Не успели еще массивные ворота с глухим стуком затвориться за нами, как на шею Эдварда бросилась невысокая изящная фигурка, в которой я мгновенно узнала светловолосую вампиршу с семейного портрета – то была мать Эдварда. Я деликатно отступила на пару шагов в сторону, не желая мешать столь трогательной встрече матери с сыном. Ее руки смятенно касались его плеч, груди, слепо дотрагивались до любимых черт лица, словно она до конца не могла поверить в то, что перед ней действительно находится ее чадо, живое и невредимое. Вампир же бережно обнял ее за плечи, на секунду прикрывая глаза и приникая головой к ее волосам, скрывая затопившую его волну чувств.

Я смущенно отвела взгляд в сторону, чувствуя себя до неприличия неловко. Словно я подглядывала за чем-то глубоко личным, не предназначавшимся для моих глаз. Даже караульные на стенах, по-моему, разом отвернулись в сторону, интуитивно ощущая напряженность момента.

Внезапно едва уловимое движение на крыльце замка привлекло мое внимание. Я осторожно подняла глаза и резко напряглась всем телом: высокая прямая фигура, облаченная во все черное, надменно возвышалась над двором. Ветер развевал длинные полы богато украшенной накидки, но вампир не обращал на него ни малейшего внимания. Взор отца Эдварда вовсе не был прикован к супруге или к прошедшему плен сыну, как можно было предположить. Нет, он смотрел прямо на меня, и ледяной взгляд его прищуренных темных глаз не сулил ничего хорошего. Я ощутила, как по моей спине пробежал предательский холодок, лишь усиливший то нехорошее предчувствие, что нарастало по мере приближения к замку.

В этот момент объятья матери, наконец, разомкнулись, и Эдвард поднял голову, устремляя взор в сторону крыльца. На секунду взгляды отца и сына столкнулись, и мне показалось, что можно было расслышать глухой лязг металла – словно столкнулись два стальных клинка, не уступающих друг другу ни в силе, ни в стремительности.

Что промелькнуло в глазах сына, неизвестно, но спустя мгновение старший вампир развернулся и скрылся в недрах крепости. Я успела только заметить, как на секунду сжались кулаки Эдварда, прежде чем он перевел взгляд на мать и сдержанно улыбнулся, протягивая руку в мою сторону:

– Позволь представить тебе Изабеллу Де Суон.

Я неподвижно замерла на месте, неожиданно для себя обмирая в ожидании реакции ослепительной женщины, что стояла напротив меня с задумчивым лицом. И когда я уже, было, потеряла всякую надежду на ее приветствие, мать Эдварда внезапно улыбнулась и произнесла глубоким приятным голосом:

– Приветствую тебя, Изабелла Суон, под сводами нашего замка. Я – Эсме Каллен. Мы о тебе наслышаны…

Я заметно напряглась, не зная, чего ожидать после этих слов, но она продолжила:

– И я рада, наконец, увидеть тебя здесь. - Так же без перехода она обратилась к Эдварду, который напряженно наблюдал за нашим знакомством: – Давайте же поскорее пройдем в замок - уверена, что все разговоры и беседы можно продолжить после ужина и теплой постели.

Я лишь согласно кивнула в ответ, в глубине души отчаянно мечтая о долгожданном отдыхе. Эдвард кивнул словам матери, и первым двинулся к высоким ступеням, ведущим в замок.

Я осторожно оглядывалась вокруг, пока мы шли светлыми широкими коридорами. Обстановка замка разительно отличалась от замка Эдварда, ни в чем ему не уступая – но все вокруг дышало непривычным умиротворением и покоем, и, несомненно, то была целиком и полностью заслуга Эсме.

Мы шли вдвоем с ней – Эдвард оставил нас еще в самом начале, свернув в сторону тронного зала, как успела пояснить его мать. С момента нашего прибытия под своды родительского замка я чувствовала, как нарастает его напряжение, как он закрывается от меня, вновь надевая бесстрастную маску холодного повелителя. И хотя я не могла винить его за это, вспоминая неожиданно холодный прием, оказанный отцом, все равно где-то в глубине души мне так хотелось, чтобы тот непривычно мягкий и нежный облик моего вампира остался со мной. Но в который уже раз я напомнила самой себе обстоятельства моего присутствия здесь, заставляя темные ростки чего-то, до боли напоминающего ревность, затаиться где-то далеко внутри.

Молчание, царившее в широких коридорах и пустынных залах, изредка нарушалось появлением безмолвной прислуги; несколько раз на нашем пути встречались вооруженные вампиры – по всей видимости, то были воины, несшие круглосуточную охрану внутри замка.

Я молчаливо шла вслед за хозяйкой, не зная, чем разбавить неловкую тишину: обе мы прекрасно знали, кто я такая, и во что превратилась размеренная жизнь Эдварда после встречи со мной, поэтому никакие пустые фразы не смогли бы расколоть лед недоверия между нами.
Эсме тщательно скрывала недоверие и легкую враждебность за маской гостеприимной хозяйки, но как вести себя наедине со мной, не могла точно определиться. Я же не находила в себе сил вести светские беседы с той, что имела полное право ненавидеть меня за то, что я, пусть и невольно, сотворила с ее сыном.

Так и не обронив ни слова, мы пришли к неприметной скромной двери, находящейся в спальном крыле замка. Аккуратно отворив ее, Эсме сделала приглашающий жест – и я осторожно вошла вслед за ней, мгновенно оценивая открывшийся мне вид.
Комната была просторной и светлой; большую часть стены напротив входа занимало широкое окно, сквозь которое осторожно заглядывали прощальные солнечные лучи, окрашивая разноцветные витражи в ровный закатный оттенок. Не знаю, отчего, но с первого взгляда мне пришлись по душе эти покои – возможно, потому, что обстановка в них внезапно всколыхнула старые детские воспоминания о покоях родителей, о том, как я любила тайком залезать в большое пушистое кресло, стоящее у камина, и часами ждать прихода мамы…

Я прогнала мимолетное воспоминание и благодарно улыбнулась стоящей в ожидании моей реакции Эсме:

– Благодарю вас. Я и не представляла, насколько соскучилась по настоящей кровати, пока не вошла сюда.

Она улыбнулась и произнесла спокойным тоном, задергивая дорогие занавески и погружая комнату в таинственный полумрак:

– Но, думаю, сейчас ты нуждаешься не столько в отдыхе, сколько в пище. Поэтому предлагаю последовать за мной в столовую, где ты сможешь утолить голод.

Она не успела еще закончить свое приглашение, как на меня нахлынула темная волна тошнотворных воспоминаний: вот я стою в темной закопченной комнате, наблюдая, как Таяния сжимает в своих руках уже мертвое тело молодого парня; вот я сама со зловещей улыбкой подхожу к пропитанным страхом клеткам и наслаждаюсь ужасом людей, запертых в них; вот горячие струйки крови сбегают по еще теплой коже моей жертвы, я ловлю их языком, смакуя каждую каплю… Душа судорожно сжалась от страшных воспоминаний, желудок неприятно засаднило – я словно заново ощутила металлический привкус крови на своих губах, ощутила, как быстро несется горячий поток сквозь словно оцарапанное горло, как горячая волна накрывает рассудок, сметая на своем пути все преграды, превращая меня в дикое животное, ведомое одним лишь инстинктом…

Она уже коснулась металлической ручки двери, когда поняла, что я продолжаю стоять на месте, не решаясь двинуться вслед за ней. Почувствовав на себе ее вопрошающий взгляд, я вынырнула из пелены до боли ярких воспоминаний и произнесла, стараясь смягчить отказ вежливой улыбкой:

– Если честно, я не слишком голодна.

Она немного поколебалась, прежде чем осторожно предложить со смущенной улыбкой:

– В таком случае, возможно, у тебя есть желание принять ванну?

Я почувствовала, как от одной только мысли о горячей, исходящей обжигающим паром ванне, все мое тело начинает судорожно чесаться, словно в отмщение за дни бесконечного пути, когда мы не останавливались ни на минуту, стремясь поскорее оказаться в безопасности. Не в силах сдержать радости, я пылко произнесла:

– Вы не представляете, как я мечтала об этом все это время! Буду искренне признательна.

Она понимающе кивнула и скрылась в коридоре, успев перед этим произнести, что сейчас же прикажет слугам греть воду.

Оказавшись в одиночестве, я позволила себе впервые за эти дни расслабиться и отдаться на волю кровожадно скалящихся воспоминаний. Бессильно упав в обволакивающие глубины мягкого кресла, я прикрыла глаза и, наконец, с болезненной ясностью осознала, что со мной сотворили. Стать одной из тех, кого я так боялась и ненавидела, перешагнуть все мыслимые грани человечности, оказаться так близко от того, чтобы окончательно потерять саму себя – что же, Таяния по праву могла гордиться своей местью. Но больше всего пугало то, что я не знала, насколько глубоко простиралось ее влияние надо мной: сумею ли я когда-нибудь преодолеть страшные воспоминания, вытравить из души черную отметину о пребывании в замке Вельгусов, сумею ли забыть, какого это – быть идеальной машиной для убийства, без чувств, без эмоций, ведомой одной лишь жестокостью?

Я почувствовала, как меня вновь накрывает черная волна безысходности, первых вестниц которой я отчаянно гнала от себя все это время. Но тогда рядом со мной был Эдвард, и я просто не могла позволить себе хотя бы на минуту стать слабой, ведь от этого зависела его жизнь, и без того изрядно покалеченная моим вмешательством в нее.

Очнулась я от негромкого стука в дверь, вслед за которым в комнату вступили несколько рослых вампиров, удерживающих на своих плечах тяжелую ванну. Аккуратно опустив ее возле камина, они бесшумно удалились, так и не произнеся ни слова. Спустя минуту один из них вернулся и умелыми движениями заставил горку сухих поленьев, лежащих в жерле камина, заняться веселым пламенем.

Я безвольно внимала происходящему с каким-то странным оцепенением: равнодушно взирала на то, как большими ведрами слуги до краев наполняют огромное ложе ванной, как в комнате появляется невысокая служанка с большим кувшином в руках. Очнулась лишь тогда, когда она терпеливо встала передо мной и услужливо предложила помочь мне снять одежду. Торопливо покачав головой, я пояснила, что в этом нехитром занятии мне помощь не потребуется. Она лишь только украдкой пожала плечами, бросая презрительный смешок в сторону.

Я не собиралась обнажаться перед этой враждебно настроенной служанкой, да и мыться в ее присутствии не было ни малейшего желания. Но прямо отослать ее я не смела – а вдруг такой жест с моей стороны будет воспринят радушной хозяйкой как открытое пренебрежение ее гостеприимством?
К счастью, проблема разрешилась сама собой, когда я обнаружила отсутствие немаловажной детали предстоящего купания – полотна, в которое я могла бы завернуться после.
Прежде чем служанка исчезла за дверью, я настойчиво посоветовала ей не торопиться, сопроводив слова мрачной ухмылкой. Ее разом побледневшее лицо подняло мне настроение, впрочем, ненадолго – ровно до того момента, когда я осознала, что никогда до этого не пользовалась в беседе со слугами угрозами, пусть и невысказанными.
И вновь я с горечью была вынуждена признать, что то было, пусть и малозаметное, но все равно тлетворное влияние Таянии.

Наконец, спустя пару минут, груда пыльной моей одежды оказалась на полу. Но я не спешила окунаться в приветливые воды ароматной ванны. Вместо этого я медленно подошла к небольшому резному зеркалу, висящему напротив просторного ложа, и повернулась к нему спиной, готовя себя к тому, что увижу.
Но, несмотря на все усилия, у меня все же вырвался сдавленный стон, когда я полностью обозрела свою спину, изуродованную множеством грубых шрамов. Они пересекали ее, наслаивались друг на друга, ветвились до самой шеи, превращая мое тело в бесславное поле битвы.
Как бы я себя ни готовила, все равно до конца не могла представить, какой видимый след оставит на мне Атоний. Я представила, что испытает Эдвард, если увидит меня такой… и внутренне содрогнулась, слепо обещая самой себе, что этого не произойдет. Я не переживу, если увижу, как на любимом лице тенью проступает жалость, смешанная с легким отвращением.

Я отвернулась от зеркала, зная, что ничем не стереть из памяти уродливые шрамы: словно недостаточно было того, что безжалостные воспоминания о пребывании во вражеском стане оставили незаживающую рану на моей душе – нет, теперь и мое тело хранило на себе предательское клеймо Атония.

И я словно вновь ощутила себя в душной атмосфере того замка, почувствовала, как сгущается вокруг воздух, как наваливается на плечи невидимая тяжесть, как страх и ожесточение накидываются на меня, словно оголодавшие звери, терзая зараженную плоть.

Предчувствуя возвращение болезненных мыслей, я сглотнула подступивший к горлу ком и мгновенным движением оказалась возле дымящейся лохани с водой. С наслаждением окунув сначала одну, затем вторую ногу, я медленно погрузилась в нее с головой.

Не знаю, сколько времени прошло, прежде чем я вынырнула на поверхность, чувствуя, как уходит печаль с души под животворным действием горячей воды.
Понежившись еще несколько минут, я начала намыливаться ароматным кусочком обнаруженного на краю ванны мыла, наслаждаясь исходящим от него тонким запахом. Даже в самых знатных домах считалось большой роскошью мыться им, а уж что говорить о том, чтобы предлагать его гостям, к тому же не слишком желанным.

Мягкие потоки воды, освещаемые ровным пламенем камина, ласкали и расслабляли напряженные мускулы, заставляя позабыть обо всех горестях и отдаться на милость водной стихии. Не зря испокон веков наши предки считали воду священной, даже поклонялись ей, проводя обряды и принося жертвы – и при том часто кровавые.

Спустя полчаса я с большой неохотой завершала купание в уже слегка остывшей воде, отчаянно не желая вылезать из теплой ласкающей тело воды. Осторожно встав во весь рост, я потянулась за кувшином и, до краев наполнив его чистой водой из стоящего рядом сосуда, с наслаждением вылила на себя, смывая тугими струями мыльную пену с тела.

В череде плеска и брызг, разлетающихся вокруг, я уловила еле слышный скрип отворяемой двери. Слегка поморщившись от мысли о том, что надоедливая служанка уже вернулась, я в последний раз ополоснулась теплыми струями и осторожно ступила на мохнатую шкуру перед ванной.

Я только собралась было повернуться к двери и забрать полотенце, как внезапно мои плечи обняла мягкая ткань, мгновенно впитывающая воду, и окутала нежным облаком. Я не успела удивиться расторопности служанки, как в следующее мгновение чьи-то прохладные руки властно обняли меня за плечи, прижимая к твердому телу. Но я не успела даже испугаться - мое собственное тело опередило усталый разум, с радостью узнавая родной аромат и прикосновения любимых рук.

Всем своим естеством я ощущала сквозь легкую преграду ткани надежную опору твердых мышц, гладкого гибкого тела, и понимала, что стремительно теряю последние остатки мужества. Невозможно было сейчас поверить в то, что еще час назад я могла себе обещать, что не позволю Эдварду больше прикоснуться ко мне.

И пусть мне нелегко было это признавать, но я не могла ему противостоять – все мысли, чувства, желания, каждая клеточка моего тела буквально молили о его любви.
И то, что он пришел ко мне сейчас, пришел после наверняка нелегкого разговора с отцом, говорило о том, что он, так же как и я, отчаянно нуждается в том, чтобы хотя бы на одну ночь позабыть обо всем и раствориться друг в друге.

Медленно-медленно, стараясь растянуть это мгновение как можно дольше, я повернулась к Эдварду, продолжая оставаться в мучительно сладком плену любимых рук, и украдкой взглянула на него, пряча взгляд за густой пеленой темных ресниц.

Его лицо, освещенное багровыми отблесками пламени, казалось совершенно непроницаемым. Но после всех испытаний, выпавших нам на долю, я, как никогда, была уверена в том, что чувство, которое светилось в его глазах тогда на поляне, живо и сейчас.
И если раньше во всех его прикосновениях преобладала страсть, порой даже животная похоть, то теперь каждый его жест ко мне был напоен невысказанной любовью и нежностью.
Пусть он был вынужден скрывать это чувство ото всех, особенно сейчас, но я все равно верила, верила всей душой и всем сердцем, отчаянно, пылко, как умеют верить только дети, в его любовь.

Поэтому ни секунды не сомневаясь, я нашла его губы своими и приникла в медленном нежном поцелуе. Он отозвался мгновенно, словно только и ждал малейшего знака для того, чтобы обвить меня еще крепче, прижимая к своему уже возбужденному телу.

Постепенно наш поцелуй начал становиться все более пылким.
Теперь уже его губы жадно атаковали мои, лаская, подчиняя, заставляя капитулировать последние островки моей благоразумности, кричавшие о том, что в любой момент сюда могут войти, что рядом с нами родители Эдварда, что сейчас не время, не место…
Но очень скоро разум уступил, и на смену ему пришло Желание.
Всепоглощающее, опаляющее жаром, сметающее на своем пути все доводы, причины, объяснения, и заставляющее все крепче прижиматься к крепкому мужскому телу, бесстыдно тереться о жадно ласкающие руки, неистово кусать твердые чужие губы, беспощадно терзающие нежную плоть моих губ…

Я очнулась лишь тогда, когда Эдвард нежно, но решительно потянул за край полотенца, заставляя его медленно сползать с моего тела, открывая жадному взору моего вампира бледную, светящуюся в угасающем пламени кожу. В памяти промелькнула моя изуродованная спина, покрытая безобразными шрамами, и я мгновенно сжалась и попыталась отодвинуться.
Но Эдвард не выпустил меня, удивленно вглядываясь в лицо и стремясь отыскать на нем причину моей реакции. Но я упрямо молчала, начиная ощущать, как горечь от того, что я сама разрушаю такой волшебный миг, начинает просачиваться в душу.

Но Эдвард не собирался так легко сдаваться: вместо того, чтобы выпустить меня из своих объятий, он нежно прижал к себе, ласково обнимая за плечи и тихонько укачивая, словно я была маленьким ребенком, нуждающимся в утешении. И я благодарно уткнулась в его грудь, чувствуя, как медленно рассыпаются предательские сомнения и тревоги, позволяя довериться, раскрыть, подарить себя без остатка, не боясь быть отвергнутой.

И я решительно смела все оставшиеся сомнения, одним стремительным движением отбросив полотенце в сторону, окончательно обнажая свое тело.
Не в силах тянуть с этим я повернулась к вампиру спиной, желая разом перерубить этот болезненный узел, что скручивался в животе от одних воспоминаниях о шрамах.

Потекли томительные секунды ожидания, во время которых я судорожно смотрела на засыпающее пламя в камине и боялась обернуться.
Не знаю, о чем думал сейчас Эдвард, глядя на мое изувеченное тело, что хранило на себе отпечаток долгих дней, проведенных в замке заклятого врага, но я сама внутренне содрогалась от одной мысли, что все-таки ошиблась, и сейчас он развернется и уйдет, не в силах перебороть отвращение.

И когда уже я позволила себе поверить в то, что так оно и случится, тяжелая прохладная ладонь нежно легла на обнаженную кожу. Я вздрогнула всем телом, против воли задерживая дыхание, не зная, чего ожидать.

Но в следующую секунду произошло то, чего я никак не могла предположить и даже не мыслила себе представить: вампир позади меня опустился на колени и медленным движением прикоснулся губами к исполосованной шрамами коже.
Меня словно пронзило разрядом молнии в том месте, где его губы дарили нежнейшие поцелуи, похожие на мимолетное трепетание прозрачных крыльев бабочки или тихий шелест капель летнего дождя по густой траве.

Вновь и вновь он целовал следы, оставшиеся после ударов Атония, и каждое прикосновение исцеляло еще одну частичку моей разбитой души, заставляя простить и отпустить прошлое, что так неумолимо цеплялось за меня, не давая принять настоящее.

Каждый его поцелуй, каждое касание разжигало огонь, что распространился уже по всему телу: оно жаждало большего, чем просто невинные поцелуи, и настойчиво заявляло об этом каскадом мурашек, рассыпанных по обнаженной спине, сполохами пожара, что вспыхивал по следам горячих поцелуев, искрами желания, сплетающимися в тугой узел внизу живота.

Не в силах противостоять этому нарастающему желанию, я медленно опустилась на ковер, чувствуя оголенной кожей мягкость плотной шерсти, и повернулась к Эдварду.
Он все еще стоял на коленях, опаляя меня пронзительным взглядом; кожа его светилась в прощальных бликах огня камина, но в его глазах нарастало свое собственное пламя, завораживая причудливым танцем темных отблесков страсти, что все это время он успешно скрывал, но которое теперь вырвалась наружу, сметая все на своем пути.

Чувствуя, как нарастает мое собственное вожделение, я подняла руку и коснулась ворота его камзола. Не встретив сопротивления, я медленно расстегнула одну за другой все пуговицы, открывая собственному алчному взору бледную мужскую кожу, так и предлагающую одним своим видом прикоснуться к ней.

Что я и сделала, жадно припав в страстном поцелуе к твердой мужской груди, впрочем, не прекращая стаскивать с вампира тугое облачение.

Он недолго пребывал в бездействие; едва камзол оказался на полу, Эдвард поднялся и подхватил меня на руки, отрывая от наслаждения неповторимым ароматом его кожи, гладкой и прохладной, словно шелковое полотно.

Я протестующе простонала от разочарования, но в этот момент он опустил меня на широкое ложе кровати и принялся избавляться от оставшихся деталей одежды. Я наблюдала за этим действом с томительным предвкушением, упиваясь сильным мускулистым телом, перекатыванием тугих мышц под кожей, когда вампир, завершив обнажение, медленно двинулся к кровати, предоставляя мне абсолютный обзор.

Я жадно ласкала взглядом его совершенное тело, зацепляясь за длинные следы от ударов – братья моих собственных шрамов, но только в тысячи раз превосходящих их по количеству. При виде этих следов я испытала давящую горечь от воспоминания о том, через что ему пришлось пройти в том страшном замке.

Но все печальные мысли разом улетучились из моей головы, когда кровать прогнулась под тяжестью мужского тела, опустившегося в опасной близости со мной.

Я призывно улыбнулась, когда Эдвард навис надо мной, прижимая меня к мягкому покрывалу. Правильно восприняв мою улыбку, вампир, наконец, приник к моим губам жадным поцелуем, который я встретила поощряющим стоном.
Его руки тем временем блуждали по моему телу, с нарастающим пламенем лаская мою кожу, прикасаясь к тугим вершинам груди, опускаясь все ниже и ниже.
Я выгнулась под ним, когда его рука опустилась на самый низ живота, туда, где давно уже бушевал настоящий пожар, распаляемый мужскими прикосновениями еще больше.

Мой протяжный стон поглотили его жадные губы, не отрывающиеся от моих ни на секунду. Наши тела плотно терлись друг о друга, каждой клеточкой ощущая обнаженную плоть партнера, бедра начинали выводить незамысловатый танец, испокон веков знаменующий торжество любви.

Я чувствовала, как на меня начинают накатывать волны острого возбуждения.
Но Эдвард не торопился продвигаться дальше, продолжая мучить меня своими ласками, откровенными, возбуждающими, порочными, вызывающими острые вспышки мучительного наслаждения, которое заволокло глаза туманной пеленой, заставило рассудок отступить перед единственным восторжествовавшим сейчас инстинктом, требовавшим немедленно утолить плотский голод.

Время слилось в один сплошной момент, растянувшийся на долгие мгновения: я уже перестала понимать, где я и что со мной, хрипло постанывая в такт ласкающим рукам и губам. Казалось, словно я лечу в бездонную пропасть, и каждое мимолетное прикосновение любимых рук, умело играющих на моем теле как на музыкальном инструменте, прекрасно знающих, где и на что нажать, чтобы приблизить к черте, ускоряет мой полет в сладостную неизвестность.

Не в силах больше выдерживать эту мучительную пытку, я с силой уперлась руками в обнаженную грудь вампира, с удовлетворением отметив, что он весь мокрый от возбуждения, и оттолкнула в сторону.
Не ожидая от меня сопротивления, он и не успел воспротивиться, поэтому секундой спустя он лежал уже рядом со мной. Но мне этого было мало: не дав ему времени, чтобы вновь вернуть власть в свои руки, я мгновенно оказалась сверху и прильнула всем телом к нему. Мы словно поменялись местами: теперь уже я командовала, а он был вынужден подчиняться моему телу.

А оно в этот момент уже не могло удовлетвориться только ласками; каждый нерв, каждая клеточка его желала только одного.
И я дала ему желаемое, медленно опускаясь на возбужденную плоть Эдварда.
Не сводя затуманенного взора с его потемневших глаз, я полностью опустилась на него, ощущая, как он заполняет меня внутри, как смыкается вокруг него моя плоть.
Желая остановить это мгновение, чтобы насладиться этими ощущениями как можно дольше, я замерла, прикрыв глаза от наслаждения, но в этот момент вампир, издав протяжный стон, резко дернулся подо мной, не в силах больше выдерживать это мучительное промедлением.
Это стремительно движение отозвалось во всем моем теле острой вспышкой наслаждения, превозмочь которую я была не в силах.

Дальнейшее для меня смешалось в беспорядочную картину: мои собственные стоны, смешанные с низкими мужскими стонами, наши резкие порывистые движения, его губы на темном острие моих сосков, наше тяжелое сбивчивое дыхание, соленые капли пота, стекающие по лбу, требовательные прикосновения рук к моим бедрам, властно обхватывающие их, понуждающие послушно двигаться в одном ритме, бесконечное нарастающее наслаждение…
Его было так много: вокруг меня, рядом со мной, внутри меня, что в этот момент я ощущала Эдварда как неотделимое целое, единую часть меня самой, мыслящую, двигающуюся в унисон со мной.

Наконец, сладостное возбуждение, завладевшее моим телом, начало сворачиваться в тугую спираль; я почувствовала, как сжимаются все мышцы, стремясь выплеснуть обуревающее их напряжение. Вампир подо мной, тоже предчувствуя развязку, ускорил проникновение и вместе со мной громко застонал, когда мы застыли в одном бесконечно долгом движении, достигнув долгожданного удовлетворения.

Наше неровное дыхание еще долго разносилось в тишине комнате, пока, наконец, усталость не взяла свое. И уже засыпая в нежных объятьях вампира, я услышала, как легким, почти неслышным шепотом ветра замерло в воздухе, а затем медленно опустилось мне на губы его тихое и такое долгожданное «люблю»…