С потолка глубокой пещеры монотонно срывались едва солоноватые капли. Под светом дрожащего огня, облизывающего корявую палку, обмотанную на одном конце пропитанной маслом тряпкой, по каменному тёмному коридору шла хрупкая фигура. Спотыкаясь и пошатываясь, она погружалась в черноту. Невозвратно отдалялась от выхода к солнцу.

Порыв ветра, наполненного смрадом, едва не сбил с ног фигуру. Огонь на палке встрепенулся, словно вскрикнув, и исчез. Но прежде осветил нечто массивное, покрытое чешуёй. Оно чуть двинулось.

— Что разлеглось, чудище?! — отчаянный всхлип сорвался с губ фигуры. — Мхом от безделья зарастаешь, а могло бы толком жить! Вставай, зараза зубастая!

По огромному телу чудища запрыгали огоньки. Они зажглись в острых пластинах, протянувшихся по спине и длинному хвосту. Зеленый свет наполнил колоссальных размеров зал пещеры, явив во всей мощи и красе дракона. Он был из вида виверр. Обладал крупными задними лапами и более тонкими передними, сросшимися с крыльями. Пальцы на лапах в количестве по пять на каждую продолжали смертоносные когти. Подвижный длинный хвост оканчивался шипом. Могучая протяжённая гибкая шея увенчивалась продолговатой головой с парой глаз, крупными надбровными дугами, большими ноздрями.

Получив от хрупкой фигуры тычок ногой по губам, дракон открыл карие глаза и показал ряды острых зубов. Перед ним зябко дрожала явно страдающая от недоедания девушка лет не старше шестнадцати. На ней были грязные лохмотья, в них с трудом угадывались льняная рубашка, юбка и накидка типа плаща. Русые волосы влажными спутанными прядями достигали лопаток. Серо-зелёные глаза блестели слезами и решимостью.

— Вставай, сказала! Или ты тупая скотина?! Давай, — девушка треснула дракона палкой в нос, — жри меня! Жги! Больше ведь ничего не можешь! Не пахать, ни сеять, ни хлеб защищать, ни детей от мразей всяких оберегать. Жри, гад! — Пинок ногой в сомкнутую пасть.

Шипя, дракон выдохнул и приподнял голову. Тычки и удары девушки он едва ощущал, словно муравей кусал слона. Но такое обращение даже кошке бы не пришлось по нраву.

— Да ешь же меня, зараза такая! — качнувшись от мощного дыхания дракона, девушка кинула в него палку. Вновь всхлипнула. — Или только принцессами и рыцарями брюхо набиваешь?! А грязной крестьянкой брезгуешь?! Не по статусу я тебе, чудовище, да?! Так хоть плюнь искрой, испепели как мусор! Раздави букашку! — с истерикой закричала она и принялась пинать его в коготь. — Пошевели пальцем, раздави! Что же ты за зверь такой ужасный? Тупой ужасно и ленивый! Да за что мне это... — плача, она бессильно упала на пол. — Безмозглое животное. Нашли перед кем трястись, читая свои глупые легенды. Ящерица, переросток бесхребетная. Червяк опасней. Навозная личинка и та грозней, — уткнувшись лицом в камень, она зарыдала.

— Знаешь ли, я благородных кровей, но личинкой навозной меня оскорблять, — зарокотал в пещере голос дракона. — Это не стерплю же. Какой ты, дитя, белены объелась?.. Мне бы такую забористую травку найти.

Девушка резко подняла голову и потрясённо уставилась на дракона, приблизившего морду вплотную к ней.

— Ты говорить умеешь?.. Ты разумный?.. — протянув к нему ладони, прошептала она.

Дракон отдёрнул морду, фыркнул, недосягаемо вверх поднял голову.

— Удивительная новость! Изумительное открытие! — ехидно прорычал он. — Такого личинка точно не умеет, — обиженно ворча, потянулся за груду камней. — За это выпить не грех.

Взяв бочку в зубы, дракон поднял голову. Раскусив, влил содержимое в глотку, а обломки досок выплюнул вдаль пещеры.

— Прости, я не знала, — повинилась девушка. Торопливо вытерев слезы потрепанными рукавами, она встала. — Нигде в легендах, которые слышала и читала, об этом нет ничего. Не хотела тебя обидеть.

— Может, нет нигде от того, что я умён и абы с кем не общаюсь. Если только по пьяни, после какой-то там из сотен бочек крепчайшего эля. Но такие ошибки я, протрезвев, быстро исправляю. — Дракон грозно и молниеносно щёлкнул зубами. — И вот ты -исключение. А править его или сохранить? — приближая морду к лицу девушки, он сощурился.

— Убей, — тихо ответила она.

— Зачем? Почему я, не какой-либо бандит в трактире? Почему не сама себя? — глухо проурчал он.

— Не хочу как многие. Хоть в чём-то быть особенной хочу. Пусть на миг. Жизнь научила, что нет прекрасных чудес. Я нашла тебя себе, своё ужасное чудо. Конец. Избавление от мук, — потупив взгляд, сказала она. — А раз не сама себя, так надеюсь, не попаду из этого адского мира в другой ад, за слабость души. Я ведь нашла в себе храбрость добраться до тебя и... — она запнулась. Вздрогнула. Шмыгнула носом.

— И назвать меня личинкой, да ещё бить, — дракон хмыкнул и отодвинул голову от сутулящейся девушки.

— Прости. Прости. Прости. Убей меня, пожалуйста, быстрей. — Она зажмурилась.

— Сначала имя своё скажи. Хочу помнить такую сумасбродку по имени.

— Анин, — едва слышно ответила она.

— Хм, — двинув надбровные дуги, дракон словно нахмурился. — Твоё имя означает «Счастье».

— Да. Счастье, которого нет, — новый всхлип.

— Знаешь, я убью тебя позже, когда настроение будет вонючей дерьма. А пока поживёшь со мной, мне тоже в жизни уже какие годы что-то счастья не хватало. Теперь вот принёс нелёгкий день, — он самодовольно оскалился, — и хотя бы скучно не будет. Чем не счастье?..

— А тебя как зовут? — с тоном обречённости спросила Анин и села на пол.

— Роткив, — рыкнул он и выпил новую бочку. Однако её обломки бросил недалеко от девушки и, фыркнув искрами, поджёг их.

— Ого, значит, тут легенды правдивы, ты огнедышащий, — со странным очарованием смотря на пламя, вздохнула она. Перевела взгляд ему в глаза. — А какое значение твоего имени? Никогда такого не слышала.

— Это забытый язык. Удар молнии, значит. Либо смерть с неба, как желается, — глухо пророкотал он. Улёгся и прикрыл веки. — Ты до ночи не умрёшь с голода? Не сгинешь ведь так банально как тысячи крестьян, а?

— Нет. Меня убьешь только ты, — она протянула ладони к огню. — Роткив, мой свет с небес.

Дракон на миг чуть приоткрыл глаза. Посмотрел на мечтательно улыбающуюся Анин и выдохнул тихо, как будто вздохнул.

Когда на небе зажглись полуночные звёзды, Роткив покинул пещеру. Анин в этот момент крепко спала у тлеющих остатков бочки-костра. Вернулся дракон лишь к утру. Осторожно прошёл на своё ложе мимо девушки, зябко вздрагивающей, тревожно стонущей и что-то неразборчиво шепчущей из царства снов. Опустил из пасти вереницу связанных канатами бочек и корзин. Из прежних обломков питейных запасов развёл костер.

— Нет! Нет! — заметавшись на полу из стороны в сторону, вдруг вскрикнула Анин.

Не давая скатиться вплотную к огню, Роткив чуть тронул её мордой. Она резко села и с непониманием уставилась на него. Зажигая зелёные фонари в остроконечных пластинах на спине и хвосте, он добавил света в пещеру. Анин на секунду шарахнулась прочь от него, но потом, мотнув головой, подошла к костру.

— И чего только не привидится спросонья, бывает, даже драконы мерещатся, — Роткив оскалился, словно засмеялся во всю огромную глотку. — Я вот как перепью, так пробудившись, себя частенько принцем-красавцем грежу! Собираюсь жениться, царевну искать иду и, выпив на дорожку для храбрости, к счастью своему, прихожу в здравый ум. Вспоминаю, какая у меня чудесная красная морда и сладко зеваю, благо не найти такую девичью ладошку сильную, чтобы удержать могла такой кирпич, который просит она.

— У тебя зеленая морда, — смотря на связку новых бочек и корзин, задумчиво сказала Анин. — Ты её, похоже, давно не видел в отражении и из-за обилия выпивки забыл.

Дракон хмыкнул.

— Уже утро или день? — Анин встала и подошла к ближней корзине. От той аппетитно пахло выпечкой и жареным мясом. — Летал грабил какую деревушку?

— Там дождливый рассвет, — дракон положил голову на пол. — Ты слишком хорошего обо мне мнения — грабил. Лишь вежливо напомнил владельцу одного торгового квартала, что не сказка однажды спасла его мальчишку при нападении на караван. Грабить у меня, личинки навозной, кишка-то тонка, — он будто улыбнулся.

Доставая из корзины еду, Анин проворчала, передразнивая дракона.

— Так ты у нас сердобольный. Защитник слабых по случаю, — грустно сказала она и села к костру.

— На тот караван я, будучи в дым, налакавшись самогона яблочного, рухнул и распугал бандитов. Ну а героем себя выдаю скорей от скуки и для поднятия самооценки. Нам, ящерицам и личинкам, это важно.

— Да иди ты во тьму! — жуя колбасу с полным ртом, Анин махнула на него батоном хлеба. — Теперь запытаешь этим упрёком! Какой же ты вредный, и впрямь тебе нужна жена такая, чтобы могла здоровенным каменюкой влепить да не промеж глаз, а под хвост!

— Чего сразу под хвост-то, — он насупился.

— А чтобы не расслаблялся! — откусив хлеба, она усмехнулась.

— Вот ты мне сначала под хвост загляни, а после реши, можно ли с этим вообще расслабиться! — Роткив прикрыл веки.

Чуть не подавившись, Анин закашлялась.

— Знаешь, жизнь меня, конечно, попортила, но не настолько. Без ножа я туда не полезу! Я тебе не счастье, что ты спьяну надумал. Я несчастье, хоть корми меня, хоть нет! Сгинь во мрак, извращуга зубатая! — дала она грозно отповедь.

Дракон открыл глаза и, пристально на неё посмотрев, изрёк:

— Мышка, тут тебе, не мне, явно протрезветь не помешает. Эк, куда тебя фантазия понесла с голодухи. Так я тебя и подпустил к святому глазеть. Набивай свой мелкий животик и в одной из корзин найди одежду. Выбрось в канаву свой дурной наряд. Не под стать мне, чтобы моя игрушка была в таких обносках.

— А ты чего мной раскомандовался?! Никакая тебе я не игрушка! — свирепо задышав, Анин вскочила на ноги.

— Да? — Роткив поднял высоко голову. — Так если не она, и ты леди, то в таком виде постыдном не считаешь зазорным оставаться? Кого ты не уважаешь: себя или меня? — он хмыкнул.

— Хорошо, переоденусь, но потому что я так хочу, — пробурчала Анин. Села к огню. Отпила из кувшина молока.

— Спасибо, ваша светлость, — с нескрываемым подколом сказал дракон и положил голову на пол. — Благодарю вас за снисхождение к...

— Вот только заикнись про личинку! — прервав его, она люто сверкнула глазами и потянулась к головешке в костре.

— ...к моей царской особе, — Роткив показал сомкнутые зубы.

Анин скорчила рожу.

Когда девушка доела и пошла к корзинам искать одежду, дракон вновь заговорил.

— Ты не глупа и характерна. По меркам человека ты, думаю, не только миловидна, даже красива, если умыть и причесать, одевать, наверное, даже и не обязательно.

— Всё-таки ты извращенец, — раскрывая стопку платьев, отозвалась Анин. — Не одевать ему... жабу тебе голой разглядывать!

— И при всех своих достоинствах, — пропустив без внимания её колкость, продолжил дракон, — ты желаешь умереть. Причина в чём? Родных всех убили, над тобой надругались, жилище спалили? Любовь неразделимая? Сгинул суженый или любимая? Али оба? — совершенно серьёзно спросил он. — Почему к смерти спешила лютой?

— Да ты издеваешься! — возмутившись, Анин кинула платье в лужу.

— За надругались, это согласен, извиняюсь, сболтнул слишком бестактно. Я все же как там... сердобольный! А про бег к смерти тут слушаю... — следя за ней, он прищурился.

— Плевала я на все другие надругательства! — Анин начала яростно кидать в огонь наряд за нарядом. — Вот это смертное надругательство! Что это за взрыв цветочков в ширине для коровы?! Я тебе что, баба-орк?!

— Уууу... — потянул дракон, втягивая голову в плечи, насколько это вообще было возможно. — А там в другой корзине нет чего другого? Я брал не глядя, что торговец дал. Я ему сказал, что ты девушка знатная, влюбить в себя можешь с первого взмаха изящной ладошки. И даже он бы, искушённый страстными взорами, не устоял бы и пал к твоим ногам! Он и расстарался! Но тут я, видно, промашку дал, не учёл, что он не рода людского, — Роткив оскалился.

— Ну, конечно, — всплеснув руками Анин, пошла к корзинам, — не учёл он. Наверняка в то время учёт вёл количеству эля, текущего в горло! Не отследив, что в дань кладут. И даже барана живого мне платьем принести мог.

— Твоя догадливость меня пугает, — он хмыкнул. — Так почему умереть хочешь? — проявлял он напористость.

— Почему-почему... потому. Долгая слишком история, — перебирая вещи, отстранённо ответила Анин.

— Так я никуда не спешу!

— Не отцепишься ведь, зелёная пиявка-переросток, пока любопытство не насытишь, — буркнула она. — Ты прав, нет у меня родных и дом пропал, зла достаточно перенесла, и любви больше нет. А подробней - откуси себе хвост, может, тогда поплачусь. Вот может, это... — она закрутила в руках белое платье с узкой талией. — Отвернись, извращуга!

Под строгим взглядом девушки дракон, ворча, скрыл голову под крыло.

— Чего я там у вас, людишек, не видел. Больно надо и было бы на что зариться, чуть костей и кожа, ни прекрасного хвоста, ни блестящей чешуи, ни острых коготков и зубов-кинжалов. Но так и быть, я воспитание своё явлю благородное и мышь послушаю учтиво! — пояснил он.

— Угу. А я явлю воспитание тем, что якобы тебе поверила. Ага, — одеваясь и следя за честностью дракона, сказала Анин.

— Ты, наверное, в корзине и туфли на высоких шпильках нашла. Чувствую их остроту и тяжесть. Не споткнись, маленькая девочка, я тебя сейчас не вижу и могу не успеть подхватить.

Анин нахмурилась и чуть ли не шёпотом спросила:

— А ты почему живёшь тут, словно уже умер? Тоже длинная слишком история?

— Напротив, излишне короткая.

— Можешь смотреть, птичка, — с тенью нежности позвала Анин.

Дракон вынул голову из-под крыла.

— Ты похожа на светлого прекрасного изящного мотылька, — с грустью признался он. В его ноздрях мелькнули искры. — Я не хочу видеть, как ты однажды сгоришь.

— А ты в тот момент просто покрепче зажмурься! — она чуть улыбнулась. Взяла из корзины раскидистое покрывало и, постелив его у костра, села. — Как давно ты потерял любовь? — беспокоя пламя обломком горящей доски, печально задала вопрос Анин.

— Разве любовь можно потерять? — пристроив голову недалеко от ног девушки, он опустил веки. — Однажды познав её, она остаётся с тобой вне времени. У кого-то, быть может, любовь единая, у кого-то приобретает разные облики, кому-то дарит себя разной сутью. Моя облачилась в дух. Я опишу его так: нет крепче дурмана, чем страсть красного неба к зелёному змею. Проще говоря: вне времени любовь зеленого змея и хмеля слезы.

— Если правда, что истина в вине, то ты, должно быть, пьёшь тысячи лет, — прижав колени к груди, Анин обняла их и склонила голову.

Дракон молчал. Потрескивающее пламя убаюкивало. Сытость, тепло и чувство полной безопасности от бесчеловечной злобы и жестокости клонили Анин в глубокий сон. Многие дни и ночи перенесённых лишений давили на неё словно гора. Сил сопротивляться не было. Хотя она опасалась попасть в кошмар и вновь видеть, слышать и чувствовать пережитую боль. Улёгшись на покрывало, Анин сдалась на милость могучего дыхания отдыхающего рядом зверя. Рокот его неодолимой силы гладил её израненную душу, врачевал обещанием небесного света. Она уснула и полетела над реками и лесами, посёлками и городами, лачугами отшельников и грозными крепостями, золотящимся полям хлеба и лугов с гарью, смешанной с кровью побоищ, над смехом и плачем, облаками и солнца лучами, полной луной и гаснущими звёздами.

Странный металлический звук разбудил Анин. Она потянулась, ощущая, что хорошо отдохнула и полна энергии действовать. Кошмары впервые за долгое время не потревожили её. Открыв глаза и сев, она остолбенела. Дракона не было. Зато у пары горящих костров находился парень. Светловолосый, имеющий поверх одежды металлический нагрудник, поножи и защитные пластины на предплечьях. В руках он держал меч. Точнее, тот лежал на его коленях, а ножны к нему валялись у ног хозяина.

Анин стремительно схватила горящий обрубок доски и вскочила на ноги. Зарычала словно безумная. Её сердце сжалось от страшной мысли, что находящийся впереди недомерок рыцаря исхитрился убить Роткива – подло, заколов спящего. Но она рассыпалась в прах от голоса логики: «Нет здоровенной лужи крови, целого озера крови! И нет громадной туши этого мха алкоголика с задатками философа! Перетащить или разделать по кускам дракона в одиночку у человека уйдёт не один день, рубить столько мяса и костей ещё то удовольствие! Не могла я мертвецки спать столько!».

— Тише, ой, прости, — парень медленно поднялся с камня. — Только не кричи и не плачь! Прошу! — его голубые глаза округлились от ужаса. — Я нечаянно тебя разбудил. Чинил ножны и уронил дурацкий меч. Я не хотел тебя беспокоить. Ты ложись. Спи. Я подожду тихо, сидя или стоя сколько нужно. Только не серд...

— Что? — Анин огорошено подняла брови, но горящую доску продолжала держать перед собой. — Ты кто такой? Что тут делаешь? Где дракон? Ты вообще знаешь, что тут живёт великий кровожадный дракон, а я его единственная обожаемая наложница! — увидев, как бледнеет парень, перешла она в психологическую атаку. — Ты представляешь, что он с тобой сделает, если...

— Прошу! — парень перебил её и упал на колени, обронил меч. — Только не жалуйся на меня Владыке неба! Пожалуйста! Он мне строго приказал тебе во всём угождать и беречь! Слушать тебя! Он грозил кожу спустить живьём, если ты пострадаешь.

— Тебя ж во тьму... — видя совершенно точно неподдельный ужас в глазах парня, Анин бросила доску в костер. — Так всё хватит, вставай! — она сделала ему жест рукой. — Куда понесла нелёгкая зубастую морду? За выпивкой небось. Ты-то кто и как в его лапы угодил?

— Я Дуард Бесстрашный, — парень поднялся с колен и горделиво вскинул подбородок.

— Да неужели? — Анин закатила глаза. После стала осматриваться, не появилось ли еще чего нового, кроме второго костра и горе-стражника.

— Последний защитник чести рода Кальнов! Может, слышала про нас? На нашем гербе такая симпатичная кошка, она добрая, хоть и хищник конечно, но кошки разные же бывают. Злые там как лев. А наша другая, оберегает...

— Да-да, я поняла. Милашка киска, прячущая большущие клыки и когти до поры времени, — обнаружив возле корзин крупный кованый сундук, проворчала Анин.

— Здорово! Это приятно, что ты сразу поняла. Многие смеются, не соображают совсем разницу.

— Не может такого быть, — она направилась к сундуку. — Какой кошмар.

— Это точно! Столько дураков вокруг!

— О, я не сомневаюсь, — толкая тяжёлую крышку, Анин процедила сквозь зубы шёпотом: — Самый большой жирный дурак – это зелёная личинка-пьяница.

— Так вот, мой род пал от заговоров, но я ему ещё верну честное имя. Только долг отца верну Владыке неба. Я в детстве очень сильно заболел, и отец достал каплю крови Владыки, она меня спасла. Так кормилица мне рассказывала. Я думал, сказки, а сегодня на закате уф... — он вложил меч в ножны. — Шёл я на турнир рыцарский и прилег в шалаше отдохнуть на ночь. Буря как налетит, но это был не ветер, а Владыка неба! Он мне пояснил: кроме меня, никому не может доверить тебя! Что лучше меня никого не найти!

— Верю. Ему иного героя не сыскать. Под стать себе, — тихо сказала Анин. Она смотрела на гору золотых монет, заполнявших сундук, и слезы поползли из её глаз. — Что это за дрянь блестит? Зачем? Почему? — безудержный крик подступил к её горлу.

— А это Владыка сказал тебе на любую мечту, которая позволит жить, сможет воплотить тебе любовь вне времени в сердце и душу! И я буду при тебе, пока Владыка неба не освободит меня, — в голосе Дуарда гремели торжественные трубы.

— Знаешь, возьми сколько хочешь золота и ступай на все четыре стороны. Дракон не найдёт тебя, он не узнает, я не скажу ему, никогда... — она сползла на каменный пол у сундука, едва держась за тот словно за выступ скалы над пропастью. — Исполняй свою мечту. Моя любовь вне времени уже при мне.

«Привязываться, значит, начал… Побоялся увидеть гибель хлипкой девчонки. Решил, что без тебя не убьюсь? Дурак! Мягкотелый зелёный слизняк, испугавшийся социальной ответственности! Безмозглая жаба с крылышками. Теперь я не могу умереть, пока не плюну в твои трусливые глазки», ¬¬— с отчаянием подумала Анин, до скрипа сжимая зубы.

— Ты что? — отмахнулся Дуард лёгким тоном. — Чужого не беру, а как своё ещё не заслужил. А был бы дураком и брал, так кормилица рассказывала, что когда ночь застилает небо, его Владыка, зажигающий утром солнце, видит всякого смертного и бога, и никому не укрыться от него!

— Тогда иди выпей. Там бочки, — она закрыла глаза. — За моё счастье. За мою любовь.

— Это можно, только я немножко. А то если перебарщиваю, так дурным делаюсь, — Дуард поднял у костра пустой кувшин с остатками молока и зашагал к бочкам.

— Да пей хоть до свинячьего визга. За мою любовь можно, — Анин сглотнула тугой солёный ком. — Ненавижу её, — прошептала она и открыла глаза. Подставила ладонь под каплю слезы, и в неё тут же упала и солёная капля с потолка. — Вот ты и убил меня, и оплакал. Осталось жить любви, она же дрянь бессмертная и времени не ведает. Жить любви. К ненависти. Любви... — Анин медленно поднялась. — Эй, Дуард Беспечный, и мне налей, и побольше! Ради любви! В тьму её свет. В свет её тьму. Любовь! — закричала она изо всех сил. И эхо, словно рык, ответило ей.