2024-4-19

15

0

0

Пятнадцать лет тому назад

- Джаспер, смотри какой красивый лист, - громко прокричала я, подбегая к своему любимому вампиру, который стоял под деревом с пожелтевшей листвой. На его губах играла легкая улыбка, когда он смотрел на меня, но глаза... В них было беспокойство, потому что когда я не требовала его внимания к себе, он смотрел на красивую хрупкую брюнетку, что сидела на скамейке и также наблюдала за мной. Он смотрел на мою маму.

- Иди, покажи маме, - произнес он, наклоняясь ко мне.

Я улыбнулась и помчалась обратно к своей любимой мамочке. Подпрыгивая на месте (мама говорит, что это у меня от Элис), я протянула ей пожелтевший кленовый листок с красными разводами посерединке.

- Мамочка, смотри, какой он красивый, - радостно прощебетала я, протягивая ей лист. На ее коленях уже лежала целуя куча вот таких интересных листиков, а я все продолжала их собирать и приносить ей. Потому что каждый раз, когда я протягивала ей новый, на ее губах появлялась такая нежная улыбка, которую мне хотелось видеть снова и снова.

- Не такой, как моя малышка, - улыбнулась она моей любимой улыбкой и пригладила мои волосы, которые выбились из колоска, что заплела мне утром тетя Розали.

На коленях у мамы лежал фотоаппарат, и время от времени она фотографировала меня. И листая позже с ней альбом, я поражалась тому, насколько красивыми оказывались эти снимки. Здесь была я в окружении летящих листьев, которые я подбросила за мгновение до этого, и мы с Джаспером, лежащие на огромной куче пожелтевших листьев под деревом, и я с мамой, когда я села рядышком с ней на лавочке, и мы вместе разглядывали каждый листик, что я принесла ей. Но все же среди всех этих красивых фотографий была одна грустная. Это был снимок моей мамы. Она смотрела в сторону, а не в объектив. Мама выглядела уставшей, а ее глаза были печальны, уголки губ опущены. Она снова грустила. Снова ее взор устремился в прошлое, и она погрузилась в свои воспоминания, которые не всегда вызывали у нее улыбку.

В то время мы жили в Гановере. Мне нравился этот город, здесь можно было наблюдать за сменой времен года. Я любила желтую осень с опавшими листьями, которые хрустят под ногами и шелестят, гонимые ветром. Мне нравилась зима с белым и пушистым снегом, в который я была влюблена. Мне нравилось часами лепить снежную бабу или играть в снежки со своими вампирами. Я не очень любила весну из-за ее мокрой и неприятной погоды, но мне нравилось наблюдать, как просыпается природа и все вокруг начинает зеленеть. Эта пора года напоминала мне мою маму. Иногда она точно так же как будто бы просыпалась и могла быть радостной и веселой, но потом снова наступала осень и она грустила. А лето я любила больше всего, потому что всей семьей мы отправлялись на остров Эсми, где я могла вовсю резвиться со своими тетями и дядями, плавая в океане или лазая по диким джунглям.

Но как бы сильно я не любила зиму, с ней было связано одно из самых грустных моих воспоминаний. Когда мне было четыре, мама взяла меня с собой в Лондон, куда уезжала каждый год после Рождества все эти годы. Я была слишком мала, поэтому мама оставляла меня с Калленами. Эти поездки всегда длились не больше двух дней и двадцать девятого мама уже возвращалась. Но в тот год она спросила, не хочу ли я поехать с ней, и я согласилась.

Я отлично помню, как мы сели в огромную черную машину с интересными дверьми и приехали к старинному дому. Как только мы остановились, я сразу же выпрыгнула из машины, но как только выбралась наружу, замерла в изумлении. Такси уже отъехало, а я все еще продолжала смотреть на маленький замок в центре Лондона.

- Добро пожаловать домой, Лиза, - проговорила мама, опустившись на корточки возле меня.

- Это наш дом? – удивленно спросила я почему-то шепотом.

- Да, это наш дом, - мама сделала ударение на слове «это». – Пошли, я покажу его тебе, - добавила она с немного грустной улыбкой.

Когда я вошла внутрь, сразу же сняла шарфик с шеи и повесила на статую, которая стояла возле лестницы. И сразу же услышала тихий смешок мамы.

- Что? – спросила я.

- Твой папа делал точно так же, - добавила она и теперь ее улыбка была более веселой, чем раньше. Впервые за четыре года я увидела блеск в глазах мамы. И причиной этому был не мой поступок, а этот дом. И я решила, что буду приезжать сюда как можно чаще, чтобы видеть маму такой.

Сняв с меня пальтишко и повесив его рядом со мной на вешалку (хотя статуя мне казалась более подходящим местом), мама оставила наши чемоданы в холле и повела меня по комнатам. Мы вошли в огромную гостиную, и я впервые увидела своего папу. Над камином, который сразу привлек мое внимание, так же, как и черный рояль, висел портрет парня и его родителей.

- Это папа? – спросила я, подходя ближе и желая быть выше, что рассмотреть единственную фотографию своего отца.

- Да, это папа, - услышала я в ответ. Мама стояла позади меня и тоже смотрела на портрет.

- А это мои бабушка и дедушка?

- Ага. Элизабет и Эдвард Мейсены.

- Ты назвала меня в честь бабушки? – спросила я, на мгновение поворачиваясь назад и смотря на маму.

Мама молчала, но затем ответила. – Я долго думала, как тебя назвать. Но потом поняла, что хочу сохранить в своей жизни что-то от твоего папы. И ты была этим кусочком Эдварда. Поэтому я и назвала тебя в честь его матери. В честь него.

- Мне нравится мое имя. А папа очень похож на своего папу?

- Нет. Эдвард не совсем такой, как его отец. У него очень много от Элизабет.

- Жаль. А то я бы смогла представить, как выглядел папа, когда вы встретились.

Еще несколько мгновений мы смотрели на портрет моего папы, и я внимательно изучала каждую черту его лица. И чем дольше я смотрела на него, тем отчетливей понимала, что больше похожа на него, чем на маму. Только глаза у меня были немножко другого оттенка, и волосы были мамиными, правда и черты лица были более женственными.

- Он красивый, - прошептала я. Мне так хотелось дотянуться и провести пальчиком по лицу папы. Но высота была запредельная для меня.

Бросив последний взгляд на портрет, я прошлась рядом со всеми стеклянными шкафами, в которых хранилось множество интереснейших вещиц, а затем подошла к роялю.

- Твой папа играл на нем, - произнесла мама, которая все то время, что я гуляла по комнате, сидела на диване и терпеливо ждала, пока я утолю свое любопытство.

- Он был музыкантом?

- Эдвард был врачом, но руки у него были музыкальные, - снова нежная улыбка появилась на ее лице. – Он мог спасать жизни людям, но теми же руками исторгал такие звуки из инструмента, что ты не мог оторваться. Музыка поглощала тебя, и ты забывал обо всем. Твой папа однажды играл для меня несколько часов подряд, и мне все равно было мало, когда он остановился.

- Я бы хотела послушать его, - бросила я, открывая с трудом крышку рояля и осторожно проводя пальчиками по клавишам. Они были холодные, но гладкие и блестящие.

- Что ж, все, что мы теперь можем с тобой слушать, так это пластинку, которую он подарил нам. Он играл так же хорошо, - голос мамы дрогнул, и я повернулась, чтобы увидеть, как она отвернулась от меня и посмотрела в окно. Я уже знала, что она плачет. Подбежав, я прижалась к ней и крепко обняла. Ее руки обвились вокруг меня, и я почувствовала, как она поцеловала меня в макушку.

- Не плачь, мамочка, - пробормотала я.

- Я не плачу, - ответила она.

- Плачешь.

- Что ж, да, я плачу. Но просто в этом доме воспоминания кажутся такими реальными, такими живимы, что я не могу сдержать себя, - прошептала мама.

Несколько минут мы просидели вот так обнявшись, пока я не почувствовала, что мама успокоилась. Затем она выпустила меня из объятий и взяла за руку, ведя на второй этаж.

- Ты хочешь спать одна или останешься со мной? – спросила она.

- С тобой.

Я не боялась спасть одна, просто знала, что мама опять будет плакать сегодня ночью. И я хотела быть рядом с ней, чтобы утешить и успокоить.

Комната мне понравилась сразу же, как только мы вошли. Красные стены и огромная кровать, большие окна и множество дисков. Я разбежалась и запрыгнула на кровать. Она оказалась достаточно пружинистой, чтобы на ней можно было попрыгать. Наблюдая за мной, скачущей на кровати, (ботинки я преждевременно сняла) мама улыбалась.

Вскоре у нее зазвонил телефон, а я обессилено лежала на постели, наслаждаясь мягкостью пледа, что был застелен на ней.

- Алло? Здравствуй, Молли. Да, мы отлично долетели. Нет, мы еще не ужинали, - мама посмотрела на меня. – Лиза, ты не против знакомства с крестными своего папы? – спросила она, я же аж подпрыгнула на кровати и закивала головой. Мама улыбнулась. – Да, мы приедем. Через два часа, договорились. До встречи, - сказала мама и закрыла телефон. – Что ж, раз мы едем знакомиться с крестными Эдварда, тебе нужно освежиться после дороги, впрочем, как и мне. Так что пошли.

Через два часа мы стояли перед дверьми дома, который был очень похож на мой (да, я уже называла его своим) маленький замок.

- Белла, как я рада видеть тебя, - проговорила женщина, которая открыла нам дверь. Она обняла маму и долго не отпускала ее. Затем посмотрела на меня, и я смущенно улыбнулась. – Господи, она же точная копия Эдварда, - заявила она, разжимая свои объятия и присаживаясь на корточки передо мной. – Ну, здравствуй, Лиза. Я Молли.

Она была старше мамы и даже Эсми, но выглядела очень красиво. Ее рыжие волосы были собраны в высокий хвост, но на висках они уже поседели, хотя все же сохранили свой яркий огненный цвет. Одета она была в простое платье, единственным украшением которого был белый шарф, наброшенный на плечи. Когда я потом прикоснулась к нему, почувствовала, насколько мягким он был.

- Вы знали моего папу? – спросила я после того, как Молли проводила нас в дом и усадила на диван. Она протянула мне вазочку с печеньем, и я взяла одно.

- Да, Эдвард вырос рядом со мной, - ответила она и быстро посмотрела в сторону мамы. Я тоже посмотрела на нее, но пока слез не было.

- А вы расскажете мне о папе? – попросила я.

- Если ты захочешь, - улыбнулась мне Молли.

- А где Генри? – спросила мама.

- Как раз возвращается из больницы. У него была операция.

- А кто такой Генри? – задала вопрос я.

- Мой муж и крестный твоего папы.

- Он тоже работает врачом? - Молли кивнула в ответ. – А что он делает?

- Спасает жизни людям, - ответила она.

- Как папа? – продолжала допытываться я.

- Да, - проговорила мама. – В точности как твой папа.

- А можно мне будет когда-то посмотреть на то, как нужно спасать жизни? Ведь если бы я научилась, то нашла бы папу и вернула его к жизни, чтобы он смог жить со мной и мамой, - добавила я.

И вот после этих слов слезы навернулись маме на глаза, но не только ей. Молли тоже стерла слезинку, которая скатилась у нее по щеке.

- Боюсь, Лиза, что никто в этом мире не обладает такой силой, чтобы вернуть твоего папу, - сказала она и грустно улыбнулась мне. И я все поняла. Даже если бы я была очень хорошим врачом, я бы не смогла вернуть своего папу. Он был слишком далеко. Но если я стану волшебницей, как в сказке, я смогу вернуть папу, где бы он ни был.

- Где моя малышка-внучка? – раздался громкий мужской голос, а после сразу закрылась дверь. – Лиза, девочка, какая ты красивая, - проговорил мужчина, входя в гостиную и протягивая руки ко мне. Не знаю, как так получилось, но он покорил меня с первого взгляда. Его лицо, голос, улыбка, «внучка»… В общем, я влюбилась в Генри. Спрыгнув с дивана, я позволила ему поднять меня на руки и поцеловать в щеку. – Точная копия Эдварда в этом возрасте.

Ужин прошел весело и живо. Молли и Генри рассказывали о папе, и я впитывала информацию о нем как губка. Даже мама плакала с улыбкой на лице, потому что эти воспоминания были такими милыми, что просто не позволяли грустить, слушая их. Молли и Генри зацеловали меня, провожая к такси, что ждало нас с мамой снаружи. Впрочем, не меньше объятий и поцелуев досталось маме, которая в руках ко всему этому держала еще и огромный кусок шоколадного торта, половину которого под умиленные взгляды взрослых я съела еще за столом.

На следующее утро двадцать седьмого декабря мы с мамой быстро позавтракали и поехали к папе, туда, где он мирно спал, как сказала мне мама. Она предложила мне остаться с Молли и Гении, но я поняла, что она снова собирается плакать, и поехала с ней. Мы заехали в цветочный магазин, и мама купила два букета. Один был из ярко-красных роз, их было всего восемь, но с очень красивыми бутонами. И пару белых цветов, которые мама назвала фрезиями. Когда я потрогала их, они оказали бархатистыми на ощупь, а их аромат был настолько восхитительным, что всю дорогу я не могла оторваться от них.

Такси остановилось перед огромными коваными воротами, и мы вышли.

- Готова? – спросила мама, беря меня за руку. Я почувствовала, как дрожали ее пальцы и виноват в этом был не холод.

Я кивнула, и мы пошли по тихим аллеям кладбища. Мы долго шли, прежде чем оказались почти на самом краю высокого холма, с которого был виден Лондон. Мама повернулась и остановилась перед надгробием в виде ангела из черного мрамора. Его лицо было печальным, и он смотрел вниз на тех, кто покоился под черной плитой. Рядом стояла еще одна простая черная плита с небольшой надписью из золотых чернил. Я наклонилась и провела по ней рукой.

- Мама, папа спит здесь? – спросила я, пока она клала цветы на соседнюю плиту.

- Да, - прошептала она сквозь слезы и положила два белых цветка.

- А что здесь написано?

- Не забыть. Не вернуть. Невозможно! - после каждого слова мама останавливалась, потому что слезы беспрерывно текли из ее глаз, а горло сдавило так, что ей было сложно вздохнуть. Я отвела глаза от могилки папы и обняла маму за талию.

Вот так мы и стояли. Я смотрела на соседнее надгробие, на своих бабушку и дедушку, родителей моего отца. Они были такими же красивыми, как и на портрете. А затем я увидела волшебство. Ангел, который охранял покой моего папы и его родителей, начал плакать. Слезинки катились по его черной мраморной щеке и падали на черную плиту. Ангел плакал вместе с моей мамой и даже у меня на глаза навернулись слезы, которые медленно покатились вниз. Я не знала, почему плачу по людям, которых даже не знала, но все же какое-то щемящее чувство внутри говорило мне, что я потеряла что-то очень важное и дорогое. Что-то, без чего жизнь кажется уже неполной.

Вероятно, целый час мы провели на кладбище. Мама разговаривала с папой, и мне это не казалось странным. А затем мама показала мне Лондон, тот город, который раскрыл ей мой отец. Старинные улицы и известные достопримечательности, забавные истории о них. Потом мама сводила меня в парк и показала то место, где папа сделал ей предложение. Чертовое колесо… Мне понравилось. Мы попали на него уже когда на улице потемнело и я смогла увидеть ночной Лондон во всей его сверкающей красоте. Ужинать мы отправились в маленький итальянский ресторанчик неподалеку от дома, куда шли пешком.

Еще неделю мы провели в городе. Генри взял меня в больницу, которая, как оказалось, теперь принадлежала моей маме, а была построена дедушкой для его жены. Целый день я провела здесь, бегая по коридорам и играя в больницу. Почти все остальные вечера мы ужинали с Молли и Генри. Один раз они пришли к нам на ужин, пару раз мы ходили ужинать в город, остальные вечера мы провели у них.

Молли где-то раздобыла старый альбом с фотографиями, и я смогла посмотреть на своего отца, когда он был еще ребенком. И мне понравился тот мальчик, которого я видела на снимках.

А затем пришло время нам возвращаться домой. Мы еще раз сходили к папе, и я сама положила цветок, а затем поцеловала пальчики и приложила к плите. – Я люблю тебя, папочка, - прошептала я и с тех пор каждую ночь желала спокойной ночи не только маме, но и папе, потому что он больше не был для меня фантомом. Я наконец-то познакомилась с ним, узнала, каким он был, увидела дом, в котором он вырос.

А потом я встретилась с ним…