeu de l'Amùu… Что это значит? – спросил я.

Она удивилась, что я всё ещё помню про это, и просияла самой чистой и нежной из виденных мною в этом мире улыбок.

– Это тропа любви, – сказала она. А потом, почти шёпотом, добавила: – Эдвард… спасибо. За всё. – И, неуверенно протянув ладошку к моему лицу, провела по щеке кончиками пальцев.

Я был всё ещё погружён в свои грёзы, очарован её ласковым прикосновением, её красотой, ее добрым отношением. А затем, спустя всего несколько секунд, поезд был готов к отправке, и она уехала.

И меня охватило смятение.

Она была нежной, заботливой, тёплой; было невыносимо потерять всё это и вернуться во тьму; я больше не хотел ощущать холод. Внезапно ощутив себя изгнанным из Рая, я готов был умолять её спасти меня, забрать с собой домой, как бездомного кота, которым я был.

Я пробовал чаще питаться, но чувствовал лишь отвращение к самому себе. Тебе не место в Раю. Я был грязной пиявкой, и воображать себя чем-то иным значило лишь обманывать самого себя.

Я продолжал путешествовать, но ничего больше не удовлетворяло меня. Если я не мог вернуться в то убежище, каким она для меня была, мне нужно было хотя бы увидеть её снова – чтобы любить её издалека.

Должно быть, у неё есть семья, думал я. Возможно, отец или парень, который надаёт тебе по бессмертной заднице, если ты приблизишься к ней.

Но, в конце концов, через несколько недель я вернулся на ту тропу, где встретил её. В маленьком городке её детства я искал её в мыслях каждого, кто мог её знать, но каждый полученный мною ответ был расплывчат и уклончив.

Вскоре стало ясно, что люди, знавшие её, что-то скрывают от меня. Я продолжал просматривать их мысли. Люди не доверяли мне; разумеется, я не винил их, но не понимал, почему почти никто в городке даже не думает о ней. Что за секрет она таила?

Тогда, хватаясь за любую мелочь, я стал искать её следы в том большом городе, где она, по-видимому, жила.

Я обыскивал город, дюйм за дюймом, но те немногие намёки на её присутствие, которые я нашёл, были в бедных, неблагополучных районах, моих любимых охотничьих угодьях, местах, где я мог играть в Бога, безжалостно убивая всякого рода преступников. Но я не понимал, как там могла оказаться она.

Почти наступила весна, когда мои поиски завершились.

Женщина, которая наконец-то рассказала мне о моей возлюбленной, сказала, что её нашли в реке, спустя много дней после исчезновения. В мыслях женщины была печаль, возможно, больше о себе самой, а не о ней; она думала, что при её собственном образе жизни её рано или поздно ждёт та же судьба.

Кто озаботится поисками пропавшей шлюхи, подумала она.

Не знаю, из страха или из жалости, но она не посмела вслух произнести передо мной это слово, ограничившись мыслью.

Я готов был разрушить всё вокруг.

Я готов был убить любого, кто встретится на моём пути.

Я мог и сделал бы это, если бы этого было достаточно, чтобы очистить меня от ярости и печали. Но этого было недостаточно – ни чтобы облегчить мою боль, ни чтобы вернуть мне её.

Я чуть было не сошёл с ума, но она, мой ангел, пришла и спасла меня.

Я перестал питаться людьми. Слыша их мысли, я мог бы убивать каждого насильника, убийцу, чудовище на своём пути, но это значило бы посвятить своё существование ненависти и мести, а я этого не хотел. Она показала мне, что такое доверие и любовь, и я не хотел её разочаровывать. Каждый раз, когда жажда крови искушала меня, я думал о ней и о том покое, что она мне подарила. Я говорил с ней, надеясь, что она слышит меня, где бы ни была. Я хотел быть лучше ради неё, ничем не походить на то чудовище, которое украло её жизнь.

В прошлом, оказываясь в дикой местности, где поблизости не было подходящих людей, я питался животными. Я знал, что смогу выжить на этой пище, так что именно это я и стал делать.

Мне потребовались годы, чтобы ощутить в себе способность сочинять музыку о моём ангеле. В конце концов, я даже начал делиться своей музыкой. Сам я не мог выступать на публике, потому что моя внешность и вечная молодость вызвали бы слишком много подозрений. Но я делился своими композициями с другими музыкантами, которые разносили их по всему миру.

Единственного дня, проведённого с моей красавицей, хватило, чтобы навсегда изменить меня. Я никогда не поверил бы, что юная человеческая женщина заставит меня снова ощутить себя мужчиной. И я не мог смириться с тем, что кто-то сломал ей крылья.

Я не мог принять того факта, что она оказалась на дне реки из-за чудовища, которое привело её туда, собираясь забрать её жизнь.

Должно быть, она оказалась там из-за своей привычки без чувства самосохранения бродить одной по ночам. Должно быть, она поскользнулась и упала – в конце концов, она была довольно неуклюжей – и ветер, внезапно очарованный её красотой, унёс её прочь из этого мира. Мне нравилось верить, что ветер унёс ее на какую-нибудь звезду, где она смогла, наконец, забыть про все печали.

Я возвращался в эту область Италии так много раз, что изучил её во всех деталях – я хотел лучше узнать её, продолжать любить её, любя те места, что были ей дороги. Даже сейчас, проходя нашей тропой, я каждый раз вспоминаю, как эти места заливало солнце. Когда мы с ней здесь встретились, было облачно, но с тех пор она навсегда стала моим солнцем.

Во время одного из моих визитов сюда я познакомился с молодым лигурийским музыкантом. В то время я уже делился своей музыкой со многими артистами по всему миру, но до встречи с Фабером** никогда не встречал поэта и истинного мечтателя, которому я мог бы доверить свою историю.

Запертый в этом мире, где не было её, я понимал: раз уж тут оказалась возможна смерть ангела, то возможно и то, что может погибнуть чья-то мечта. Фабер терял свою мечту. Прочтя его мысли, я увидел, что он уже решил учиться, работать, зарабатывать на жизнь тем, что считала правильным его семья, отказаться от своей музыки и… умереть. Уверен, в тот самый момент, когда умерла его мечта, он умер бы вместе с ней, умер внутри, даже оставшись живым внешне.

Я не сберёг своего ангела; но я постарался помочь этому парню сохранить и осуществить его мечту.

Я столько времени провёл на этой земле, и раньше у меня никогда не было друга. Я разговаривал с ним настолько откровенно, насколько мог. Он был блестящим музыкантом и талантливым автором песен. Мы говорили о музыке, о наших песнях, о поэзии, которая помогала ему чувствовать себя живым в этом мире, прогнившем и полном грязи.

Минуло много лет с тех пор, как я рассказал ему её историю, и я ни разу в нём не разочаровался. Он пел о ней с любовью и во имя любви, даже несмотря на то, что никогда не встречался с ней.

Я не поддерживал с ним постоянной связи, но за эти годы много раз слышал, как он поёт в эфире. Я даже подумывал о том, чтобы навестить его в последний раз и проститься, но передумал – вдруг он решил бы, что обязан своим первым успехом некоему падшему ангелу, который теперь, в конце его жизни, явился за его душой в качестве платы.

Его душа была одной из самых чувствительных и сострадательных из всех, встреченных мною; он унёс с собой в могилу настоящее имя моего возлюбленного ангела. Теперь в иной жизни он сможет встретиться с ней.

Существует ли какая-нибудь иная жизнь после этой? Даже спустя столько времени, единственный для меня способ ощутить, что она всё ещё жива в каком-то из миров, – это те слова, что я написал ей после того, как однажды она заставила меня пережить их. И сейчас единственной возможной для меня истиной остаётся:

Это твоя песня, Изабелла,

улетевшая в небо на звезду.

И, как все самые прекрасные вещи в мире,

Ты прожила лишь день, подобно розам.***

--------------------------------------------------

Примечания автора:

* «Viaeu de l'Amùu» означает «тропа любви» на лигурийском, одном из диалектов итальянского языка.

** Фабрицио «Фабер» Де Андрé (1940-1999) - итальянский автор и исполнитель песен. «Песня о Маринелле (La canzone di Marinella)» (1964) стала его первым большим успехом в тот момент, когда он уже готов был отказаться от карьеры музыканта. Песня вдохновлена реальной историей проститутки, которую убили, а тело бросили в реку.

Примечание переводчика:

*** Песня о Маринелле, итальянский текст и перевод на русский язык - Марина Пиньата.