Глава 15. Всенощное бдение

Его глаза поразили меня больше всего. Прошло уже более полувека с момента, когда я в последний раз встречал кого-то из моего вида, и я не видел новорожденного со времен моего пребывания в Италии. Хотя мне все было отлично известно, почему-то я представлял себе мальчика с глазами, похожими на мои, как будто он очнется после обращения, уже имея те же самые золотые глаза, которыми я смотрел на него. Но, естественно, ничего такого он не проделал – природа сущности так не работает – и потому, когда Эдвард наконец открыл глаза, те, приветствуя меня, были шокирующе темно-красными.

Это не имело значения. Его глаза изменятся — как быстро, я не знал — а тем временем я буду охранять его. Я осторожно выпустил его из объятий, в которых продержал почти четыре дня. Когда мы сели, ощущение тела Эдварда в моих руках не пропало; мои мышцы все еще реагировали на фантом мальчика, сидевшего теперь около меня на кровати.

Несколько раз мигнув, он оглядел почти пустую комнату, отличающуюся спартанской обстановкой, лишь стены были заполнены книгами и картинами. Затем он повернулся ко мне с озадаченным выражением лица.

- Вы очень печальны, - сказал он тихо. - Почему вы печалитесь?

- Печальный? - я нахмурился. Что заставило его думать, будто мне было грустно?

- Потому что вы так сказали. Я это почувствовал – как вам удалось это сделать?

Я схватил его за теперь мускулистые предплечья. Он был сильнее меня и останется таким в течение некоторого времени. Возможно, навсегда. На меня нахлынул страх — что, если я не смогу контролировать его? Что, если он убежит от меня? Что делать, если братья придут, чтобы уничтожить нас обоих? Мой мозг начал с бешеной скоростью обдумывать варианты, с которыми я сталкивался. Сглотнув, я попытался использовать свою самую утешительную врачебную интонацию.

- Я ничего не делал, Эдварда, - сказал я тихо. - Что ты слышишь?

- Я не хочу убегать, - ответил он тихо.

Незваное, в моей голове всплыло лицо Аро, его темные волосы, разлетавшиеся в разные стороны, когда он смеялся над кое-какими подробностями информации, полученной им от кого-то, кто отказывался ее дать.

Я уронил руку Эдварда, как будто она была в огне.

Он мог слышать меня. Ирония была очевидна. Я покинул человека, дар которого вторгался в каждую унцию моей частной жизни. Теперь, более чем сто лет спустя, когда я наконец уступил желанию обрести компаньона, тот обладает тем же самым даром.

- Я рад, что ты не хочешь убегать, - сказал я, придавая своему голосу самый успокоительный тон. - Я не хочу, чтобы ты убегал. Ты будешь в большей безопасности здесь, со мной.

Лицо Аро показалось снова, злое, когда он приказал Феликсу свернуть голову неуправляемому новорожденному. Новорожденному, у которого была копна непослушных бронзовых волос… я поежился.

- Кого вы покинули? И что за дар? Где я? Что произошло? – как только я выпустил Эдварда из своих рук, он одарил меня градом вопросов. Похоже, потеря физического контакта вызвала у него панику. Он свернулся калачиком, подтянув колени к груди, и обхватил их руками, как будто нуждался в комфорте. Я на мгновенье задался вопросом, заметил ли он, как быстро двигается его тело.

Или что он по-прежнему слышал меня.

- Вы все еще говорите. Конечно же, я еще слышу вас, - огрызнулся Эдвард, но то, что я услышал в его голосе, было страхом, а не гневом. - Доктор Каллен, что со мной случилось?

Конечно же, я еще слышу вас. Я глубоко вздохнул, осознавая последствия заявления Эдварда даже лучше, чем он сам. Он слышал меня без прикосновения — мои точные мысли возвращались ко мне назад с его губ. Не было никакой возможности скрыть себя от этого мальчика, которого я только что привел в свою жизнь. Больше двухсот лет я оставался в ловушке уединения моего собственного разума. Теперь я молился о компаньоне и мне был послан телепат. В этом было столько смысла, что я чуть не рассмеялся.

- Что? - глаза Эдварда были широко распахнуты в панике.

Делая все возможное, чтобы унять свои мысли, я ободряюще положил руку ему на плечо. Он успокоился почти сразу, как я начал говорить.

- Эдвард, мне так много нужно сказать тебе. Но для начала, ты, вероятно, должен называть меня Карлайлом.

- Карлайл?

Голос Эдварда звучал странно. Это не был ясный тенор, подходящий для молодого человека его возраста, он, казалось, смешался с более высоким и более низким тембром сразу. Я попытался сосредоточиться на нем.

- Карлайл? - на сей раз голос был как раз высоким — голос женщины. Потом он распался на несколько голосов, которые, казалось, говорили все одновременно.

- Что произошло?

- Что ты сделал?

- Джаспер, сделай что-нибудь.

- Я пытаюсь помочь, - разочарованно ответил низкий голос. - Карлайл? Мне жаль.

Квартира на Мичиган-Авеню исчезла, мои книги превратились в полированные бревенчатые стены. Кровать с простым постельным бельем стала широким кожаным креслом, и я почувствовал давление на коленях.

И Эдвард тоже исчез.

Звук, который вырвался из моих уст, был больше похож на вой, чем на слова.

- Эдвард…

- Тише, Карлайл, - прошептала Эсми. Ее дрожащие руки коснулись моего лица. - Любимый, Элис находится на пути к нему. Элис и Белла вместе.

Элис находится на пути к нему. Целостность последних нескольких минут снова была разрушена. Я опять слышал голос Джаспера у себя в голове, его речь, напряженную и бесстрастную, когда он излагал факты так же конкретно, как генерал, отправляющийся на смертельную битву. Белла спрыгнула с утеса. Элис поехала в Форкс. Розали позвонила Эдварду. Белла была в порядке. Но Эдвард…

Я закрыл глаза, и Феликс материализовался снова, только на этот раз человек с бронзовыми волосами был не безликим новорожденным — он был опустошенной темноглазой тенью моего сына. Я с ужасом наблюдал, как Эдвард закрыл глаза, а руки Феликса спокойно захватили его голову и выкрутили…

- Нет… - закричал кто-то.

- Джаспер! - раздался голос Эсми.

О, очевидно, это был мой плач. Я решительно тряхнул головой, стараясь вернуться к тому, что, как я полагал, было настоящим.

- Я в порядке, - я услышал свой голос, а руки Эсми погладили меня по щекам.

Я зажмурился на мгновение. Эдвард исчез, его образ временно стерся из моего сознания. Тогда я снова открыл глаза и осмотрел комнату. Все вернулось к тому, как было: больше не квартира в Чикаго, а гостиная Тани. Таня и Кейт поддерживали все еще дрожавшую Розали. Перед диваном Джаспер и Эммет застыли в боевой стойке друг перед другом.

- Я делаю все возможное, - я услышал, как мой старший сын зарычал.

- Да, но ты практически ввел его в бессознательное состояние, - голос Эмметта ответил слишком громко.

- Ну это не так просто! - Джаспер шагнул по полу с глухим стуком. Звук причинял боль. - Не похоже, чтобы у меня было много опыта в поддержке кого-то, чей ребенок собирается умереть!

Гортанные звуки вырвались сразу у меня и у Эсми.

- О, хорошо сказал, придурок! - Эммет набычился и пошел на Джаспера. – Ты ведь за словами в карман не лезешь?

На мгновение я почувствовал, как Эсми начала дрожать рядом со мной, прежде чем Джаспер снова перевел взгляд на нас и наши тела в очередной раз расслабились. Комната опять растворилась, едва я закрыл глаза, и вновь появился Эдвард, бегущий по лесу недалеко от берега озера Мичиган и смеющийся надо мной. Его волосы спутались, а рот широко раскрылся, когда он засмеялся и побежал, босыми ногами оставляя за собой след из взметнувшихся листьев и сломанных веток. Солнечный свет проникал сквозь кроны деревьев, бросая солнечные лучики на траву и иногда сверкая на коже Эдварда. Такой юный и очень быстрый – я знал, что у меня нет шансов его поймать, если он будет пленен ароматом человека.

- О, перестать беспокоиться, - крикнул он через плечо. - Я обещаю, что не убегу слишком далеко, - и он засмеялся снова. Прекрасный теплый звук, к которому я не привык до сих пор за те недели, что его знаю.

Я смотрел на его гибкую фигуру, маячившую впереди меня, и короткая молитва благодарности вырвалась из моего сердца за то, что моя импульсивная авантюра оказалась так хороша. Компания Эдварда сделала мою жизнь в тысячу раз богаче. Я любил его.

- Что? - он остановился так быстро, что грязь вокруг него взлетела в воздух, а затем он развернулся, чтобы посмотреть на меня. Его глаза уже начинали изменяться, или мне так казалось. Я полагал, что видел уже в них уменьшение ярко-красного цвета и намек на золото, которое должно было появиться следом.

- Я ничего не сказал, - поддразнивал я, быстро сокращая расстояние между нами теперь, когда он остановился.

Это стало шуткой между нами, когда он читал в моих мыслях что-то, что я не хотел разглашать. С каждым днем я все лучше скрывал от него свои мысли, в то же время все меньше нуждаясь в этом.

- Нет, но ты подумал, - он нахмурил брови.

Я думал о словах, которые не осмелился сказать вслух. Изучал его лицо, а он продолжал смотреть вниз. Он был расстроен?

- Эдвард?

Он пошаркал ногами по лесной подстилке, словно изучая грязь. Казалось, ему потребуются века, чтобы что-то сказать, и когда он заговорил, его голос был кроток.

- Это правда?

- Что правда?

- Что ты любишь меня.

Для этого было не так много других слов, даже для столь неопытного в области чувств, как я. За века после моего обращения у меня в лучшем случае было несколько хороших знакомых. Но Эдвард… Я уже чувствовал, что мое неподвижное сердце разорвется, если он пострадает. Каждая клеточка моего тела теперь была настроена на него.

Кивнув, я ждал его реакции. Несомненно, прежде люди говорили ему, что любят его. Его мать, конечно, и его отец. Может быть, даже подруга?

- Моя мать, - ответил он, все еще хмурясь. - Я не помню, чтобы это когда-либо делал мой отец.

- Твой отец любил тебя, - сказал я ему. - Я уверен в этом.

Я вспомнил, как преданна была Элизабет своему мужу, как она сокрушалась, что Эдвард потерял отца. Я посмотрел на унылое лицо Эдварда, и снова вспомнил, что хотя я и вырвал из пасти смерти этого молодого человека, трансформация сделала его сиротой ничуть не меньше.

- Все равно.

Он снова помял землю пальцами ног. Эдвард предпочитал бегать босиком, а когда я увез его из города, чтобы держать его аппетит в узде, он понял лишь то, что ему разрешено бегать без обуви здесь, где его никто не увидит.

Он долгое время молчал, и я почувствовал, что хочу быть телепатом.

- Он никогда не говорил этого, - спокойно ответил он. - По крайней мере, я этого не помню.

Ему не удалось закончить эту мысль, из чего я сделал вывод – вспоминать становилось все труднее с каждым днем. Это случалось со всеми нами.

Я осторожно подошел, пока не оказался достаточно близко от него, чтобы почувствовать его затрудненное дыхание – было странно, что это по-прежнему случалось с ним по привычке, как будто ему могло не хватить дыхания. Мы постояли немного, молча и не двигаясь. Я еще не знал, как Эдвард захочет относиться ко мне, все еще немного опасаясь, что жажда крови погонит его прочь и погубит нас обоих. И я прекрасно знал, что боль от смерти его родителей еще не начала стихать. Мы были друзьями, а о большем я и не просил. Но если он хотел бы принять меня как отца… Я никогда не позволил бы ему больше не слышать этих слов.

Ободряюще положив руку на худое плечо Эдварда, я тихо сказал:

- Он любил тебя; я знаю это. Ты изменил его жизнь так же, как изменил мою.

Я осторожно сжал его плечо.

- Я люблю тебя, Эдвард.

Впервые я произнес эти слова вслух.

Его рука скользнула ко мне, и он положил ладонь на мою руку. Он ничего не сказал, просто оставил свою руку покоиться на моей. На мгновение он озарил меня застенчивой ослепительной улыбкой, а потом вывернулся из-под моей руки и побежал.

- Поймай меня, Карлайл! - крикнул он и снова засмеялся, проносясь через лес.

Я рванулся за ним, его смех звенел в моих ушах и под стать ему бурлил во мне самом.

- Мы поедем, - сказал глубокий голос, и лес исчез, снова сменившись на медовые бревенчатые стены Таниной гостиной. Пойманный в ловушку глубоко в тайниках моего разума, Эдвард побежал дальше.

Джаспер перестал расхаживать и стоял перед решительными Эмметом и Розали.

- В Италию?

Эммет кивнул.

- Кто-то еще должен пойти. Если будет битва, - на этих словах Эсми снова застонала, – у Элис и Беллы нет ни единого шанса в одиночку против Вольтури, - он ударил кулаком в ладонь другой руки. - Я достану этих подонков. Если они хоть пальцем тронут моего младшего брата... - его рычание эхом отдавалось от стен.

Джаспер удивленно посмотрел на Эммета.

- Эдвард на шестнадцать лет старше тебя.

- Да, ну и что, пока он делает такие глупости, он для меня младший, - Эммет стиснул зубы. - Как вы думаете, как далеко мы сможем зафрахтовать самолет? До Анкориджа? Сиэтла?

Движение возобновилось, и звук шагов Джаспера был почти мучительным.

- Я мог бы присоединиться к вам. Возможно, если бы я смог управлять ими...

Эммет ничего не сказал, но перевел тревожный взгляд с Джаспера на меня и обратно. Джаспер кивнул и вздохнул.

- Чтобы добраться туда, вам понадобится целый день, - сказал он. - К тому времени может быть слишком поздно.

- Тогда мы должны ехать сейчас, - Эммет повернулся к Тане. - Мы можем позаимствовать лендровер?

Таня кивнула поднимаясь.

- Я пойду за ключами, - она исчезла на кухне и снова появилась в тот же момент, втиснув брелок в ладонь Эммета.

- Роуз? - это был голос Эсми.

Розали покачала головой. Некоторое время назад она перестала плакать, а в ее выражении лица теперь появилось решительное спокойствие, такой я знал ее лучше.

- Мы должны ехать, - сказала она, отвечая на невысказанный вопрос Эсми. - Я одна... - она запнулась.

- Розали, это не твоя вина, - прошептала Эсми, которая все еще была в полной панике. – Пожалуйста…

Губы наши дочери сжались в тонкую линию.

- Нет, это не моя вина. Эдвард – мелодраматический маленький уродец, и всегда таким был.

Она положила руку на плечо Эммета, и ключи от машины блеснули, переходя к другому владельцу. Розали посмотрела на брелок, развернув в ладони три ключа маленьким веером, а затем взглянула на Эсми с извиняющейся улыбкой.

- Но то, что он дурак, не значит, будто мы не должны остановить его.

Эсми издала тихий стон. Я снова закрыл глаза, и смеющееся лицо Эдварда опять поплыло передо мной: «Поймай меня, Карлайл!»

А затем голос Джаспера повторил в моем сознании: «Целый день... К тому времени может быть слишком поздно».

Слишком поздно.

Я никогда не мог их остановить. Сколько раз я просил Аро пощадить жизнь некоторых своенравных созданий, лишь отступая, в конце концов, в свою комнату, чтобы попытаться заглушить пронзительные крики и жуткий металлический звук разрывания кого-то из моего вида? Снова я видел Феликса, стоящего над Эдвардом, опустившимся на колени с таким безмятежным видом, словно он собирался получить какое-то благословение. Но когда Феликс схватился не за шею, а за голову Эдварда и вдруг наклонил ее в сторону – первой была Элис, потом Розали, затем Эммет...

Входная дверь хлопнула, и нас осталось всего пятеро.

На этот раз кричала Эсми.



Вечер опустился на час раньше, и хотя чувствовалось изменение запаха воздуха, я был слишком занят, чтобы принять во внимание приближающийся шторм. Прошло всего несколько секунд, прежде чем начался грозовой ливень, вымещавший свою ярость на крыше и стенах нашего небольшого дома. Идеальный весенний дождь в Вермонте: красивый, очищающий и бурный одновременно.

- Верхние окна, - просто сказала Эсми, и мы вместе с ней помчались, чтобы закрыть их до того, как зальется вода и испортит ее мебель. Дождь барабанил не более двух-трех секунд, прежде чем мы закупорили дом. Затем мы вдвоем на человеческой скорости вернулись к окну, выходившему на улицу. Эсми стояла в моих объятиях, пока мы смотрели на огромный двор напротив нашего дома. Двор – продукт земельной сделки, которую мы заключили, дом создан собственными руками Эсми. Мы стояли, держась друг за другом, а вода била по крыше, эхом прокатываясь по коридорам и лестнице. Мне казалось, что дождь будто бы шел и вокруг, и внутри меня.

Возможно, это происходило во мне. Конечно, это так казалось.

Мы долго стояли молча, слушая дождь.

- Скоро нам нужно будет переезжать, - наконец прошептал я, и мои губы пощекотали ухо моей жены. - Прошло слишком много времени.

Грудь Эсми поднялась и опустилась в моих руках. У нее, как и у меня, была ненужная привычка вздыхать. Однако она не ответила, вместо этого предпочитая смотреть, как капли воды мчались друг за другом по гладкому окну и соединялись на подоконнике. И я смотрел на них вместе с ней.

Не то чтобы мы не обсуждали этого раньше. В какой-то момент каждый из нас затрагивал эту тему. В первый год это было от боли. То один, то другой из нас предлагал уехать, словно новый дом каким-то образом сделает отсутствие менее заметным. Но тогда неизбежно один из нас заглядывал в комнату Эдварда или я видел себя в зеркале без рубашки и касался шрамов, оставшихся после нападения сына, и мы передумывали. Но теперь причин у нас стало немного больше. Мы задержались дольше, чем я когда-либо прежде чувствовал себя в безопасности на одном месте. Одно дело притвориться, что послал Эдварда в Гарвард, и совсем другое – претендовать на возраст в паре шагов от сорока.

Но никто из нас не мог заставить себя уехать.

- Я слышал, что в новой больнице Рочестера нужны врачи, - пробормотал я. - Мы могли бы поехать туда.

Эсми повернулась ко мне лицом, широко распахнув глаза.

- И оставить его?

Еще один раскат грома сотряс дом и словно пронесся сквозь наши тела. Моя жена прижалась ко мне, как будто гром или молния представляли для нее угрозу. Я сильнее сжал объятия и прижался губами к ее волосам.

Прошло почти три года с тех пор, как мы его видели, и я каждый день жил в своем самом страшном кошмаре. Сколько раз я боялся, что в один прекрасный день Эдвард убежит? С той минуты, как он очнулся, каждое мгновение с ним, всякий раз, когда я охотился, отставая от его невероятной скорости, моя любовь к нему была окрашена мрачным пониманием того, что он может уйти в любой момент. И через девять лет он это сделал. Он отверг мой образ жизни.

Он отверг меня.

Но он был не одинок в своем выборе, напомнил я себе в тысячный раз. Мы были необычными. Теперь Эдвард жил так, как ему было предназначено, жизнью, к которой меня призывали братья в Италии, и от которой я каждый раз отказывался.

- Есть и другие кочевники, - сказал я, но собственные слова сильно ранили меня.

Эсми выскользнула из моих рук так быстро, что я едва успел это заметить, и развернулась лицом ко мне, мрачно сверкнув глазами.

- Эдвард не кочевник.

В ответ я протянул к ней руки, но она покачала головой и отступила в сторону. Я услышал ее вздох, едва она обернулась к окну.

Когда к окну повернулся я, удар молнии разбрызгал яркий свет по лужайке. Но даже после того, как ее мимолетная вспышка угасла, я все еще мог видеть, что он стоял там, возможно, в двухстах метрах от дома, обхватив себя руками, словно мог замерзнуть под дождем. С его волос, мокрых до черноты, капало на лицо. Одежда прилипла к телу, так что он казался истощенным, хотя его тело не изменилось за двенадцать лет. Его глаза были совсем черными, с темными кругами под ними. Он уставился в окно, его глаза следили за каждым нашим шагом.

Я так быстро бросился открывать парадную дверь, что сорвал ее с петель. Сосновый пол и мебель были забыты, открыты ударам ливня, когда мы с Эсми вылетели на лужайку.

Мои руки наткнулись на мою жену, когда мы обхватили Эдварда, зажимая его мокрое тело между нами. Плача и смеясь одновременно, мы позволяли дождю и нашим мыслям говорить за нас. Капли бежали по нашим лицам, заменяя слезы радости и сожаления, которых мы были не в состоянии пролить.

- Простите меня, - отвечал Эдвард. - Мне очень жаль. Мне так жаль.

Он дрожал и лихорадочно повторял свои слова как мантру – для нас, для себя, я не был уверен. Это не имело значения. Я притянул его к себе и в ответ позволил своему сознанию наполниться собственной мантрой: «Я скучал по тебе ... Я люблю тебя».

Зазвонил телефон, и я повернулся к дому, одновременно вспоминая, что у нас не было телефона и, конечно, не он звенел электронным перезвоном. Дождь затих, и тело Эдварда исчезло.

Я понял, что слышал, как Джаспер разговаривал с Таней, Кейт и Эсми. У меня в голове проливной дождь наложился на разговор о лучшем для нас плане действий. Мы останемся в Денали? Вернемся в Итаку? Отправимся в Форкс? Таня и Кейт боялись оставить нас одних, но Эсми считала, что лучше быть там, где Белла. Джаспер же предлагал поехать в Итаку и избегать этой проблемы как можно дольше.

Подняв трубку, он ответил Элис.

Именно она была на другом конце провода. Телефон не позволял услышать разговор с ней полностью – слова не распространялись достаточно далеко, чтобы мы могли перехватить их, хотя я все равно немного слышал.

- Я все время вижу то одно, то другое, он постоянно меняет планы, - ее голос был быстрым и расстроенным.

- Как, что? - Джаспер обнимал телефон обеими руками, словно мог как-то оберегать жену, пока ее голос оставался возле его уха.

В ответ она пробормотала длинный список, и с каждым следующим пунктом у меня падало сердце. Поднять машину, напасть на стражников… серия убийств.

Я не смог сдержать стона.

- Мы можем помочь, - ответил Джаспер. - Эммет будет сражаться с ними.

- Нет, не стоит, - возразила Элис, и ее голос стал еще тише. Я слышал имена Эммета и Розали.

- Но чем нас больше, тем лучше.

- Посуди сам, Джаспер, увидев кого-то из нас, как думаешь, что он сделает?

Джаспер сжал зубы и посмотрел на нас с Эсми, замерших в том же самом кресле, где нас застало известие. Отвечая, он казался побежденным.

- Он будет только быстрее действовать.

Эсми в моих руках вздрогнула и коротко вскрикнула.

- Точно. Думаю, что Белла – наш единственный шанс, если у нас вообще остался шанс.

Голос Джаспера был жесткий, раздосадованный.

- Элис… вытащи его оттуда.

- Я сделаю все, что в моих силах, но подготовь Карлайла: положение у нас не подарок.

Подготовь Карлайла.

Внезапно голос Джаспера показался очень далеким, а Элис еще дальше. И хотя я слышал обоих, пока Элис заверяла Джаспера в своей безопасности, я был сосредоточен не на их голосах, а снова на Эдварде и его искаженном в глубоком отчаянии лице, когда он, перепуганный, в панике стоял в моем кабинете. Я хотел обнять его и оградить от того, что причиняло ему такую боль, но он вряд ли позволил бы мне прикоснуться к себе. Моя рука вспоминала ощущение его плеча, скользящего по моей ладони, когда он отшатнулся от меня.

- Ты когда-нибудь... когда-нибудь было... - я смотрел, как его глаза мерцали от света в моем кабинете, когда он нервно шагал по комнате. - Было ли так, чтобы один человек пах для тебя лучше, чем остальные? Намного лучше?

Мое лицо вытянулось, я знал, что ответ причинит Эдварду боль, и все же не мог его скрыть. Я вложил свои ключи ему в ладонь и убедил уехать. Я снова положил руку ему на плечо и на этот раз, когда он отпрянул, двинулся за ним.

- Сделай все, что должен, чтобы не поддаться соблазну, сын, - сказал я ему. - Я буду по тебе скучать.

Он быстро вышел из моего кабинета, и я отчетливо услышал вырвавшийся из мерседеса звук, когда он умчался вдаль – в сторону Денали, как мне позже скажет Элис. Вид его ссутуленных плеч, когда он покидал мой кабинет, стоял у меня перед глазами несколько дней, пока он не вернулся. Казалось, все его тело несет вес проблемы, с которой он столкнулся.

И я был совершенно бессилен помочь ему в этом.

Я опустил голову на руки, одновременно вспоминая ощущение плеч Эдварда под моими ладонями в тот день в моем кабинете и отмечая знакомые линии собственного подбородка. С того момента, когда Эдвард впервые умчался от меня на охоте и я осознал, что никогда не поймаю его, я был беспомощен. Я мог направлять его, но всегда издалека. Он всегда был волен уйти. Убежать.

Умереть.

Щелчок закрывающегося телефона привлек мой взгляд к Джасперу. Его нижняя губа была закушена, а лоб изборожден морщинами.

- Джаспер?

- Элис обещала мне, что выберется оттуда, - пробормотал он.

Его рука сжалась в кулак, а затем ослабла, когда он повернулся ко мне с самым грустным выражением, которое я когда-либо видел на его лице. Он направился к креслу напротив нас и, опустившись в него, уронил голову на ладони. Я смотрел, как он устроился в кресле и принялся изучать пол.

- За все это время она впервые лгала мне о чем-то столь важном, - наконец сказал он.

Мы сидели молча, Джаспер уставился в пол, Эсми все еще дрожала у меня на груди, голос Эдварда по-прежнему шептал у меня в ушах.

- Карлайл? - через несколько минут голос Джаспера прерывал тишину.

- Да?

- Вольтури...

- Да?

- Есть ли какой-то способ? - его голос прозвучал хрипло. - Телефон? Компьютер?

При любых других обстоятельствах его вопрос был бы смешным.

- Джаспер, я последний раз видел их в конце восемнадцатого века. У меня точно нет Аро в быстром наборе.

Яркие глаза Джаспера встретились с моими. Он тоже недавно охотился, прямо перед тем, как Элис уехала спасать Беллу, и мы посмотрели друг на друга, золото на золото. Он провел рукой по волосам.

- Итак, если Эдвард сумеет...

Захлебывающийся крик Эсми остановил его на полуслове, и выражение лица у него стало виноватым. Несколько минут в тишине мы продолжали глядеть друг на друга, прежде чем он зажмурился.

Когда наконец прозвучал вопрос, он был короток.

- Они убьют их всех?

Мое сознание вернуло меня в восемнадцатый век так же легко, как будто это было несколько часов назад. Единичные нарушители, новорожденный, вырвавшийся из-под контроля, один из членов маленького клана, показавший слишком много. Мне помнится темно-серый вихрь плащей охраны, мольбы о пощаде, заявления о невиновности, всегда сопровождаемые криками, разрыванием, тошнотворно сладким запахом горящего яда.

Снова. И снова. И снова.

Я сглотнул, встретившись с глазами Джаспера, когда он снова их открыл. С трудом я признал своим ответивший ему голос.

- Да. Они убьют их всех.



- С ней все будет хорошо.

Эдвард хмыкнул, не поднимая глаз. Его щека лежала на подушке Беллы, а нос – в миллиметрах от ее шеи. Я поразился переменам: всего два месяца назад намека на ее запах было достаточно, чтобы отправить его на Аляску. Теперь его губы были так близко от ее кожи, что его дыхание шевелило ей волосы, в нежном ритме отдаляя их от него и возвращая обратно.

- Не будь нас, ее бы здесь не было, - ответил он.

Посмотрев на них обоих, я подошел и положил руку ему на затылок. Нога Беллы была зафиксирована в большой ортопедической скобе, послеоперационные и наложенные на рану от перелома швы были скрыты белой повязкой. Ее дыхание, поддерживаемое кислородной трубкой, было поверхностным, что, несомненно, было непроизвольной реакцией на повреждения ребер. Кожа на открытых участках была покрыта синяками – как маленькими, с монету в десять центов, так и крупнее моего кулака.

Она отправилась к Джеймсу, чтобы защитить Эдварда. Чтобы защитить всех нас. С одной стороны, ее глупость показала, как пугающе мало она поняла, кем мы были в действительности, на какой уровень зла был на самом деле способен один из нашего вида. С другой стороны, то, что она с такой готовностью бросилась навстречу опасности, красноречиво говорило о ее чувствах к Эдварду. Но заставить его признать это всегда было нелегким делом.

Эдвард фыркнул, не поднимая головы от подушки Беллы.

- Ты видишь меня так же нереалистично, как и она.

Я снова с минуту изучал его, наблюдая, как его грудь расширялась и сжималась с каждым вдохом. Я помню руки Джеймса на шее моего сына. Я действовал, не задумываясь, с оскаленными зубами летя на белокурого вампира. С силой отбросив Эдварда на пол позади себя, так что половицы разлетелись от его падения, я затем сцепился со злобной тварью. Было только одно мгновение, прежде чем Джаспер и Эммет оказались рядом со мной, но их задержка не имела значения. Джеймс пытался навредить Эдварду, и в тот момент это знание было всем моим миром. Представляй он угрозу для меня, я бы не заметил опасности.

Слепо отдать жизнь за Эдварда было чем-то навсегда общим для нас с Беллой Свон.

- Мы оба любим тебя, - сказал я.

Тихо свистнув от движения воздуха, распахнулась дверь. В моих воспоминаниях женщина, которая вошла в комнату, была медсестрой Беллы.

В Денали женщина, вошедшая в комнату, была моей дочерью.



Эсми вырвалась из моих объятий.

- Ты в безопасности, - она плакала, обнимая сначала Розали, а затем Эммета. - Вы оба в безопасности.

Эммет хмыкнул, тоже заключая в объятия Эсми.

- Мы были в аэропорту, - резко, с оттенком раздражения в голосе, ответил он. – Чего ты ожидала?

Но хватило всего одного быстрого взгляда в испуганные глаза Эсми, чтобы он понял, чего она ожидала.

- Что случилось с тех пор, как мы ушли?

Джаспер покачал головой.

- Мы ждем.

Все остальные провели вечер в гостиной, переходя друг от друга в полном молчании. Таня зажгла еще один огонь и несколько свечей по всей комнате, и мы смотрели на их мерцающий свет, играющий на пяти бледных лицах и в пяти парах золотых глаз. Время от времени кто-то из нас отходил к стене и стоял в стороне от всех час или около того. Мы с Эсми большую часть ночи провели в объятиях друг друга в широком кожаном кресле. Будь моя жена в состоянии плакать, я уверен, к этому часу моя рубашка была бы насквозь мокрой. Это было одно из неожиданных проклятий совершенства – наши тела не уставали рыдать, так же как и от любой другой деятельности. Эсми дрожала у меня на плече пять часов подряд.

Эммет и Розали снова заняли свои места на широком диване Тани. Эсми решила присоединиться к ним, сжав руку Розали. Оставшись в кресле один, я вдруг почувствовал себя опустошенным. Я встал, планируя перебраться к ним на диван, но вместо этого обнаружил, что иду к задней части дома.

Короткое движение пружин дивана сказало мне, что Эсми встала, чтобы пойти за мной.

- Нет, отпусти его, - сказал голос Джаспера, и я обрадовался, когда услышал, что моя жена села обратно.

Эсми помогла Тане с перепланировкой на лыжной базе, и поэтому южная стена их дома была по большей части удалена в пользу толстого стекла так же, как и в нашем доме в Форксе. Именно сюда я пошел, покидая бесполезную столовую, и прижал ладонь к холодному окну. За те часы, что мы сидели и молчали, разыгралась метель, в безумии бури кружились снежинки, ветер свистел под карнизом Таниного дома.

На этот раз, снова закрыв глаза, я увидел не Эдварда, а другого улыбающегося мальчика, перешучивающегося со мной даже за несколько часов до смерти. Курт и Анна Мейсон тоже ждали, взявшись за руки, глядя на своего любимого сына. Я вспомнил о мужественной решимости, с которой родители моего пациента стояли у его смертного одра. Они отдавали его после такой короткой жизни – менее шестнадцати лет. Срок, который, казалось, был всего лишь мигом для меня.

Эдуард был моим спутником восемьдесят восемь лет. Среди людей практически нет родителей, которые бы знали своих детей так долго. Мой сын был почти на девяносто лет старше Мейсонов. А еще – жил ли он полноценной жизнью?

«Вы сделали все, что было в ваших силах», - повторил голос Курта Мейсона у меня в голове.

Потом он резко изменился и стал отчаянным голосом Элизабет Мейсон: «Все, что в ваших силах. То, что другие сделать не могут, именно это вы должны сделать для моего Эдварда».

Она действительно знала? И даже если знала, было ли это тем, чего хотела красивая зеленоглазая женщина для своего сына, которого так любила? Восемьдесят лет боли, затем короткий проблеск надежды и счастья, которому суждено было по недоразумению угаснуть?

Я хотел, чтобы Эдвард был свободен. Он имел полное право сделать выбор, который выведет его из моей жизни. Мейсоны сделали такой же выбор для своего сына – когда боль его болезни стала невыносимой, они разрешили ему покинуть этот мир.

Приложив руку к стеклу, я глубоко вздохнул. Сколько тысяч раз я приносил семье известие, что их ребенок умер у меня на руках? Даже в то утро, последнее утро, когда я видел собственного сына, разве моим финальным действием не было сообщение именно таких новостей? Я считал себя человеком почти сверхчеловеческого сострадания. Я думал, что понял.

Я ничего не знал.

Мне следовало быть непобедимым, испытывать физическую боль только от рук другого из моего вида. Но моя грудь вздымалась, угрожая разорваться на куски. Это было тем, чем казалось? Это было то, что чувствовал отец Тони? И если да, то как он мог стоять? Я вспомнил, как Мейсоны смотрели: печально, но удовлетворенно. Курт Мейсон даже поблагодарил меня за все, что я сделал для его сына. Родители Тони пребывали в мире. И теперь я обнаружил, что не понимаю, как это было возможно. Как отец должен принять смерть своего сына?

Я снова с трудом узнал свой голос, перекрикивавший воющий ветер.

- Эдвард.

- Карлайл.

Вырванный из своих мыслей, я развернулся, поймав блеск золотых волос моей дочери.

Розали встала у окна рядом со мной, прижав ладонь к стеклу. Как и наш дом в Форксе, дом семьи Тани имел захватывающий вид на горы. Метель затмила бы пейзаж для человеческих глаз, но мы могли видеть прямо сквозь хлопья удивительные перспективы за ее пределами. Мы стояли бок о бок, глядя на студеную бурю. Перед домом навалило сугробы, и мы оба смотрели, как во тьме скапливался снег.

Я знал, почему из всех членов моей семьи ко мне пришла Розали. В тихих уголках моего разума я снова услышал слова, которые так необдуманно ей бросил: «Если ты думаешь, что можешь преуспеть там, где я потерпел неудачу, то любой ценой сделай это». Конечно, проблема заключалась в том, что она не имела никакого представления о том, будут ли ее действия успешными.

«А ты бы знал лучше?» - заговорил мой внутренний голос. Учитывая информацию, которую я теперь имел – боль, беспокойство, страх – было, конечно, очень легко сказать, что я вел бы себя иначе. Естественно, я бы прилетел в Рио лично передать новости и заключить Эдварда в объятия, как только он их услышит. Только смысл в том, что я подождал бы известий от Элис из Форкса, прежде чем предпринимать какие-либо действия. Но меня не было, и Розали позвонила потому, что я попросил ее. Прыгни Белла всего на день раньше, не уйди мы… что-нибудь бы изменилось?

Или бы это был мой телефонный звонок, подтолкнувший Эдварда бежать к своей гибели?

Мы с Розали стояли в тишине, наблюдая за снегом. Наше дыхание, согретое теплом дома, маленькие неровные круги на холодном оконном стекле. Розали провела идеальным ногтем посередине своего, разрезая его на два полумесяца. Сместившийся конденсат стекал по окну, и я смотрел, как одна капелька медленно катилась к полу.

Розали с мягким стуком уронила лоб на окно.

- Все время, пока мы ехали – Эммет и я, я говорю про аэропорт – я заключала с собой все эти сделки, - сказала она. - Например, как я помогу ему с машинами, если он вернется. Что я буду лучшим другом Беллы, как Элис. Что я перестану ругаться с ним.

- Торг – это часть горя, - просто сказал я, и она кивнула. В конце концов, она была обученным врачом, хотя и без практического опыта. - Не говоря уже о том, что я не думаю, будто Белла так сильно любит тебя, - добавил я. - Я не думаю, что она будет относиться к тебе так же, как к Элис.

Улыбка, появившаяся на лице Розали, была почти незаметна, и исчезла так же быстро, как и появилась.

- Я ей еще меньше понравлюсь, раз все это так получилось.

Шагнув за спину Розали, я положил руки на ее плечи.

- Я бы не стал слишком спешить. Если Эдвард вернется домой, мне трудно поверить, что Белла будет тебя ненавидеть.

Она долго ничего не говорила, и вместе мы смотрели, как на стекле собираются сотни маленьких снежинок, от домашнего тепла быстро тающих в крошечные капли.

- А если он этого не сделает?

Я сглотнул, зажмурив глаза. Серые плащи шли через площадь, которую я знал так много веков назад. Часть меня знала, что теперь она не будет полна торговцев и повозок, запряженных волами и ослами, но тем не менее, когда три до боли знакомых лица смотрели в ужасе на демонов, именно это я увидел в окружающем мире. Бледные руки тянулись вперед, чтобы схватить их…

Открыв глаза, прежде чем ответить, я заставил свой голос звучать как можно тверже.

- Если он не вернется домой, то никто из них не вернется.

Розали задохнулась, и я почувствовал, как ее плечи начинают дрожать под моими руками. Я осторожно повернул ее к себе лицом и обнял, постепенно сжимая объятия и ожидая, что она в любой момент вырвется, как обычно это делала. Но вместо этого ее тело продолжало дрожать, сотрясаясь от бесслезных рыданий, которые были всем, что осталось от ее человеческой способности плакать.

- Прости, Карлайл, - наконец прошептала она. - Я только хотел, чтобы он вернулся.

Положив подбородок на голову моей дочери, я кивнул.

- Я знаю.

Снег за окном преобразился, став носом Эдварда, его губами, лицом, волосами, как в тот день, шесть месяцев назад, когда он стоял на железнодорожной платформе в Сиракузах. Страх, решимость, печаль – его смятение было так ясно написано у него на лице.

«Когда?» - мысленно умолял я, надеясь на ответ, но знал, что его не будет.

Он отрицательно качнул головой, и его бронзовые волосы взметнулись, когда он это сделал. Может быть, через пару дней. Может, через несколько месяцев.

Возможно, никогда.

«Я люблю тебя, сынок», - настойчиво думал я.

В улыбке Эдварда была боль.

- Я тоже люблю тебя, папа.

Потом Эдвард в моих воспоминаниях сел на поезд, и черный рюкзак исчез последней его частицей. Я поднял на прощанье руку, глядя, как он уезжает, и я теперь знал – в последний раз.

А присоединившись к Розали в рыданиях без слез, я видел, как снежный Эдвард рассыпался на тысячу снежинок, словно пепел, кружащийся на ветру.