Название: Один миг в раю

Собственное произведение
Тема: За границей облаков
Жанр: драма, философия
Рейтинг: PG-13

Дополнительное условие:
1) Упоминание М. Ю. Лермонтова в качестве важной части сюжета;
2) Саундтрек: любая песня Д. Колдуна

Саммари: Я знал, кем не хочу стать, но кто я есть и кем могу быть для меня являлось загадкой. Но кто слушает, тот услышит, кто смотрит, тот увидит, кто ищет, тот...

---

Саундтрек: Дмитрий Колдун – Любить друг друга



Кристально-прозрачное голубое небо парило надо мной. У горизонта маленькой точкой нарезала круги птица. Гордая, независимая и вольная, рождённая неприступной красотой зубчатых гор. Мгновение, и вот орёл камнем устремился вниз, видимо, узрев там доступную жертву, но моментально воспарил обратно. Зелёный склон, на котором я лежал, раскинув руки крыльями, источал аромат диких трав, щекоча ноздри. Воздух, втекавший в мою грудь, искрил свежестью. Чудилось, я невесом. Улыбаясь, щурился под тёплыми лучами солнца. А мысли улетали… у-ле-та-ли… у-ле-те-ли…

– Зачем тебе туда ехать? Ты золотой медалист! У тебя приглашение в лучший европейский институт! Грант! Твоё будущее…

– Оно моё! – довольно категорично перебил я мать, наставляющую меня на путь истинный. – Там им нужен лишь мой мозг, моё тело! А мне интересна моя душа!

– И что? – мама охнула, схватилась за голову и присела на диван. – Что будет, если ты поедешь в Европу? – уже гораздо спокойней произнесла она. – Потеряешь душу?

– Возможно, – хмуро буркнул я и отвернулся к распахнутому окну. Упёр ладони в белый подоконник.

– А на Кавказе разве её сохранишь?.. – мама всхлипнула. – Там стреляют и жизнь ничего не стоит.

– В том то и дело, – я усмехнулся. С печалью посмотрел на вытирающую слёзы платком маму. – Здесь и в Европе она имеет стоимость, когда на самом деле бесценна.

– Сынок… – умоляющий взгляд карих глаз с глубокими морщинами в уголках.

Я вышел из комнаты. Взял на кухне кружку воды и, накапав валерьянки, вернулся к матери.

– Пей, – отстранённо сказал я, вложив кружку в её дрожащие руки. Присел рядом. Скользнул взглядом по её плохо прокрашенным волосам с обильной проседью, по ставшей к пятидесяти годам полноватой фигуре и скорбно поджатым губам. Мне было тошно, что я безжалостно причинял боль самому близкому и родному человеку, который мечтал только о самом лучшем для меня. Но сейчас я не мог думать о ней как о маме. Это сделало бы меня слабым. Я же чаял быть мужчиной, а не подолом у юбки. – Кем ты хочешь меня видеть? Желаешь гордиться мужчиной, которому должно быть защитником? Или тихонько презирать, стесняясь, что я трус, подлец, который способен сбежать от своей доли ответственности? Ты хочешь, чтобы я был как мой отец, слабым, удравшим при первых трудностях искать, где пожирней и теплей без хлопот?

Мать побледнела. Качнула головой. Я одержал верх. Суровая правда была в том, что мама сама меня всегда учила быть честным, отважным, достойным человеком, воспитанным на классической литературе. Что же, мы неизбежно пожинаем плоды того, что сеем.

– Если ты погибнешь, я умру в тот же день. Знай об этом, уезжая, – тихо-тихо предупредила она и, положив ладонь мне на голову, нежно добавила: – Но я тебя благословляю.

– Всё будет хорошо, – сглотнув, хрипло ответил я. – Мы будем вместе в одном отряде и пройдём лучшую подготовку прежде, чем отправимся отдать долг родине. Отец Глеба обо всём позаботится. Он настоящий мужчина, и я буду не хуже.

– Я знаю, ты уже… – мама прижалась ко мне, тяжело дыша в шею.

Я часто заморгал, гоня прочь предательские слёзы. Стало страшно. Как-то мне сегодня ещё с девушкой моей объясняться… а ведь только вчера случился наш первый взрослый поцелуй.



Монотонный стук стальных катков поезда эхом бродил в моей пустой голове. Голоса друзей, их шутки и грусть, озвучиваемые мечты и рассказы из воспоминаний уже миновавшей поры детства не трогали меня. Обтекали, как жар - кусок льда. Я лежал на верхней полке в купе и смотрел в потолок. Сердце стонало. Ему было страшно, что его половина изменит, не дождётся.

Я люблю! А она? Верит, да! Вера… что есть такое слово, что за ним? А любовь? Почему я уехал, если верю и люблю, что, кроме неё, мне никто не нужен в целом мире? Не предал ли я её, ища себя? Что если рядом с ней я и есть настоящий тот, которого ищу? Сейчас же я уже не дождался себя, так ли?

Прощальный поцелуй всё ещё жёг губы. Я чувствовал, как умирает часть меня с каждым стуком колёс, но возрождается иная суть в душе, словно давно забытая мелодия… нота за нотой оживает в ветре, прогуливающемуся по берегу мятежного океана.

– Лермонтов, кончай кукситься! Спускайся к нам, ваше благородие! Мы в чай и ободрительного добавили, и гитару приготовили! – Глеб по-приятельски толкнул меня в плечо.

Я посмотрел на него:
– Скучно холопам без барина?

– О, да он вернулся из изгнания! – воскликнул Василий. Столкнул между собой два варёных куриных яйца. – Во славу князя салют!

– Из ссылки в хмурое вчера… – произнёс задумчиво Николай, нарезая колбасу.

– Да, господа крестьяне, все беды от женщин, – торжественно подняв очищаемую луковицу над головой точно знамя, объявил Степан. – В который раз уже наш невольник чести, барин, был прекрасной барышней отправлен в скитание по печали!

– Завидуйте молча, босяки! – с ухмылкой я спрыгнул с полки. Потрепал по кучерявой голове Степана.

– А что ещё делать, не на дуэль тебя ведь вызывать – героя стольких олимпиад по литературе, математике и ещё каких-то там наук, неведомых простым мужикам! Нас тогда потомки проклянут. Так что… – Глеб с широкой улыбкой вручил мне гитару. – Дари прекрасное для крепости нашей зависти!

– Это можно, дабы отвлечь вас. Не то неровен час за вилы возьмётесь! – я подтолкнул плечом Николая, присаживаясь рядом с ним на нижнюю полку. Он от неожиданности выронил вилку с только что наколотым малосольным огурцом.

Смех наполнил купе. Я заиграл песню собственного сочинения, переводя взгляд с одного друга на другого, а сам про себя, словно писатель, невольно отмечал характеристики каждого.

Глеб. Спортивен, более чем мускулист, что неудивительно при отце генерале воздушно-десантных войск. Брюнет. Хороший малый. Воспитан строго, но с любовью. Всегда защищал во дворе слабых от шпаны и в школе с ним умникам было спокойно.

Николай. Широкоплеч, однако мягкотел, долго его бить будут, прежде чем он решится сдачи дать. По психологии в этом похож на крысу, а представляет себя волкодавом. Тёмные волосы до плеч, этакий бунт… забавный он.

Василий. Стройный. Рыженький с веснушками. Весёлый. Любит шахматы и авиамодели. Мать у него никудышная, часто выпивает. Отец постоянно в разъездах или загулах. Вот так, родители почти мусор, а парень отличный. Головастый он. Хочет мир посмотреть, сильным быть. Не раз получал от папаши тумаков, хоть и скрывает это.

Степан. Низенький, в нашей компании самый слабый. Он у нас, как подобранный сердобольной бабушкой хворый кутёнок. Оберегаем его, подкармливаем. Ничем, кроме кучерявости, не примечателен, но нам дорог, что налётчику слиток золота.

Живописная у нас компания со мной получается. Лермонтов… Похож я на великого поэта, говорят, очень-очень. Тот же высокий лоб, аристократический профиль, худоба, но дружная с силой. Большие глаза, пристальный, глубокий взор. Сейчас ещё и усики - острые крылья есть. Оттого моё имя и фамилию позабыли приятели и счастливы быть дружны с известной личностью. Я не против. Стыдно быть каким-то Гвоздём… а Лермонтов - это великий аванс на судьбу. Прожить бы свою хотя бы вполовину так же достойно, как он.

Стук колёс и звон гитарных струн плавно сменились щелчками выстрелов и гулом двигателей военной техники. Полгода в учебном полке разведки ВДВ… день за днём, ночь за ночью устав, дисциплина, физподготовка, стрельбы, занятия по рукопашному бою и тактике военных действий, кроссы в полной выкладке, захват опорных пунктов вероятного противника, оборона своих позиций от атак, прыжки из-под солнца и звёзд к земле, такой родной и пугающей в один момент пока ты летишь к ней без спасительного купола парашюта над кружащейся головой… ад тренировок. В круговерти науки убивать, защищая жизнь, приходят моменты, когда забываешь, кто ты, почему здесь, зачем и лишь ждёшь приказа. Потом, в минуты драгоценные отбоя проваливаясь в мягкость кровати, осознаёшь, чем бесценна личность! Ты знаешь свои слабости и противолежащую им силу в тебе. Закрывая глаза, видишь, за что умрёшь не задумавшись: вот лицо матери, её нестареющие для тебя глаза. Вот робкая улыбка на губах любимой перед вашим первым поцелуем. Вот цветущий каштан на твоей улице, прыгающие у лужи воробьи, луч мирного рассвета в окно. Ты, пропахший порохом, спишь, и руки твои в грязи, смешанной с кровью, уже не учебных, настоящих. Прошёл твой первый реальный бой. Ты выжил. Друзья твои тоже уцелели. Но погибли другие… люди. Им тоже совсем недавно виделись сны… Ты спишь и понимаешь, пробудишься действительно в аду. А тебя ждут там, где рай… и ты обязан вернуться, и значит, в тебе есть силы встать, есть, шутить, жадно дышать, выполнять задачу и ждать… ладоней матери на лице, губ любимой на устах, жёлтого солнца на постели… свободы, которую ты уберёг.

Перед глазами плывёт миражом военная база, стоящая в глубине Чечни. Тут ты уже несколько месяцев. От сюда время от времени отправляешься на борьбу со злом, желающим сожрать твой мир. Сюда возвращаешься смывать копоть пороха, грязь, пыль, кровь… Ты теперь закалённый воин. Ты уничтожал лагеря боевиков. Помогал пограничникам перехватывать караваны бандитов с оружием. Проводил разведку на территории другого государства. Освобождал заложников в соседнем посёлке. Хоронил товарищей по отряду. Обмывал награду. Прощал друга, написавшего твоей девушке, что ты предал её и улыбаешься другой. Прощал любимую и отпускал её, не поверившую тебе. Ты даже принял, что теперь твой честный друг пишет твоей бывшей музе откровенные послания пылающего жаром сердца. Ты заматерел, постарел, лишился многих иллюзий, но не жалеешь о выборе. Ты открыл много, чего жаждал. Ты уже отведал и богатейший вкус женщины. Мария Раевская, дочь коменданта базы… она старше тебя на пять лет, ты не первый у неё мужчина. Она хороша собой, но умом блистательна. Чем и сразила тебя, пленила дружбой. Вы в часы затишья говорили о многом, что есть на свете. Сидя под кроной старого кизила, ты играл ей на гитаре и стихи читал под аккомпанемент рядом танцующей горной реки. Вы смеялись над превратностями судьбы и загадочными совпадениями, перекликающимися причудливо с далёким совершенно не вашим прошлым. Она ласково звала тебя Мишель, и ты был не против светлой ауры невинной романтики. Вы лишь друзья, пока друг пером, что острей кинжала, не бьёт тебе в спину. Ты брошен любимой, растоптан предательством. Ты стоишь под дождём, смотришь на безмятежные горы и крепче сжимаешь пистолет. Одно движение к виску… и тут за спиной голос… лиричный… зовущий… мягкий…
– Мишель…

Ты поворачиваешься и орёшь: «Уйди!». Вскидываешь вооружённую руку, целя не в неё… нет, не в подругу, в друга, что привёл твоё проклятие. Ты целишь в спину убегающего Степана! «Мишель», – шепчет она плача, и ты роняешь пистолет и без сил опускаешься на колени. В эту ночь она становится твоей, ты - её. И тебе плевать, что не первым, ты чувствуешь в её поцелуях и объятиях, что единственный мужчина для неё! Ты воскресаешь из пепла, словно феникс. Но уже немного другой.



Рокот двигателя десантного вертолёта в унисон бьётся с моим сердцем, волнами тревоги прокатывается по душе. Винтокрылая машина с каждой секундой всё дальше уносит меня от моей женщины. Нет во мне вопроса, дождётся ли… Если не вернусь, я хочу, чтобы она жила, была свободной, любила ярко, целовала жадно, шептала жарко непристойности другому. Одна лишь просьба у меня к небу, пускай он будет достойней, чем я, лучше, сильней и нежнее, заботливей, понятливее, щедрее в безграничной любви к ней! Тогда я не стану беспокоить во снах мою любимую, я буду смиренно ждать свою женщину там, где нет часов.

Мой взгляд встречается с взглядом Николая. В его глазах тяжесть и зависть, теперь я замечаю её. Ему всё мало… мало что забрал мою первую по-взрослому поцелованную девушку. Мало что если он выживет, то она будет ему, а не мне женой и родит ему сына или дочь, а возможно, у них будет несколько замечательных деток. Он жаден. И так жалок. Уже не забавен. Как давно он такой? Почему я был слеп? Отчего ему, если я счастлив, тошно? К чему сейчас ответы?.. Мы на войне. Впереди затерянный в горах Дагестана аул. Наша группа авангард, мы обязаны закрепиться и перекрыть единственную дорогу в тыл части российской армии, разворачиваемой против вторгшихся в республику банд боевиков. Задача – при необходимости держаться любой ценой трое суток. Нам обещана поддержка с воздуха, если будет лётная погода. Есть данные, что через аул попытаются пройти до сотни террористов. Нас же всего высадят тридцать человек, но мы разведка ВДВ, мы каждый стоим десятерых и позиция за нас: узкое ущелье, мы на высоте, противник ниже и ему не обойти наши укрепления, только штурмовать в лоб… Бешеным волком. Так смотрит на меня Николай…

Глеб сидит с непроницаемым лицом. Его глаза пусты. Они заблестят при выстрелах. И я знаю, что при выборе, чью спину прикрыть мою или Николая, он отвернётся от меня. Как и Василий, травящий анекдоты посмеивающемуся Стёпке, друг Глеб считает, что я незаслуженный везунчик. Он сам увивался за Марией, но безуспешно.

Василия гложет, что у него меньше наград, нежели у меня при его большей отваге и сноровке, по его мнению. Николай и Глеб с ним согласны. Недавно Стёпка мне проговорился, что друзья подозревают, я влияю на Марию, а она давит на отца, и комендант уже через свои каналы воздействует на наше начальство, прививая ему благосклонность ко мне. Какая чушь. Но оправдываться - значит подтверждать свою виновность в такой позорной низости. Будь я Лермонтовым, вызвал бы их троих на дуэль. Однако я лишь Мишель… и Мария меня бы убила за такую глупость раньше слов «К барьеру». А мне ещё желается пожить! Целовать её страстно! Сжимать в объятиях крепко! Любить… Любить… Любить…

Золотой свет мерцает через белую пыль и серую крошку камня. Всполохи огня расцветающими бутонами маков. Синева неба смешивается с зеленью земли. Смерть поёт а капелла. Её голос волшебен, опутывает разум и пленяет душу. Сердце танцует в агонии. Пули и осколки чертят мистические письмена на стенах домов аула. Волны грома отражаются смехом пустоты от отвесной скалы, что веками хранит поселение.

Круг судьбы, петля памяти замкнулись. Я нашёл себя с ударом в мою грудь ледяного жала, обжигающего сильней раскалённой капли лавы. Но мне не больно. Мой путь среди уступов соблазнов и ошибок завершён. Мой бой окончен. Ясна, пряма дорога, и я взираю в сердцевину рая.

Полёт…

Я скоро буду рядом, мама.

Любимая, не плачь. Я счастлив, что нашёл свободу и ответ. Рождён зажечь светило рая под сердцем в чреве у тебя. Оно сияет теплотой, меня из ада увлекая, домой к нам возвращая.