Знаешь — мы никогда не забудем
Игры, в которые играют люди.
Нас с тобой наконец настигли
Люди, которые играют в игры.
Гости Из Будущего «Игры»

Он и представить не мог, что будет так тосковать по Британии — с ее двумястами дождливыми днями в году. Мягкий солнечный климат Жюрансона его раздражал. Впрочем, его раздражало практически все во Франции, начиная с собственной жены и заканчивая виноградом. Мерлин всемогущий!.. Виноград заполнил его дни и — частично — ночи: первые месяцы виноградники снились Малфою — бесконечные ряды кудрявых лоз под палящим солнцем. Солнце, море и виноград. Грейнджер бы здесь понравилось. Он не знал, почему так решил, но Гермиону — с ее золотистой кожей, теплыми карими глазами и с ее темпераментом — так и хотелось поселить в вечное лето.
«Золотистая кожа... теплые глаза... — Малфой поморщился собственным мыслям. — Скажи лучше — шоколадные. И ореховые кудри!» — он передернулся и фыркнул. Понесло. Драко никогда не любил карамельных эпитетов — и комплиментов подобных Гермионе не делал, тяготея к четким определениям и предпочитая называть вещи своими именами. При этом подмена понятий, которую он продолжал шлифовать в софистских внутренних монологах, его абсолютно не смущала.
Однако сегодня притворяться наедине с собой ему не хотелось. Какого бы цвета ни были глаза Грейнджер — шоколада, чая, кофе или виски, — он по ним скучал, отчаянно и безысходно, находя некоторое утешение в проклятых виноградниках. С утра и до вечера, с первых дней жизни в шато, он прилежно постигал науку виноградарства под чутким руководством новоиспеченного тестя.
Первые дни... Драко хорошо запомнил день приезда во Францию. У парижского терминала его встречали: Нарцисса в новой гламурно-голубой мантии под цвет глаз и худенькая девушка с короткой стрижкой — светлые волосы открывали тонкую шею. Это моментально вызвало у Малфоя приступ раздражения. Вращаясь в кругу ведьм и магов, по преимуществу чистокровных, он привык к длинным волосам: ведь общеизвестно, что отрезать их — значит добровольно лишать себя части силы. Даже модница Паркинсон к пятому курсу распрощалась с любимым каре и отпустила волосы. Надо сказать, ей очень шло, и Драко любил пропускать между пальцами лаково-черные гладкие пряди — Пэнси носила волосы распущенными. А эта вот — на тебе: какие-то рваные клочки, точно у болонки. Хотя если подумать — на что сквибу длинные волосы? О какой силе речь? Мерлин с ней, пусть стрижется, как хочет. Фыркнув под нос, Малфой кивнул в ответ приветственно машущей Нарциссе и двинулся прочь от терминала, не оборачиваясь и гоня от себя мысли о буйной гриве Грейнджер. Он все еще чувствовал тепло ее рук на своей шее и запах ее духов.
— Как ты, дорогой? — Нарцисса обняла его и, расцеловав в обе щеки, мягко развернула к своей спутнице, безмолвно застывшей в паре шагов. Знакомые глаза жадным взглядом ощупывали его лицо — захотелось провести по нему ладонью, будто стряхивая назойливую мошку.
— Доминик, — вежливо выдавил Драко, призвав на помощь все самообладание, и заставил себя чуть растянуть губы в псевдоприветливой улыбке.
— Драко... — выдохнула Доминик, не в силах оторвать от него глаз и неудержимо заливаясь краской. Малфой вздохнул про себя, но внешне остался безупречен — это оказалось несложно. Пространство международной каминной сети оказало на него странное действие, притупило чувства, оставив несмертельные: раздражение, усталость... облегчение. Странное облегчение — от того, что сегодня уже ничего не придется решать. Не придется мягко, но настойчиво отрывать от себя руки — беспомощно цепляющиеся в глупой, отчаянной надежде удержать, — отрывать с кровью, оставляя в них собственную душу. Нет, сегодня он просто позволит отвести себя в тихое красивое место, где его так ждали, и постарается уснуть, сославшись на усталость и расшатанные нервы. И возможно, ему это даже удастся — пока действует странная анестезия. О том, что придется решать завтра, Драко думать не хотел.
— Cheriè! Где ты, милый?
Проклятье. Ей принадлежали почти все его ночи, утра и дни — хотя бы вечера он хотел для себя. Впрочем, здесь все хотели чего-то, что не могли получить. Доминик страстно желала, чтобы ей принадлежали не только его тело и фамилия, но душа и помыслы. Нарцисса мечтала о появлении новенького Малфоя. Филибер рассчитывал, что будет кому оставить фамильный бизнес. Бланш... Вот теща, пожалуй, оставалась в глазах Драко темной лошадкой. Фальшивую сердечность зятя по отношению к дочери она видела насквозь, однако ни словом, ни делом своего знания не обнаруживала. Малфой ощущал невнятное, но настойчивое беспокойство: словно за ним пристально наблюдают — собственно, так и было. Он гадал: каким же образом покойный Люциус договорился с де Шанталями об этой абсурдной свадьбе, какие слова и аргументы подобрал его искушенный в переговорах отец? Конечно, определенная выгода стороне невесты лежала на виду: де Шантали получали для обожаемой дочери любимую долгожданную и прежде недосягаемую игрушку. Не в накладе оставался и Малфой, обретая близкое родство с одним из самых почитаемых в Европе старинных семейств; к тому же не замаравших себя участием в войне. А чего хотелось самому Драко, о чем просило сердце... так сердца в сделках не участвуют, соглашений не заключают, на годы вперед ходы не просчитывают. Их удел — бережно хранить осколки разбитого прошлого, ранящие острыми краями; лелеять несбывшиеся мечты и — надеяться, вопреки всем и всему, несмотря ни на что. Надеяться глупо и беспричинно, отдавая себе в том полный отчет. И Драко — в темной глубине души, надежно скрытой от бесцеремонных посторонних глаз, — надеялся.
— Я здесь, дорогая, — он вложил в голос требуемую порцию тепла и старательно нацепил на лицо улыбку примерного мужа. «Дорогая» — словно они женаты лет двадцать. Драко передернул плечами и подобрался: шаги слышались уже совсем близко.
Свадьбу устроили спустя месяц после прибытия Драко во Францию. Конечно, учитывая статус семьи, вековые традиции и обычаи, времени для должной подготовки было мало — притом что предложение Доминик он сделал через неделю после приезда. С другой стороны, договоренности между Люциусом и де Шанталями было много месяцев... Да и пышных торжеств с сотнями гостей никто не планировал. К удивлению Малфоя, Доминик не была дурочкой, и хотя он не знал, в каком виде было преподнесено ей решение о свадьбе, она не питала иллюзий о его чувствах, и это упрощало жизнь. Ее неудавшаяся попытка покончить с собой и нынешнее спокойное здравомыслие не очень вязались друг с другом, но Драко решил не утруждать себя размышлениями об этом. Его не слишком пылкое предложение Доминик приняла с милой покорностью: как добрую, но давно предвиденную весть, задержавшуюся в пути. Де Шантали и Малфои отпраздновали событие впятером — за тихим семейным ужином при свечах, а потом Доминик увлекла Драко прогуляться: по тем самым дорожкам, где они бродили детьми. Они гуляли там всю минувшую неделю, болтая ни о чем, точнее, разговаривала Доминик, Малфой отделывался односложными ответами и междометиями. Его будущую жену такое положение дел, казалось, ничуть не напрягало, сам же он чувствовал себя... странно. Хвала Мерлину — пока его поселили в отдельной комнате, и ему не нужно было делить постель ни с кем, кроме своих призраков.
Анестезирующий эффект международного перемещения прекратил действие наутро: Малфой вновь ощутил свое сердце, хотя предпочел бы забыть о нем. Три года. Чужая страна. Чужая женщина — виновная лишь в своей чистой крови и чистой любви. Руки внезапно задрожали. Драко сжал кулаки и закрыл глаза, глубоким дыханием успокаивая зачастившее сердце и стараясь не думать, как встречает это утро Грейнджер... Как смешно она морщит нос, когда солнечный луч щекочет ей лицо, и как доверчиво распахиваются глаза...
Деликатный стук в дверь едва не заставил Малфоя выскочить из собственной шкуры. Он сглотнул, успокаивая прыгнувшее к горлу сердце, и выговорил:
— Да?
Дверь бесшумно приоткрылась, впуская Нарциссу: волосы собраны в изысканно небрежный узел, легкое голубое платье оттеняет глаза.
— Как ты, малыш? — она феей скользнула к Драко, легко коснулась губами щеки, обдав летучим ароматом сирени, взъерошила ему волосы на затылке и присела на пуфик у кровати, изящно скрестив ноги.
— Я нормально, а ты?.. — вырвалось у Драко: лихорадочный блеск в глазах матери сказал ему больше, чем весь ее цветущий вид.
— Все хорошо, все хорошо, — рассеянно пропела Нарцисса, блуждая взглядом по комнате. — Как тебе здешний климат? Тепло, солнце... прелесть, правда?
Будто в Британии круглый год зима... Малфой продолжал вглядываться в лицо матери, и его собственное становилось все более озабоченным.
— О, Драко, — Нарцисса устало провела руками по лицу и будто стерла грим: оно сразу постарело, блеск в глазах угас. — Не обращай внимания. Это все Забвенное зелье Бланш... знаешь — успокоиться, отвлечься... забыться.
— Забвенное зелье?..
Нарцисса безучастно кивнула, повертела кольцо на пальце и внезапно оживилась:
— Милый, а что ты скажешь о Доминик? Девочка по-прежнему очаровательна, не правда ли?
Малфоя неожиданно озарило: мать же ничего не знает о его встрече с Люциусом, а стало быть и появление Доминик на терминале, и этот ранний визит Нарциссы — этапы кампании по подготовке его, Драко, к принятию верного решения... Да только оно было им принято еще в Британии. Теперь он подозревал, что и тогда, за завтраком после встречи с отцом, Нарцисса неслучайно ударилась в воспоминания о де Шанталях. Мерлин... интриги, тайные планы — на один неприятный миг он ощутил себя увязшей в паутине бабочкой... а скорее, мухой: какая, к драклам, из него бабочка, в самом деле. Малфой прикрыл глаза и тихо вздохнул.
— О да, мама, Доминик прелестна, — он еще раз вздохнул и подошел к окну: из его пока еще отдельной спальни открывался вид на широкую лужайку. — Я подумываю сделать ей предложение, что скажешь?
Обескураженный вид матери доставил Малфою пусть небольшое и сомнительное, но — удовольствие...
Портрет профессора Снейпа Драко решился распаковать лишь после свадьбы. Зельевар, к облегчению Малфоя, продолжал молчать — так же упорно, как в мэноре со дня смерти Люциуса. Профессор не делал бесполезных вещей, махать кулаками после драки не вошло в его привычки и после смерти. Доминик взирала на портрет с благоговением: помимо того, что Северус Снейп сыграл неоднозначную роль в ее собственной жизни, он семь лет был неотъемлемой частью жизни Драко — а это, вкупе с героическим вкладом в Победу, делало профессора небожителем в глазах Доминик. А между свадьбой и портретом случилась первая брачная ночь... ее Малфой, конечно, тоже отчетливо помнил, хотя предпочел бы забыть. Доминик, разумеется, имела полное право раз уж не на его душу, то хотя бы на тело, а он способен был думать лишь о вспышке — проклятой вспышке колдокамеры ушлого журналюги, пробравшегося-таки через зачарованные кусты, несмотря на все предосторожности. Впрочем, интуиция шепнула Малфою, что, наверное, кто-то не слишком усердствовал с защитными чарами и, возможно, даже хотел, чтобы весть о его свадьбе долетела до Британии... Однако он сознательно отмахнулся от этой мысли, ибо шила в мешке все равно не утаишь — вылезет рано или поздно, а подозревая всех и каждого вокруг, недолго дойти и до психушки. Проверять, что здесь у них вместо Мунго, Малфою не хотелось: вполне хватало собственного ада, который он давно носил внутри.
Когда Доминик вышла из ванной — сменив роскошный в своей элегантной простоте свадебный наряд на целомудренный длинный пеньюар, — и бесшумно, нерешительно приблизилась к необъятной кровати с балдахином, Драко отвернулся наконец от окна и замер, встретившись глазами со своей новоиспеченной женой. Нет, дураком он себя не чувствовал — только мерзавцем. Два маленьких зеленых солнца светили с ее лица, в этих глазах — доверчивых и опасливых, как у той оленихи на уилтширском лугу — была вся Доминик: ее отчаянная надежда, страх, мольба... и любовь. Малфой ощутил это как ожог: маленькая дрожащая девочка в шикарном белье его любила. Безоговорочно, отбросив прошлое, настоящее и даже будущее — если бы ей грозила неминуемая смерть за ночь с ним, Доминик де Шанталь, не задумываясь ни на секунду, счастливо выбрала бы ее. Нет... Доминик Малфой. Доминик и Драко, Драко и Доминик — как в детстве. Он в ловушке, только с сегодняшнего дня жаловаться некому и не на кого: он сделал выбор, и эти отчаянные глаза станут его персональной вечной карой, когда он будет гореть в аду за двойное предательство. Тех — обеих, — которые любили его, и своей собственной любви — единственного, что оставалось стоящего в его никчемной жизни.
Той ночью — первой в роли мужа — Драко так и не уснул. Держа в осторожных объятиях хрупкое незнакомое тело, он вспоминал давний разговор с отцом. Тогда как раз Драко осаждала Селестина Уэйн, и он, будучи дома на рождественских каникулах, получил от нее до безобразия слащавую, безвкусную открытку, из которой к тому же — едва он ее открыл — посыпались на колени почему-то ядовито-розовые снежинки. Хвала Мерлину, рядом не оказалось матери, а вот отец внимательно наблюдал, как Драко, ругаясь вполголоса, избавлялся от паскудных снежинок. Покончив с открыткой, он неохотно рассказал отцу о настырной рэйвенкловке — ничего другого ему не оставалось, — и Люциус, выслушав, задумчиво произнес:
— Любовь, Драко, — любая любовь — есть дар. Прошеный или непрошеный, но во всяком случае — не стоит отбрасывать его, не подумав. Никогда не знаешь, где и как тебе пригодится тот или иной человек... а жечь мосты занятие неумное и весьма опрометчивое, да, — вымолвив эту небольшую, но вескую тираду, Люциус умолк, переведя взгляд на огонь, минуту спустя в гостиную впорхнула Нарцисса, и Малфои приступили к рождественскому завтраку. А тот разговор вспомнился отчего-то лишь сейчас.
В ту первую ночь Малфой так и не сделал Доминик своей, как, впрочем, и во вторую и третью. Странно, но это, похоже, стало причиной поистине безграничного доверия его юной жены. Страх исчезал из ее глаз, уступая место желанию.
— Вот где ты прячешься, отшельник! — Доминик подбежала к нему со спины, обвила руками шею и потерлась щекой о волосы. Драко терпеть не мог, когда чужие руки касались его волос: единственная, чьи прикосновения только что не заставляли его по-кошачьи урчать, находилась по другую сторону Ла-Манша. И нет — Малфой не был отшельником.
По завершении винодельческого сезона — после праздника Божоле в третий четверг ноября, когда бесчисленное количество бутылок молодого вина было разослано во все уголки Европы, и немало выпито — в Эглантье традиционно открылся сезон охоты. Филибер де Шанталь скромно именовал ее спортом королей, и Драко пришлось научиться всем охотничьим премудростям. Верховой езде он был обучен с малолетства, так что особых трудностей не возникало, кроме одной: он наотрез отказывался убивать загнанного оленя, хотя нередко одним из первых оказывался рядом с затравленным животным в окружении беснующейся своры. Будучи довольно терпеливым и покладистым все время, что жил в шато, здесь Драко оказался непреклонен — и плевать хотел на то, что подумают о нем тесть и все его претенциозные гости, половина из которых откровенно завидовала малфоевскому успеху. Его упрямство неожиданно нашло горячую поддержку у жены: Доминик убежденно считала охоту убийством, поэтому лишь радовалась отказу Драко в нем участвовать. Малфой ее не разубеждал: какая разница, в конце концов, почему...
И на посиделках после охоты он неизменно присутствовал: вежливо улыбался, участвовал в светской трепотне, готовый поддержать практически любой разговор на любую тему. Утонченный, изысканно холодный — невзирая на безупречную любезность, легко и органично — на сторонний взгляд — вписавшийся в новую среду, британский зять де Шанталей быстро стал весьма популярен в светской тусовке. Именно так: не муж Доминик — зять де Шанталей... и лишь с точки зрения лингвистики это было одно и то же. На этих вечеринках разливали не молодое вино свежего урожая, но хорошо выдержанное Жюрансон: богатое, яркое, бархатистое, с привкусом корицы и гвоздики — вино, которого нигде больше не найти, потому что только урожай виноградников у реки По — Гро Мансан, Пти Мансан, Курбю — дарил ему неповторимый вкус и незабываемый аромат. Янтарный хмель кружил голову, вызывая в душах шальные порывы, заставляя чувствовать себя юными и сумасбродными, нести глупости и искренне над ними хохотать. Когда веселье становилось разнузданным, Драко незаметно исчезал из дома, провожаемый грустным взглядом Доминик: по молчаливому уговору пара вечеров и ночей в неделю безраздельно принадлежали Малфою. В остальное время он прилежно исполнял обязанности примерного мужа...
Этот укромный уголок Драко обнаружил спустя месяц после приезда, бродя по поместью в компании собственных мыслей: очень удобный прямой аппарационный канал в Париж. Малфой и не подозревал, насколько привык к городу за год без магии. Париж показался ему более шумным и грязным, чем Лондон, слегка сумасшедшим, но он был городом, и там была жизнь. В первую свою вылазку Драко бесцельно бродил по центру: выход из канала оказался в непосредственной близости от Лувра(1). Обилие маглов его не особенно раздражало, а сам он не сильно выделялся из толпы: джинсы, майка, неизменный черный пиджак, собранные в хвост светлые волосы, чехол на поясе — под Маскирующими чарами. Малфой ловил на себе заинтересованные взгляды девиц, но магия тут была не при чем. Забредя в сад Тюильри, Драко понял, что заблудился, и похвалил себя за предусмотрительность: аппарировав на рю де Лоншам, он навесил на выступающий из стены камень Навигационные чары, которые и вывели его обратно, стоило шепнуть: «Делигаре реверти(2)». Малфой так хорошо помнил, какова жизнь без магии, что работа даже с несложными заклинаниями до сих пор доставляла ему удовольствие, а уж с изысканными, вроде этого, тем более.
— Ну, так ты идешь ужинать? — Доминик почувствовала напряжение мужа и отстранилась, закусив губу. Драко, не подозревая об этом, повторил ее движение, подавил вздох и поднялся с кресла.
— Конечно, дорогая, идем... — он приобнял ее за талию, пропуская вперед, и Доминик поразилась: каким холодным может быть такое, казалось бы, интимное прикосновение. Однако в следующий момент она лучезарно улыбнулась Драко, и они покинули тонущую в сумерках веранду.
Открыв потаенный проход в саду, Малфой ловил каждую возможность улизнуть в Париж: туда, где он чувствовал себя почти прежним... чувствовал себя живым. Он кормил голубей, ел жареные каштаны, пил кофе в крошечных кафе под нарядными навесами — плохая копия блэковского кофе, но по-своему неплохой. В один из вечеров Драко нашел улицу Фарфелу(3) — или она нашла его. Так или иначе, Париж открылся ему с новой — темной, криминальной — стороны и неожиданно тронул сердце, напомнив о Лютном переулке. Теперь почти все свои свободные вечера он проводил здесь — в кабачке «Дохлая устрица» (довольно грязном и шумном заведении, полном сомнительной разношерстной публики, однако славящемся отличным качеством подаваемого вина), став завсегдатаем. Ему по-особенному улыбались официантки; жулик бармен наливал чуть-чуть больше, чем раньше; у Малфоя появился любимый столик, который он предпочитал прочим — когда не оставался у стойки.
В один из таких вечеров он приметил одинокую фигуру наедине с бутылкой «Эльфийского Полночного» — вина покрепче игристого, которым он угощал в мэноре Гермиону столетие назад, в прошлой жизни. На столике стояло еще небольшое расписное блюдо с нарезанным персиком, но, очевидно, лишь для приличия: девушку интересовало только вино. Драко с любопытством вгляделся в лицо, полускрытое длинными волосами, и от неожиданности поперхнулся огневиски: оно недаром показалось ему знакомым — еще бы! Но что она делает здесь одна, и что думает об этом Блейз?..
___________________
(1) Первый округ, или Лувр (Ie arrondissement, Arrondissement du Louvre) — географический и исторический центр Парижа, его сердце и настоящая туристическая Мекка.
(2) Заклинание есть чистой воды вымысел автора: от лат. deligare — привязать и reverti — вернуться.
(3) farfelu (фр. разг.) — странный, экстравагантный, причудливый, необычный; забавный, потешный; удивительный, нелепый. Улица — вымысел автора, парижский «аналог» лондонского Лютного переулка.

---