Аккуратно водя по отрастающей на спине Живоглота шерстке, Гермиона блуждала по бесконечным коридорам своей памяти. За последний год они стали напоминать безвыходный лабиринт, куда не попадает солнечный свет и где царят холод и отчаяние. Ставшие ее постоянными спутниками, они следовали за ней по пятам и оставляли после себя лишь ледяные дорожки из замерзших слез. Нескончаемые сквозняки морозили кожу даже в теплой одежде, заставляя тело покрываться мурашками. Но отогнать мрак и мороз было некому.

Ведь так?..

За последние недели произошло очень многое. Но ей все запомнилось как-то размыто. Словно бы она не проживала каждую секунду этих событий, а просто смотрела чьи-то воспоминания в «Омуте памяти». Расплывчатые, обрывчатые, приглушенные… Картинки одна за другой сменялись перед глазами, которым не было ни покоя, ни отдыха. Солнца в «Туманной столице» было не увидеть, но Гермионе казалось, что оно не успевало добраться до высшей дневной отметки, как уже спешило зайти за горизонт — так быстро темнело за окном. Как при ускоренном воспроизведении.

Новости о созданном проклятии «Авадцио», группировке избежавших наказания после войны Пожирателей Смерти и их деятельности потрясли Магический мир едва ли не сильнее, чем события, последовавшие за 1997 годом. И без того мрачный город облачился в траур. Ее провожали взглядами везде, где бы она ни находилась. Кто-то смотрел с жалостью, кто-то — с осуждением. И хотя Гермиона знала, что вины на ней нет, сама не могла обижаться на такое отношение. Ею овладели странная апатия и безразличие ко всему, что — и как — ей говорили. Она стала молчаливой и тихой, ходила бесшумно, как призрак, почти не ела и не могла спать. Как и сегодня…

Мурчащий на ее коленях теплый комочек любви — вот и все, что осталось у нее от прошлой жизни. И все бы ничего, но даже Живоглот уже не выглядел как прежде. Несмотря на зажившие раны и возвращение здорового веса, он все равно был другим. Вел себя спокойнее, чаще лежал рядом с ней, но стоило ей подняться — он тут же подрывался следом, словно не мог и минуты упустить, проведя их вдали от нее. Часто вредничающий и своевольный, теперь он стал домашним и покладистым, и Гермиона была готова отдать собственную жизнь, лишь бы ее питомец не чувствовал себя таким разбитым.

Она провела немало времени за книгами в Магической Лондонской библиотеке, но нашла объяснение его странному больному виду. Как оказалось, привязавшийся к хозяину низзл не только бесконечно предан ему и его интересам. Эти пушистые создания с годами сживаются с сущностью волшебника, перенимая на себя часть из того, что переживает маг. Гермиона никогда не слышала о подобном — возможно, потому что гордые низзлы редко позволяли себе теплые чувства к людям, — но вспоминая последние дни, когда видела Живоглота до его исчезновения, не смела отрицать слова автора талмуда. Бедное животное горевало ничуть не меньше, чем она сама, когда начала переживать первые размолвки с мужем, — и это было чистой правдой. Забирая часть ее боли, он страдал от отнюдь не радужных эмоций, с которым не мог справиться, постоянно ощущая боль, но, очевидно, не понимая ее источника. А боли в Гермионе было слишком много. Уже тогда она знала о боли все и даже больше…

Склонившись к приплюснутой мородочке, она крепко поцеловала Живоглота в лоб, осторожно прижимая к себе крепче маленькое тельце. И получила ответный поцелуй, когда тот лизнул ее в нос, выражая действием то, чего не мог сказать словами. Ее отважный маленький защитник…

— Малфой не ревнует тебя к нему? — раздался чуть насмешливый голос от двери.

Подняв голову и встретившись взглядом со старым другом, Гермиона не удержала улыбки.

— Не припоминаю, чтобы приглашала тебя или хотя бы открывала тебе дверь…

— О, ну знаешь, — легкомысленно начал Рон, отталкиваясь от косяка, — у меня есть ключ от всех дверей, — отодвинув полы мантии на манер полицейских из дешевых маггловских фильмов о детективах, он продемонстрировал закрепленную на поясе брюк волшебную палочку.

Гермиона понимающе улыбнулась, но не ответила. Последние дни она предпочитала игнорировать друзей, знакомых, коллег — всех и вся. Слишком большим комом свалившиеся на нее события никак не желали укладываться в голове, поэтому она решила, что должна побыть какое-то время в одиночестве. Она ожидала, что друзья в первый же вечер выломают дверь в квартиру. Или что Драко завалит подоконник письмами. Но все, казалось, отнеслись с пониманием к ее невысказанному вслух желанию. Или просто не хотели очередного ее срыва…

Рон оттолкнулся от дверного косяка и тихо подошел к кровати, на которой она сидела. Осторожно, чтобы не потревожить вновь задремавшего Живоглота, присел рядом.

— Всегда недолюбливал его, — сказал он серьезным голосом. — Даже когда узнал, что он охотился на Коросту не из-за кошачьих инстинктов. Не знаю почему, просто… недолюбливал.

Даже понимая, что Рон не причинит низзлу зла, Гермиона в защитном жесте накрыла голову спящего кота ладонями, словно оберегая его слух от жестоких слов друга.

— Но я никогда бы не подумал, как сильно он нуждается в тебе, — закончил Рон, посмотрев ей в глаза пронзительным взглядом.

— Это что-то меняет?

— Это меняет все, — упрямо ответил он и поднялся, поворачиваясь к ней спиной, но в следующую секунду снова садясь рядом. — У меня нет причин его не любить, но есть миллион, чтобы уважать. Он выбрал поистине прекрасного во всех отношениях человека, чтобы быть преданным ему…

— Ты пришел сюда сегодня, чтобы сказать, что жалеешь о том, что раньше сомневался в Живоглоте? — скептично спросила Гермиона, искренне недоумевая, что на самом деле могло привести ее друга сюда в столь поздний час.

Рон покачал головой, опуская взгляд.

— Ты ведь знаешь фразу: «Мы в ответе за тех, кто приручили»? Это не только про них, — он кивнул в сторону Живоглота, — но и про людей…

— Рон…

— Нет, постой! Я не договорил, — резко прервал он, выставив ладонь. — Ты почему-то не понимаешь… я не знаю всего, что произошло между вами, но мне больно смотреть на его убитый вид и на твое заточение.

— Это не заточение, Рональд, — ощетинилась она, стреляя в друга строгим взглядом.

— Это именно оно! — упрямо твердил он. — Ты заперлась в четырех стенах с котом и утверждаешь, что это не самозаточение? — громко возмущался он. Недовольный низзл слез с коленей хозяйки и, предпочтя переждать «бурю» в соседней комнате, скрылся в темном коридоре, едва ли не впервые оставляя Гермиону за чертой своего внимательного взгляда. Очевидно, не только Рон изменил свои взгляды в отношении Живоглота — обретенное доверие было взаимным.

— Я хотела побыть одна. Просто одна: без работы и других забот, без постоянных разговоров, на которые пока не способна. Понимаешь? Я не хочу говорить даже с собой, так откуда взяться желанию диалога с кем-то еще? — Гермиона чувствовала, что начинает закипать от бестактности и абсолютно лишней настойчивости друга, но остановиться уже не могла. — Я так устала, Рон! Устала думать о том, во что превратила свою жизнь! Его жизнь, жизнь родителей, в конце концов! Посмотри на Живоглота — даже ему досталось! — вскричала она, выплескивая накопившийся гнев. — А если ты не оставишь меня в покое, то станешь следующим! — она тяжелы дышала, переваривая свою вспышку.

— Успокойся, ладно? — примирительно начал Рон. — Я не собираюсь заставлять тебя что-либо говорить или делать. Умирать под завалами твоей квартиры мне не улыбается, знаешь ли. А учитывая, насколько сильная ты ведьма, именно так я и кончу, если ты не возьмешь себя в руки, — так же серьезно добавил он.

Видеть Рона собранным и деловитым в момент, когда она похожа на обожженный искрящий нерв, было… дико. Эта мысль и правда отрезвила ее, но злость не уходила.

— Я просто не хочу никого видеть. Не хочу никого слышать. Не хочу ни с кем говорить. Не хочу…

— Притворяться…

— Эм, да. Но…

— Малфой так сказал, — пояснил Рон. — Он сказал все то же самое, но только другими словами. — Он чуть наклонил голову, чтобы поймать ее взгляд. — Ему плохо без тебя.

Гермиона прикрыла глаза и выдохнула. Сделала еще вдох и снова выдохнула.

— Мне было плохо без него на протяжении долгих месяцев.

— Ты же не станешь мстить ему по этой схеме, правда? Ты не такая, Гермиона…

Она покачала головой, словно бы ответила на какой-то мысленный вопрос. В опустевшем взгляде застыли кристаллики слез, и она подняла голову вверх, чтобы сдержать рвущийся наружу поток горечи.

— Разумеется нет…

— Тогда поговори с ним, — прозвучал тихий ответ. — Ему несладко — и не только из-за того, что случилось между вами…

Гермиона перевела заинтересованный взгляд на друга.

— Что случилось?

Рон грустно улыбнулся и направился к выходу, через плечо бросив: — Спроси у него завтра сама — у «Фортескью», в семь.

Растворившись в объятиях темноты коридора, он исчез с резким хлопком, оставив растерянную Гермиону решать, готова ли она к разговору с бывшим мужем или нет…



Зимними вечерами Косая Аллея напоминала поистине сказочный городок. Здесь уже оставили позади все трагические события, предпочитая двигаться дальше. Бесконечная вереница волшебников снова туда-сюда, и увернуться от столкновения было почти невозможно. Гермиона осторожно пробиралась по скользкому льду к кафе Флориана Фортескью, не давая себе надолго задумываться о том, что произойдет сегодня вечером.

Не думать получалось неплохо, а вот не чувствовать — нет. Сердце в ее груди билось как сумасшедшее, пытаясь вырваться вперед, обогнать саму Гермиону и броситься в заботливые руки одного конкретного мага… Предвкушая сегодняшний вечер, обновленная духом, она собиралась в течение нескольких часов. И хотя кафе-мороженое — явно не формат для романтических свиданий, на которое стоило бы принарядиться, она не могла ничего с собой поделать, крутясь у зеркала и бегая от шкафа к кровати с ворохом одежды в руках.

Гермиона была уверена, что сегодняшний вечер не закончится ничем хорошим, но все же надеялась, что валящиеся с самого утра из рук предметы, отбитые о мебель пальцы на ногах и прочие мелкие неурядицы — не предвестники беды, а просто свидетели ее рассеянности. Хотя раньше настолько откровенного самообмана она себе не позволяла, ведь даже самый невнимательный в мире человек нервно засмеялся, если бы услышал слова «неуклюжесть» и «Гермиона Грейнджер» в одном предложении.

И все же она хотела верить в лучшее и всяческими правдами и неправдами увещевала собственный внутренний голос, которой с самого утра не давал ей покоя, причитая и наводя ужас и панику перед предстоящей встречей.

— Подумаешь, — бубнила она себе под нос, пытаясь аккуратно разложить чистую одежду, — это даже и не свидание, чтобы так переживать. Ну хочет он обсудить что-то важное. Совсем не обязательно, что речь пойдет о чем-то глобальном. Может, он просто хочет расставить все точки над «i», увериться, что для нас еще есть шанс, и все, — продолжала она, не замечая с любопытством следящих за ней болотных глаз. — В конце концов, столько всего произошло, что говорить о большем сейчас было бы просто неуместно, а Драко всегда знает, что и когда нужно обсуждать. Так ведь? — спросила она пустоту, вновь метнувшись от шкафа к кровати, где еще оставались собранные по другим комнатам вещи. — Так, — уверено ответила она себе, отогнав прочь мысль о том, что сходит с ума.

Да, она сошла с ума. Давно и безвозвратно. Отдав душу другому человеку. И никогда не жалела об этом, даже страдая от, как она думала, неразделенного, преданного чувства. Сейчас же ее окрыляли надежда и вера в лучшее. Все будет хорошо. У них все будет хорошо.

Завидя, наконец, впереди заветную дверь, ведущую к ее бесспорно безоблачному будущему рядом с любимым, Гермиона улыбнулась и резко ускорила шаг. Но не учтя появление на пути другого человека, со всего маха столкнулась с кем-то плечом. По инерции ее крутануло в другую сторону, и когда с ее улыбающихся губ уже готово было сорваться извинение, она замерла, расширившимся от удивления глазами сверля ту, что стояла перед ней. А на нее с высоты своего явно высокого самосознания взирала Астория Гринграсс…

Предыдущая глава || Следующая глава