Клаус устало опустился на диван. Лиз немного пришла в себя, и смотрела на него испытующе и сурово. Женщина очень волновалась за дочь, абсолютно не желая понять состояние Клауса. Каждое её слово становилось ещё одним упрёком, ещё одним камнем ложилось на сердце Первородного.
– Почему из-за твоих ошибок должна страдать моя дочь?! Почему ты не можешь просто оставить её в покое?! Почему…
Он не выдержал. Резко вскочив, Клаус чуть ли не в безумном отчаянии хрипло воскликнул:
– Может быть, потому, что я люблю её?
Он ушёл, хлопнув дверью, оставив Лиз растерянной, озадаченной и ничего не понимающей. Он рассказал ей о Сайласе, какую угрозу он представлял для всех них. Но она всё равно не могла понять, почему её дочь оказалась вовлечена в эту страшную сказку.
«Может быть, потому, что я люблю её?» Что?! Серьёзно?! И это причина, по которой моя дочь повергается смертельной опасности?!
***
Кэролайн лежала, уткнувшись носом в сырой пол подвала. Чувство беспомощности и страха почти поглотило её. Она не знала, сколько времени провела здесь. Она даже не могла предположить, где находится.
Девушка давно уже потеряла счёт времени, и окончательно сойти с ума ей не давала лишь уверенность в том, что Клаус не даст ей умереть.
Ты обязательно найдёшь выход. Ты найдёшь меня. Ты справишься. Прости меня, прости, что так вышло… Что я ничем не могу помочь тебе.
Каждый раз я натыкаюсь на невидимые границы моей тюрьмы. Каждый раз. Не дверь держит меня здесь, а то, что за ней… А что за ней?
Я не знаю.
Но я не могу выйти отсюда. Однажды мне удалось заставить его потерять бдительность, допустить ошибку, и я бросилась к выходу – но наткнулась на непреодолимую преграду.
А потом наступила расплата. Он бил меня, самозабвенно, до крови, ломая кости, превращая моё тело в кашу. А мне говорили, что когда-то он любил и был любим… Помнишь, та старая легенда?..
Но разве любивший когда-то может быть так жесток?..
Кэролайн приподнялась и тут же упала на пол. Она давно уже ничего не ела и не питалась. Сначала жажда жгла горло, терзая её каждую секунду. А потом пришла странная апатия. Полнейшее равнодушие ко всему. И даже думать не оставалось сил.
Она пыталась бороться, но это состояние всё сильнее охватывало её.
Мне не должно быть всё равно! Нет, мне не должно быть всё равно!
Она провела в этом подвале неделю. Но для неё это время стало больше, чем вечностью.
Дверь распахнулась, и мой мучитель вошёл в камеру. Знаешь, что убивает меня больше всего? Неизвестность. Где ты, как ты, что с тобой? Какой же я дурой была, когда сомневалась в своих чувствах к тебе! Неужели же только муки и боль могут заставить меня перестать бояться любви? Только ты помогаешь мне пережить этот ад. Только ты. Никто больше. Только мысли о тебе делают меня сильнее. Я хотела бы быть такой, как ты – сильной, уверенной, не боящейся трудностей, никогда не позволяющей себе сломаться. Но я не могу. Я слишком слабая, правда, Клаус? Всего лишь девчонка.
Мой мучитель подходит ко мне, нагло и самоуверенно улыбаясь. Настанет день, и он ответит за всё.
Медленно присаживается на корточки и приподнимает моё лицо.
– А ты слабее, чем я думал…
Я не удостаиваю его ответом. Слишком много чести!..
– Гордая? Или глупая?
Перед глазами пелена, чёрные точки мешают мне разглядеть его. Свет из проёма незакрытой двери моей темницы слепит и режет глаза.
Он встаёт, разворачивается и уходит.
Какое-то время я лежу в тишине, и мысли текут против моей воли, и я уже не знаю грани между реальностью и миром моих видений.
С противным скрежетом открываются засовы, лязгает замок, и в меня летит что-то мягкое.
– Пей. Ты мне ещё нужна живой.
Кровь. Серьёзно, он принёс мне кровь? Я не шевелюсь, не двигаюсь с места. Мне всё равно. У меня нет сил пошевелиться. А даже если бы и были… Кэролайн Форбс не принимает подачек.
– Пей, сучка!
Пинком он переворачивает меня на спину, резко хватает за плечи и усаживает, прислонив спиной к стене. Удар по щеке…
– Пей!
Он силой разжимает мои зубы и вливает в горло живительный красный нектар. С ужасом и стыдом сознаю, что не могу сопротивляться, желание насладиться удовольствием от того, что вязкая жидкость наполняет меня, сильнее разума и воли. Почему я такая слабая, Клаус, почему?!.. Когда-нибудь я выберусь отсюда, и ты научишь меня быть сильной, слышишь, Клаус?.. Чёрт возьми, я не могу сопротивляться голоду!
Судорожно вцепившись в пакет обеими руками, глотаю кровь… Мой мучитель резко выхватывает из моих рук пакет. Я зла. Я в ярости. Не соображая, что делаю, я вскакиваю с намерением вернуть утерянное, но не рассчитываю свои силы и падаю на пол. Сайлас поворачивается к двери.
– Войди, – приказывает он кому-то с мерзкой улыбкой.
Я не сознаю ничего от неудовлетворённого голода. Жажда вновь растекается по моим венам и артериям, обжигает в тысячу раз сильнее вербены.
Где-то на задворках сознания кричит разум, где-то далеко внутри остаются мысли о тебе, когда я впиваюсь клыками в шею жертвы…
Обескровленное тело отброшено в сторону, и меня настигают отчаяние и вина. Безысходность. За что, за что?! Падаю на колени, в кровь расцарапываю ладони о холодные, мёртвые камни. Сбиваю костяшки пальцев, бросаясь на немые стены. Мой полукрик-полустон тонет в пространстве и стучит в висках.
Я снова убила! Убила! Я – убийца. Убийца, убийца, убийца!
Остекленевший взгляд, навеки застывшая на её лице маска ужаса будут преследовать меня вечно. Я осталась наедине с моей жертвой в этом крохотном мирке отчаяния, боли и первобытных кошмаров.



– Неделя! Ты понимаешь, уже неделя, и она…
Клаус метался по кабинету, как раненный зверь. Элайджа уговорил его довериться ему и не принимать поспешных решений, но прошла уже неделя, а они так и не знали, где находилась Кэролайн. Клаус медленно сходил с ума от неизвестности. Не отчаяние, не боль, не страх убивали его, а именно неизвестность. Невозможность действовать. Невозможность помочь.
– Клаус, сядь, ради Бога, – Элайджа говорил ровно и успокаивающе.
Никогда ещё он не видел, чтобы его брат доходил до последней черты, настолько близко граничившей с сумасшествием. Ты так сильно любишь её? Вместе мы найдём выход. Немного, совсем немного. Мне нужно ещё два дня. Два дня, чтобы узнать, где она.
Но и Элайджу пугала неизвестность. Его очень беспокоило состояние брата. И он искренне переживал за ту маленькую светловолосую девочку, какой знал когда-то Кэролайн Форбс. Он переживал за её мать, которая никак не могла оправиться от потрясения и страха и находилась в больнице на попечении Мередит Фелл. Он переживал за свою семью, от которой не осталось практически ничего. Он переживал за весь мир, за всех понемногу, но количество тех, за кого он тревожился, не уменьшало остроты тревоги.
Элайджа встал и силой усадил Клауса на диван. Налил полный бокал бурбона и протянул брату. Клаус молча взял бокал и осушил одним глотком. Элайджа вновь наполнил бокал и протянул брату.
– Алкоголика из меня хочешь сделать? – мрачно усмехнулся Клаус.
– Древнего алкоголика, раз уж ты по-другому не можешь.
Элайджа нагнулся к Клаусу, и его лицо оказалось на одном уровне с лицом брата. Элайджа положил руки на плечи Клауса и заглянул в его глаза.
– Ради Бога, Клаус, мне иногда кажется, что ты сходишь с ума. Я понимаю, тебе тяжело сейчас. Тебе хуже, чем кому бы то ни было. Но я прошу, возьми себя в руки, брат. Пожалуйста. Это нужно мне. Это нужно тебе. Это нужно ей, в конце концов. Ты можешь взять себя в руки ради неё? Дай мне два дня. Ещё два дня, и мы узнаем, где он держит её. Два дня неизвестности, и мы поможем ей. Возьми себя в руки. Нельзя торопиться. Иначе мы можем потерять всё. Ты ведь понимаешь, Клаус.
Элайджа вглядывался в лицо брата, словно пытаясь прочесть в нём ответ.
– Два дня, – лицо Клауса исказилось от боли. – Два дня. Я понимаю, нам нельзя совершить ошибку. Да, я понимаю.
Элайджа сел рядом с Клаусом, взял бокал из его рук и допил оставшуюся на дне янтарную жидкость. Клаус откинулся на спинку дивана и закрыл глаза.
– Два дня… – беззвучно шевельнулись его губы.
Элайджа бросил бокал в стену. Клаус вздрогнул и открыл глаза. За эту неделю старший брат ещё ни разу не выходил из себя, не совершал таких поступков. Элайджа крепко обнял брата.
– Что бы ни случилось, я всегда буду с тобой. Тебе тяжело, я знаю, но мне, чёрт возьми, тоже тяжело. Возьми себя в руки, брат.
Элайджа разжал руки, встал и вышел из кабинета. Сегодня ему предстояло сделать ещё очень многое.
Клаус потянулся к бутылке, но потом отбросил её от себя и вскочил.
– А ведь ты прав, чёрт побери, ты прав, Элайджа! Не мне одному плохо. И если тяжело нам, то как же тяжело должно быть ей!.. Моя боль смешна по сравнению с болью Кэролайн. Я должен взять себя в руки. Это единственный наш шанс помочь ей.
Клаус вылетел из кабинета вслед за братом.
– Элайджа! Обсудим подробности плана.