**********
Отныне столкновения с папашей стали совсем иными. После того раза, как Пол разбил об его голову большую вазу из толстого стекла, отец все реже цеплялся к нему. А если цеплялся – получал или бейсбольной битой по почкам, или локтем в пах. Конечно, Полу тоже доставалось, возможно, даже сильнее, чем прежде. Но в такие моменты он не чувствовал боли и видел только, как в глазах папаши зарождается и крепнет какой-то животный страх.
Страх перед ним.
Но ему было на это плевать.
Как было плевать и на то, что многие пацаны уже не просто избегали его, а называли чокнутым – с такой агрессией и отчаянной злобой он мог броситься в драку из-за любой ерунды. И их мамочки грозились пожаловаться папаше, на что Пол только недобро ухмылялся:
- Да пожалуйста, идите хоть сейчас! Он как раз бухой в *****.
Их дом стоял на самой окраине резервации, поэтому раньше никто не слышал криков отца, когда он в очередной раз брался за «воспитание». Зато теперь многие в Ла Пуш начали подозревать недоброе. Пол перестал прятать синяки и скрываться в лесу – наоборот, с гордостью показывал всем свежие ссадины. Потому что теперь это были не просто следы побоев, а боевые шрамы, полученные в одной из неравных схваток, из которых он все чаще выходил победителем. Слухи начали доходить от детей к родителям, от родителей к старейшинам, от старейшин в полицию.
Впрочем, до суда и всей этой мути с лишением родительских прав дело так и не дошло. Папаша погиб через два года после приключения в лесу. Его пырнули ножом во время драки в каком-то занюханном баре Порт-Анджелеса. Полу тогда едва исполнилось девять лет.
На похороны он не пошел.

**********
Откуда-то с юга к нему приехала тетя, сестра матери. Тихая, одинокая женщина, с которой поначалу было довольно тяжело ужиться. Она все настаивала на том, что надо принимать душ, как минимум, раз в день, чистить зубы, правильно питаться и больше читать. Впрочем, Пол кое-как смирился со всей этой ерундой, ведь взамен ему предлагалась чистая мягкая постель, вкусная еда в любое время суток, до блеска натертый паркет, мебель без привычного трехсантиметрового слоя пыли, а главное – покой.
Постепенно он привык, даже полюбил свою вечно воркующую тетю Лайзу, у которой не было ни мужа, ни собственных детей, зато теперь был он. Как оказалось, она даже пыталась забрать его к себе после смерти матери, но папаша, естественно, не позволил…
Казалось бы, все закончилось, самое страшное позади. Старого козла больше не было в живых… Вот только со временем Полу начало казаться, что папаша очень даже жив. Живее всех живых.
Его глаза, полные жестокости и злобы, каждый день смотрели на Пола из зеркала. Его ярость, ненависть, обращенная на весь белый свет, теперь жила в груди Пола.
Образ дерущихся насмерть волков никак не хотел стираться или хотя бы померкнуть, и он продолжал беситься и выходить из себя каждый раз, когда кто-то говорил хоть слово поперек. И тетя Лайза очень расстраивалась, потому что школьные учителя и родители избитых в кровь мальчишек беспрестанно жаловались ей. Она не ругалась, не кричала, только плакала тихо и беззвучно, и гладила его по голове, и приговаривала: «Бедный мой мальчик… Бедный…» И от этих слов, полных любви и жалости, становилось еще паршивее. Он даже хотел, чтобы она хоть раз на него наорала, чтобы стукнула, чтобы честно сказала ему, что он – мерзкое отродье, что с головой у него не все в порядке, что он – истинный сын своего отца.
Проклятая ярость! Когда-то давно, когда он был младше, и ему так нужна была эта ярость, чтобы защищаться от папаши, её не было, хоть тресни. Зато теперь, когда она больше не нужна, когда без неё он мог бы стать нормальным, она живет внутри, и переливается всеми оттенками красного, и требует, чтобы он избивал и наказывал своих обидчиков, чтобы отвечал ударом на удар. И сколько бы он не пытался её контролировать, максимум, что получалось – остановиться вовремя, чтобы не убить незадачливого противника. Постепенно его опять начали избегать, и рядом, как и когда-то, остался лишь Сэм, которому тоже доставалось временами, но который имел хотя бы отдаленное представление о том, что пришлось пережить другу.
Так прошло еще несколько лет. Пол рос, и ярость росла вместе с ним.
С возрастом он сумел понять, откуда она появилась. Вовсе не волки дали её ему, поделившись своим оружием, чтобы помочь Полу победить. Нет. Волки лишь высвободили то, что и так всегда жило внутри него. То, что досталось от папаши. Какую-то неправильную, больную, надломленную, темную часть сознания. Темную и страшную.
Он перестал ненавидеть всех вокруг. Теперь ненавидел только себя. И когда дрался – не видел лица соперника – видел свое. И бил сам себя, пинал с диким рычанием, пока его не оттаскивали, пока багровая пелена не сходила с глаз, пока не понимал, что сейчас его опять отвезут на полицейской машине в детскую комнату, и тетя Лайза снова будет тихо плакать, разговаривая с инспектором.
Так проходили дни, недели, месяцы и годы. Вокруг мелькали какие-то лица, среди которых все чаще появлялись девчачьи. Незадолго до окончания школы он впервые переспал с девушкой, которая ему нравилась. Очень нравилась…
Но когда на следующее утро она позвонила, Пол не взял трубку. Он заперся у себя в комнате и сидел, ссутулив плечи и борясь с отчаянным желанием перезвонить ей и назначить ещё одно свидание.
Потому что всякие там свидания – не для таких, как он. Не для чокнутых.
Он не хотел, совсем не хотел, чтобы какая-нибудь девушка смотрела на него со страхом и отвращением, как мать смотрела на отца. Не хотел обнаружить однажды, что избивает любимую женщину. Или не любимую женщину. Какую угодно женщину.
Через два месяца после выпускного тетя Лайза умерла. И он остался в одиночестве.

**********
Прошла еще пара лет. Он научился жить автоматически, по инерции, одним днем. Научился не вспоминать.
Он больше не думал ни о папаше, ни о своей «маленькой» проблеме. Просто старался, как можно реже общаться с людьми, а если уж приходилось общаться – бить не сильно.
Нанялся в строительную бригаду, плотничал и, в общем-то, неплохо зарабатывал. Во всяком случае, хватало и на приличную жратву, и на девочек. Отныне он общался только с «девочками», серьезные отношения – это не для него.
Так все и катилось, катилось…
Иногда в старом мрачном доме, который после смерти тети Лайзы снова пришел в запустение, становилось одиноко, и однажды он даже подумал о том, что можно было бы купить виски… Просто чтобы сделать один глоточек, расслабиться…
И с ужасом понял, что чувствует, будто папаша стоит совсем рядом, за спиной, и посмеивается тихо и злобно.
В общем, алкоголь он не употреблял. Вообще. Ни грамма. Даже пива не пил.
А потом случилось то, что случилось. Сначала Сэм пропал куда-то, потом вдруг расстался с Ли, слишком быстро, поспешно съехался с её сестрой. Это казалось странным, совсем не в духе Сэма, всегда ответственного и рассудительного. К тому же, теперь друг бегал по резервации и по лесу без рубашки, хотя холод на улице стоял адский. Странно…
Странным было и то, что Пол уже и сам не чувствовал этого адского холода. Несколько дней подряд тело горело, температура поднялась какая-то слишком уж высокая, а в груди огненным жаром полыхала знакомая ярость. Он забил на работу, решив, что у него, видимо, какая-то лихорадка. Врача вызывать не стал. Вообще предпочел никому ничего не говорить и ни с кем не общаться в таком состоянии – это бы точно плохо сказалось на здоровье окружающих…
Пол просто сидел дома, отстраненно наблюдая за тем, как скачет температура, как лихорадочно пылает все тело. И надеялся сдохнуть вот так, в гордом одиночестве. Достойное окончание его никчемной жизни.

**********
Телефон зазвонил пронзительно и резко. Он нехотя поднял трубку и услышал недовольный голос бригадира:
- Эй, парень! Ты совсем обнаглел? На объект собираешься? Третий день не появляешься!
- Не собираюсь.
- Что? С какого это перепугу? Не хочешь работать – уволю к чертовой матери!
- Увольняй, мне плевать.
В груди уже поднималась волна черного гнева, в висках начало стучать, руки почему-то дрожали.
- Нет, вы только послушайте! Плевать ему! Да таких, как ты, вокруг пруд пруди! Ты что, совсем с мозгами не дружишь? Думаешь, я не найду тебе замену?
- Пошел на ***!
- ЧТО? Ах ты, сопляк! Ах, ты… Ты кого посылаешь?!
Телефонная трубка надрывалась, вопила и визжала, и Пол вдруг увидел, как собственные пальцы с силой давят на пластмассу, превращая её в месиво острых осколков. Из груди вырвался какой-то нечеловеческий рык, а пылающий жар начал распространяться по всему телу.
Следующее, что понял – он стоял посреди собственной гостиной на четырех лапах. Успел подумать: «Ну все. Каюк. Крыша съехала».
А потом услышал голос Сэма:
- Пол! Пол, успокойся! Сейчас я все объясню…
…
Так началась жизнь в стае.

**********
В принципе, он даже не удивился тому, что стал волком. Было впору посмеяться над иронией ситуации.
Совсем не радовал вынужденный «общий эфир» с остальными, но тут помогли многолетние тренировки – просто отключал мозг и старался не думать ни о чем, кроме насущных проблем. Так что до сих пор удавалось не обнаруживать свои черные болезненные воспоминания и мысли ни перед Сэмом и Джаредом, ни перед присоединившимися позже Эмбри, Джейком и Квилом.
Тем более что впоследствии волки и так достаточно отвлекались сначала на глубоко пустившую корни тягу Джейкоба к подружке вампира, а потом на тяжелые переживания Сэма и попытки попавшей в стаю Ли скрыть свое мрачное мироощущение.
Короче, мысленная связь радости не добавляла.
Зато все остальное было просто шикарно! Сила, скорость, быстрая регенерация, возможность надрать задницу первой попавшейся на пути пиявке или помериться силами с братьями, не парясь о том, что по его вине кто-то может пострадать. К тому же, теперь он стал тем, кем всегда мечтал стать. Частью стаи. Семьи. Маленького замкнутого мирка, в котором он был своим. Исчезло ощущение, с которым раньше просыпался каждое утро – безысходности и опостылевшего одиночества.
У Пола появилась цель – защищать невинных, быть защитником.
Вот только… С тех пор, как обратился впервые, он начал чувствовать, что меняется и его проклятая ярость. Он стал сильнее, и она тоже стала сильнее, хотя казалось, что сильнее уже некуда. Теперь она еще чаще просыпалась, и клокотала в груди, накатывая на сознание грязно-мутными багровыми волнами, и требовала возмездия всем вокруг. Пиявкам – за то, что просто существуют, братьям – за то, что стали братьями только сейчас, а раньше их не было, людям – за то… А не за что. Просто так.
Это пугало. Пугало до оторопи, поэтому Пол с новыми силами принялся обуздывать свой неконтролируемый гнев. С переменным успехом пытался научиться не перекидываться из-за малейшей ерунды, старался, как можно реже сталкиваться с братьями. Он все равно слыл самым вспыльчивым и агрессивным, но такая репутация лишь помогала держать себя в руках. Уж он-то знал, что если позволит внутренней черноте показаться во всей красе – слова «вспыльчивый» и «агрессивный» покажутся жалким блеянием. Скорее подойдут определения «чокнутый», «больной на всю голову» и «опасный».
Ярость затягивала куда-то вглубь, звала окунуться в неё с головой, провалиться за грань реальности и здравого смысла. Пол понятия не имел, что находится там, за этой гранью. Но подозревал – ничего хорошего. Ничего, кроме сумасшествия и смерти.

**********
И вот теперь, стоя посреди узкого вонючего переулка, он понял, что подошел к этой грани как никогда близко.
Толстяк все еще барахтался в луже и верещал:
- Паршивый гаденыш! А ну быстро неси свой зад сюда!..
Пацан по-прежнему жался спиной к стене и переводил ошарашенный взгляд с него на толстяка и обратно.
Пол тремя размашистыми шагами перекрыл расстояние до жирной туши, растянувшейся на асфальте. Легко поднял мужика за грудки. В лицо ударил запах застарелого пота, сигарет и виски пополам с пивом. Хорошо знакомый запах, который вспомнился сразу, легко и отчетливо, каждая нотка которого была узнаваема.
Он не стал говорить. Не произнес ни слова. Услышал только собственный сдавленный рык сквозь шум крови в ушах.
Судорожная дрожь била тело, волк рвался на свободу, чтобы порвать, раздавить, уничтожить. Но он крепко держал волка, потому что хотел расправиться с выродком сам, своими человеческими руками.
Удар, еще удар, и еще. Он бил сильно и чувствовал, как упруго сопротивляется плоть и сминаются кости. Слышал чавкающий треск, с которым сломался нос, и протяжные вдохи, которые вырывались из легких от ударов под дых. Потом пальцы разжались, и кровавая бесформенная туша упала под ноги. И тогда он стал бить ногами, краем сознания понимая, что уже не сможет остановиться…
Позади раздался звонкий протяжный крик:
- Не надо! Не надо!
Пол замер и почувствовал, что багровая пелена спадает, позволяя отчетливо разглядеть слабо двигающееся окровавленное тело. Медленно обернулся.
Мальчишка смотрел на него расширившимися, полными ужаса глазами. Глазами, в которых не читалось ничего, кроме первобытного страха. По светящейся фиолетовым синяком щеке катилась слеза. И он все продолжал повторять, уже не в голос, а шепотом, по инерции:
- Не надо… Не надо…
Ярость схлынула, оставляя за собой ядовитый мусор из воспоминаний, страха, сожаления. Пол шагнул к мальчику, чтобы обнять и успокоить его. Но пацан мгновенно развернулся и со скоростью пули припустил в другую сторону, через несколько секунд скрывшись за поворотом.
Он убежал от него точно так же, как до этого бежал от папаши. Потому что в его глазах Пол ничем не отличался от папаши. Еще один жестокий монстр. Никакой разницы.
Он снова развернулся, перешагнул через стонущего толстяка и побрел к окраине города. Сначала шел медленно, пошатываясь и время от времени спотыкаясь. Потом побежал. Потом понесся на полной скорости, наплевав на то, что его спринтерский рывок, нереальный для обычного человека, могут увидеть подгулявшие прохожие.
Добежав до шоссе и перемахнув через ограждение, он наконец-то почувствовал, что может вздохнуть относительно свободно. Постоял так несколько минут, крепко зажмурив глаза и пытаясь не думать о том, почему струйки дождя, скатывающиеся по щекам, кажутся солеными на вкус.
Потом просто выкинул все это из головы.
Просто. Выкинул. Из. Головы.
Не думать ни о чем! Плевать на все! Забыли!
Он не стал тратить время на то, чтобы раздеться. Перекинулся, разбрасывая вокруг себя разноцветные лоскутки ткани, и помчался в Ла Пуш, стараясь игнорировать гомон чужих мыслей, включившийся в голове.

**********
Проснулся рано, от кошмара. Все тело было липким и потным, сердце противно трепыхалось в груди, а в висках стучала сотня молоточков. Перед глазами стоял отголосок сна – пустые змеиные глаза папаши на его собственном лице. Впрочем, это вовсе не было кошмаром. Скорее данностью. Стоило только посмотреть в зеркало…
Смотреть в зеркало Пол не стал. Он поднялся, принял душ, дожевал застывший кусок пиццы из холодильника и вышел на улицу.
Утро «порадовало» промозглой сыростью и туманом. Бежать в лес не хотелось – слишком свежи были вчерашние воспоминания, которыми он рисковал невольно поделиться с патрульными. Оставалось одно – без дела слоняться по резервации.
Неторопливо побрел к Сэму. Увидел зашторенные окна – видимо, они с Эмили еще спали. Направился к продуктовой лавке, чтобы купить чего-нибудь пожрать. Убил минут двадцать, выбирая из обширного ассортимента супов быстрого приготовления наиболее съедобный. Остановился на курином. Прихватил десять пакетиков, а еще буханку хлеба, замороженную пиццу и минералку. Расплатился, принял у продавца пузатый бумажный пакет.
Можно было бы убить еще часик на уборку в доме. В последнее время он на это как-то подзабил, так что свинарник образовался порядочный.
Спускаясь вниз по улице, увидел у коттеджа Блэков незнакомую красную машину – подержанный «Шевроле Лачетти». У багажника терся голый по пояс Джейк, прихвативший два потрепанных чемодана. У водительской дверцы сидел Билли в своем инвалидном кресле. Около него стояла какая-то девушка. Стояла спиной, и он успел оценить точеную фигурку, ладно сидящие на бедрах джинсы, осиную талию и водопад длинных волос, иссиня-черных и блестящих.
В последнее время младший Блэк был не лучшей компанией – все страдал по своей Белле. Только о ней и думал. Да и настроение обычно веселого и беззаботного парня безнадежно застыло на отметке гораздо ниже нулевой. И все же Пол подошел. Уж лучше поболтать с Джейком, чем одному идти в пустой дом.
- Здорово! Что стряслось?
- Сестра приехала.
В голосе младшего Блэка радости слышно не было. Впрочем, после возвращения Калленов парень напрочь разучился радоваться вообще чему-либо.
- Которая?
- Рэйчел.
Пол помнил её очень смутно. Симпатичная бойкая девчонка с озорным огоньком в глазах. В школе они почти не общались, а потом она уехала в колледж.
Хотел спросить что-нибудь еще, потянуть время, завязать легкий незначительный разговор, и тут на помощь пришел Билли:
- Пол, иди сюда! Ты ведь знаком с моей дочерью?
В голосе старого индейца слышались смех и радость, которой хочется поделиться со всем миром.
Пол сделал два шага, остановился позади девушки и вежливо поздоровался:
- Привет, Рэйч. Помнишь меня? Я…
Слова налетели друг на друга, споткнулись, а в следующую секунду он совершенно забыл, что именно пытался сказать.
Она обернулась, выстрелила в него лукавым взглядом темных глаз, улыбнулась медленно и тепло, и он пропал.
Течение времени будто остановилось. В одну секунду исчезло все, что до этого казалось важным, что составляло его жизнь. Поблекли воспоминания, испарилась многолетняя горечь, даже ярость в груди, ставшая уже частью его самого, как-то сжалась, потухла, превратилась в серый пепел. И теперь этот пепел медленно растворялся под её взглядом.
Он смотрел на неё. Смотрел, как в глубине темных, бархатных глаз струится ласковый свет. Чувствовал, как этот свет становится самым важным, единственно важным в его жизни. Сердце билось неровно и часто, и колени начали дрожать. На мгновение стало больно, и он каким-то шестым чувством понял, что так же больно бывает, когда только рождаешься. Это боль от первого глотка прозрачного воздуха, от полоснувшего по глазам белого света, от собственного крика и частого стука сердца. Все это он ощущал сейчас, пока смотрел в её глаза. Потом боль начала утихать, и все вокруг приобрело новые, живые краски. И чистое, далекое небо, и темнеющий вокруг лес, и примятая трава под ногами, и двухэтажный коттедж Блэков. Весь мир стал другим, ярким и неузнаваемым, и сквозь шум крови в ушах Пол отстраненно заметил, что слышит шепот легкого ветерка, колыхающего кроны деревьев, слышит гул далекого океана, и шуршание травы под ногами, и чьи-то голоса. Эти звуки сливались в один слаженный хор, составляющий голос земли, всего сущего, и к этому голосу теперь прибавился дробный стук его собственного сердца и её ровное глубокое дыхание.
Потом она пошевелилась, её губы приоткрылись, и секунды снова продолжили свой ритмичный бег.
- Привет, Пол! Естественно, помню. Как ты?
Чуть склонила голову набок, глядя на него с любопытством и симпатией. Он попытался было что-то ответить, но вместо этого выронил из рук пакет с продуктами. Он все не мог оторвать от неё глаз.
Позади Рэйчел нервно крякнул Билли:
- Ну дела…
Вскинулся застывший от неожиданности Джейк. Начал тихо и оторопело, постепенно срываясь чуть ли не на крик:
- Пол… ты… это… Ты прекращай… Слышишь меня? Ты что, спятил совсем?! Не смей! Не думай даже! Это ведь моя сестра!!!

**********
Домой он вернулся за полночь. Уйти пришлось только потому, что Блэки чуть ли не силком выставили его за дверь.
Рэйчел все еще пыталась переварить полученную информацию о вампирах, оборотнях, запечатлении и тому подобном. Все это на неё одним махом вывалил Билли, а Джейк ограничился демонстрацией.
Сначала Рэйч пребывала в ступоре, потом разразилась кучей вопросов, потом чуть не плакала от жалости к младшему братишке, вынужденному «бегать по лесу, в чем мать родила, и охотиться на каких-то кровопийц», потом возмущалась тем, что после Джейка на ковре полно шерсти.
Она ни минуту не сидела на месте. Все порхала по комнате, летала на кухню, что-то готовила – что именно, Пол так и не разобрал, потому что вкуса на автопилоте проглоченной еды совсем не почувствовал.
В Рэйч беспрестанно кипела и бурлила какая-то внутренняя энергия, светлая и радостная. А еще она была очень эмоциональной – постоянно жестикулировала и говорила звонко и бойко. И она любила своих мужчин. Заботилась о них, отдавала всю себя.
К Полу она пока относилась с опаской. Еще не успела переварить полученную о запечатлении информацию, и только время от времени кидала в его сторону то смущенные, то настороженные, то доверчивые взгляды. И от этих взглядов каждый раз что-то переворачивалось внизу живота, и хотелось вопить от счастья.
Но Пол помалкивал. Во-первых, боялся ляпнуть что-нибудь невпопад. Что-нибудь слащавое и книжное, например: «Я твой навеки». Во-вторых, он и сам все еще пребывал в ступоре. Говорить вообще не хотелось, хотелось просто смотреть на неё. Казалось, он мог бы смотреть на неё часами…
А еще он полубессознательно, с отстраненным каким-то любопытством следил за тем, что творится внутри. Рука время от времени, невольно, как-то автоматически взлетала вверх и прижималась к груди, потому что там, внутри, происходило что-то совсем уж странное.
Серый пепел, которым стала его проклятая ярость под её первым пронзительным взглядом, становился все легче и легче, сой за слоем истончался, невесомо колебался, исчезая. Было так непривычно не чувствовать тяжести в сердце, постепенно осознавать, что все мысли сосредоточены не на себе самом, не на страхе, не на попытках сдержаться и выплеснуть на окружающих собственный неконтролируемый гнев. Теперь его взгляд был обращен только на неё, подмечая каждое движение, легкий наклон головы, мелькнувшую в глазах улыбку и блеск длинных волос. Это казалось таким правильным – видеть её, чувствовать её, дышать только потому, что дышит она… И внутри будто звучала тихая музыка, подчиняясь ритму её торопливых шагов, плавных движений, призрачному колебанию прозрачного света, струящегося из окон.
Время пролетело как-то незаметно, и Джейк начал ворчать, что ему пора на патрулирование. Билли широко зевал, Рэйч домывала посуду, и Пол понял, что хочет остаться. Больше всего на свете хочет – так уютно и тепло было здесь, так ласково она смотрела на него под вечер, так нужна была ему сейчас. Но Джейк упрямо тащил к двери, и сил сопротивляться не было. Только Билли обнадежил, подмигнув и прошептав:
- Дай ей время оклематься. Приходи завтра.

**********
Старый дом, каждая мелочь обстановки в котором была ему знакома до зубового скрежета, сейчас казался другим. Чужим каким-то, новым и старым одновременно.
По углам больше не прятались серые тени. При взгляде на обшарпанные стены и пожелтевший потолок не опускались руки. Не осталось здесь никаких мрачных воспоминаний, которые раньше просыпались с его приходом и поджидали в комнате, чтобы, как только уснет, накинуться на него полчищем кошмаров и призраков.
Дом стал просто домом. Старым деревянным сараем с прогнившими стенами. Находиться здесь было неприятно, но не более. Исчезла эта болезненная тяга, которая каждый раз заставляла возвращаться, которая говорила о том, что здесь – его место.
А еще исчез удушающий комок ярости. Теперь на его месте в груди, где-то в районе солнечного сплетения, поселилось новое чувство. Светлое, ласковое, страстное чувство, которое было гораздо сильнее сотни комков ярости. Которое жило и дышало в его теле, стало его телом, и теперь настойчиво звало обратно, к дому Блэков, к ней.
Он постоял посреди гостиной ещё какое-то время. Закрыл глаза и прислушался к тому, о чем скрипели старые стены. Дом все еще пытался обрести потерянную власть. Затхлый запах отчаяния и злобы напоминал о том, чего Пол так боялся большую половину жизни. О том, что он – сын монстра, больного и неадекватного алкаша, убийцы. Старая лестница, ведущая на второй этаж, манила подойти ближе и опуститься на скрипучие ступеньки, на то место, где когда-то лежала мертвая мама.
Но у дома ничего не вышло. Ярость испарилась, уже не напоминая об отце. Чувство, поселившееся на её месте, обещало, что никогда не позволит причинить Рэйчел вред.
Никогда.
Он не стал собирать вещи. Не было здесь вещей, которые хотелось бы взять с собой.
Просто вышел в ночь, притворив протестующе скрипящую дверь, чтобы никогда сюда не возвращаться.

**********
Он стоял под её окнами, совершенно не чувствуя ускользающего времени. Просто стоял, глядя на колыхающиеся шторы и мягкий свет, струившийся из комнаты. Представляя себе, что она сейчас делает. Как выходит из ванной, кутаясь в широкое махровое полотенце, как садится перед зеркалом, медленно проводя щеткой по волосам, как надевает прозрачную тонкую сорочку и скользит в постель.
Сердце грела нежность, тело горело от желания прикоснуться к ней. А еще было спокойно и легко, будто и не он всего пару дней назад мучился от одиночества, страха и тоски. Здесь было его место.
Занавеска шевельнулась и отодвинулась в сторону. В ореоле приглушенного желтоватого света показалась её фигура.
Рэйч с ногами залезла на подоконник, подтянула колени к груди, развернулась и мягко спрыгнула на землю. Босиком, в одной сорочке.
Он не смог даже сдвинуться с места, просто стоял и смотрел, как она медленно, крадучись идет к нему, ежась при каждом порыве промозглого ветра.
Подошла. Остановилась в двух шагах. Улыбнулась.
- Знаешь, я почувствовала, что ты здесь.
Он кивнул, не в силах оторвать от неё взгляд.
- Значит, теперь мне от тебя никогда не избавиться?
Её голос вибрировал от эмоций, и бархатные глаза смотрели на него с надеждой. Пол разлепил пересохшие губы.
- Угу. Никогда.
- Это хорошо. В школе я была немножечко влюблена в тебя…
- В меня?..
- В тебя. Ты меня не замечал и казался таким грозным, отстраненным, таинственным. Мне всегда хотелось узнать, что же скрывается внутри. Здесь.
Она подняла руку и положила теплую ладошку на его обнаженную грудь. Сердце трепыхнулось и совершило кульбит, рухнув куда-то в колени. Он не знал, что ответить, поэтому просто положил свою широкую ладонь поверх её хрупкой изящной кисти. Прижал крепче к сердцу, чувствуя ласку тонких пальчиков и лихорадочно бьющийся под ними пульс.
- Вообще-то, я планировала обязательно найти тебя. Пригласить куда-нибудь посидеть, а потом нагло соблазнить…
Она потупила глаза, закусила губу и сделала еще один крошечный шажок ближе к нему.
Собственный голос звучал хрипло и низко.
- Сейчас у тебя неплохие шансы реализовать свой план.
На дне её глаз танцевали горячие искорки.
- Просто «неплохие»?
- Ладно, черт с ним. Все шансы.
Она приблизилась вплотную, вздрагивая от холода и возбуждения. Заглянула в его глаза.
- Если я правильно помню, у оборотней отличный слух… То есть, братишка сразу услышит нас?
Её губы уже были в нескольких миллиметрах от его губ, и дыхание, влажное и горячее, овевало лицо. Он сумел выдавить из себя невнятный шепот:
- Он на дежурстве. Вернется под утро.
Её руки скользнули по плечам, и пальцы замком сцепились на шее. Он ощутил, как по коже скользит её мягкая сорочка, как к груди прижимаются упругие камушки напряженных сосков, как внизу живота горит и бьется желание.
Она шептала прямо на ухо, и звук её голоса заставил табун волнующих мурашек гулять по спине:
- Отнеси меня в постель.
Пол подхватил её на руки, перемахнул расстояние, отделявшее их от окна, и быстро скользнул в дом.
…
В его объятиях она извивалась и хрипло стонала, её тело стало влажным от выступившей испарины, и он дышал ею, впиваясь в мягкие губы жадными поцелуями. А потом терялся в горячей зовущей влажности, не помня себя и зная только, что счастье здесь, рядом, дрожит и бьется в его руках…

**********
Днем они гуляли по пляжу, и под ногами шелестела мелкая галька. Сначала Рэйч куталась в куртку, но потом даже скинула её, завязав рукава вокруг талии и звонко смеясь над тем, как жарко может быть поздней осенью объятиях оборотня.
Они болтали о всякой ерунде, вспоминая школьные годы и общих знакомых. Она рассказывала о колледже. А потом вдруг, без всякого перехода с одной темы на другую, из его груди вырвалось невероятное признание:
- Пару дней назад я чуть не убил человека.
Минуты три она молча шла рядом. Потом подняла на него свои глубокие темные глаза.
- За что?
- Он избивал ребенка.
Левая бровь Рэйч поползла вверх.
- И зря не убил. На твоем месте я бы не сдержалась…
Потом он рассказал ей все. Всю историю, которую никогда и не надеялся поведать кому-то. А она слушала, кивала, тянулась к нему и сухими губами дотрагивалась до лица. И в её глазах стояли слезы.
После они сидели, обнявшись, она – у него на коленях, и слушали шум набегающих волн.
- Кстати, забыл сказать. Теперь я буду жить у тебя.
Она рассмеялась заливисто и звонко.
- Братишка будет в восторге!
- С братишкой я разберусь. Ты точно не против?
- Мммм… Дай подумать… Пожалуй, я очень даже за!
Он смотрел в её глаза, понимая, что теперь эта девушка – вся его жизнь. А еще думал о том, что же встретило его за гранью кристально чистой, звериной ярости.
За гранью его встретило счастье.