Кругом царила тишина, и ночь уже успела укутать своим черным пологом пустынную округу. Деревья, высаженные вдоль дороги в редкую аллею, мирно покачивались на ветру, сбрасывая с себя лохмотья когда-то прекрасного летнего наряда. Сухие листья, поднимаясь с земли, кружились вокруг одинокой кареты, которая, утопая в грязи, медленно двигалась к Парижу. Периодически застревая в дорожной колее, она каким-то немыслимым образом вырывалась из этой трясины, но вскоре колеса вновь погружались в непроходимую топь. Казалось, что этой адской пытке для лошадей, кучера и лакеев не будет конца, но вскоре удача им улыбнулась, и путники вышли на центральный тракт, вымощенный серыми камнями.

– Милорд, до ближайшего постоялого двора чуть больше трех миль. Лошадям нужен отдых, не изволите ли отдохнуть до утра? – проговорил возница, постучав в заляпанную глиной дверцу кареты.

По правде говоря, в отдыхе нуждались не только лошади, но и люди. Сам кучер после борьбы с осенним бездорожьем не чувствовал ни рук, ни ног, а потому искренне надеялся на благоразумие своего хозяина, на теплый соломенный тюфяк на заднем дворе, и на добрую пинту деревенского пойла, которое местный люд невесть отчего гордо именовал вином. Но ни одной из этих надежд не суждено было сбыться. Молодой аристократ, взращенный в роскоши и достатке, видимо не желал вдаваться в тяготы простого народа, да и сам в отдыхе судя по всему не нуждался.

– Поменяйте лошадей на конюшне и сразу в дорогу. К рассвету нам нужно быть в Париже, – только и ответил мужчина, нетерпеливо ударив тростью о дверцу.

– А как же мадам? – хватаясь за последнюю надежду на отдых, произнес старик с заляпанной в грязи и запутавшейся бородой. – Юные барышни тяжко переносят дорогу, того и гляди хворь какая сразит.

– Ты забываешься! – сверкнув глазами, прошипел мужчина. – Делай, что говорят! Кто ты такой, чтобы обсуждать мои приказы.

В этот раз возражать старик не решился. Не первый год он состоял во служении у этого загадочного дворянина. Многое повидал с тех пор, знал и о переменчивом темпераменте своего господина, и о его тесной дружбе с рогатым и темными искусствами. Пожалуй, этого сгорбленного старика, принимавшего разные обличья, можно было назвать не слугой, а пособником и верным товарищем, а потому в разговоре с ведьмаком, он зачастую позволял себе лишнего.

Покорно усевшись на козлы, возница помянул про себя черта и всю падшую братию, стегнув хлыстом взмыленных коней. Жалко ему было, ох жалко. Это ж видано ли делать, менять породистых скакунов на кляч придорожной таверны. Расточительно!Необдуманно! Знать бы еще ради чего молодой хозяин решился на такие траты. Но ни один фамильяр не мог ослушаться прямого приказания, а потому, стиснув зубы, постарался максимально быстро добраться до деревни.

В одном лишь старик ошибся, и сам Лионель нуждался в отдыхе не меньше, чем его слуга, но позволить себе такую роскошь не мог. Уже около суток они находились в пути, миля за милей отдаляясь от родного города, где ныне властвовал суеверный ужас.В довершение ко всему забот ему добавляла его спутница, так и не приходившая в сознание. Магия забрала слишком много энергии ее души, лишив телесную оболочку сил. Ее фарфоровое, как у куклы, лицо казалось безжизненным; черные, как смоль, волосы утратили былой блеск; хрупкое тело покорно обмякло в его руках, и если бы едва уловимое дыхание не обжигало его шею, ведьмак бы решил, что несчастная повторно отдала душу Дьяволу.

Сильнее прижав девушку к себе, Лионель поднес к глазам ее потяжелевшую ладонь, вглядываясь в чарующие грани перстня. Огромный изумруд даже в кромешной тьме сиял отражением адского огня, переливаясь в лунном свете. Не простая вещица, сильный артефакт. Несколько раз он пытался снять кольцо с ее руки, но золотая оправа будто заключила хрупкий пальчик в стальные тиски, а камень каждый раз оставлял огненный поцелуй на его коже. Сомнений в том, что эта бесценная реликвия принадлежала Асмодею у ведьмака не было, слишком хорошо он был знаком с адской иерархией, хотя чести быть лично представленным князю плотского порока не имел.

Однажды встретив демона на столетнем балу Люцифера, Лионель про себя отметил, что Асмодей, пожалуй, был единственным из падших, кто не тяготился своей проклятой долей, не ненавидел Ад, и в то же время помнил о своем божественном происхождении. Случившееся с ним князь блуда, точно Аврора, принимал с неким смирением, научившись видеть красоту даже там, где ее быть не могло. Это был удивительный парадокс. Поломанные крылья тенью волочились за ним, став тяжкой ношей, не дававшей забыть былое, но в то же время пламя Преисподней выжгло оставшийся в его душе свет, пробудив глубокий внутренний конфликт.

И вот насмешкой небес, а может спасительной соломинкой, брошенной невзначай, на пути демона встала случайность, подарившая ему чистую душу Авроры, а вместе с ней свет новой надежды. Но возможно ли такое? Разве может Господь в милосердии своем превзойти все границы! Нет, этого решительно не могло быть. Лионель даже тряхнул головой, чтобы отогнать от себя эту крамольную мысль.

– И все же, что с тобой произошло? – себе под нос буркнул Лионель, обращаясь к несчастной. По правде говоря любопытство переполняло его, но как он ни старался, не мог вернуть девушке сознание. Казалось, будто невидимые руки притягивают ее к себе, возвращая назад.

Вдруг карета качнулась, а потом резко остановилась. Приехали! Выпустив девушку из своих рук, колдун вышел на улицу, оглядев постоялый двор. Очевидно, что слухи о том, что учинила в городке таинственная парочка еще не дошли до жителей деревни, а потому они встречали их экипаж с немалым радушием.

– Что изволите, м’лорт? – с сильным провинциальным акцентом проговорил низкорослый, фигурой напоминающий пивной бочонок, трактирщик, вытирая непропорционально большие руки о засаленный фартук. Свет трактирных фонарей отбрасывал на его лицо кривые тени, заливаясь на блестящей лысине огненным сиянием. В общем, зрелище весьма забавное. – В наличие есть прекрасная комната для Вас и Вашей супруги.

– Только лошадей, благодарю, – произнес Лионель, небрежно отмахнувшись.

– Может захватите с собой корзиночку в дорогу? Мы славимся своей кухней! – продолжал мужчина, не желая упускать свою выгоду. Его ночной гость явно был из благородных, а значит, была надежда получить больше, чем можно было рассчитывать.

– Нам ничего не нужно, – раздраженно прошипел ведьмак, но потом его взгляд застыл на бледной хрупенькой девичьей фигурке, и сердце его наполнилось некими зачатками жалости к несчастной, которой в скором времени предстоит столкнуться лицом к лицу с пугающей реальностью. – Хотя…

– Да-да, м’лорт! – тут же оживился мужчина, подскочив к гостю.

– Соберите в дорогу еды: хлеб, сыр, фрукты, немного вяленого мяса и самого лучшего вина.

– Не извольте беспокоиться, господин. Не извольте! Все будет сделано в лучшем виде.

Лионель молчаливо кивнул в ответ. Надеяться на то, что еда действительно будет так хороша, как расписал ее хозяин таверны, не приходилось, но по крайней мере этого должно было хватить на то, чтобы подкрепить силы.

– Скажи мне, – окликнув мужчину, проговорил ведьмак. – Какие вести нынче приходят из столицы? Иль может из ближайших городов?

– Весьма скорбные, м’лорт, – отозвался трактирщик. – Париж точно извергающийся вулкан. То и дело что-то происходит. Вон, не давеча, как вчера гонец приезжал к герцогу Ровелю, его слуги у меня частные гости. Так говорят, что восстала столица, одна часть города требует еды, другая спасения.

– Спасения? – заинтересованно переспросил Лионель.

– Да-да, именно спасения. Эти самодовольные богословы говорят, что Бог покинул Париж. Вновь пришла она… черная смерть! Чума! Она бушует в кварталах бедноты, но и знать, как говорят не избежала этого проклятия. Кладбища полнятся безымянными могилами бедноты, говорят даже, что увечные тела просто сваливают в яму и сжигают. Так мало было одной напасти, как город захлестнули мятежи. Одних сводит с ума голод, других праздность.

– Да что Вы?! – риторически переспросил Лионель, потирая рукоять серебряной трости.

– Точно! Вот Вам крест! – осенив себя знамением, произнес трактирщик. – Так если бы на этом все завершилось, м’лорт, так поговаривают о том, что Монфокон вспомнит свою былую славу. Ой, помяните мое слово, Париж захлебнется в крови.

– Ну что ж, в таком случае мы должны спешить! – с какой-то детской непосредственностью произнес Лионель, наблюдая за тем, как кучер запрягает в упряжку пару лошадей, к слову, весьма приглядного вида.

– Что Вы… неужели Вы держите путь в столицу?! – крестясь проговорил трактирщик. – Это верная смерть, м’лорт, верная… даже Бог не сохранит Вас. Одумайтесь, гиблое дело!

– Не волнуйтесь, – принимая из рук худенькой девчушки, которой на вид было не более десяти лет, корзину с провиантом, произнес Лионель. – Нас берегут иные силы.

Хлопнув ладонью по двери, мужчина дал знак кучеру отправляться в путь, с ухмылкой наблюдая за метаниями трактирщика, который без устали осенял их карету крестом, да читал какие-то молитвы. Ох, знал бы он, что сам Лионель каждую ночь возносил эти же молитвы иной силе, наверняка бы сейчас радел за спасение собственной души.

И вновь дорога потянулась нескончаемой лентой, огибая маленькие деревушки, но не сворачивая с центрального тракта. Солнце взошло и снова скрылось за горизонтом но, казалось, застрявшая во времени карета ни на милю не приблизилась к заветному городу. Ведьмак уже начинал нервно барабанить пальцами по собственной коленке, понимая, что опоздание сулит ему немалые неприятности. Однако усталость сломила и его, и вскоре он забылся легкой дремой, мирно покачиваясь в такт своему экипажу, однако этому спокойствию не суждено было продлиться долго. Несколько часов спустя он почувствовал, как мирно покоившееся в его руках тело Авроры, напряглось, а потом девушка начала постепенно возвращаться к реальности, отогнав от себя призраков потустороннего мира.

Сначала она почувствовала едва уловимый запах фиалкового корня с примесью каких-то трав. Запах знакомый, но в то же время чужой, потом проснулись и остальные ощущения. Неожиданно тепло, окружавшее ее все это время, отступило, и Аврору начало трясти от холода. Инстинктивно обхватив плечи, несчастная открыла глаза.

– Воды, – едва слышно прошептала она, сама не зная кому были адресованы эти слова. В Аду жажда была вполне привычным и терпимым проклятием, но в мире смертных оно поистине сводило с ума. Когда чья-то рука приподняла ее голову, а кислая жидкость коснулась ее губ, Аврора вопреки собственному желанию припала к отвратной жиже, с жадностью глотая каждую каплю. Мерзкое на вкус вино обожгло горло, и девушка тут же закашлялась, едва не захлебнувшись.

– Что это? – отвернувшись от бурдюка, прошептала девушка, пытаясь сесть.

– Хозяин придорожного трактира отзывался об этом, как о своем лучшем вине, – делая глоток, ответил Лионель, усаживаясь против Авроры, – но судя по вкусу это больше походит на адское пойло.
Ведьмак, даже сквозь тьму увидевший блеск в глазах девушки, тут же дал себе мысленную оплеуху. От одного упоминания Преисподней несчастная изменилась в лице, начиная походить на собственную обезумевшую сестру.

– Это сон?! – прошептала она. – Или очередная адская пытка и игра больного воображения? Я действительно это сделала? Нет, я не могла, – на последних словах ее голос сделался похож на отчаянный писк. У Лионеля даже сердце защемило от жалости. Знал он, что придется держать ответ перед Авророй, мысленно готовился к нему, но когда пришло время отыграть заранее выученную роль, язык будто прилип к нёбу, и ни один звук так и не сорвался с его уст.

– Почему ты молчишь? – шептала она, читая в его глазах признание в собственной вине. – Нет. Я не могла. Я не убийца. Я не могла убить всех этих людей.

Слезы в два ручья текли по ее щекам, руки дрожали, и девушка начала сползать на пол кареты, в порыве надвигающейся истерики. И если бы Лионель не подхватил ее и силой не повалил на сиденье, придавив собственным весом, она, наверняка бы начала кататься по полу, вырывая на себе волосы. Казалось бы, проживший в Аду долгие десятилетия, должен привыкнуть к смерти и научиться убивать, но нет. Видимо и в этом мадам д’Эневер отличилась от остальных, избрав равнодушию женскую истерику.

– Успокойся! Не все в твоей власти, в мире темных сил чистые души должны страшиться своих желаний, – склонившись к ее уху, прошептал Лионель.

– Я не хотела этого! Не хотела их убивать. Я не понимаю…

–У любой магии есть своя цена, а столь древнее и сильное волшебство требует холодного рассудка и стальной воли. В тот момент ты была слишком уязвима и не сумела сдержать энергию кольца. Слишком тяжелое бремя для неподготовленной души.

– Это я виновата. Их кровь на моих руках. Я должна была просто передать послание, а я…

– Дьявол не забирает к себе невинных без их на то позволения, их души были нечисты. Ад все равно бы прибрал их к своим рукам. То был вопрос времени.

– Нет мне прощения. Я заслужила все, что со мной произошло. Я заслужила пытки и забвение на пустоши. Он не должен был меня спасать. Не чиста, проклята… пала… – в порыве безумия твердила она, а Лионель только и успевал ухватывать обрывки бессвязных слов, пытаясь сложить их воедино. – Это была не судьба, не трагическая ошибка. Это был небесный приговор. Создатель уже тогда видел, на что я способна и решил предупредить мои злодеяния но того, что должно произойти – не изменишь. Я – чудовище, убийца, колдунья.

– Ты – жертва кольца, не сумевшая сдержать его силы. В том нет твоей вины.

– Кольцо, – Аврора с отвращением воззрилась на огромный изумруд, сокрывший половину ее пальца. – Презренный дар, проклятый артефакт, – она с силой ухватилась за оправу, пытаясь сорвать его со своей руки, но оно, казалось, вросло в ее кожу, слившись с ней воедино.

– О, Господи, что же это? – со страхом прошептала она, захлебываясь от собственных слез.

– О, за этот подарочек благодари силу иную, – фыркнул Лионель, скрестив руки на груди.

– Что же теперь будет?

Лионель не нашел слов утешения, в порыве какого-то сострадания он было попытался прижать трепещущую от рыданий фигурку Авроры к своей груди, но та отшатнулась от него, будто от прокаженного, вжавшись в угол кареты.

– Убийца, проклятая, – без устали твердила она. – Нет кары страшнее, чем муки совести. Ни секунды я не сомневалась в правоте своего решения, ни секунды не жалела, что спасла сестру, пошла на подобное святотатство, потому меня не сломила ни одна адская пытка, но сейчас… никогда моя душа не узнает покоя.

– Ты призвала его, его сила струилась сквозь твое тело, его сила погребла десятки несчастных под завалами. Это не твой грех…

– Нет, я возжелала их смерти, тогда… о, Боже, тогда я хотела, всей душой хотела наказать их. Я согрешила.

– Дурные мысли не превращают нас в грешников, они делают нас уязвимыми для соблазнов. Нет на свете праведника, не подвергавшегося искушению, а если и есть, едва ли его можно считать таковым.

– Если это было испытание Бога, то я его не прошла. Я достойна Ада. Столько лет я молила небеса о прощении, но стоило мне на день вернуться назад я сотворила такое… Нет, я должна быть наказана за всё.

– Ты уже искупила свой грех нескончаемыми муками.

– Я убила этих людей!

– Не своими руками…

– Оттого только тяжелее. Никогда Бог меня не простит. Подобно Иуде я предала все во что верила, предала свет, который освещал мне путь во мраке. Я предала Бога.

– Сейчас церковники не любят об этом вспоминать, но Иуда был не единственным отступником. При жизни Христа еще один ученик отрекся от него, но он сумел вымолить себе прощение. Может подобно ему спасение обретешь и ты…

– Быть того не может, – подняв на Лионеля заплаканные глаза, заикаясь, проговорила Аврора.

– Это был апостол Петр. Но знаешь, что отличало его от Иуды?

– Что?

– То что он, совершив ошибку, нашел в себе силы признаться в ней и молитвами получил прощение, а Иуда в малодушии своем, понимая, что не прав, лишь замыкался в себе, становясь уязвимым для демонов-искусителей. Написав навет он уже знал, что обрек на смерть невинного, но не нашел в себе силы воли покаяться и предупредить Христа, потом он принял из рук врага тридцать сребреников, скатившись в еще более глубокую бездну, но даже тогда его душа могла найти спасение в покаянии, ибо Господь – есть любовь. Он мог придти к могиле распятого Христа, раскаяться у его ног, но он этого не сделал. Убоялся осуждения, взял на себя смелость судить о том, что сделает Бог, и тогда он опустился на самое дно, совершив величайший грех против Создателя – он презрел святость творения и наложил на себя руки. Самоубийство – страшнейший из всех грехов, непростительный.

– Зачем ты говоришь все это мне?

– За тем, что твой грех можно поделить на двое, ибо ты оступилась с праведного пути, но это вовсе не значит, что ты должна идти по пути Иуды. Руки многих библейский царей залиты кровью, вся наша религия взращена на смерти. Сколько невинных пало в крестовых походах? Сколько крови пролито с именем Господа на устах? А ведь эти люди сумели признать свои ошибки, покаяться и обрести покой.

– И ты действительно веришь во все это?

– Да, – соврал Лионель, понимая, что это как раз то, что девушка хотела услышать.

– Тогда почему ты до сих пор не пошел по этому пути? Почему ты до сих пор служишь им?

– Потому…– протянул Лионель, – что я – Иуда. Для меня все давно потеряно, да и я, видимо, не слишком тягощусь собственным даром и позорной дружбой с сынами Ада. Не готов я спуститься во мрак, но это не значит, что ты должна повторять мои ошибки.

Слова Лионеля не сняли бремя с души Авроры, слезы не смыли пятно позора с души, но все же его пылкая речь пробудила в ее сердце свет надежды, принеся некое успокоение. Да, обязательно, она обязательно вымолит прощение у Создателя, и пусть ей придется до скончания веков купаться в лавовой реке Преисподней, она сделает так, чтобы ее голос был услышан небесами.

Остаток пути прошел в молитвах и тягостном молчании. Карета мирно покачивалась по дороге, пока ее колеса с гулом не ударились о каменную гладь парижских предместий. Цоканье копыт оглушало, людские крики и стенания заставляли дрожь пробежать по спине Авроры, отодвинув полупрозрачную шторку, она с жадностью прижалась к небольшому оконцу, впитывая в себя ужасающий пейзаж столичной действительности.

Со всех сторон их карету пусть и неприметную на вид, но явно принадлежавшую богатому дворянину, обступили своры голодных, оборванных бродяг. Некоторые из них, облаченные в лохмотья, скорее напоминали увечных приматов, таких же диких и озлобленных, нежели людей. Их изуродованные оспой озлобленные лица исказил хищный оскал, и они, не страшась попасть под колеса, едва ли не вешались на поводья. Кучеру порой даже приходилось награждать несчастных доброй парой плетей, чтобы те расчистили дорогу, но истинная дрожь пробежала по телу Авроры, когда она подняла свой взгляд дальше, над их головами, увидев чернеющий остов огромной каменной виселицы.

Невероятное трехъярусное сооружение на добротном фундаменте, поддерживаемое по всему периметру массивными столбами, ныне частично обрушившимися, напоминало собой кубическую колоннаду, в арочных проемах которого скрипели еще сохранившиеся деревянные балки. Перекинутые через них цепи, устрашающе позвякивали на ветру, и звук этот более походил на скорбный плач призраков, чем на лязг железа. Видимо, и спустя более полувека это строение внушало горожанам истинных страх, ибо никто из них не осмелился снять на продажу тяжелые цепи.

– Это Монфокон, – не обращая внимания на крики завывающей чумной толпы, произнес Лионель. – Когда-то этот великий оплот человеческой фантазии был главным палачом Парижа. До девяносто человек единовременно могли встретить здесь свой скорбный конец. По мнению властей жуткое зрелище множества разлагающихся тел повешенных должно было производить впечатление на подданных короля и предостерегать их от серьёзных правонарушений, но особого действия оное не имело. Голод, отсутствие крыши над головой вновь и вновь толкали людей в его холодные объятия. А Монфокон не жалел никого: ни челядь, ни аристократов, видные государственные деятели встречали смерть в его петле, но вот уже более пятидесяти лет он не видел новых жертв…

– Но до сих пор внушает ужас, – закончила за него Аврора

– Именно, – кивнул Лионель, брезгливо отвернувшись, когда его блуждающий взгляд встретился со взглядом молодой девицы, явно сраженной чумой. Лежа в зловонной жиже прямо у ворот какого-то дома, она простирала к их карете грязные костлявые пальцы, шепча что-то одними губами, а потом и вовсе сорвалась на безумный крик.

– Проклятые, это вы довели нас до такого…проклинаю, я проклинаю вас! Да придет спаситель, да очистит он этот город от аристократической скверны. За ваши грехи несем наказание мы.

– Это ужасно, – поднеся к носу надушенный платок, произнесла Аврора. – Неужели им нельзя помочь?

– Это Париж, и измениться он может только к худшему. Поверь, если Бог есть, то глядя на этот смрадный городишко, он брезгливо отводит свой взгляд в сторону. Слишком велик здесь порог меж нищетой и достатком, слишком много помоев течет по этим улицам и отравляет людские души.

Аврора даже брезгливо поморщилась, задернув шторку. Будучи девочкой, она слышала рассказы торговцев о чудесной столице, о величии Версаля, о сказочных нарядах придворных дам и блеске бриллиантов, но теперь видела лишь голод, грязь и смрад. Еще одно разочарование в копилку ее памяти.

Поистине Париж был похож на прожорливую гиену, раззявившую свою зловонную пасть, впуская новых путников. И сколько бы жертв не корчилось в её стальных клыках, этой твари всегда было мало. Ела она с аппетитом, без стеснения отрыгивая в сточную канаву осколки тонких человеческих костей. Точно, как у бешеной собаки пенилась на ее темных губах свежая кровь, и нёбо было черно, как души большинства ее жертв.

Вот она – столица, город лучезарного Луи XIV, хотя по мнению Авроры она больше походила на сточную клоаку, в которой по горло увязли несчастные жители, ставшие заложниками неприкаянных демонов. Очередное заблуждение, ибо ничего сверхъестественного кругом не происходило. Разделение власти, смещение жизненных ориентиров, голод и болезни, стремление к выживанию, установление нового порядка, новые подати. В общем, никакой мистики и кары небесной, ничего из того, что суеверные кумушки любят приписывать действию пресловутых темных начал.

Потому и интерес Люцифера к этому порочному городу был Лионелю вполне понятен. Дьяволу, пожалуй, и не надо было даже вмешиваться в дела мирские. Люди делали все без его участия. Сами ревущей толпой, зловонной рекой, бежали по вымощенным улочкам на вбитую в гранит площадь, терзая друг друга и громя все вокруг. Вот она, вся низость человеческого племени, а может, веяние трудной эпохи, заставившей людей утратить былые ценности. Как бы то ни было Париж являл подлость во всей красе: того с кем только вчера горожане пили сладкое вино на террасе, сегодня без сожаления сдавали с потрохами, лишь бы самим не утонуть в яме желчи и смрада. Собственноручно желали вздернуть друг друга на фонарных столбах, потом с прилежанием восстановить то, что разгромили, вещая о правах и даруя высочайшее прощение тем, кого накануне проклинали. Подлость, интриги, кровавая жажда – обычный набор. И наблюдать за этим, как и много веков назад, Лионелю было уже привычно, как и высшим силам, которые, казалось, уже поставили на столице огромный крест. Ну хоть бы что-нибудь новое изобрели… Так нет же. Менялись методы, но не суть происходящего.

– Куда мы едем? – едва слышно произнесла Аврора.

– А где бы ты искала Дьявола, окажись на моем месте? – девушка робко пожала плечами, устремив на Лионеля медово-чайные глаза. Понимала ли она, какую силу могли иметь эти очи с бриллиантами слез по уголкам на одинокое сердце? Должно быть нет, не было в Авроре того хищного оскала светской львицы. О, нет. Она завоевывала сердца не внешностью, а душевной красотой и простотой, которая не смотря ни на что не утратила своего света.

– Я… я не знаю, – прошептала она, уронив голову на грудь.

– Мы едем на площадь Сент-Оноре, – пояснил он. – Там состоится массовая казнь, думаю он будет там.

Аврора ничего не ответила, в очередной раз прижав к носу надушенный платок, стараясь сдержать подкатившую к горлу дурноту. Сложно было представить, что люди могли жить в таких условиях. Даже в Аду, где гарь и запах горелой плоти были делом вполне обыденным, не было такого удушливого гниения и смрада.

– Долго еще? – проговорила Аврора, с надеждой глядя на своего провожатого, в глубине души питая надежду на то, что выйдя из кареты сможет дышать полной грудью.

– Не совсем, – отодвинув занавеску с легкой улыбкой произнес ведьмак, читая мысли девушки по выражению лица. – Лучше не станет. Париж – самый зловонный город Европы.

– Но торговцы говорили…

– А ты думаешь, что кто-нибудь решился бы поехать сюда в поисках лучшей доли, заранее зная с чем придется столкнуться? Париж – искуситель, губитель и палач и ему постоянно нужны новые жертвы.
Аврора не ответила, да и был ли в том смысл. Едва увидев Париж из окна кареты, она отнеслась к нему, как к вонючей дворняге, которую нужно сперва вычистить, а уж потом пускать к себе на порог. Казалось, здешние обитатели и слыхом не слыхивали о таком чудном изобретении, как душистое мыло и теплая вода, предпочитая духами отбивать вонь немытых тел.

Спустя несколько минут карета остановилась на набережной, заключенной в камень. И кучер, открывая дверцу кареты оповестил о том, что толпа преградила экипажу путь и дальше им придется идти пешком.
– Ну что ж, раз этого хотят темные силы, – проговорил Лионель с легкостью выскакивая из кареты. – Да будет так.

Подав Авроре, которая была уже не просто бледна, а казалось позеленела от нахлынувшей на нее дурноты, мужчина обхватил девушку за талию, отводя к стене. В то же мгновение их обступила толпа оборванцев и карманников, хватая путников за полы плаща.

– Хлеба, хлеба, – кричали несчастные, буквально вдавив их в стену.

– Подайте, м’лорт, подайте! – тут вторили другие.

– Помилуйте, я мать троих детей. Подайте.

Эта нахлынувшая толпа заключила их в свои объятия, готовая растерзать их в клочья. Прижав к груди огромный изумруд, Аврора укрылась за спиной Лионеля, стараясь не попадаться на глаза обезумевшим от голода дикарям. Это было ужасно. Первые ряды напирали на них, шедшие сзади толкали их в спины, стараясь повалить в грязь и тоже протягивали к ним свои грязные руки. Как Лионель умудрился в возникшей давке достать из кармана небольшой кошелек и фейерверком рассыпать над головами толпы пригоршню монет, для Авроры оставалось загадкой, но толпа в просителей, услышав звон медяков, в одно мгновение рассеялась, сцепившись друг с другом. О, поистине, сейчас эти нелюди больше походили на копошащихся в грязи свиней, таких же зловонных и отвратных, хотя нет… пожалуй в свинье благородства было больше. Аврора так и застыла на месте с выражением глубокой скорби на лице.

– Пойдем, – потянув ее под локоть, произнес Лионель, увлекая девушку в человеческий поток, хлынувший на площадь.

Сент-Оноре гудела, словно грозная река. С ужасом для себя Аврора отметила, что парижане были радостны, как, наверное, радовались граждане древнего Рима, спешащие к Колизею, дабы увидеть гладиаторские бои, кровь и смерть. Того и гляди эти нечестивцы начнут скандировать: «хлеба или крови!», даже по спине пробежал холодок. Если жители ее городка больше походили на жадную до зрелищ толпу, то обитатели столицы – на голодных псов, сцепившихся из-за кости. Даже воздух здесь был пропитан яростью.

Пожалуй, это действо походило бы на праздник, если бы Аврора не знала, что люди идут смотреть на чью-то смерть. Ах, как ей захотелось бежать прочь без оглядки, не видеть и не слышать ничего, но пальцы Лионеля сильнее сжимали ее локоть, а людские массы теснее обхватывали вокруг удушающей хваткой. На миг девушка остановилась, встретившись взглядом с аристократом, восседавшим на пегом в яблоках жеребце, составлявшем поразительный контраст с обступившим его отребьем. Однако поразиться этому зрелищу она не смогла, тут же получив удар в спину, и если бы ведьмак не успел подхватить её, несчастная рисковала быть заживо затоптанной толпой.

– Аврора, – проговорил мужчина, на ходу убирая непослушные пряди с ее лица. – Все в порядке?

– Я… да…– как-то рассеянно проговорила девушка, пытаясь найти взглядом таинственного незнакомца, который будто испарился в воздухе, но его по-ангельски невинное лицо, казалось, было навечно выжжено в ее памяти. Золотые волосы, спадающие на плечи, венчали его, будто корона, небесные глаза светились какой-то божественной чистотой, даже сложно было представить, что столь зловонный город мог взрастить такую красоту. Очевидно, он приезжий. Наверняка приезжий! Все, от благородного стана до спокойного, но в то же время сурового выражения лица, выдавало в нем аристократическое происхождение, но вот регалий его, скрытых за широким плащом, девушка разглядеть не смогла. Должно быть герцог или принц.

– Что с тобой? – увлекая ее следом, произнес Лионель.

– Где он? – вопросом на вопрос ответила Аврора.

– Кто? – оглядываясь по сторонам, произнес ведьмак. – Ты что-то видела?

– Там, – она указала на противоположный конец площади, – на северной стороне у церковных врат, верхом на коне сидел мужчина, – Лионель проследил взглядом за рукой девушки, но увидел лишь гудевшую, будто пчелиный улей, толпу.

– Там никого нет, – произнес он. – И не могло быть. Лошадь в воздухе не испарится, тем более в такой толпе.

Аврора с недоумением воззрилась туда, где только что рассеялось мимолетное видение и покорно побрела вслед за своим бывшим палачом, стараясь не смотреть по сторонам, ибо печальная картина душевной низости, как ножом полосовала ее израненное сердце. Должно быть это игры разума.

– Ты видишь его? – строго произнес ведьмак, обращаясь к престарелому кучеру, невесть откуда появившемуся в этой толпе.

– Нет, господин.

– Тогда ищи с воздуха, – уже не сдерживая раздражения, произнес Лионель.

Заинтересованная этими словами, Аврора подняла свою очаровательную головку, не без удивления наблюдая за тем, как старик, минуту назад бывший вполне заурядным человеком, начал превращаться в черного ворона. В один лишь миг его черты исказились, нос вытянулся в черный клюв, тело скукожилось и покрылось угольными перьями. В страхе девушка оглянулась по сторонам, уже ожидая услышать привычные обвинения в колдовстве, но толпа, казалась, даже не заметила того, что здесь произошло. Когда она вновь перевела взгляд на Лионеля, на его плече сидел уже знакомый ей черный ворон.

– Истинная магия сокрыта от глаз непосвященных. Издавна фамильяры служат ведьмам и колдунам. Мы с Тавром вместе с тех времен, когда я еще не ходил под демоническим ярмом. – пояснил колдун. – Лети, – подкидывая птицу вверх, добавил он. – Найди его мне.

– Выходит, ты черпаешь свою силу не от силы Абаддон? – с некоторой наивностью в голосе, произнесла Аврора.

– Нет, я один из немногих магов, чья сила рождается в душе, беря свои истоки от волшебства древних друидов, моих предков. Для того, чтобы осуществлять ворожбу мне не нужны кольца, – Лионель взглядом указал на поблескивающий на ее пальце изумруд, – волшебные палочки и прочие артефакты, которыми пользуются ведьмы во время своих ритуалов. А демоны, демоны могут забрать мою душу, мою жизнь, но ни одному из них не под силу лишить меня магии. Должно быть поэтому я еще жив.

– Но разве можно назвать это жизнью?

– Вполне, если не задумываться о последствиях, ведь не над всем мы властны. Небеса для меня закрыты, а демонам от меня больше пользы здесь, так что и в Аду меня никто не ждет, – ведьмак попытался вложить в свои слова некую усмешку, но вот в интонации его четко улавливалась лишь горечь. В ответ Аврора просто не смогла не одарить его ироничной улыбкой. – Как ты? Сможешь идти одна? – после некоторого молчания произнес Лионель. – Мне нужно встретиться кое с кем.

– Да, мне лучше, – соврала девушка, правда ложь эта была не очень убедительна, но спорить с ней ведьмак не стал, просто выпустил несчастную пташку из своих когтей.

За спиной послышался скрип телеги Смерти, перевозившей несчастных узников на последнее свидание с палачом и уносившей их бренные тела в последний путь. В ее хлипких колесах испачканных в грязи, застряла трава и скромные останки кладбищенских цветов. Весьма печальное зрелище, заставившее беженку из Ада содрогнуться от ужаса, но вот толпа, эта безжалостная толпа при виде этой трагедии завопила почти истерично.

Аврора, подхваченная людским потоком, оглохла, ослепла и не поднимала взгляда, будто сама шла на заклание. Собственно, какая кому разница, кто теперь станет жертвой прожорливого топора? Теперь они все под его лезвием, только многие пока не осознают этого в полной мере.

Оказавшись на площади Сент-Оноре, Аврора была ни жива, ни мертва, как придорожный цветок, прибитый к земле пылью и не имеющий шанса подняться вновь. Асмодей был прав, когда говорил, что не было в жизни зрелища более интересного, чем смерть! Оказавшись в самом сердце готовой разразиться бойни, Аврора застыла в молчаливом ожидании. Сейчас ей чудилось, что уже гремели траурные барабаны, а может это кровь клокотала в ее венах и била по вискам.

– Только бы не поднимать глаз, не смотреть туда, где над головами вот-вот зависнет острие топора, – шептала она самой себе, зажмурив глаза.

Пожалуй, понять ее сейчас мог лишь тот, кто видел разъяренные лица толпы с бурого ложа плахи и чувствовал, как липкая кровь предыдущей жертвы капает на шею. Жаль, что немногим удалось избежать столь печальной доли. А Аврора д’Эневер понимала это, чувствовала, ибо однажды побывав на костре инквизиции, она вовек не сможет забыть тех ощущений, что стали частыми гостями в ее ночных кошмарах.

Вдруг, как по мановению волшебной палочки, шум и голоса затихли; и на эшафот взошел мужчина огромного роста, с алой маской, скрывающей лицо. На ногах у него были старые башмаки, привязанные у щиколоток бечевками, которые издавали до боли противный звук при каждом шаге. Так и не сумев сдержать любопытства, Аврора отважилась поднять голову.

Незнакомец был обнажен, несмотря на легкий морозец этого утра, если не считать коротких, изодранных на коленях холщовых штанов; на правом боку его висел большой тесак, вложенный в кожаные самодельные ножны грубой работы; на правом плече он держал тяжелый железный топор. Это был палач.

– О, сегодня их много… – послышался насмешливый бабский голосина где-то над ухом. – Поделом им, нечего мужей у порядочных горожанок отнимать! Казнить их!

Аврора с раздражением взглянула на кровожадную склочницу, коей оказалась увядающая на вид женщина, перешагнувшая тридцатилетний рубеж. Ее лицо, изъеденное оспой, больше походило на пористую губку, а зловонное дыхание и гнилые зубы делали ее внешность намного отвратительней. Спутанные волосы укрывал изъеденный молью платок, а бесцветные, маленькие глазки, и вовсе придавали ей некое сходство со свиньей. Девушка даже поежилась. И что случилось этим городом? К горлу мадемуазель д’Эневер подступила тошнота. Бежать, как хотелось убежать. К черту соглядатаев, к черту Асмодея и его поручение. Сам найдет ее, когда все кончится и накажет. Обязательно накажет. Все что угодно, но только не это… она здесь словно в клетке – в оковах зловонной толпы…нет…

– Казнить, казнить! – тем временем подхватили голос склочницы десятки зевак. – Предайте их смерти!

– Да! – взревела толпа.

– Продажные женщины! Шлюхи! – Доносились крики у повозки палача, в которой и впрямь были представительницы слабого пола, не желавшие оставаться в долгу у тех, кто из кожи вон лез, чтобы облить грязью несчастных, при этом находясь в относительной безопасности.

– Лицемеры! Завистники! – кричали в ответ приговоренные. – Только вчера мы развлекались на соломенном тюфяке, а сегодня вы горите желанием нас убить!Только бы никто не узнал вашего позора. Видать, подонки, вы уже не в состоянии получать удовлетворение просто так! Что, сволочь, моя мертвая голова доставит тебе большее удовольствие?

Самая прыткая женщина еще орала, нецензурной бранью расчищая себе дорогу на эшафот, но были слышны также и отчаянные стенания, мольбы о пощаде и даже еле слышные молитвы.

«К кому?» – подумала Аврора. – «К кому взывают эти несчастные? Творец покинул этот город! Но коли не готов поверить в Бога, поверь в черта. Он уж точно внемлет», – при этой мысли Аврора оглянулась по сторонам, но встретила лишь жадные лица толпы.

Эти люди были голодны, а власть жестока – вместо еды давала зрелища. Что ж, прекрасный способ накормить всех страждущих – это залить их крикливые глотки кровью, затолкать в них человеческую плоть, пусть радуются. Идущие на плаху в отчаянии встречали своих палачей жестокой бранью. Не сложно было говорить правду перед тем, как навсегда сомкнуться очи и свет жизни покинет тела, ведь дальше и больше осудить уже никто не сможет. Вот оно – отчаяние – прекрасное мерило истины. Аврора в злости закусила губу. Может ли человек по доброй воле захотеть вернуться в Ад? Может, коль на Земле еще хуже. И Аврора захотела этого, возжелала вернуться туда, где правила игры были понятны.

Кого винить в происходящем? Бога? Дьявола? Людей? Ужасная картина: власть, прогнившая изнутри, погрязшая в коррупции. Это они довели свой народ до такого зверства. Вот на кого нужно было обрушить семь казней египетских. На тех, кто пребывает в праздности и распутстве. Но ничего, придет и их черед. Асмодей приберет к рукам каждого из них, пусть не сомневаются.

Лезвие топора скользнуло вниз с характерным металлическим шорохом. Ударилось в шейные позвонки жертвы, начисто перерубив. Аврора, стоявшая в первом ряду, не сразу поняла, что с ней произошло, но почувствовав солоноватый вкус крови на губах, еле сдержала тошнотный позыв. С неприятным звуком голова одной из жертв отлетела в сторону, обдав ближайших зрителей кровью. Толпа взревела, а несчастная девушка, сильнее стянув забрызганный кровью белый плащ, неосознанно попятилась назад, но тут же толчок в спину заставил ее занять прежнее место.

Топор палача гремел и рокотом своим вселял в сердца людей ужас, который только еще больше приковывал их к развернувшемуся зрелищу. И лишь Аврора, сокрыв лицо за глубоким капюшоном проливала горькие слезы за каждую погибшую жертву, не имея возможности покинуть толпы. Она совсем не переносила любых звуков, передающих сильное страдание, и ум ее сейчас сам собой уносился в прошлое, будто защищаясь от ужаса настоящего…

К собственному удивлению перед ее мысленным взором не предстали заливные луга родного города, она не увидела родителей или безмятежный лик сестры. Нет, это не были воспоминания о смертной жизни, это было ее бессмертие. Как наяву она увидела улыбку Асмодея, с умилением глядя на озорные ямочки на его щеках, воскресила в памяти долгие вечера, проведенные за сведением учетных книг и не менее длинные ночи, объятые огнем истинной страсти. Неужели тогда она была счастлива? Но почему? Как такое вообще могло произойти? Что за больной рассудок способен мечтать о возвращении в Ад, если была возможность испросить спасения души у служителей Церкви?

А вокруг царил кошмар, льющаяся кровь заставляла расширяться девичьи зрачки, запах стоял, как на скотобойне, но нет, это были не животные – то были люди. Рыжим, багровым, карминно-красным было забрызгано все: одежда зевак, эшафот, даже земля. То было творение безумного художника, что смешивал здесь краски. Крики ужаса, боли и сумасшествия сливались в один единственный звук – пение смерти. Это были слишком яркие эмоции, не в силах справиться с которыми девушка закрыла уши и глаза.

Вновь послышался звук удара топора, различимый даже сквозь крики беснующейся толпы. Лезвие, устремившись вниз, с характерным влажным хрустом перебило шею жертвы, отделяя голову от тела. Толпа замерла ровно на одно мгновение, чтобы уловить момент между жизнью и смертью. Застыл маятник времен, замер багровым оттиском ноябрьский день. …Удачно, без долгой, мучительной агонии. Послышался удовлетворенный людской рев и несколько хриплых, истерических всхлипов. И тут Аврора почувствовала, как толпа вокруг нее расступилась. Затихли даже злобные крикуньи.

– «Не оборачивайся!» - кричало все существо Авроры, – «только не смотри, не смотри», но вот нечто еще живое глухо стукнулось о ее ногу, и девушка не послушалась собственных увещеваний с ужасом глядя на багровую вязкую почву.

Голова престарелой распутницы с предсмертным ужасом на лице уставилась на Аврору. Из шеи и рта несчастной все еще била кровь, а губы зашевелились в посмертной судороге, будто убитая пыталась произнести последнюю молитву Богу, а может проклятие, вооружившись силой Дьявола.

Омут тьмы, и вот уже вокруг пустота: не было ни площади Сент-Оноре, ни эшафота, ни безумной толпы – ничего. Не было даже ее – Авроры. Было лишь стремительное падение в багровое месиво. Сознание оставило ее, впрочем, как и силы. Даже Ад не забирал из сердца столько надежды, сколько отняло это скорбное зрелище. Мир в который раз перевернулся и с ней случился обморок. Но вдруг, кто-то успел подхватить оседающую девушку за талию, притянув к себе.

– Прочь! Расступитесь! – с нескрываемой злостью прошипел знакомый голос.

Не хватало еще того, чтобы эти жадные до зрелищ изуверы растоптали несчастную девушку. Повинуясь какой-то невиданной силе толпа разредилась, расступаясь в стороны. С нескрываемым равнодушием мужчина отбросил прикатившуюся голову обратно к эшафоту, словно та была мячом и, подхватив Аврору на руки, не обращая внимания на осуждающие вскрики, брань, насмешки и сопение сварливых фурий, считавших себя пухом земли, начал изыскивать возможность выбраться из толпы взбесившихся нелюдей.

Негодование достигло своего апогея, но никто, глядя на суровое лицо молодого мужчины не отважился нанести им удар. То ли это был подсознательный ужас, то ли хитроумная магия, на время сдерживающая дурные наклонности – оно, в общем-то, было и неважно.

Лионель нес ее бережно, почти нежно, словно хрустальную вазу, которая могла расколоться от одного неумелого прикосновения. К слову сказать, Аврора была удивительно легкой, словно колдун прижимал к себе не живого человека, а бесплотное привидение. Вскоре толпа исторгла, изрыгнула их из своего чрева, оставив их в глубине улицы у стены старой церкви.

– Аврора, Аврора, приди в себя, – слегка встряхнув девушку, произнес он.

Ресницы девушки дрогнули, к белоснежной коже постепенно стала приливать кровь, заставив розы расцвести на бледных щеках. И, наконец, Лионель смог вновь увидеть медово-чайные глаза, в которых теперь явственно отражался он сам. Девушка молчала, не отводила затуманенного взгляда, и в нем больше не было страха, лишь горечь, грусть, боль и, вместе с тем – спокойствие вечности и жизни, однако толпа вновь залилась гулким криком и это мимолетное спокойствие сменилось диким ужасом.

– Увези меня отсюда, увези, – уткнувшись носом в его грудь, шептала она, заливаясь слезами. – Я не могу больше этого видеть. Они одержимы, только демоны могут быть так жестоки, – без устали твердила она, вцепившись пальцами в его плащ. – Умоляю, увези! Давай уедем отсюда, освободимся от них…

Лионель, не ожидавший этого порыва, инстинктивно прижал девушку к себе, запустив ладонь в ее шелковистые локоны. Впервые за долгое время невинные прикосновения женщины заставили его сердце ускорить свое биение, а непонятное тепло разлилось по венам, пробуждая давно забытые ощущения. Увезти… она хотела, чтобы он помог ей убежать от реалий настоящего, но разве могут им подобные скрыться от собственной судьбы и демонов, что даруют им крылья? Разумеется, нет. Они могут лишь забыться на мгновение и вновь ступить на путь боли и разочарования.

– Мы должны найти его, – хрипло, но мягко произнес Лионель. Голос его был словно елей. Таким тоном нашептывают на ухо сердечные признания или предлагают выпить яд, Аврора даже вздрогнула от непонимания, оглянувшись по сторонам, да так и застыла на месте, став белее собственно плаща.

– Зачем искать того, кто явится по твою душу? – безжизненным тоном проговорила она, – он не заставит себя ждать.

– О чем ты говоришь?

– Владыка, – одними губами прошептала она, встретившись с холодным взглядом Люцифера, восседавшего на вороном коне в дальнем конце площади, но какого же было ее удивление, когда подле него девушка увидела того лучезарного незнакомца на пегом в яблоках жеребце. – Это он, тот мужчина, которого я видела на улице.

– Быть не может! – прошептал Лионель, проследив за ее взглядом и уже было поднял руку, чтобы осенить себя крестом, благо вовремя одумался.

Таинственная парочка никем не узнанная и, очевидно, никем невидимая заняла лучшую ложу в театре человеческих трагедий. Местечко удобное, теплое и с наилучшим обзором. Возвышаясь над клокочущей толпой, они, будто незримые стражи, стоящие вне времени, молчаливо наблюдали за кровавым действом.

– Кто это? – глядя на незнакомца, проговорила Аврора, увлекаемая Лионелем вперед, туда, где очевидно не существовало грани между мирами, и потусторонние силы могли существовать в некой гармонии друг с другом.

– Тот, кто низверг Люцифера в Ад, – спокойно ответил Лионель, подхватив девушку под локоток.

– Неужели это Бог? – с благоговейным ужасом, отразившимся в глазах, проговорила Аврора.

– О, нет, это не Бог… – протянул ведьмак.

– А кто же?

– Архангел Михаил.

– Но почему их видим только мы? – оглядываясь по сторонам, произнесла Аврора. Создания, надевшие на себя личину богатых дворян не могли бы оставаться незамеченными толпой.

– Лишь избранные могут видеть демонов… и ангелов. Мы с тобой более не принадлежим этому миру, а потому нам доступны тайны, что под запретом Создателя, – пояснил Лионель, отпихивая тростью какого-то бродягу, который встал на их пути.

– Боже, да что же это такое? – всхлипнула Аврора, которая уже не могла найти в себе сил идти вперед. На последних шагах Лионелю буквально приходилось ее тащить, хотя и сам он, едва сохранял иллюзию спокойствия на лице.

– Это великое таинство бытия – сговор высших сил, если тебе угодно, – пояснил колдун. – Мир нуждается в гармонии и достичь ее можно лишь находясь в постоянном сотрудничестве.

– Ты хочешь сказать, что Ад и Рай не воюют?

– Воюют, но война их приобрела чисто политическое противостояние, ибо в последний раз, когда они скрестили мечи, едва не произошел конец света. Сейчас их война – это битва за человеческие души, а это, – Лионель обвел рукой площадь, – их поле боя.

– Матерь Всеблагая, – проговорила Аврора, вставая пред таинственным дуэтом, – охрани нас. – Мессир, – склонившись в достаточно неуклюжем поклоне, добавила она, не менее глубокий реверанс подарив и Михаилу.

– Я видел Вас на площади, – начал архангел, окинув девушку с головы до ног, – Вам было жаль их. Почему? Сегодня на плаху взошли падшие женщины, насильники, убийцы. Их осудил мирской суд и к вечным мукам приговорят небеса. Их участь была предрешена и более того – заслужена.

Аврора подняла на Михаила непонимающий взгляд. Как так… уж ангелу-то должно быть знакомо милосердие! Ужель и небеса не столь отличны от Земли? Ужель им не дан шанс на спасение? Нет, в это верить она решительно не хотела.

– Никто не рождается с темной душой, Владыка. Если на долю человека выпали тяжкие испытания, заставившие его свернуть с праведного пути, в праве ли такие, как я вешать на него клеймо?

– Кто эта очаровательная француженка? – с легкой улыбкой произнес архангел.

– Это Аврора д’Эневер – жемчужина в короне Асмодея, – отозвался Люцифер, взглянув на опустевшую плаху.

– Должен заметить, ему несказанно повезло! – добавил Михаил, в очередной раз оглядев девушку с головы до ног, будто выбирал товар на рынке. – Тебе не место в скорбных владениях моего брата, но и небеса не могут тебя забрать. Так в чем твой грех, дитя?

– Отвечай, – повелительно произнес Люцифер, поймав на себе вопросительный взгляд Авроры.

– Должно быть в беззаветной любви к моей семье. Жизнь в обмен на душу, – не поднимая глаз, ответила она.

– То была печальная сделка, напрасная! – пояснил князь Преисподней, поглаживая по холке ретивого жеребца.

– Но разве справедливо это? Как могло свершиться такое, что к бездне во мрак благая цель мне выстелила дорогу? – с надеждой глядя на архангела, произнесла Аврора.

– Боюсь, так оно чаще всего и случается, – с долей иронии произнес Михаил. – Любовь чувство сильное, благородное, но в то же время пагубное, ибо заставляет человека жертвовать всем, даже собственной верой, жизнью и благими помыслами в угоду объекта его страсти. Грех остается грехом, даже если сотворен он во благо.

– И вновь мы возвращаемся к нашей излюбленной теме, брат, – сверкнув ехидной улыбкой, проговорил Люцифер. – Остались еще двое. Жизни двух человек положены на чашу весов, но кто из них достоин спасения? Безжалостный убийца, карауливший несчастных жертв в темноте парижских предместий или юноша, принявший грех на душу, желая спасти от бесчестья собственную сестру?

– Владыка, есть дела важней этого мира и земных страданий, – вмешался в разговор Лионель, видя мертвенную бледность Авроры.

– Эти дела подождут. Для Преисподней мгновения бытия лишь прах. Мир не рухнет за эти минуты.

– Но Владыка… – закончить Лионель не смог, ибо Люцифер одним лишь взглядом заставил его замолчать, а тем временем, под неутихающий гомон толпы на площадь вывели двоих заключенным, смерть которых должна была стать апофеозом кровавой бойни.

На площади воцарилась тишина, толпа предвкушая нечто необычное в предстоящей расправе затаила дыхание, провожая юношей, которым на вид было не больше шестнадцати лет, к месту их последнего вздоха.

Каждого из них сопровождали два священнослужителя, на ходу зачитывая на латыни какие-то псалмы. Один из юношей, несмотря на тяжесть своего приговора шел довольно твердым шагом; другого священники буквально волочили, подхватив под руки. Несчастные время от времени целовали распятие, которое им прикладывали к губам, полным надежды взглядом обводя площадь.

При одном их виде Аврора почувствовала, что у нее подкашиваются ноги, так близка была ее сердцу участь первого юноши, о Боги, да она и сама на все была готова ради своей семьи, как же можно допустить столь скорбную участь?! Пытка, кара, но не смерть! Она искоса взглянула на Лионеля. Тот, бледнее своей манишки, безотчетным движением отшвырнул в сторону набитую табаком трубку, хотя даже не попытался ее раскурить.

Один лишь Люцифер был невозмутим. Мало того, легкий румянец проступил на его мертвенно-бледном лице. Ноздри раздувались, как у хищного зверя, чующего кровь, а полураскрытые губы обнажили ряды зубов, белых и острых, как у настоящего волка. Поразительно, но при всем том на лике его лежало то выражение мягкой приветливости, коего Аврора еще никогда не замечала у падших созданий; особенно удивительны были его ласковые бархатные глаза, отливающие небесной чистотой. От одного лишь взгляда в их поразительную глубину ее обуял суеверный страх.

– Как Вы думаете, мадемуазель, – учтиво произнес Люцифер, переведя на девушку вполне серьезный взгляд. – Достоин ли кто-нибудь из них жизни? Все вы – люди, часто взываете к божественной справедливости: «не суди, да не судим будешь». А меж тем, сегодня по негласному договору с моим братом, я воплощаю эту справедливость. Я готов проявить заслуженное милосердие или покарать неповиновение.

– Мессир, я…

– Думайте, моя дорогая, думайте! – перебил ее Люцифер. – Вглядитесь в них внимательно, мысленно пройдите по их жизненному пути, совершите те же ошибки, упадите в те же ямы, сумейте подняться и пойти на встречу страшному итогу. Думайте, думайте прежде, чем ответить, ибо в Ваших руках жизнь одного из них.

Между тем осужденные приблизились к эшафоту, и уже можно было разглядеть их лица.Первый был красивый смуглолицый малый с вольным и диким взором. Цыган по крови и по духу. Он высоко держал голову, словно высматривая, с какой стороны придет спасение, но ничего не происходило.

Второй юноша был толст и приземист; по его гнусному, жестокому лицу трудно было определить возраст. Голова его свешивалась на плечо, ноги подкашивались; казалось, все его существо двигается покорно и механически, без участия воли.

– Ну что же Вы молчите, дорогая?! Огласите свой приговор. Просите, нет, требуйте! Вы проделали столь долгий путь, чтобы меня найти. И я исполню Ваше желание.

– Владыка…

– Не помню, чтобы Вы проявляли подобную робость, когда на кону стояла Ваша собственная судьба. Впрочем, я готов дать Вам подсказку, мой брат, присутствующий здесь, – он кивнул в сторону Михаила, молчаливо наблюдавшего за действом, – считает, что небеса могут простить того, кто чист душой и пожертвовал собственной жизнью ради спасения чести сестры. Убийство насильника: грех или возмездие?

– И мое сердце искренне радеет за этого юношу, нет в том его вины. Его грех велик, но он не стоит его жизни! – вкрадчиво проговорила Аврора.

– Значит, Вы хотите, чтобы я помиловал этого юношу?

– Всей душой, Владыка.

– А что же второй? Готовы ли Вы собственной рукой подписать его приговор? Решение придется принимать Вам. Жизнь одного – смерть другого. Решайте, моя госпожа. Решайте, иначе они погибнут вместе.
При одной мысли, что ее слово должно решить участь этих несчастных, Аврора содрогнулась, вцепившись вспотевшей рукой в ладонь Лионеля, будто желая найти в ней решение проблемы бытия. Здравый смысл и логика упорно кричали ей о том, что коль уж не можешь вымолить прощение двоим, спаси хотя бы одного, но вот душа никак не решалась взять на себя этот грех.

– У меня нет власти на то, чтобы принимать подобные решения, Владыка.

– Сегодня эту власть даруют Вам небеса и бездна, высшего дозволения Вы просто не найдете.

– Но почему я? – заливаясь слезами, проговорила Аврора. – Я не менее грешна, я тоже убийца, я поддалась человеческим страстям и согрешила против Бога, против людей, против собственной души. Я не заслужила это право. Скорее это я, я должна стоять подле них. Это по мне свою траурную песнь пел топор палача.

Люцифер, заинтересованный этим признанием, провел ладонью перед лицом Авроры, читая грехи, будто открытую книгу.

– И впрямь согрешила, но грех то не твой, не в полной мере. Да и они, эти жалкие людишки заслужили подобной участи. Взгляни на них, неужели твое сердце не переполняет отвращение при виде их наглых физиономий?!

– Но это еще не повод, чтобы обрушивать на их головы проклятия.

– И все же, тебе придется принять решение.

– Я… я не могу, прошу не заставляйте меня.

– Что ж, тогда они погибнут вместе. Я досчитаю до трех и пути назад уже не будет!

– Мессир!

– Раз, два…

– Прошу Вас…

– Три! – он поднял руку, будто давая незримый сигнал палачу и стоит ей опуститься – смерть коснется каждого из них.

– Первый, Владыка, пусть живет тот, кто стал жертвой обстоятельств, защищая свою сестру.

– Почему Вы выбрали его, дорогая? По вашему второй юноша не заслуживает жизни?

– Его грехи более тяжки, Владыка. Если наша жизнь – это наши грехи, то каждый должен получить по деяниям своим.

– Вы так же близоруки, как и мой брат. Судите человека по текущим делам, не заглядывая в будущее, а меж тем, и падший может стать на путь просветления, а чистый душой – согрешить. Я же читаю людские души, и могу заглянуть в их нечестивые сердца. Ваш избранник ничем не отличается от своего товарища по эшафоту. Он достоин смерти не меньше и его рисованное благородство, мнимое смирение – лишь очередная маска, обманывающая нежелающих прозреть. Его будущее – кровь и смерть, так зачем давать чудовищу шанс уничтожить мир, если можно пресечь его деяния от корня? А второй, напротив, уверовав в свое божественное спасение и данный ему шанс готов искупить былые деяния.

– Ты явно увлекся, Люцифер, – перехватив падшего брата под локоть, произнес Михаил.

– Напротив, – отозвался тот. – И я тебе докажу это!

– Повелитель, – начиная понимать коварный замысел Люцифера, взмолилась Аврора, хватая полы его плаща. – Пусть он живет. Пощадите, мессир!Спасите…

– Спасенье! О, поверьте, я спасаю…– вырываясь одежду из ее рук, произнес падший ангел.

– Дьявол, – произнес Михаил, – Дьявол не может спасти душу, он может только подарить человеку покой и забытье на Пустоши.

– Молю…

– О нет, этот спектакль вы все досмотрите до самого конца, и я не позволю вам его прервать, – взревел Люцифер.

Взмахнув рукой, Люцифер будто подменил реальность, остановил время, изменил ход судьбы. И тут произошло небывалое, один из священников, поднимая над головой некую грамоту, поднялся на залитый кровью помост, вставая меж приговоренных.

– Да будет благословен Господь, и хвала его святейшеству Папе! – произнес он громко и отчетливо. – Один из осужденных помилован.

– Помилован! - вскрикнула толпа, будто этот глас принадлежал одному человеку. – Один помилован! – Услыхав слово "помилован", стоявший с поникшей головой юноша встрепенулся и поднял холодный взгляд.
– Кто помилован? – крикнул он. Первый же юноша молча, тяжело дыша, застыл на месте.

– Помилован Гийом де ла Форе, прозванный ночным шакалом, – сказал священнослужитель, явно не веря собственным глазам, как такое вообще могло случиться. Немыслимо! Его Святейшество не мог помиловать этого убийцу, но сомнений в реальности папской печати ни у кого не было.

– Владыка, умоляю, – забыв про собственный страх перед Люцифером, вскричала Аврора. – Вы обрекаете на смерть не того.

– Отчего же? – приложив палец к её губам, произнес князь Преисподней. – Смотрите, моя дорогая! Любуйтесь, кого Вы так желали спасти. Смотри и ты, брат. Обитая в небесном замке, ты явно разучился читать людские сердца, что ж, прими от меня этот урок.

– Он помилован! - закричал первый юноша, сразу стряхнув с себя оцепенение и сбросив маску благородства. – Как такое возможно? Почему помиловали его, а не меня? Я… я лишь защищал свою сестру, а этот нечестивец убивал в парижских подворотнях ради пары медяков! Разве это справедливо? Нет! Мы должны были оба умереть; мне обещали, что он умрет раньше меня; вы не имеете права убивать меня одного, я не хочу умирать один, не хочу! Нет, пустите меня! Я не хочу…

Он вырывался из рук священников, извивался, что уж на сковороде, вопил, рычал, как одержимый, кусался и раздирал запястья в кровь, пытался сбросить кандалы, сковавшие его руки. Палач сделал знак своим помощникам, они соскочили с эшафота и схватили осужденного, пытаясь отволочь его к камню, но не тут то было…

– Боже, что же это? – закрывая уши ладонями, чтобы не слышать кощунственную брань, шептала Аврора. – Как же так…

– Что это? – переспросил Люцифер, не скрывая торжествующего превосходства в голосе. – Неужели Вы не догадываетесь, мадемуазель? Этот юноша, приговоренный к смерти, буйствует оттого, что другой человек не разделит его скорбную участь; будь на то его воля, этот защитник чести и достоинства растерзал бы помилованного собственными руками, только бы не оставить ему жизни, которую сам потеряет. О люди, люди! – воскликнул Люцифер, – Жалкие глиняные сосуды, наделенные духом. Я могу разметать вас одним лишь усилием воли, как же вы порочны и низки. Презренные создания. Я узнаю вас, во все времена вы достойны самих себя, но недостойны прощения!

Цыганенок и помощники палача тем временем катались по пыльной, окровавленной земле под звонкие крики и улюлюканье толпы, а приговоренный продолжал кричать: "Он должен умереть со мной! Я хочу, чтобы он умер! Он не достоин жить! Вы не имеете права убивать меня одного! Я не заслужил, его грех больше. Почему помиловали его. Проклинаю, я проклинаю Вас!"

– Не уводите своих прекрасных глаз, Аврора, – произнес Люцифер, подхватив девушку к себе в седло, – смотрите, ибо клянусь Вам, на это зрелище стоит посмотреть. Великий спектакль, достойный самого Создателя. Вдумайтесь в это: несколько минут назад перед Вами стоял горделивый юноша, взошедший на эшафот со смирением приняв свою горькую судьбину. Он не желал этого финала, но был к нему готов. Готов был принять смерть, не оказывая сопротивления. Знаете, что придавало ему мужество и силу воли? Что утешало его, когда он шел навстречу собственной судьбе? Знаете, почему он выказал смирение? Знаешь ли это ты, брат? Нет, молчи… смотри…прочувствуй…возлюби это отродье, как заповедовал наш Отец…

– Пожалуйста, остановитесь, Владыка, я не желаю этого знать. Умоляю… – взвыла Аврора.

– О, нет, моя дорогая, Вы пожелали спасти этому человеку жизни! Неужели Вы до сих пор думаете, что он ее достоин?

– Вы обещали даровать ему свою милость! Обещали, – пискнула девушка, пытаясь вырваться, но его рука лишь сильнее прижала ее к стальной кирасе.

– Дьявол солгал, – усмехнулся князь Преисподней. – Как это неожиданно!

– Владыка, – попытался вмешаться в разговор Лионель, но Люцифер в очередной раз метнул в его сторону предостерегающий взгляд, заставив замолчать.

– Вы молчите, но почему же? Неужели у Вас не хватает духу признать собственную неправоту? Неужели вы в своей слепой вере в человечество откажитесь признать единственно возможную истину? – вопрошал их Люцифер. – Этот парень безропотно принял свою долю потому, что другой также терзался, мучился и ждал печального итога; потому, что другой должен был разделить его участь, более того, он должен был расстаться со своей головой раньше! Это утешало! Люди… жалкие создания, перед которыми я отказался склонить колени, жалкий оплот угасающей фантазии. Подумать только, брат, меня низвергли за то, что я с момента сотворения узрел их гнилое начало.

– Тебя заносит, мой брат, если ты не остановишься сейчас, я сам лично заставлю тебя замолчать.

– Остановиться, нет, брат. Узри совершеннейшее творение небес. Поведите закалывать двух овец, поведите двух коров на убой, затравите стаю волков на охоте, а потом дайте им надежду на то, что их собрат избежит печальной доли. Овца заблеет от счастья, корова замычит от радости, волк взвоет от благодарности, а вот люди… люди, созданные по образу и подобию Творца; люди, которым с сотворения времен была дана одна-единственная заповедь – любовь к ближнему своему; люди, которым был дарован язык, чтобы излагать свои размышления, люди, достигшие вершины творения… О, отец, – при этих слова Люцифер возвел руки к небесам. – Какова будет реакция человека, узнавшего, что тот, кто должен был разделить с ним смерть получил прощение? Проклятие. Отец мой, я готов покориться и преклонить колени перед этими созданиями. Хвала человеку, венцу природы, царю творения! – издевательски усмехнулся он.

Отвесив шуточный поклон, в том направлении, где продолжалась битва в кровавой жиже, князь Преисподней засмеялся, но смех этот быль столь страшен, по-дьявольски вызывающий, но в то же время наполнен горькой иронией и жалок. У Авроры даже сердце сдавило он необъяснимой печали, ибо так смеяться может лишь тот, кто перенес великое страдание.

Между тем помощники палача втащили, наконец, непокорного юношу на помост, уложив голову последнего на огромный камень, заляпанный кровью предыдущих жертв. Подняв голову, несчастный продолжал сыпать проклятиями, не давая палачам привязать свои руки к полу.

– Казнить, казнить! – кричала возбужденная этим противостоянием толпа. – Убейте его!

Аврора отвернулась, воззрившись на искусный кованый нагрудник Люцифера, но тот снова схватил ее за руку, заставив смотреть на устрашающую картину.

– Что с вами? - спросил он девушку. – Неужели Вам все еще жаль его? Нечего сказать, уместная жалость! Если бы вы узнали, что под вашим окном бегает бешеная лисица или собака, что бы Вы сделали? Не задумываясь отдали бы распоряжение пристрелить их без всякого сожаления. О, бедное животное, которое в сущности только тем и виновато, что стало жертвой другой бешеной твари. А вы жалеете никчемного парня, которого никто не кусал, но который все равно убил, пусть и во благо. Но разве кто-то может сказать об этом теперь? И сейчас, когда он не может убивать, когда руки его скованны, он в безысходности своей требует казни своего товарища по камере! Нет уж, Аврора,смотрите, смотрите, не отворачиваясь!

Требование Люцифера было почти излишне: девушка не могла отвести взгляд от страшного зрелища. Палач встал справа от приговоренного, занеся топор над его головой; по его знаку помощники отошли. Осужденный хотел приподняться, бросить последнее обвинение несправедливому миру, но не сумел: топор с глухим стуком ударил его по шее; быстрая смерть, очень милосердная, без предсмертной агонии, судорог и посмертных издевательств над телом и все же страшная.

Аврора не могла дольше выдержать этого кровавого действа, в очередной раз лишившись чувств на руках у своего темного господина; Лионель увел в сторону глаза, вцепившись в перила; Михаил, не сумев сдержать вздох разочарования, с ужасом смотрел на отрубленную голову несчастного, которому не посчастливилось стать жертвой божественного спора, и лишь Люцифер, высоко подняв голову, торжественно восседал на вороном коне, словно гений зла. А толпа продолжала грохотать, за неимением пищи, требуя новых зрелищ.

Но вскоре все закончилось. Палач, словно охочий до падали стервятник, собирал скудный скарб осужденных, пытаясь в груде остывающих останков найти что-то ценное; городские зеваки начали постепенно разбредаться по прилегающим к площади улочкам; помощники палача, словно тюки с картофелем, сбрасывали тела несчастных на телегу смерти; священники отчитывали последнюю службу по заблудшим овцам, не сумевшим найти в жизни истинный путь. И только злополучный квартет, составляющий некую элиту трех миров молчаливо наблюдал за происходящим, пытаясь оценить глубину человеческой трагедии.

Михаил, вглядываясь в лицо каждого проходящего мимо человека, со скорбью отмечал правоту слов Люцифера. Воистину, не демоны превратили этот город в гнездовище преступности и порока – это сделали люди. Это они в жадности своей избрали грешные пути. И как ни грустно было архангелу от осознания истины, но он вынужден был признать, что битва за большие города небесами проиграна. Слишком глубоко порок въелся в души горожан.

Оглянувшись в недалекое прошлое, он предался воспоминаниям. За несколько месяцев два брата, ныне стоявшие по разные стороны божественных баррикад, проехали по всей Европе, оценивая свои долгосрочные активы, коими являлись человеческие души. С печалью в глазах предводитель ангельского воинства покидал людские владения, ибо всюду процветали насилие, воровство и распутство, те немногие бриллианты – чистые души, что встречались на его пути составляли малую часть в сравнении с грешниками. Пожалуй, исключения составляли лишь небольшие деревеньки, где набожный народ жил в относительной уединенности, практически не подвергаясь искушениям. Но долго ли это будет продолжаться? Война, ступающая по земле, как ненасытная гарпия будет требовать все новых жертв, и рано или поздно придет на непорочные земли. О, да, Люцифер был прав, ангелы слишком долго оставались в стороне, предоставив людям без ограничений пользоваться величайшим подарком – свободой воли. И что из этого вышло? Нет, ангелы должны спуститься на Землю, оставив свои небесные чертоги. Следующая битва меж Раем и Адом разразится на Земле, и небожители должны быть к ней готовы.

– Итак, Лионель, Вы что-то хотели мне сказать? – нарушив молчание, проговорил Люцифер, проводив взглядом уезжающую телегу, с которой грудой свешивались истекающие кровью тела. Отрубленная голова несчастного юноши с гримасой отчаяния, застывшей на лице, лежала поверх тел. Встретившись с ней взглядом, князь Преисподней горько усмехнулся. – Вот она ирония, Михаил. Сегодня здесь были убийцы, воры, распутники и преступники разного почина, но каждому из них наш Отец дает шанс на искупление. Но нам, нам – своим детям, первым творениям, он не прощает ничего. Меня ввергли в Ад за неповиновение, за то, что я отказался пред ними склониться, за то, что свет моей звезды стал затмевать сияние самого Творца.

– Тебя ввергли в Ад потому, что ты забыл о том, где твое место, брат, – спокойно произнес Михаил. – К тому же, Его Дьявольское Сиятельство, насколько мне известно, не раскаялся в собственном грехе. Напротив, мне кажется, что ты из кожи вон лезешь, чтобы доказать Отцу, сколь несовершенно оказалось его творение. Ведь этот спектакль сегодня разыгрывался не для нас, не для них, – он указал на Аврору и Лионеля, – ты хотел, чтобы Он увидел эту картину, чтобы Он признал, что тогда, тысячелетия назад совершил ошибку. Ты не меняешься, Люцифер, вместо того, чтобы склонив голову замаливать грех неповиновения, ты бросаешь вызов Отцу. Неужели ты полагаешь, что признав истинность твоих слов, он снова откроет для тебя райские врата?

– А вот это твоя главная ошибка, брат: ты считаешь, что меня снедает тоска по Раю, по его законам, по нашему рабству. О, нет! Мне хорошо и здесь! Оглянись кругом, я сам себе закон! Мне не нужны небеса, где меня ждет рабская доля, я лучше буду царствовать в Аду. А наш Отец, его власть недолговечна, может это буду не я, но найдется сила, которая свергнет его с небесного престола, и поверь, венец его творения – человек приложит к этому руку.

– Однажды я уже покарал тебя за такие речи, не заставляй меня делать это снова, – обнажив небольшой кинжал, засиявший в его руке будто солнце, предостерегающе прошипел Михаил, но Люцифер в ответ лишь растянулся в издевательской ухмылке. И если бы сильный толчок не сотряс землю, братья, не столь давно заключившие перемирие, наверняка сцепились бы в схватке, будто голодные псы. За первым толчком последовал еще один, а потом еще, – Что это? – взглянув на Люцифера, произнес предводитель небесного воинства.

– Должно быть детишки заигрались в мое отсутствие, – усмехнулся князь Преисподней.

– Мессир, позвольте, – осмелился вмешаться в разговор Лионель, протягивая ему кусок пожелтевшего пергамента, – боюсь ситуация куда серьезней, чем Вы описали.

Люцифер нахмурил брови, принимая из рук ведьмака пожелтевший конверт. Когда на площади он встретился взглядом с Авророй, некое предчувствие уже тогда взбаламутило его сознание, но в тот момент спор с Михаилом занимал его куда больше, чем судьба собственного королевства, но сейчас, когда азарт прошел, наступило некоторое беспокойство. Сорвав сигил Асмодея, служивший печатью к письму, падший архангел пробежал взглядом по посланию.

– Нужно возвращаться, – холодно проговорил он.

– Что произошло? – произнес Михаил, приближаясь к падшему брату. Люцифер молча протянул ему письмо, погрузившись в размышления.

– Мне понадобится твоя помощь, брат!

– Неужели, – подняв брови, проговорил архангел, – неужели воплощение гордыни решил поступиться собственными принципами и взывает к помощи небес.

– О, нет, ты все не так понял, – отозвался Люцифер. – Я не прошу тебя о помощи, тебе придется ее мне оказать, иначе я буду вынужден остаться в мире смертных навсегда, и даже самому Богу неведомо то, что произойдет, если я решу основать здесь новое королевство. Народ здесь весьма восприимчив к слову Дьявола.

– Что тебе нужно? – сверкнув глазами, прошипел Михаил.

– Сущая безделица: как ты уже понял из письма, один из моих рыцарей закрыл врата в Ад, и ни один демон не может вернуться обратно или покинуть Преисподнюю, я хочу, чтобы ты снял божественную печать.

– Ты видимо шутишь? – с издевательской ухмылкой произнес Михаил. – Божественная печать незыблема, снять ее – пойти против воли Отца, я этого не сделаю.

– А не снять – поставить под угрозу благополучие трех миров. Что такое землетрясения? Это только начало, ты даже представить себе не можешь, что будет дальше. Новый Апокалипсис, только в этот раз его начнут не силы небес. Как по-твоему к этому отнесутся наши небесные братья и Господь? Демоны оставшиеся без присмотра на поверхности приведут этот мир к новой ступени греха, Смерть будет пожинать лишь тех, кому проложена дорожка в Ад, все наши переговоры о перемирии закончатся новой войной и все это потому, что ты, как покорный раб, не сделал того, что должно делать защитнику трех миров.

– Ты забыл упомянуть об оборотной стороне этой медали, Люцифер, – возразил архангел. – Если я сорву печать, в Ад откроются новые врата, через которые демоны смогут не только возвращаться в бездну, но и подниматься на поверхность.

– Обычно я не даю никому обещаний, но в этом случае могу поклясться, что как только битва окончится, я запечатаю врата своей магией. Ни один демон не пройдет на поверхность этим путем.

– Слова змия-искусителя, – усмехнулся Михаил.

– О, то были шалости Асмодея, а моему слову ты можешь доверять, – усмехнулся Люцифер с такой детской непосредственностью, будто речь шла об игре в шарады, а не о судьбе трех миров.

– Доверять тебе? Нет уж, такой ошибки я больше не совершу.

– И все же, точно так же, как и у меня – у тебя нет выбора. Если, конечно, ты не желаешь посадить Вельзевула на адский трон.

– Что за глупости…

– Тогда тебе придется рискнуть. Нет времени испрашивать позволения небес. Ты должен принять решение здесь и сейчас! Ставки высоки, сейчас твой ход.

Михаил замолчал, очевидно взвешивая каждое свое слово. За эти несколько недель, проведенные на земле, архангел увидел другую сторону Луны, ту что всегда была сокрыта от глаз небес. И эта сторона была темна. Мрак людских душ был на редкость заразителен, будто чума шествуя по миру. Оставить Люцифера, вместе с его прихвостнями в этом мире было равносильно смертному приговору для всего живого, прямой угрозой небесам, но в то же время снять печать было ослушанием, изменой. Погрузившись в чертоги своего разума Михаил пытался найти в заветах Творца ответ на этот вопрос, но не мог.

Господь заповедовал своим сынам безукоснительное послушание, любовь к своим братьям и почитание его творений, беспристрастность в суждениях, но что должен делать архангел, если его братья, пусть и падшие, подняли оружие друг против друга? Что он должен делать, если единственный способ остановить войну и защитить венец творения – это пойти против прямого приказания Создателя? В конце концов, что он должен делать, если люди, чьи души ангелы должны защищать ценою собственных жизней, пользуясь свободой воли отворачиваются от небес? Что он должен сделать: покарать или продолжить защищать? Столько противоречивых вопросов, и что не выбери – всюду грех! Пожалуй, для слуги небес нет более тяжкого выбора.

Очередной толчок заставил содрогнуться стены домов, а стекла с треском вылететь из рам. Перепуганные израненные люди вновь потянулись на площадь. Только сейчас эти кровожадные зеваки не требовали смерти ближних своих, они взывали к небесам, моля о милосердии. Высшая степень лицемерия. Михаил даже поморщился от отвращения. Слабый перезвон колоколов, вырвал его из потока этих дум, подняв голову к колокольне он увидел как вниз рухнул огромный колокол и прокатился по площади с диким воем. Ветер усилился, поднимая вверх сухую листву и пыль, срывал черепицу с крыш и ломал вековые деревья, стоявшие у стен домов. Еще один толчок обрушил несколько мостов, образовавших в центре города некое подобие плотины, и река, некогда заключённая в гранит, вырвалась из своих оков, постепенно затапливая площадь.

– Смотрите! Смотрите! – кричали горожане. – Пожар! Пожар!

– Горят предместья! – прокричала какая-то дородная женщина, прижимая к своей груди такого же толстого ребенка.

– Должно быть от землетрясения разбились масляные лампы и начался пожар, – пояснил Лионель, с первыми подземными толчками окруживший таинственный квартет каким-то магическим полем, позволяющим им наблюдать за пугающей картиной бедствия будто из потустороннего мира.

– О, Боже! – вскричала пришедшая в себя Аврора, которая смотрела на разразившуюся вокруг катастрофу через призму собственных страданий. Она едва не погубила родной город одним лишь мановением руки, но страшно было представить, что будет с Парижем, если все демоны решатся высвободить свою магию.

– Бог…О, нет, дорогая, он видимо ослеп и оглох! – произнес Люцифер. – Это конец…

– Остановите это, Владыка, здесь тысячи жителей. Они погибнут…

– Среди них едва ли найдутся невинные, – равнодушно заметил Люцифер. – Здесь некого спасать, даже дети погрязли в воровстве.

– Это словно страшный сон, – всхлипнула девушка.

– То пламя чувств, эмоций и страданий. Истинная натура человека, стремящегося к разрушению, а не созиданию.

– Прошу, пусть мир наш будет жить! Спасения, мессир! – будто забыв недавние слова Михаила, взмолилась Аврора.

– Спасение – участь Бога!

Удержать своих чувств она не могла. Отчаяние, желание помочь, равнодушие к происходящему ее спутников – все это пробудило в ее душе целую бурю негодования. Сердце ее наполнилось решимостью и, соскочив с коня Люцифера, девушка подошла к краю магического барьера.

– Что ты собираешься делать? – видя в ее глазах какой-то неясный свет, произнес Лионель.

– Кольцо не защитит этот город, девочка, а Асмодей не откликнется на твой призыв снова. У него иные заботы, – вмешался в разговор Люцифер. – Идет бой и вся магия до последней капли нужна ему для того, чтобы победить. Осмелишься забрать ее часть – он может погибнуть.

– «Спасение – участь Бога», мессир, – повторяя его слова отозвалась Аврора. – Я не стану призывать демона, чтобы спасти этот город.

– Но без его магии перстень – это безделушка, пусть и драгоценная.

– Владыка Асмодей однажды сказал мне, что изумруд – это не источник силы, а ее проводник, а значит, он может стать проводником волшебства иного рода. Я желаю обратиться к Богу, мессир, я знаю, что он видит все, он просто не может остаться безучастным.

– Это только фантазии, – прошипел Люцифер.

– Это вера, мессир!

– Вы зря погибните, дорогая!

– Я уже мертва, и если моя душа сможет послужить этому миру, так тому и быть.

– Я запрещаю, – взревел Люцифер, подтащив девушку к себе. – Твоя душа принадлежит мне, ты не можешь ослушаться.

– В Аду, – вырываясь, прошипела Аврора. – А на Земле Бог дал человеку свободу выбора. Накажите меня после… – с этими словами она перешагнула магический барьер.

– Самоубийство, – произнес Люцифер, когда девушка отошла на достаточное расстояние, чтобы их не слышать.

– Самопожертвование, – возразил Михаил, все это время с интересом наблюдавший за их спором. Рабыня, отважившаяся бросить вызов хозяину целого мира и ради чего… ради спасения столь презренных созданий, которые и ее без сожаления отправили бы на костер. Эта была вершина веры, роза, распустившаяся в Аду.

Едва Аврора ступила на мерзлую землю, как порыв ветра, несущий острые кусочки черепицы распорол ей щеку, алая кровь потоком хлынула вниз, обагрив и без того уже заляпанный плащ, который, пропитавшись зловонием парижских улиц превратился в неподъемную ношу. Каждый шаг давался девушке все с большим трудом, ветер сшибал с ног и в конце концов она опустилась на колени прямо в придорожную грязь, сбросив с себя тяжелый плащ.

– Отче наш, молю, услышь свою заблудшую рабу, дай силу остановить все это безумие. Охрани этот порочный город, ибо даже в самой непроглядной тьме можно отыскать луч света. Молю тебя.

Но ничего не происходило, кругом царили безумие и хаос, мимо проносились поломанные деревья, крышные покровы, мелкая утварь. Ее израненные осколками, кровоточащие руки, были укрыты толстым слоем грязи, а потом и вовсе что-то тяжелое ударило девушку со спины, да так, что она едва не потеряла сознание, но воля ее была непоколебима, ни разу она не усомнилась в своем решении, не попыталась бежать назад в укрытие. Но Бог, казалось, не замечал ее пылких призывов. Стихия продолжала буйствовать, разрушая исторические здания и погребая под завалами десятки людей.

И тут, как откровение свыше, а точнее из адских подземелий до нее донесся голос Асмодея, а в памяти ожил его рассказ о том, что свою силу демоны черпают в энергии душ. Что ж, видимо правдива истина: если сам себе не поможешь – никто не поможет. Но как… как ей высвободить энергию своей души? Как научиться управлять ей? Лионель говорил о том, что магия требует полной концентрации и бесстрастия, никаких посторонних мыслей, только цель. Закрыв глаза, девушка представила себе Париж, не тот погрязший в грязи, преступлениях и крови оплот человеческого убожества, а столичный град величайшей страны – сказочный город, о котором рассказывали ей торговцы. Перед глазами пронеслись роскошные дворцы, великолепные сады, люди, живущие в достатке, то была наивная мечта, но такая реальная, что все ее существо уверовало в возможность этого.

– Молю, – шепнула она, уже не зная какие силы призывает себе в помощь, желание ее было столь велико, что ни одна сила во Вселенной не могла ему противостоять. И тут ее кожа будто начала светиться изнутри, разливаясь по телу приятным теплом. И с каждой секундой это сияние начинало усиливаться, ослеплять тех, кто смотрел на нее, а буря вокруг и впрямь начала стихать, одна лишь беда, вместе с сиянием начало усиливаться и тепло, обратившееся в нестерпимый жар, который буквально выжигал из нее всю жизнь. Кровь начинала закипать в венах, во рту появился солоноватый привкус крови и запах, ужасный запах горелого мяса. Она будто снова взошла на костер инквизиции, только на этот раз пламя пылало внутри нее.

– Что это? – прикрывая ладонью глаза, произнес Лионель, уже не видя перед собой ничего кроме яркого сияния.

– Это выгорает ее душа, – с некоторой горечью в голосе, отозвался Люцифер. – Она отдает свою энергию.

– Аврора, – Лионель рванулся к ней, чтобы помочь, но князь Преисподней ухватил его стальной хваткой.

– Ну уж нет, хватит с меня на сегодня глупостей. Я не пожертвую еще одной душой понапрасну.

– Это стихия, а значит, ее можно обуздать! – взревел Лионель.

– Это хаос, порожденный в Аду и остановить его можно только изнутри. Она ничего не сможет сделать.

А буря, разносившая пожар по крышам домов, как будто бы остановилась. Ветер начал стихать, бушующая река успокоилась, но вот эффект был недолговечен, секундой спустя стихия обрушилась на город с новой силой, превосходящей свою предшественницу. Аврора, вскрикнула от боли, но свет, окружавший ее, накрыл куполом почти весь Париж. Он ослеплял, но в то же время дарил надежду и тепло.

– Она погибнет! – пытаясь вырваться, прошипел Лионель.

– Очевидно, но ты не сможешь ей помочь, а я не стану тратить силы перед грядущей битвой. Не стану потакать глупым желаниям рабов! Пусть ее спасает Бог, коль она так верит в то, что ему есть дело до этого мира…

– Мессир…

Но Люцифер был неумолим, печальным взглядом смотрел Владыка за тем, как выгорала чистая душа, в жертвенности своей искупая те немногие грехи, что успела совершить за свою короткую, наполненную страданиями жизнь. В действительности, видимо князь бездны больше желал всем и каждому доказать отсутствие или полное равнодушие Господа к мирским трагедиям, и ради того, чтоб свергнуть последнего, готов был пойти на любую жертву.

Михаил же, в отличие от своего падшего собрата, напротив, устыдился своего равнодушия. Сам факт того, что девушка, во всех отношениях брошенная небесами на произвол судьбы, нашла в себе силы и веру бороться за заблудшее людское племя, пробудил новую надежду и в великом архангеле. Пусть тысячи черных душ заполонят землю, но пока в сердцах таких, как Аврора, живет такое могущество, такая непоколебимость, ангелам есть за что сражаться. Вытянув перед собой ладонь, он одним лишь мановением руки развеял чары, заставил ветер стихнуть, а бушующую реку вернуться в привычное русло. Но то, что открылось его взгляду, поражало.

В центре огромной выжженной в земле звезды, стояла израненная молодая девушка в изодранном одеянии. Ее высокая грудь тяжело вздымалась при дыхании, лицо было искажено болью, а взгляд затуманила какая-то поволока, но энергия исходившая от нее в этот момент была столь ощутима, что ее можно было потрогать.

– Это он помог мне, – практически беззвучно прошептала она, падая на колени.

– Аврора, – укрывая ее плечи плащом, произнес Лионель, подбежав к девушке. – Вставай, нужно уходить. Буря скоро вернется.

– Он прав, – кивнул Михаил, – хаос порожденный в Аду не остановить таким образом, только замедлить. Я помогу Вам, но нужно торопиться.

Дорога много времени не заняла, видимо, порталы привязывались не к конкретному месту на земном шаре, а к энергии существ, открывающих их. Проехав по разоренным огнем предместьям, всадники обогнули городскую стену, углубляясь в лес.

– Итак, – протянул Люцифер, – ты спас ее. Почему?

– Мне не нужно идти в битву, выходит, могу позволить себе такую роскошь, – с нескрываемым упреком в адрес падшего брата, проговорил Михаил, пытаясь всячески уклониться от ответа.

– И все же, Отец не откликнулся на ее призыв, а значит, девчонка должна была умереть, но ты проявил неповиновение и защитил ее, а теперь решился сорвать его печать, хотя до этого был непоколебим. Два непростительных для ангела греха за один день. Ты понимаешь, чем рискуешь? И все ради чего?

– Ради людей, брат, ради людей, – ответил архангел.

– Ты готов умереть из-за кучки этого порочного, алчущего крови отребья? Ты сам видел их сегодня, жалкие шакалы, предатели и воры.

– Но я видел и другое, – взглянув на Аврору, задремавшую на плече Лионеля, произнес он. – Мне открылась вера, которой нет даже в сердцах некоторых ангелов, отвага, самопожертвование и милосердие. Люди… у них есть изъяны, но они стараются стать лучше, умеют прощать… если она верила во все это, то как могу не уверовать я?

– Сразу видно, ты плохо их знаешь, – пренебрежительно фыркнул Люцифер, останавливая своего коня. – Покажитесь! – проговорил он, и голос его эхом разнесся меж деревьев, будто громовой раскат.

– Кто это? – еле слышно пискнула Аврора на ухо Лионелю, наблюдая за тем, как из ночного сумрака выступили мрачные тени. Десятки, нет сотни бестелесных созданий, покинувших свои земные оболочки.

– Демоны, запертые в этом мире, те кто откликнулся на призыв Асмодея, те кого сумел найти мой фамильяр, – ведьмак указал на ворона, сидящего на ветке, – за такое короткое время.

– Пора, – спешиваясь с коня, произнес Люцифер, вставая около полуразвалившейся арки, которая во времена Римской Империи была частью оборонительных сооружений. Теперь же этот могущественный оплот когда-то великой культуры хранил лишь призраков прошлого и великую тайну потустороннего мира.

– Пришло время прощаться, – помогая Авроре спрыгнуть с ретивого жеребца, с грустью в голосе произнес Лионель. Столько хотелось сказать, в стольком покаяться, но так не хотелось ворошить прошлое, которое только улеглось в сознании… Да и был ли в том смысл? Она уходила, и пусть ничто не умирает навечно, шансы на новую встречу были ничтожно малы.

– Видимо, – тихо проговорила девушка, склонив голову.

– Аврора, я… тогда, когда я предложил тебе эту сделку… я не знал…

– Не нужно, – отозвалась она. – В огне Преисподней многое видится иначе. Я простила…

Эти короткие слова целебным бальзамом разлились по его сердцу, заставив эту непокорную мышцу биться сильнее от легкого прикосновения ее руки. Удивительно, какими незначительными на первый взгляд могут быть самые важные в жизни моменты. Сделать женщину, пришедшую столь неожиданно, незабываемой, могла, пожалуй, лишь роковая судьба, подарившая надежду и тут же утащившая ее в самую глубокую бездну.

– Я должен признаться… – начал было ведьмак.

– Мадемуазель Д’Эневер, нам пора, – повелительно произнес Люцифер, протягивая ей свою ладонь.

– Прощайте, Лионель, – отозвалась девушка, подарив ему легкий поклон. – Или до встречи в новом свете, где не будет Ада и Рая, войны и ненависти, я верю, что когда-нибудь мы все окажемся там.
Подойдя к своему темному господину, она, будто верная спутница, вложила свою руку в его, бросив на ведьмака прощальный, наполненный смирением и пониманием взгляд. Верные тени Люцифера рядами выстроились за ним, не без опаски поглядывая на архангела, стоявшего на некотором расстоянии.

– Да сопутствует тебе удача, брат, – повысив голос, произнес Михаил.

– Следующая наша встреча состоится на небесах, – в полушутливом тоне, стараясь не изменять себе, отозвался Люцифер.

– Надеюсь, что нет, – с легкой полуулыбкой ответил архангел, выступая вперед. – In nomine Patris, et Filii, et Spiritus Sancti. Amen* – начал Михаил и голос его играл, как перезвон ангельских труб, столь приятен он был для слуха. – Я – Михаил, первый среди архангелов и предводитель небесного воинства властью, данной мне Создателем снимаю священную печать с темных врат. Клянусь жизнью своею и великим даром небес, что помыслы мои чисты, а преданность Отцу непоколебима.

Протянув руку перед собой, он засветился изнутри и свет этот стройным лучом прошел сквозь руины, заставив землю содрогнуться, разверзнуться и выпустить из своего чрева языки пламени, которые в считанные секунды поглотили древнюю арку. Порыв нестерпимого жара вырвался на поверхность, окутывая ожидающих своей энергией. Люцифер, поддавшись какому-то самому неведомому милосердию, притянул Аврору к себе, укрывая плащом, чтобы защитить от нестерпимого жара. Языки пламени окутывали их со всех сторон, но сквозь пелену слез девушка видела, как Михаил, желая подчинить себе первородное пламя, выступил вперед. Одежда пеплом слетала с его тела, открывая присутствующим его истинное ангельское обличье.

Золотая кираса, сделанная на римский манер была укрыта королевским пурпурным плащом, ноги укрывали золотые поножи с изумительной ковкой, волосы золотыми прядями развивались на ветру, но все это меркло в сравнении с завораживающей красотой его крыльев. Огромные, с золотистым отливом, они были настолько прекрасны, что ни одно изображение великих художников не могло сравниться с ними. Воспоминания о них буквально вгрызались в память, вызывая благоговейный восторг. При этом зрелище Аврора едва могла унять дрожь в коленях. Но вскоре пламя начало стихать и изменило цвет с оранжево-алого на зеленый, следом стих и ветер, нарушивший своим завыванием тихое уединение леса.

– Помни о своем обещании, Люцифер, – открывая им путь, проговорил Михаил.

– Исполню, – проходя сквозь арку отозвался он. В тот миг, когда его нога пересекла порог проклятой земли из портала вырвалась желтоватая вспышка и темные фигуры князя тьмы и его спутницы растворились во мраке. Следом за ними последовала еще пара демонов и вновь запылала вспышка, а потом еще и еще.

Так продолжалось несколько часов к ряду, яркие всполохи адского пламени то и дело озаряли ночной мрак, бросая на высокие деревья устрашающие тени. А потом все стихло, рассвет, будучи предвестником вступлению на землю сил добра, развеял тьму ночи, подарив лесу и всем его обитателям долгожданный покой и тишину. Роковая дверь закрылась с первым пением петуха, и лишь одинокая мужская фигура, недвижно стоявшая у мистической арки, стала последним напоминанием о разыгравшихся этой ночью событиях.

Примечания:
* In nomine Patris, et Filii, et Spiritus Sancti. Amen (от лат) – Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа. Аминь.

Предыдущая глава || Следующая глава