Предупреждение: Есть несоответствие с реальностью. Некоторые моменты просто взяты из головы и не проверены в гугле - а бывает ли такое в жизни.

Сентябрь 2006.

Вся в слезах я отправилась вместе с родителями домой. Мне было очень плохо, ведь я прощалась со своими друзьями, в том числе и с Эдвардом. Я до такой степени привыкла, что за помощью могу обратиться к моему лучшему другу, что теперь и представить не могла, как я буду без него.

На следующий год Эдвард уже не сможет приехать в этот центр, ведь ему будет шестнадцать. А в этом месте есть возрастное ограничение. Да, и поддерживать связь мы с ним не сможем. Я живу на одном конце страны, а он на другом.

От этого мне становилось так плохо, что просто хотелось разрыдаться. А ещё лучше – вцепиться в Эдварда и увезти его с собой.

Мы прощались с ним весь последний день в центре. Я плакала у друга на плече, а он обнимал меня за талию и шептал, что если судьбе будет угодно, то мы ещё встретимся. А пока у нас есть телефон и можно раз в неделю – две созваниваться. Так же мы обменялись адресами, поэтому можно ещё и писать письма. Жаль, что у меня нет компьютера, но Эдвард мне на всякий случай оставил свой е-майл.

- Мам, почему у меня в городе не может быть таких хороших друзей, как Эдвард и Элис? Почему самые лучшие живут так далеко? Неужели нельзя было Богу сделать так, что бы все люди, которым комфортно друг с другом общаться жили бы рядом? – я уже раз пятый задавала этот вопрос Рене, но она попросту отмалчивалась. Может, ей было нечего сказать, а может она не могла сформулировать ответ.

- Дочь, если бы в жизни было всё так просто, то мы бы не считали каждый цент… - минут через десять ответила мама и одобряюще улыбнулась.

Я покачала головой и продолжила плакать.

Мне было трудно привыкать жить без Эдварда, поэтому я даже ему не звонила и не писала. А зачем? Делать себе только больнее…

В этом учебном году решила пойти в школу, пусть и на костылях. Но видимо, я недооценила своих одноклассников, да и вообще всех учеников нашей школы.

На меня показывали пальцем, шептались за спиной и говорили в лицо не самые лучшие слова, которые бы ты захотел услышать от человека.

Приходя домой, я устраивала жуткие истерики, раскидывала вещи по комнате и орала, что меня все «ЗАЕБАЛИ». Ну истерики были в основном тогда, когда родители находились на работе. Я не могла показаться им слабой, ведь я так хорошо врала о том, что в школе у меня всё хорошо и меня никто не обижает.

Один раз Рене пришла ко мне в комнату с каким-то конвертом. Она улыбнулась и сказала, что мне пришло письмо от Эдварда. Знаете, я тогда и обрадовалась, и огорчилась. Мне очень не хотелось с ним прощаться, но и так общаться – это уже не то, что мне хочется.

«Привет, Белла.

Надеюсь, что у тебя всё хорошо. Мне очень тебя не хватает. Я даже скучаю по тому, как ты меня обливала с утра холодной водой. От тебя эту процедуру терпеть можно, а вот от сестры – НЕТ! Она просто маленькая садистка, с пропеллером в пятой точке! Вчера заставила меня испечь маленький пирог для мамы. Так догадайся что случилось!? Я перепачкал всю посуду и разбил мамин сервиз! Эсми сильно ругалась на меня и Мелани. Она запретила нам приближаться к кухне и посадила нас под домашний арест. Но зато она разрешила мне сегодня дойти до почты и отправить тебе письмо. Так что вот, сижу пишу.

Ты же ответишь, да? А ещё лучше – надо будет как-нибудь созвониться.

Я жутко по тебе скучаю.

Эдвард. 9/17/2006»

Письмо было достаточно позитивным, я даже представила эту картину – Эдвард замешивал тесто. Он никогда не мог себе нормально заварить кофе, а тут решил испечь пирог.

- Я тоже по тебе скучаю, - прошептала я в пустоту и стёрла слезинку у себя с щеки.

Октябрь – Ноябрь 2006.

- Алло, - ответили мне на том конце провода.

Я затаила дыхание. Почему то сразу захотелось повесить трубку. У меня затряслись руки, а дыхание стало прерывистым. Это был признак того, что я боюсь.

- Мм, - замялась я, - здравствуйте, - уже более уверенно, - можно Эдварда?

Я тяжело вздохнула и попыталась выровнять своё дыхание, чтобы не пыхтеть как паровоз.

- Извините, вы ошиблись номером.

А потом последовали гудки.

В тот день я ещё много раз набирала тот номер, который мне оставил Эдвард. Но всё время отвечал тот голос. Который мне первый раз сказал, что я ошиблась номером. Это было обидно, потому что я помню, как Эдвард раз пять перепроверял, правильно ли он мне всё записал.

Мама утешала меня, говоря, что просто надо попросить Эда заново мне написать свой номер. Она говорила, что не стоит расстраиваться из-за таких пустяков, а лучше сосредоточиться на учёбе.

Честно говоря, я очень устала от давления матери. Она редко меня хвалила за хорошие оценки, часто говорила, что я ничего не хочу делать, а лишь только занимаюсь ерундой.

Я думаю, что меня можно понять. У меня не было желания ходить в школу не только из-за одноклассников, а из-за того, что хотелось сделать всё наперекор маме. Что бы она злилась и орала на меня. Мне это, как мазохисту, доставляло удовольствие.

Я любила наблюдать, как вздувают её ноздри и вены у виска. Как она орёт на меня, а я мысленно посылаю её на хуй и показываю фак. Она думала, что я плачу из-за того, что она ругает меня, думала, что я исправлюсь. Но я умела вызывать у себя плач. Как только Рене выходила из моей комнаты я сразу же переставала всхлипывать и просто вытирала «искусственные» слёзы.

На самом деле я нормально училась. У меня были оценки “A” и “B”, лишь иногда были оценки “C” . Но только в тех случаях, когда у меня очень болела нога и я не могла даже сделать домашнюю работу или подготовиться к контрольной.

В ноябре я наконец смогла противостоять нападкам одноклассников. Хотя и способ выбрала не самый лучший.
Я дралась костылями и посылала всех туда, откуда редко возвращаются. Сначала мои высказывания и избиение костылями не воспринимали всерьёз, думая, что учителя это остановят. Но педагоги этого не делали. И я ещё больше осмелела.

Смешки и высказывая в мою сторону стали чуть меньше, но сократились они до нуля лишь тогда, когда я одному из своих одноклассником выбила костылём передние зубы.

После этого случая меня многие обходили стороной и в моём присутствии предпочитали молчать.

Девочки не хотели со мной разговаривать, ну а с парнями мне было просто не о чем поговорить. Поэтому в школе на переменах я обычно слушала музыку на кассетном плеере, который мне подарили родители пару недель назад.
Учителя к доске меня никогда не вызывали, что меня очень сильно бесило, но позже я привыкла, и уже у самой не было никакого желания выходить к доске.

Декабрь 2006.

Письма от Эдварда мне больше не приходили. Было тяжело отвыкать от общения с ним, ведь я привыкла рассказывать ему всё то, что больше никому не могла сказать. С мамой я стала всё чаще ссориться. У нас даже появился обычай: если утро началось нормально, то значит вечером мы поругаемся. И соответственно наоборот.

Я вызывалась участвовать в различных олимпиадах и викторинах. Призовые места, конечно, не занимала, но не это было интересно. Так же я заинтересовалась Русской историей, в частности Иваном Грозным и проштудировала всю литературу про него.

Никто не одобрял моего такого увлечения, но мне было плевать на чужое мнение. В глубине души. С наружи же я очень сильно комплексовала и закрывалась от людей. Я всё реже общалась со сверстниками. Наши разговоры не заходили дальше чем «Привет» и «Как дела». Я просто не знала, что отвечать. Или на какую тему можно поговорить.
С Эдвардом у нас всегда находилось что-то общее. Но эти люди никогда не заменят мне моего лучшего друга. Они так и останутся для меня чужими, что бы я не делала.

В декабре у моих одноклассников появилось новое развлечение: обсуждать кто и как одевается. Я попала под раздачу. Им видите ли не понравилось, что в школу я одевала чёрные джинсы и белую водолазку, которые мы с мамой выбирали в магазине эконом-класса.

Всем же надо было выпендриться, что, мол, вот, у меня шмотка дороже – я круче. На этой почве у меня появился ещё один комплекс. Вы просто не представляете – какого это каждый день было находиться в одном помещении с этими акулами. После такого я даже свою бабушку «босса» стала считать ангелом.

Моя одежда, моя «походка» с костылями, мой макияж – всё стало вновь предметом насмешек. И теперь уже я не могла заткнуть всех. Не будешь же каждый раз людям зубы выбивать, когда они сказали то, что тебе не понравилось.

Наша классная руководительница не спешила что-то делать и просто говорила мне, что бы я не обращала ни на кого внимания. И это давалось мне с трудом. Ну как не обращать внимания, когда тебя высмеивают перед всем классом, словно ты какой-то клоун.

Январь-Февраль 2007.

Зимние каникулы как-то прошли быстро и незаметно для меня. Я постоянно находилась дома.
Распорядок дня был таков:

1) Просыпалась я часов в двенадцать. Дня, естественно. Кое-как открывала глаза и полчаса тупо пялилась в потолок.

2) РОВНО в двенадцать тридцать мне звонила мама с работы и проверяла – проснулась ли я или нет. Она мне говорила позавтракать, точнее пообедать. Потом она так же говорила, что бы я открыла хоть какой-то учебник и почитала материал, который мы ещё в школе не изучали. Всё, на этом наши разговоры ограничивались.
3) После разговора с мамой я заваливалась обратно в кровать и включала телевизор.

4) За час до прихода родителей я кидала какой-нибудь учебник на кровать. Мол, читала.

5) Когда приходила мама, то я садилась есть вместе с ней.

6) Опять же, после ужина – просмотр телевизора.

7) Часов в девять-десять вечера мы с мамой ругались из-за уроков. Она орала на меня, что я тупая и бестолковая, я же мысленно показывала ей фак и материлась.

8) Через полчаса мы заканчивали собачиться.

9) Ну, отбой у меня был часов в пять утра.

Вот так вот, не очень то и густо. Хотя, знаете, в одну из суббот я даже сходила прогуляться на улице.
В школу ходить мне совсем не хотелось. Если в позапрошлом году мои мысли были такими – отучусь, а потом свободна весь день, то сейчас – зачем я иду в этот гадюшник? Ответ, конечно, на этот вопрос простой: образование. Хотя бы среднее, но мне надо его получить.

Мои одноклассницы стали со мной разговаривать, и чем вызвано такое их поведение – я не знаю. Может, какая-то волшебная сковородка дала им по голове?

Нет, но это я поняла неделей позже, когда случайно услышала, что со мной они разговаривают из-за того, что им угрожала классная руководительница. Как я поняла, то условия были такие – если они со мной не будут разговаривать, то классная вызывает их родителей в школу и рассказывает об «успехах» девочек.

Ну, конечно, всем вдруг стало так интересно общаться с Беллой. Размечталась.

Февраль не задался с самого начала. Нам объявили, что наш и класс младше будут проходить тестирование на успеваемость. Конечно же все «обрадовались» и стали возмущаться, что за беспредел творится в школе. Я же предпочитала отмалчиваться и просто готовиться к этому грёбаному тестированию.

Как говорилось ранее, февраль не удался. Мои родители подали на развод.

Оказалось, что у отца уже три месяца была любовница, которая вот только узнала, что беременна.

Сказать, что я была удивлена – ничего не сказать. Я почти неделю прибывала в шоке. На этой почве очень сильно нервничала, психовала и на всех срывалась. Да, я и раньше не часто виделась с отцом, но я знала, что он дома и поможет мне в любую минуту. А сейчас у него будет новый дом и новая семья. На меня у него будет намного меньше времени.

Как бы папа не убеждал меня, что я в любой момент могу к нему прийти – я не верила. И не напрасно. С того грёбаного февраля я видела Чарли только два раза.

Думаю, стоит сказать, что тесты я завалила.

Март 2007.

Мама кричала на меня по поводу и без. Я не знала куда мне деться от её криков. Даже плеер не помогал.
Рене ходила по дому и орала на всё, что попадало в её поле зрения.

Как то раз она решила перебрать вещи, но вдруг наткнулась на старый семейный альбом. Моя мать была так взбешена, что просто подожгла все фотографии.

Пожарные наш дом не смогли спасти. Жить нам с матерью было негде.

Первую ночь после пожара мы перекантовались у соседей. Потом матери одолжили денег знакомые и мы жили в каком-то дешёвом мотеле.

На самом деле я боялась находиться в номере. Там по полу бегали крысы, а они, знаете ли, не маленькие. Я с воплями выбегала на улицу и тяжело дышала, пытаясь понять что же произошло.

Так же у нас в номере не было элементарных удобств. Думаю, что некоторые из вас были в таком туалете, где просто вырезана дырка в полу, а вокруг всё угажено. Так вот, у нас в номере был именно такой туалет, о душе и речи не шло.

- Белла, я решила не платить за твои завтраки и обеды в школе, - в один прекрасный день объявила мне Рене.

Мы почти ничего не ели, деньги откладывались на съёмную квартиру, но еда в школе для меня была спасительной. Лишь благодаря ей я хоть как-то держалась на ногах. Знаете, в тот момент я понимала и не понимала свою мать.
Да, на еду уходило около десяти долларов в неделю, столько же мы платили и за день в этом отвратительном номере. Но я не могла смириться, что меня лишают возможности есть.

- Мам, мне очень плохо. У меня живот болит, меня тошнит! – выла я, лёжа на кровати.

- Ты беременна? – крикнула Рене в ужасе. - Тебе только четырнадцать, мы без жилья, без денег! Какие тут могут быть дети?
- Я есть хочу, просто есть! Мы неделю и крошки в рот не брали! – прохрипела я и вновь схватилась за свой живот, который пронзала острая боль. Было такое чувство, что меня протыкают мечом. Я быстро и прерывисто дышла, при этом закатывая глаза.

- Потерпи, у нас нет лишних денег на еду, - отрезала мать грубым голосом. Она даже не смотрела в мою сторону, лишь читала роман, который ей отдал администратор на ресепшене.

- Хотя бы булку купи! Она стоит девяносто центов! – крикнула я на мать. Та подошла ко мне и отвесила пощёчину со словами «потерпи».

Апрель – Май 2007.

Органы опеки заинтересовались тем, где я проживаю. За три недели мы с матерью так и не выехали с мотеля, продолжая экономить чуть ли не на воздухе.

Рене уже второй раз хотели лишить родительских прав после того злополучного пожара. Первый раз её пронесло лишь потому, что мать пообещала, что я буду жить с отцом, пока она не купит новый дом или квартиру. Но она не исполнила своего обещания. Да и Чарли со своей девушкой не горели желанием меня приютить. И если отец лишь только состроил несчастную мину на лице, то его брюхатая мне сразу указала на дверь.

В итоге я оказалась в распределителе.

Порядки там были крутые. Если ты никто, то будешь прислуживать там якобы самым крутым. Но меня не трогали. Я всё ещё ходила на костылях. Даже те, блатные ребята помогали мне. Я была кем-то вроде уравнивающего звена, поддерживала отношения с разными группами нашего распределителя.

Там то я и познакомилась со своей второй лучшей подругой – Розали.

Её изнасиловал родной отец, а она в состоянии аффекта его убила ножницами. Подругу оправдал суд, но вот родственники от подростка убийцы отказались, поэтому она оказалась в этом месте.

Мы просили директора, что бы она нам помогла попасть в один интернат. Женщина пожала плечами, но сказала, что поможет, чем сможет. Мы лишь могли скрестить пальцы и ждать.

Роуз и я часто болтали о всякой ерунде пол ночи, за что потом получали нагоняи от воспитателей. Нет, на нас не орали, а просто грозили пальцем и говорили, что будут следить за тем, что бы мы рано засыпали. Потом воспитатель мило улыбался и уходил из нашей комнаты, а мы с подругой, зажимая рты, хихикали.

В распределителе нас научили готовить. Уроки кулинарии были очень увлекательны. Мисс Ким рассказывала интересный факты о том блюде, которое мы пытались приготовить, так же она нам помогала и никогда не ругала, понимая, что потом мы наберёмся опыта и всё будем делать лучше.

Школа у нас была при распределителе, мы даже не выходили со здания, что бы попасть на уроки. Достаточно было подняться на этаж выше.

Я послушно делала домашнее задание, аккуратно одевалась и не хамила учителям. За последнее время это было чем-то новым, но мне было комфортно.

В конце мая один из приютов на другом конце страны согласился принять меня и Розали. За нами прилетели две нянечки. Нам было сказано за пол часа собрать наши вещи и идти к фургону, в котором нас уже ждали.

Мы с подругой даже не успели попрощаться с нашими новообретёнными друзьями. Надеюсь, что они на нас не обиделись.

По приезду на новое место жительства, мы начали осваиваться. Все считали нас изгоями, особенно меня. Были в нашу сторону и злые розыгрыши и шутки. Но Роуз была бы не Роуз, если бы каждому обидчику не дала по зубам.

Через неделю после нашего приезда вернулась команда приюта по футболу. Мы не вышли их встречать, потому что просто не знали этих ребят, но наша соседка по комнате сказала, что парни сами придут к нам знакомиться.

Да, всё было как в кино. Дверь открылась, и в нашу коморку ввалились три парня. Они были высокими, накаченными, красивыми. У каждого из них на лице красовалась белозубая улыбка.

-Привет, девочки! Я Фил, - показал на себя большим пальцем самый симпатичный из парней, естественно спортивного телосложения, с красивыми серыми глазами. – А это – Джейкоб, - указал он на смуглого парня со смешной причёской, - и Карлейл (не путайте с Карлайл!), - так же указал он на парнишку, который норовил своей улыбкой разорвать рот.

Мы кое-как с Роуз улыбнулись и помахали парням.

- Привет, ребята! – наша соседка соскочила с кровати и обняла Джейкоба. – Я так скучала! – и тут же поцеловала парня в губы, а ребята со стоном отвернулись.

- Имейте совесть! – пропищал, кажется, Карлейл.

Когда официальная часть знакомства прошла, то мы с подругой поняли – эти парни совершенно нормальные. Они не какие-нибудь зазнавшиеся придурки, которым важно погонять мяч на поле и встречаться с девушкой для вида, как это делают ребята в обычных школах, а простые мальчишки, от которых либо родители отказались ещё в младенчестве, либо родители погибли, а родственники приютить не сумели.

Розали не смогла рассказать свою историю, она пока доверяла её только мне.

Ну а я же, ничего не скрывая, всё выложила. Стесняться особо и нечего было.

Мы приятно проводили последние дни весны. Карлейл и Фил учили меня играть в футбол, не обращая внимания, что я на костылях. И знаете, мне это нравилось. Здесь они не акцентировали внимание на моих недостатках.

Так же мы играли в баскетбол и бейсбол. Правда, после бейсбола сильно болели руки, да и меткостью, как Розали, я не отличаюсь.

Джейкоб и Ванесса, наша соседка, с каждым днём укрепляли свои отношения. Они дарили друг другу различные милые подарочки, говорили милые слова, да и вообще всячески проявляли свои чувства.

Июнь-Июль 2007.

- У нас в приюте новенький. Говорят, что его только что перевели с больницы. Он не разговаривает даже ни с кем, - начала щебетать Ванесса, как только вошла в нашу комнату. – Но девочки! У него такое лицо…
- Что, до такой степени красавчик? – спросили мы с Розали в один голос.

- Нет! Оно всё в шрамах! – на повышенных тонах ответила нам Ванесса, при этом активно жестикулируя руками.

- Что в шрамах? – сразу с ходу задал вопрос Карлейл, который, как обычно, бесцеремонно вошёл в нашу комнату.

- Стучаться когда научишься? – наехала я на парня. – Мы про новенького говорим. Точнее, Ванесса говорит.

Карлейл посмотрел на меня, словно на тупицу. Я поняла, что его взгляд относится к моему вопросу. Мол: какого хера?

Если быть серьёзной, но этот парень уже пару раз видел, как я переодевалась. Он всегда заходил в самые неподходящие моменты. Либо я одевала лифчик, либо я его сняла…

И если первый раз было довольно неловко, то после второго Карлейл получил подзатыльник и пинок под зад.

- Ну, может тогда разговорим его? – предложила я девочкам.

- Как? – теперь как на тупицу на меня смотрела Розали.

- Для начала – познакомимся, - я поднялась с кровати и схватилась за костыли. – Ванесса, ты же знаешь в какой комнате живёт новенький?

- Действительно, надо познакомиться! – захлопала в ладоши соседка и припрыгивая понеслась из комнаты. – Все за мной!

Мы шли, нет – неслись, за Ванессой, которая пела какую-то весёлую песенку.

Она оглядывалась по сторонам, ища номер нужной нам комнаты.

- Вот! – воскликнула Ванесса и открыла дверь.

На кровати, свернувший в клубочек, лежал парень примерно нашего возраста. Может чуть старше. Он даже не обратил на нас внимание, только глубоко вздохнул.

Мы подошли чуть ближе.

Парень стал заметно волноваться. Его тело буквально сотрясала дрожь. Он прижал лицо ближе к коленям и закрыл глаза.

- Эй, - положила я руку на его плечо, а костыли вручила Роуз. – Привет. Я Белла, а это мои друзья.
Парень резко перестал дрожать. Он просто застыл, даже не дышал. Мы с ребятами переглянулись, а потом заново уставились на парня.

- Белла… - услышала я до боли знакомый голос.

- Ребят, выйдите, - попросила я девчонок и Карлейла. Они не понимающе на меня посмотрели. Но, однако, согласно кивнули и ушли.

Я погладила по голове моего лучшего друга, человека по которому я очень скучала весь год. Что с ним произошло? Почему он выглядит таким запуганным? Почему на его лице, по словам Ванессы, шрамы?

- Посмотри на меня, Эдвард… - шепча, попросила я парня.

Боже, что с ним случилось?!

Я видела перед собой до ужаса исхудавшее лицо. Под глазами были синяки. На лбу был огромный шрам. Всё остальное лицо покрывали мелкие порезы, но они так же бросались в глаза. Эдвард поджал губы и смотрел на меня своими большими глазами, на которые наворачивались слёзы.

Я обняла моего друга. Он опять замер.

- Дыши… - прошептала я.

- Белла… - уже чуть громче сказал Эдвард.

- Да, мой хороший… - я отвечала осторожно, боясь его напугать.

Эдвард обнял меня за талию и притянул к себе, уткнувшись лицом в мою шею. Он плакал.

- Вы что? Сюда нельзя вх… - воспитатель резко остановилась и не смогла произнести не звука, увидев меня и Эдварда. Я лишь жестом попросила воспитателя покинуть комнату и опять обратила всё своё внимание на друга.

Первую ночь я провела в комнате Эдварда. Он не выпускал меня из объятий ни на секунду. Он был сломлен. Он нуждался во мне. Эдвард проплакал пол ночи, а потом провалился в беспокойный сон. Меня никто не трогал, никто не пытался выкинуть из комнаты друга, к моему удивлению. Хотя, наверное, для всех был шок, что молчаливый, забитый парень смог кого-то к себе подпустить.

Нам приносили в комнату еду. Эдвард смотрел на воспитателей волком, будто в этих людях была опасность.
Я не знала всего того, что случилось с моим другом, он открывался мне постепенно.

Через неделю после нашего «воссоединения» Эдвард стал говорить не отдельными словами, невпопад, а целыми предложениями. Но говорил он с осторожностью, будто я собираюсь на него кричать за то, что он говорит.

Через месяц Эдвард уже мог со мной спокойно общаться, понимая, что кричать я на него не собираюсь. Мы говорили о том же, о чём и в прошлом году: музыка, кино, спорт, наши предпочтения, обменивались шутками. Но больше никого Эдвард к себе не подпускал. Со всеми остальными он общался жестами.

Родители Эдварда приехали в наш приют и хотели забрать друга, но он ни в какую не хотел выходить. Эдвард забился в угол и рыдал до тех пор, пока меня не позвали, и я его не успокоила. Никто не понимал такого поведения парня. А я не понимала лишь того, чем спровоцировано такое поведение.

В итоге, Эдвард остался жить в приюте. А за его проживание платили его родители.

Мой друг никогда не выходил на улицу. Сколько бы я его не просила, он смотрел на меня умоляющим взглядом, что я сама сдавалась и оставалась с Эдвардом в комнате.

- Я тебе всё расскажу, только позже, ладно? – однажды сказал парень, на глаза которого наворачивались слёзы.

Я подошла к Эдварду и обняла его, прошептав, что буду ждать столько, сколько нужно. В ответ Эдвард обернул руки вокруг моей талии и сказал:

- Я люблю тебя…

Знаю, он не имел в виду, что любит меня как друга.

- Я тоже люблю тебя, - и я не соврала. Я на самом деле влюбилась в моего лучшего друга.

Август 2007.

Мы с Эдвардом лежали на его кровати и держались за руки. Мой любимый смотрел в потолок. Я пыталась найти на его лице хоть один признак грусти, но, к счастью, безрезультатно. За последнюю неделю Эдвард устроил пять истерик на пустом месте и четыре из-за того, что я уходила не тогда, когда начинался «отбой», в десять вечера, а за пол часа до этого времени, что бы успеть привести себя в порядок перед сном. Я пыталась найти причину такого его поведения, но любимый молчал. Я не знала, когда наступит это «позже».

- Ты чего не поел супа? – спросила я во время обеда. Борщ был отставлен Эдвардом в сторону.

- Нет аппетита, - ответил мне парень слишком уж агрессивно.

Я отставила в сторону свой обед и посмотрела на Эдварда. Он зло уставился на свои изуродованные руки, а по его щекам скатывались слёзы.

Я подсела ближе к любимому и взяла его руки в свои.

- Я ничего не понимаю… Мне страшно за тебя… - шептала я.

- В прошлом году меня похитили, - очень тихо произнёс Эдвард, на долю секунды мне даже показалось, что я ослышалась. Но парень продолжил. - Они нас… нас… насиловали меня… Там было ещё пару парней, но мне всегда доставалось больше всех. Как будто прошла вечность, перед тем, как нас нашли и освободили.

Я открыла рот в изумлении. В моей голове даже «закончились» мысли. Было пусто. В глазах плясали чёрные точки, но надо быть сильной, для Эдварда.

- Иди сюда, - я притянула к себе Эдварда, поглаживая одной рукой его голову, а второй обнимая за талию.

- Не оставляй меня, - прошептал любимый.

- Не оставлю.

С момента признания Эдвард стал мне больше доверять. Он постепенно рассказывал мне детали его похищения. Его истерики продолжались, но любимый старался держать себя в руках, хотя когда ему было очень плохо, то я сама ему говорила выплеснуть всё то, что накопилось внутри.

Где-то в середине августа я предложила Эдварду высказывать мне всё то, что он хотел бы высказать своим похитителям. Раз уж он не может больше ни с кем контактировать, так пусть он всё дерьмо выльет на меня. Я как-нибудь, да справлюсь, а вот любимому надо было как то выкарабкиваться из кокона, в который он себя засунул.

По началу Эдвард отпирался. Но когда я чуть надавила на него – он высказал всё то, что у него накопилось в душе. Он орал не своим голосом, рыдал, швырялся предметами, а я просто стояла и слушала. Я понимала, что если расплачусь сама, то станет хуже, поэтому держалась из последних сил.

После своего выплеска эмоций, любимый долго извинялся передо мной, повторяя, что такого больше не повторится. Я же сама просто обнимала его за талию и шептала, что если надо – то он может ещё покричать.

Эдвард до сих пор отказывался разговаривать со всеми, кроме меня. Он даже родителям не мог и слова сказать. Любимый забивался в угол и обнимал себя за плечи.

Скоро начнутся учебные будни. Я понимала, что не смогу проводить с Эдвардом так много времени, сколько он хочет/требует. Теперь мне нужно будет посещать школу, а потом ещё и делать домашние задания. Но мы будем решать проблемы по мере их поступления. А сейчас моя главная проблема – уговорить Эдварда обратиться за профессиональной помощью. Но он наотрез отказывался, говоря, что я лучше любого психолога помогаю ему справиться со всей сложившейся ситуацией.

---

Приглашаю всех поделиться мыслями об "Истории" на