Элизабет Мейсен наблюдала, как ее сын Эдвард играл на полу в гостиной, подтягивая себя пухлыми ручками и толкаясь вперед коленками. Он только недавно научился ползать, и выражение его лица, когда он познавал окружающий мир с нового ракурса, восхищало Элизабет и вызывало у нее улыбку. Мгновение она просто разглядывала сына.

В его лице, все еще по-детски округлом, уже читались резкие черты отца. Зеленые глаза – настоящее отражение ее собственных – искрились восторгом, тонкий бронзовый пушок на его головке (такого же цвета, как ее волосы) топорщился во все стороны. Цветущее пятимесячное совершенство.

— Эдвард, — мягко позвала Элизабет, и он, остановив свои исследования под роялем, с любопытством посмотрел на нее.

— Иди к мамочке, мой драгоценный мальчик, — проворковала она, лицо малыша озарила улыбка, когда мать потянулась к нему. В кратчайшее время он пересек комнату и схватился за женскую юбку, как только оказался достаточно близко. Засмеявшись, она подхватила его на руки. Конечно, она любила бы его вопреки всему и отлично понимала это, но почему-то ее любовь была сильнее от осознания того, что Эдвард будет ее первым и единственным ребенком. Осложнения во время родов и размер младенца оставили Элизабет бесплодной. Она была не в силах вынести другие беременности, что крайне не понравилось ее супругу. И он обиделся на мальчика за это. Поэтому она решила беречь своего единственного сына до конца своих дней. И даже дольше, если получится.

Август 1907

Из небольшого домика в Чикаго доносилась музыка – пальцы Элизабет танцевали по клавишам рояля. Это простое действие, дающееся ей с такой легкостью, успокаивало разум и позволяло забыть о мире вокруг, в частности, о летнем зное.

— Чая со льдом, мама? — откуда-то из-за локтя раздался голосок, когда она доиграла пьесу. Повернувшись, женщина улыбнулась Эдварду и взяла предложенный стакан. Его уже был наполовину пуст.

— Спасибо, дорогой. Это так любезно с твоей стороны.

Мальчик улыбнулся на похвалу матери, наслаждаясь одобрением, которое он так редко получал от отца. И не стал упоминать, что чай предложила Клара, их горничная, и сделала его тоже она.

Минуту или две они просто пили, удовлетворенные, как часто бывало, тишиной. Необходимость в разговоре для них возникала редко: интуиция Элизабет была развита куда лучше, чем у большинства женщин, и особенно чуткой она была в отношении сына, а Эдвард, казалось, обладал сверхспособностью «читать» людей. Мать считала, что он наблюдал за лицами, но как-то спросив его об этом, не получила ответа – мальчик не понял вопроса. Ее это не сильно удивило, в конце концов, ему исполнилось только шесть лет.

Элизабет была уверена: ее сын особенный и ему уготована слава, и все это из-за его таланта. Отец же лишь фыркнул, окрестив это нелепостью.

— Детская фантазия, — напыщенно заявлял он, когда бы ни затрагивалась эта тема. — Он скоро ее перерастет. И чем раньше, тем лучше, как по мне.

Никто его не спрашивал, но Эдвард-старший все равно высказывался.

— Мама? — обратился через мгновение мальчик, вырвав ее из грез.

— Да, рыжик? — откликнулась мать и потянулась пригладить гнездо на его голове, считавшееся волосами – те становились все непослушнее с каждым годом, несмотря на ее труды с расческами и пальмовым маслом.

— Научите меня играть так же, как вы? — он указал на рояль – большой черный инструмент, подарок на день свадьбы от родителей мужа, который смог встать только в гостиной.

Элизабет улыбнулась.

— Конечно, мой драгоценный! Иди сюда.

Отодвинувшись, она освободила для него место, и он уселся рядом с ней на скамье с нетерпеливой улыбкой на лице.

За следующий час мать познакомила сына с нотной грамотой и базовыми аккордами, а также помогла сыграть мелодию «Знамени, усыпанного звёздами» (п.п.: ныне гимн США). Эдвард оказался прекрасным учеником с природным талантом, все схватывая налету. Элизабет улыбнулась при виде его лица, сосредоточенного на том, как пальчики нажимали клавиши. Брови мальчика сошлись так сильно, что ни будь он так молод, то мог бы напугать.

— Прекратите этот адский шум! Я вас с улицы услышал! — донесся из прихожей крик, после чего раздался хлопок входной двери.

— Отец дома, — отметил Эдвард тихо и печально, сложив руки на коленях и выпрямившись. Мама приобняла его за плечи, поглаживая по волосам, и поцеловала сына в лоб, радуясь, что он расслабился в ее объятиях. И тотчас же пообещала себе, что никогда не станет причиной такого выражения на его лице.



— Нет.

— Мама…

— Я сказала нет, Эдвард. И мне безразлично одобрение отца, я против, — решение Элизабет было окончательным, и в прошлом ее тон поставил бы точку в разговоре. Но Эдвард уже не был мальчиком, ну или так он ей говорил, зато упрямства ему было не занимать. Когда он чего-то хотел, то стоял на своем до последнего, что раздражало. Сейчас он мечтал о военной славе.

— Мама, мне семнадцать, я высокий для своего возраста и с легкостью сойду за взрослого, если никто не будет приглядываться. Любой мужчина им подойдет, мы ежедневно теряем тысячи людей, — настаивал Эдвард.

— О чем я и веду речь, — как можно спокойней ответила мать. — Хватит уже погибших, чьи жизни свелись к одним записям в газете. Я не позволю тебе оказаться среди них.

Эдвард, вздохнув, протопал в гостиную. Тут же из-за дверей раздалась неистовая мелодия – явный знак, что Эдвард штурмовал рояль в попытке выплеснуть все свое негодование без криков… снова. Теперь пришел черед Элизабет вздыхать и следовать за ним.

— Неужели так плохо, что я хочу сохранить тебя в безопасности? — спросила она чуть громче звучащей музыки, но мольбы из голоса не убрала.

Его слова отлично можно было различить через музыку.

— Я теперь мужчина, мама. И могу позаботиться о себе.

— Я в курсе, — согласилась Элизабет и подошла к нему. — Но я твоя мать. Это моя работа – переживать о тебе. Что я и делаю.

Эдвард со вздохом остановил игру и повернулся к ней. Теперь умолял он.

— Почему ты не позволяешь мне воевать за нашу страну? Почему не позволяешь постоять за нашу свободу, защитить тебя?

К концу его речи женщина качала головой.

— Это не наша война, Эдвард, и никогда не была таковой. Европа начала ее, и Европе же придется столкнуться с последствиями. Англия и Франция под угрозой вторжения, не мы. Мы лишь посылаем все больше и больше мужей и мальчишек умирать ни за что. Я не смогу вынести мысли, как ты окажешься одним из них и погибнешь на поле боя в Бельгии, или тебя ранят, или еще хуже – если я буду сидеть, не имея понятия, что с тобой происходит. Не ходи, дорогой, — снова взмолилась она. — Хотя бы ради спасения моего рассудка, и уж точно не сейчас. Ты слишком юн.

Судорожно глотнув воздух, она постаралась не расплакаться. Эдвард взял ее ладони в свои, подняв на нее такой же мучительный взгляд, как и ее, поглаживая большими пальцами костяшки ее ладоней.

— Вчера они опустили призывной возраст до восемнадцати лет. Отец читал в газете, — пробормотал он.

Элизабет повесила голову, понимая – сыну легко удастся уговорить вербовщиков, что он достаточно взрослый для армии. Но он сказал то, что она едва ли ожидала услышать, и его слова вызвали ее улыбку. Обняв его, она прошептала:
— Спасибо, мой драгоценный мальчик! — она повторяла эти слова, пока не разрыдалась, а он засмеялся, привычно назвав ее «неразумной матерью».

— Я могу подождать еще год.



Каждый вдох давался Элизабет с трудом. Казалось, легкие наполнила жидкость, а тело загорелось. Но она не обращала на это внимания, отмахиваясь от симптомов изо всех сил, пока плелась к соседней койке в больничной комнатушке, где громко стонал Эдвард, практически плача от боли и дрожа как лист на ветру.

— Ш-ш-ш, драгоценный мальчик, — прохрипела мать, язык которой заплетался от изнеможения. — Ш-ш-ш.

Погладив его землистого цвета щеку, она почувствовала испарину на коже, смешавшуюся с ее собственной, и снова задалась вопросом: почему Господь послал эту страшную испанку вдобавок к четырем годам кровопролитной войны.

— Миссис Мейсен, — раздался спокойный глубокий и мелодичный голос. Но она не обратила на него внимания.

— Элизабет, — со вздохом на ее плечо легла рука. Неохотно подняв взор, женщина заморгала, пытаясь прояснить зрение. Над ней стоял доктор Каллен, на его спокойном бледном лице читалось неодобрение. Элизабет отлично была знакома с этим выражением лица, он не в первый раз ловил ее за пределами койки.

— Я нужна ему, — выдохнула она, будучи упрямее прежнего. Ну откуда-то у Эдварда ведь была эта черта.

— Вредя себе, вы не помогаете ему, — мягко ответил врач и, несмотря на возражения, подхватил женщину на руки, словно весила она как перышко.

На оказавшуюся в постели Элизабет накатила слабость. Но даже в бреду ее интуиция была неусыпна. Время пришло, у нее осталась последняя возможность попросить. Собравшись с силами, она устремила взгляд на нечеловеческой красоты блондина со странными одинокими глазами цвета золота и руками куда более холодными, чем у остальных врачей и медсестер, что ощущала разгоряченная кожа Элизабет.

— Спасите его, — велела она.

— Я сделаю все, что в моих силах.

— Вы должны, — настаивала женщина, несмотря на тьму, заволакивающую зрение. — Вы должны сделать все, что в вашей власти. Вы должны сделать для моего Эдварда то, что не могут остальные.

Она не знала о его сущности, но интуиция подсказывала ей, что доктор Каллен был не просто человеком. Он чем-то отличался от остальных, и у него была возможность помочь Эдварду, сохранить ему жизнь и позаботиться о нем, быть ему отцом, которого тот никогда не имел.

Темнота поглотила ее, закрывая собой почти испуганное лицо врача. Элизабет успокоила себя уверенностью, что она сдержала данное себе давно обещание.

***

Парение.

Только так можно было описать это ощущение. Парение в кромешной темноте. Она опустила глаза на руки, ставшие вдруг белоснежными и полупрозрачными. Нет времени, звуков, никаких движений, за исключением мягкого парения, и вокруг никаких видов. Элизабет ждала… чего-то. Чего именно – не знала, но, похоже, интуиция никуда не делась, подсказывая ждать. Возможно, решения? Несомненно, там нечего взвешивать. Она приложила все усилия, чтобы быть хорошей женщиной, христианкой, женой и матерью. Почему так долго?

Со временем чернота стала светлеть от темно-серого к серому и его все более светлым оттенкам, пока не превратилась в белый свет, такой яркий, что пришлось прикрыть глаза руками и зажмуриться. Когда Элизабет вновь их распахнула, то обнаружила себя не в раю и не в аду, а под потолком незнакомой ей комнаты с трещинами в штукатурке. Крохотное помещение со столом, стулом, кроватью, шкафом и сундуком, полным книг, где древние фолианты соседствовали с более новыми кожаными переплетами. Ничего более. Никакого декора, теплоты, даже от камина веяло холодом, не говоря уже о чем-то, что пригодилось бы в готовке или мытье. Однако единственная свеча на столе освещала два силуэта.

Элизабет тут же распознала одного как доктора Каллена. Мужчина стоял на коленях перед узкой кроватью, уронив голову на руки. Вся его поза указывала на тревогу. Но именно лежавший на кровати привлек все ее внимание, заставив вглядеться получше.

Юноша в больничной пижаме с такой же каменно-белой кожей, как и у таинственного доктора. В вырезе расстегнутой рубашки виднелся шрам в виде полумесяца над ключицей, он был практически невидим для посторонних глаз. Волоса цвета нового пенни – сияющая бронза и медь в мерцающем свете огонька.

Это Эдвард. Ее Эдвард. Ее драгоценный мальчик. Но его лицо…

С ним что-то не так. Унаследованные от отца резкие черты лица будто стали еще острее, а его красота более яркой. И он поправился, вернулся вес, потерянный за время болезни, превратившись в мышцы. Щеки больше не были впалыми, землистый цвет лица исчез, хотя боль на нем осталась, пусть и совсем иная. Теперь не тихие стоны, вызванные испанкой, срывались с его губ. Сын кричал через регулярные промежутки времени, и каждый раз доктор извинялся, все сильнее зарываясь лицом в ладони. Эдвард заерзал, выгнув спину, его лицо исказилось в страданиях. Сердце матери обливалось кровью от этой картины, но она не смела отвернуться. Она не бежала, как бы ей того ни хотелось. Один шаг – и она потеряет его, в этом у нее не было сомнений. Вернется в темноту и лишится шанса убедиться, что он счастлив и в безопасности.

Крики резко прекратились. Наступила полная тишина. Никто не шевелился. Не дышал.

Доктор Каллен, подняв голову, подался вперед. Элизабет подплыла ближе, нетерпеливо наблюдая за сыном, нависнув прямо над ним.

Глаза Эдварда, ранее зажмуренные, открылись. Яркий блеск изумрудов сменился на кроваво-красные рубины зрачков, пока он смотрел в потолок.

— Мама? — шепнул он слабо и испуганно, голос переливался, словно звон колоколов в воскресное утро. Элизабет не успела произнести и слова, как доктор Каллен уже заговорил.

— Мне жаль, Эдвард. Твоя мать скончалась три дня назад и оставила тебя мне. Я Карлайл. Со мной ты в безопасности.

***

Элизабет осталась с Эдвардом и Карлайлом даже после объяснения последним их сущности и образа жизни. Наблюдала, зависнув в углу комнаты, как сын воспринял новость о том, что теперь вампир, последовала за ними из дома на первую охоту, одинаково напугавшую и поразившую ее. На глазах покойной сын привыкал к новой жизни и медленно принимал Карлайла в качестве семьи. Его дар к чтению мыслей восхитил ее, она мысленно самодовольно улыбнулась, что оказалась права – Эдвард был особенным. Появление Эсми обрадовало ее, потому что у ее мальчика появилась мать. Зависти к этой молодой женщине у нее никогда не возникало, как и чувства, будто ее заменили. В конце концов, Эсми потеряла ребенка и теперь не имела возможности стать матерью. Но она была доброй и любящей, с огромным сердцем, которым ей хотелось поделиться.

Затем появились Розали, Эммет и, наконец, Элис с Джаспером присоединились к семье, и это невероятно обрадовало Элизабет: Карлайл дал Эдварду то, что она никогда не могла – большую семью. Братьев, с которыми можно было играть и драться, сестер, которых надо было защищать и злить, если захочется. Новые родные будут любить его вечность.

Время шло, и вскоре Элизабет снова почувствовала, что ее тянет… куда-то. Ей не нравилось непонимание происходящего. Ранее не подводившее чутье дало сбой, а это пугало больше всего.

Но женщина понимала, что как только сдастся порыву, позволит ему унести ее, куда тому хотелось, то никогда не сможет вернуться. А это было совершенно исключено.

Сентябрь 1987

Был обычный день, ничем не отличавшийся от других. Карлайл все еще находился на работе, Эсми занималась проектом их дома, подготавливая его к очередному переезду, Элис работала над дизайном своего следующего шедевра из ткани, пока Джаспер читал одну из своих многочисленных книг, а Эдвард играл на фортепиано. Эммет и Розали ушли на совместную охоту час назад и пока не вернулись. Никто не переживал, такое постоянно случалось.

Элизабет, как всегда наблюдала, наслаждаясь музыкой, когда снова почувствовала тянущую силу, но на этот раз куда мощнее обычного. Сопротивляться было бесполезно. Но дух все равно отчаянно пытался удержаться за что-нибудь, сделать что угодно, лишь бы остаться. Мать не могла пока уйти, она не была к этому готова, так как еще не убедилась, что Эдвард счастлив. Хотя ее мальчик был окружен любящей семьей, он все же был одинок и печален без какого-либо женского внимания и романтических отношений.

Но тянущая сила не слышала ее молчаливых молитв. Она унесла ее, но не в темноту, как ожидала Элизабет, а через всю страну. Пронеслась над лесами, деревнями и городами, о которых женщина лишь мечтала и никогда не знала. Над дорогами, которых раньше не было, ведущими в места, где она никогда не бывала. Они были наполнены транспортными средствами, которые едва появились, а за рулем сидели люди, еще не родившиеся в ее время.

Через какое-то время она оказалась в небольшом городке, окруженном зеленью, далеко на севере рядом с морем. Элизабет пронеслась над изумрудным лесом, пропитанным свежестью дождя, дальше над мокрыми улицами и попала в местную больницу через окно на третьем этаже. Она оказалась в палате и тяга исчезла.

Элизабет огляделась. Небольшая комната с окном. Кроме тумбочки, из мебели присутствовали койка и большое кресло с обивкой из голубого вельвета. И оба эти места были заняты: на кровати расположилась женщина, а в кресле – мужчина постарше в полицейской форме. Они спали, несмотря на то, что было всего пять вечера, и выглядели очень уставшими. Но на их лицах играли улыбки, и это разожгло ее интерес к причине их пребывания здесь.

Тихий звук привлек ее внимание к чему-то, что не было замечено ранее – прозрачной пластиковой люльке с белым пледиком у кровати. Подлетев, она осторожно заглянула внутрь.

На нее смотрело маленькое молочное личико с большими глазами, которые только-только начали переходить из привычного всем новорожденным голубого цвета в темный шоколадный оттенок. Из-под розовой шапочки торчали завитки каштановых волос, а ручки и ножки в светло-розовом комбинезончике пинали воздух. Элизабет глянула на прикрепленную к люльке бирку.



Удивленная Элизабет вновь повернулась к малышке, Изабелле еще не было и двенадцати часов, но она бодрствовала и не плакала, пока спали ее родители. И что еще более поразительно, казалось, она видела Элизабет, кряхтя и восторженно размахивая своими ручками и ножками. У женщины появилось нестерпимое желание прикоснуться к девочке, что она и сделала.

Полупрозрачные пальцы коснулись детской щеки, и перед глазами пронеслась целая жизнь в картинках, событиях и голосах.

Небольшой дом.

Крохотная спальня с окном в лес.

Такси, уезжающее от этого дома, плачущие Рене и Изабелла, оставившие безутешного Чарли беспомощно наблюдать на крыльце.

Девочка, растущая под солнечными лучами.

— Иди к мамочке, Белла!

Детский сад.

Подготовительный класс.

Начальная школа.

Средняя школа.

Старшая школа.

Новый мужчина. Фил.

Рене в длинном белом платье.

Белла – подходящее имя, она действительно была красива – переезжает в городок Форкс жить к отцу.

Эдвард.

Недовольство, злость, тайны, раздражение.

Дружба.

Любовь.

Он спасает ее.

Она ранена.

Он уходит.

Она умирает изнутри.

Он пытается убить себя.

Она спасает его.

Стали сильнее вместе.

— Обрати меня.

— Сначала выйди за меня.

Отказ.

Другой парень.

Ревность, растерянность.

Выпускной.

Компромисс.

Кольцо Элизабет.

Согласие.

Белая свадьба: красавицу Беллу ведет к алтарю отец.

Глаза Эдварда светятся любовью при взгляде на нее.

Другой младенец, девочка с карими глазами, бронзовыми волосами и безупречным лицом.

Ренесми Карли Каллен.

Белла с красными глазами, искрящейся кожей и широкой улыбкой.

Эдвард, счастливее чем когда бы то ни было.

Вечность.

Элизабет улыбнулась, когда последние картинки исчезли. Белла снова закряхтела, когда женщина наклонилась и поцеловала ее в лоб, наконец-то отпустив все свои заботы и переживания.

Чарли и Рене не проснулись, не зная о будущем дочери или пришедшей и ушедшей гостье. Даже бодрствуя, вряд ли они заметили бы дуновение ветерка. Легкий бриз стал единственным знаком последних слов Элизабет Мейсен.

— Позаботься о нем, Белла. Теперь он твой.

В больничной палате города Форкс Белла Свон закрыла глаза, проваливаясь в сон. На другом конце страны Эдвард Каллен остановил свою игру на рояле и схватился за грудь, чувствуя сразу и горе, и освобождение от забот, когда две самые важные женщины в его долгой жизни поменялись местами, и одна унеслась навсегда.

*3430г и 46см