Месяц, последовавший за тем снежным днем, был мучительно болезненным. Каждый новый день был таким же плохим, как и предыдущий.

На следующий день после спора, который закончился тем, что Розали удалось мне отомстить, я пошел в школу, мои нервы были на пределе. Я приготовился игнорировать ее в течение всего дня. Я дал себе установку следовать правилу, которое я сформулировал вчера вечером.

Я был полон решимости держаться на расстоянии от Беллы, сохранять хладнокровие и, что самое главное, сдержать свое обещание. Я поклялся быть верным обету, данному своей семье и самому себе. Я не подведу.

Ты из-за чего то конкретного так напряжен, Эдвард? спросил меня Джаспер, когда мы выходили из машины перед школой.

Едва заметно покачав головой, я проследовал за своими братьями и сестрами в школу. Мои мысли были сконцентрированы вовсе не на их разговоре, они были полностью поглощены одной девушкой-человеком, которой удалось перевернуть вверх дном весь мой мир.

Больше всего меня беспокоило обещание Беллы. Когда я размышлял над ним сегодня ночью, я осознал, что она может решить обо всем рассказать, несмотря на данное слово. Я отчаянно хотел верить ей, но не только ради своей семьи, но и ради нее тоже. Она тоже была в опасности.

И что-то напомнило мне обо всех вещах, которые я видел в человеческих мыслях, и о том, как легко ей будет нарушить свое обещание.

Я очень хотел верить тому, что я увидел в ее глазах и на ее лице, но непрекращающиеся упреки со стороны моих близких прошлой ночью заставили меня засомневаться.

Эй? Спустись на землю, Эдвард. Очнись, Эдвард.

«Что?» - я резко повернул к нему голову, осознавая, что совсем забыл, где нахожусь.

«Ты что-то замечтался?» Он думал о девушке? Любопытство моего брата взяло верх.

«Нет. Я просто просматриваю мысли». Моя ложь скоро окажется правдой, поэтому я могу им это сказать. Эта ложь заставила меня почувствовать небольшую неловкость – хотя это однозначно вызывало меньше беспокойства, чем мой бунт в прошлом.

Мои близкие не стали ничего мне говорить, и я продолжил вслушиваться в шум вокруг нас. Я не слышал ни единой мысли, в которой бы был хоть малейший намек на меня и мою семью. Белла либо сдержала свое обещание, либо пока еще не рассказала. Мне нужно внимательно следить за ситуацией…

Остаток дня я провел, перебирая мысли окружающих. Иногда они приводили меня в замешательство, иногда были невероятно надоедливыми. Ну почему я не могу просто услышать ее мысли и узнать раз и навсегда…

Тем не менее, я был доволен и удивлен, когда заметил, что она не обронила ни единого слова. Она держала все в тайне, что, признаюсь, поразило меня гораздо сильнее, чем я ожидал. Я разрывался между уверенностью в том, что она никому ничего не расскажет, и знанием человеческой природы, того, что человек очень быстро может передумать.

Она сдержала обещание. В действительности, она даже пыталась отвлечь внимание от себя и привлечь его ко мне, стремясь выбраться из центра всеобщего внимания. Это лишь подтверждало мое предположение, она не любит находиться в центре внимания.

Обед проходил как обычно тихо и спокойно. Единственным отличием было то, что я решительно устремил свой взгляд вдаль, подальше от нее. Мои близкие не разговаривали, но их мысли были поглощены биологией. Единственный наш с Беллой общий урок был следующим…

Все мысли были одинаковы; надежда на то, что мне удастся держать жажду под контролем и беспокойство о том, что она может выдать тайну. Я сам думал о том же. Обеденный перерыв тянулся мучительно медленно.

А потом обед закончился – казалось, слишком быстро, потому что монстр в моей голове и в моей груди предвкушал близость к Белле.

Я пришел в класс первым, не желая проходить мимо нее, что мне пришлось бы сделать, если бы она пришла первой. Я уставился вперед, на доску, пытаясь сформировать свое сопротивление ее неотразимому запаху.

Я снова и снова повторял, то, что она мне сказала: она переехала сюда, чтобы ее мать могла путешествовать вместе с отчимом, она не любит сырую и холодную погоду, она думает, что у нее все написано на лице…

Понимание того, что я никогда не был уверен в том, о чем она думает, никак не поспособствовало моему сопротивлению. Разочарование приводило меня в смятение.

Когда она подходила к парте, я мысленно проговаривал короткую молитву. На этот раз она не прошла мимо вентилятора. Было сложно концентрироваться на ненападении, когда она селя рядом, но мне удалось.

И вдруг она заговорила: простая, вежливая фраза, которую она могла бы сказать в любой другой день и которая вряд ли имела какой-то особый смысл. Но мои глаза взметнулись на нее и вместо того, чтобы посмотреть ей в глаза, я замер на ее горле.

Как будто мне и без того не было тяжело сопротивляться ей, а я еще уставился на эту бледную белоснежную кожу. Она сказала лишь: «Привет, Эдвард».

Мне удалось сдержаться, я лишь кивнул в ее направлении прежде, чем отвернуться, предпринимая бесполезную попытку освободиться от ее запаха.

Он был рядом, близкий и привлекательный, как и всегда. Она села рядом со мной, я ничего не сказал. В конце концов это был уговор. Никто не будет с ней разговаривать, напомнил я сам себе. Никто и близко к ней не подойдет, а моя близость – лишь необходимость.

Лишь один час в день, твердил я себе, а ее запах окутывал меня, запертый в классе и кружащийся в водовороте. Один час, а потом я отдалюсь от нее.

Это были последние произнесенные слова, а я так ничего и не сказал.

Длинные, скучные и бессмысленные дни все шли. Равнодушие, которое я испытывал, было необъяснимо: я не знал причины, по которой чувствовал себя так плохо. Таким усталым. Проходили дни, а казалось, недели: недели были похожи на годы.

Сейчас я больше, чем когда либо, был сосредоточен на самом себе. Сначала моя семья подумала, что это из-за стыда за то, что я не рассказал о непроницаемости мыслей Беллы для меня, тем самым подвергнув нас всех опасности.

Но вскоре они поняли, что что-то определено не так. Они попытались выяснить, что именно, но даже я не мог объяснить, что делало меня настолько несчастным и растерянным. Как я могу просить о помощи, если даже не знаю, в чем мне нужна помощь?

Я был подавлен. Сейчас члены моей семьи проводили много времени вместе и пытались подать мне руку помощи, но я их всех отталкивал. Я устал; я устал и оцепенел. Мне чего-то не хватало, и я едва ли заботился о своем контроле и собранности.

Я функционировал, но что-то исчезло. Во мне, рядом со мной не хватало чего-то важного, и я, хоть убейте, не мог понять, что со мной происходит.

Мне был неясен неуловимый ответ на мою проблему. Скорее даже, он был такой же непроницаемый и облачный, как небо Форкса. Время – большую часть времени, которое я провел в одиночестве, улетучивалось, день за днем, а я пытался понять, почему я испытываю именно это.

За все 104 года своего вампирского существования я никогда не чувствовал себя одиноким. А сейчас я чувствовал именно это: одиночество и уединение. Но почему, и от кого я был отделен, этого я не мог постичь.

Я отдалился от своей семьи по собственной воле. Я знал, что если бы причина чувства одиночества таилась в недостатке близости с семьей, я бы испытал что-то подобное в последние годы моей «жизни». Я никогда не был активным участником этой семьи, только при необходимости.

Когда я хотел быть с семьей, я был с ней. Когда я хотел побыть один, я был один; и в последние годы моей жизни меня не беспокоило, когда я искал уединения. Но сейчас…

Мне было просто неинтересно находится в кругу семьи. Раньше, я бывал один, потому что мне нравилось за ними наблюдать, чувствовать себя близко, но при этом находится на расстоянии.

Сейчас мне вовсе не хотелось наблюдать на расстоянии, но и быть частью их текущего бурного обсуждения мне тоже не хотелось. Мое одиночество и самовольное затворничество определенно сыграло свою роль, но это не означало, что я сделаю над собой усилие и заставлю себя спуститься по этой лестнице.

Я мог бы спуститься и высказаться, но я просто лежал на диване и слушал музыку.

Я переключил музыкальный центр на радио. Меня не интересовала никакая конкретная музыка, имевшаяся в моем распоряжении, что явилось еще одной причиной для беспокойства моей семьи. Радио позволило немного расслабиться, поскольку в данный момент я не выбирал мелодии…

Заиграла первая композиция. В прошлый раз, когда я ее услышал, она мне понравилась, но сейчас она тревожила меня, копошась где-то в глубине моих мыслей. Она мне кое о чем напомнила…

В моих мыслях вспыхнуло воспоминание. Каштановые волосы, распростертые по дороге прямо передо мной, когда я поднял машину, солнечный свет, переливающийся на прядках странным привлекательным образом, даже несмотря на тяжелые облака...ее карие глаза, устремленные прямо на меня, невинные и растерянные…

Эта картина заставила меня вскочить с дивана и сменить радиостанцию. Может быть, другая песня не пробудит воспоминаний о ней: о Белле.

Я старался не думать о Белле, потому что это лишь усиливало мою тревогу. Я не мог сказать, было ли это связано с моим беспокойством о том, что она расскажет наш секрет, или с каким-то безымянным страхом в отношении этой тихой робкой девушки. Я вдруг осознал, что сама мысль о ней усилила мое внутреннее желание защитить ее – даже от самого себя.

Я вновь лег на диван, вслушиваясь в инструментальное вступление и слова. Однако, когда дошло до припева, я снова вспомнил о Белле, в моих мыслях возникло слабое воспоминание о ней. Первый раз, когда я увидел ее в чьих-то мыслях, мимолетный взгляд…

Она была новенькой в школе, и я думал, такой же, как и все остальные. Пока ее запах не поразил меня…при воспоминании о ее запахе жажда в горле усилилась – нет. Я не могу об этом думать, иначе потеряю над собой контроль.

И снова, я вскочил и щелкнул по кнопке на музыкальном центре. Я решил попробовать еще раз: Бог любит троицу. Пожалуйста, еще одна песня…что-нибудь, что не заставит меня думать о ней.

Эта песня казалась более безопасной, более быстрый ритм. Я расслабился и начал вслушиваться, и вспомнил, что когда-то мы с Эмметом смотрели клип на эту песню по телевизору. Нас посмешила интерпретация вампиров, предложенная группой.

Вампиры. В клипе была девушка. Сам того не желая, я вызвал картинки и стал мысленно их просматривать: каштановые волосы около ее лица…и вдруг, она перестала быть безымянной актрисой. Это была Белла.

Я даже не стал переключать станцию; моя знаменитая вспыльчивость достигла предела. Грозно зарычав на музыкальный центр, я ударил по кнопке, случайно оставив вмятину. Сев на диван, с опущенными плечами, я чувствовал раздражение, уставившись на предательский музыкальный центр.

Его маленькая красная лампочка невинно мне подмигивала.

Я наклонился вперед, упершись локтями в колени, и потер переносицу, пытаясь успокоиться. Поначалу мне это удавалось, и вдруг напряженность рассеялась. Мне не нужно было поднимать взгляд, чтобы узнать, что кто-то стоит в дверном проеме.

«Спасибо, Джаспер», - пробормотал я, все еще в растерянности, несмотря на его успокаивающее влияние. Мне все еще так и не удалось понять, что со мной не так, но мне пришлось признать, что чье-то присутствие мен помогло – особенно учитывая, что он был таким чутким.

«Нет проблем, Эдвард». Что-то не так.

Я посмотрел в его обеспокоенные золотистые глаза и почувствовал, что Эсме стоит в коридоре. Другие члены семьи терпеливо ждали в гостиной, в их обсуждении наступил перерыв.

«Нет, Джаспер, с чего ты решил, что что-то не так?» рявкнул я раздраженно, обращая взгляд на музыкальный центр. Может быть, стоит выбросить его в окно и избавиться от своей музыкальной печали…

Полегче, Эдвард: я просто пытаюсь помочь. Я почувствовал еще одну волну расслабления и не стал бороться с ней. «Ты почти все время напряжен и мрачен. Это угнетает, меня, например, это сводит с ума».

«Никто не просит тебя мне помогать». Мне не нужна ничья помощь, я со всем разберусь сам. Я могу справиться сам; мне нужно лишь еще немного времени.

«Я хочу помочь, Эдвард». Ты семья Элис, а это означает, что я собираюсь попробовать тебе помочь. И несмотря на то, что ты сейчас думаешь, я также знаю, что если ты до сих пор не пришел ни к какому решению, то вряд ли сделаешь это самостоятельно. Тебе нужна помощь.

Я опустил голову и уставился в пол, положив руки под подбородок. «Мне не нужна помощь». Я пытался скрыть сомнение в голосе.

«…Ну тогда, думаю, тебе стоит поговорить с Эсме». Говоришь, тебе не нужна помощь, а на самом деле – ты просто не хочешь, чтобы тебе помогали. Тебе нужна помощь. Нужно поговорить с кем-нибудь, это всегда помогает: я не могу помочь тебе один. Вот так вот манипулировать эмоциями тяжелее – я не могу больше этого делать.

Мне не нужно было смотреть ему в лицо, чтобы понять, что он ставит передо мной ультиматум: либо я говорю с мамой, либо остаюсь со всем этим без его сопереживания. «Мысленное предупреждение получено, Джаспер. Уходи», - скомандовал я.

Уже ухожу. Я попытался не чувствовать себя чрезмерно виноватым в том, что так грубо отверг его помощь, но у меня ничего не вышло: я только было хотел открыть рот, чтобы извиниться, как он послал в моем направлении последнюю волну. Все в порядке. Не нужно себя винить: я знаю, ты над чем-то размышляешь.

Независимо от того, что он сказал, я знал, мне нужно извиниться. Он пытался помочь: даже несмотря на то, что я не хотел принимать помощь, моему поведению нет оправдания.

«Все равно, мне жаль, Джаспер. Спасибо». Он не ответил вслух: вздохнув, он спустился по лестнице, думая о том, как усиленно мне нужно работать над своим восприятием вещей. На этот раз я его проигнорировал.

В комнату тихо вошла Эсме. Я отказывался смотреть на нее. Эдвард, скажи мне, что происходит, пожалуйста. Ее умоляющий тон словно ножом полоснул по моему небьющемуся сердцу.

«Нет». Не хочу никому ничего говорить. Я могу выяснить, что происходит сам…так ведь? Эсме подошла и села рядом со мной на диван, будто чувствуя мои сомнения. Она сидела на расстоянии, за пределами моей зоны комфорта.

«Знаешь, все эти песни выглядят безобидными, Эдвард». Я понимал, что она хочет сказать – песни на радио были лишь песнями, популярными у людей этого возраста в данный момент – слова, более быстрые ритмы и меньше смысла. Почему они тебя так сильно беспокоят?

«Мне просто не хотелось их слушать». Я знал, этого недостаточно, чтобы остановить Эсме. Она была настроена мне помочь, вернуть все в привычное русло – как истинная мать. Она была моей мамой: почему я не хочу поговорить со своими родителями о своих чувствах? Обычные подростки так и поступают. Но я вампир…

Ты не хотел слушать или они напомнили тебе о чем-то таком, что ты не хочешь вспоминать? Я встал и подошел к окну, к южной стене, и взглянул на лес: не отвечая на ее вопрос.

Эдвард…это нормально испытывать подобные вещи. Время проходит для нас точно также, как и для всех остальных. Что я должен на это сказать? Я не чувствую и не думаю о чем-то новом – нет. Это ложь. Что-то новое все-таки есть.

Возможно, моя мама в каком то смысле экстрасенс. «Эдвард…». Я права? Ты стараешься не думать о чем-то? Ты можешь сказать мне.

Призрачная зелень туманного Форкса неожиданно исчезла, когда на первый план вышел мысленный взгляд. Образ Беллы, впечатанной в туман, вынудил меня закрыть глаза – я попытался не впустить ее лицо. Но чернота моих век лишь послужила лучшим холстом.

Я небрежно пробормотал: «Не важно». Мне не следовало возвращаться мыслями к Белле. Она всего лишь человек, ничего не значащий, помимо необычного запаха и непроницаемости мыслей. Мои глаза отказывались открываться, и я застыл, всматриваясь в моментальный снимок ее лица.

Если это тебя тревожит, то это важно для меня. Для меня важно все, что тебя волнует, сынок. Я знаю, что-то тревожит тебя, и очень хочу, чтобы ты мне сказал. Не люблю видеть, как ты мучаешься. Невыносимо видеть тебя таким тревожным: разве тебя это не волнует?

«Нет, не волнует». Лжец. Я лжец. Но как я могу рассказать ей что-то подобное? Вряд ли Эсме будет так беспокоиться или хотя бы отдаленно заинтересуется отношением Беллы ко всему этому, приводящим меня в бешенство. Она лишь хочет решить мою проблему. Но я должен решить ее самостоятельно…

Для меня важно, если тебя что-то беспокоит. Что бы это ни было, скажи мне, чтобы я смогла тебе помочь. Я должна тебе помочь, сынок… Я услышал шелест ткани, она встала.

Нет… «Ты не должна. Никто ничего не должен». Я уже сказал больше, чем хотел, но я не собираюсь все рассказывать напрямик. Я просто не могу рассказать ей, что меня так сильно тревожит.

Должна ли я помочь, нет, я не должна. Хочу ли я? Мы все хотим помочь тебе, но только если ты скажешь, что тебя беспокоит. Сейчас она находилась очень близко ко мне: если я поверну голову, я увижу ее. Если я это сделаю, то видение о Белле исчезнет… Я медленно открыл глаза.

Я увидел ее отражение в окне передо мной, она повернула голову, чтобы взглянуть на меня. В ее глазах было очень много волнения, и, казалось, она не заметила, что я бросил один единственный взгляд на ее отражение прежде, чем мои глаза вновь подернулись дымкой.

Лицо Беллы исчезло, слава Богу, но мне не стало лучше. То, что меня тревожило, было таким же сильным, как и всегда. И я услышал мысли Эсме, я видел свое отражение в ее мыслях…передо мной стена, прочнее, чем когда-либо раньше…жесткое самообладание в каждом моем движении…

Ты не улыбаешься, и ты никогда особо не улыбался. Ты мой сын, у которого нет любимой и который считает, что он ее не заслуживает. Эдвард, ты всегда был очень скрытным, но сейчас это просто невыносимо.

Односложно отвечаешь на вопросы или вообще ничего не говоришь; постоянно наедине с самим собой; никогда не проводишь время с нами, с твоей семьей… Пожалуйста, позволь мне помочь тебе. В ее голосе звучало отчаяние, этот тон сломил мое сопротивление.

Я не хотел причинять боль Эсме: и никогда не хотел волновать семью. Но именно это и сделал, сам того не осознавая. Я причинил боль им всем, потому что они настойчиво продолжали полагать, что я стою их волнений и любви. Я самый настоящий монстр, еще больший монстр, учитывая как я обошелся со своими близкими.

Как бы я хотел разобраться во всей этой ситуации. Я не знаю, как мне плыть в этих предательских водах. Что нужно сказать, чтобы ослабить страхи Эсме? У меня нет решения, нет ответа, на все те вещи, что меня волнуют. Я едва ли могу дать им имя.

Все, что я скажу, сразу же достигнет моих братьев и сестер и Карлайла. Мы вампиры: они услышат каждое слово, сказанное здесь, наверху. Я не хочу впускать их в свои мысли, но у меня нет выбора. Я не могу причинить боль маме. И в этом доме нет секретов – за исключением тех, что храню я.

Эдвард, даже не пытайся претвориться, что все нормально. Мы оба знаем, что что-то не так.

«Я не претворяюсь». Я пытался придумать, что сказать.

«Тогда почему ты не скажешь мне?» Я сделаю все, чтобы тебе помочь. Ты знаешь, для тебя я сделаю всё. Ты мой сын. Мы семья. Я люблю тебя, как и всех остальных. Ты часть этой семьи.

Я знал все это и даже больше. Я знал даже самую незначительную мысль, которая проносилась в ее голове. Я чувствовал, что она меня подбадривает, но не мог заставить себя открыть рот.

Наконец, я повернулся к ней, наклоняясь к углу между стеной и окном. Мое положение заставляло меня ощущать себя как в ловушке, но сейчас я не возражал. Я и был в ловушке, заставляющей меня сознаться.

«Я даже не знаю, что именно происходит», - признал я спокойно. Изливать душу было сложно, ново, но у меня не было выбора. Мне нужно сделать это ради мамы.

Она не смогла скрыть волнение или беспокойство на лице. Эсме предположила, что мне действительно тяжело впускать кого-то в свои переживания. «Что ты знаешь?» Попытайся сказать, когда все это началось. Всегда нужно начинать с начала.

Эсме уже знала ответ на этот вопрос. «Ты знаешь, когда это началось». Я начал погружаться в себя после того, как начал игнорировать Беллу в школе. На следующий день после происшествия…

Она была очень терпелива со мной. «С чем это связано?» Кто-то имеет к этому отношение, Эдвард?

Я на мгновение сжал губы и тихо сказал: «Кто-то, да». Эти чуждые эмоции, это одиночество, которое я еще никогда не испытывал, без сомнения были связаны с Беллой.

«Ах…» Значит, это Белла Свон? Что ты чувствуешь?

«Чувствую? А что я должен чувствовать, Эсме?» - я улыбнулся ей искривленной улыбкой, отчасти надеясь, что она даст мне ответ.

Это не так просто, Эдвард. Я не могу тебе сказать, что ты должен думать. «Я не могу сказать тебе, что по моему мнению ты должен чувствовать. Ты должен мне объяснить, что ты чувствуешь. По отношению к ней, по отношению к этому, по отношению ко всему, Эдвард».

Мой взгляд вновь устремился в окно. Находясь рядом с Беллой, я чувствую жажду ее крови. Не говоря уже о том, что из-за нее я чувствую себя ужасно: пойманным, одиноким. Рядом с ней я начинаю чувствовать себя практически беспомощным, даже сражаясь с монстром внутри себя.

Не зная, о чем она думает, я не имею ни малейшего понятия, каким Белла видит этот мир. Я крайне расстроен тем, что не могу воспользоваться ее мыслями, чтобы напомнить себе о том, что она живущий, дышащий человек.

А кроме того, есть еще что-то, что я даже назвать боюсь…

«Пойманный. Расстроенный. Сердитый. Беспомощный…» Выйдя из угла, я медленно подошел к дивану и тяжело плюхнулся на него, обхватив голову руками и положив локти на колени.

Эсме следила за мной: я знал, что она обеспокоенно наблюдает за мной. Она также видела, что я замолчал, пытаясь сдержать все то, что я не хотел признавать.

Она это заметила. Ты что-то скрываешь. Я знаю. «Что ты не говоришь?» - мягко настояла она. И снова, я не смог ей отказать.

Я наклонил голову, прошептав: «Я испытываю тревогу, но не могу сказать, почему. И…Я никогда этого не испытывал. Это никогда не имело для меня значения. Но я, я думаю, я чувствую себя…одиноким». Сложнее всего мне было произнести это простое слово «одинокий».

На протяжении всей моей нежизни с семьей я никогда не чувствовал себя таким одиноким или потерянным, как сейчас. Я никогда раньше и не знал, что такое «одиночество», пока не испытал его. И я не мог назвать причину для этого странного ощущения, это еще сильнее меня расстраивало.

Он думает, он одинок? О, мой бедный мальчик…он не знал, что это? «Как ты думаешь, почему ты чувствуешь одиночество?» Ее слова были нежными, но я знал, она боролась со слезами, которые никогда не появятся. Я не знал, почему она придавала этому такое большое значение в своих мыслях, и попытался не обращать на них внимания.

Я покачал головой. «Я даже не знаю, как это объяснить. Это словно ощущение…потери. Как будто у меня было что-то – но я это потерял. И я не понимаю, почему». Я на самом деле не понимал этого чувства. Прижав ноги к груди, я положил голову на диван.

«Потери?» Что ты потерял?

Закрыв глаза, я прошептал: «Я…не знаю». Я никогда не чувствовал такую беспомощность, понимая, что я не могу себя контролировать. У меня нет такого контроля, как я предполагал – если бы он был, я бы смог ответить на ее вопрос, так ведь?

«Понимаю…» Интересно… В голове Эсме возникла какая-то мысль, но она сдержала ее вместо того, чтобы подумать. Я открыл глаза и растерянно посмотрел на нее. Я еще никогда не встречал подобный метод блокирования моего мысленного вторжения.

Странное выражение ее лица заставило меня спросить: «Эсме? Что-то не так?» Она покачала головой и издала слабый короткий смешок.

«Ничего, Эдвард». Я кое-что поняла.

Я выпрямился. «Что ты поняла?» Смятение заглушило все остальное, что медленно кипело на заднем фоне.

Моя способность позволяла мне понимать, что происходит, с помощью чьих-либо мыслей в данный момент времени. Я не мог вскрыть то, о чем Эсме старалась не думать – и в любом случае, прежде всего я не знал, как контролировать свою способность. Еще одна вещь, вышедшая из-под контроля…

Правда, Эдвард, ничего особенного. «Эм, просто…можешь завтра кое-что для меня сделать, Эдвард?» Ее лицо было спокойно, но я все еще немного волновался, отвечая. Она на самом деле пыталась что-то скрыть, и я не мог понять, что именно.

«Конечно». Следующие слова, которые она произнесла, заставили мою семью внизу вздрогнуть, и их мысли всколыхнулись в растерянности, совсем как мои.

«Завтра не игнорируй Беллу».

Я лишь уставился на нее. Зачем она просит меня не игнорировать Беллу? Это было как ради нашей семьи, так и ради Беллы! Если мы исчезнем из ее воспоминаний, наш секрет будет в безопасности, и она будет не в опасности. «Зачем?» - все, что я смог сказать.

Она мягко улыбнулась мне. «Ты мне доверяешь?» Ты доверяешь моему решению?

«Конечно», - сказал я решительно.

Эсме улыбнулась, протянув руку, чтобы нежно похлопать по моей руке, которая лежала у меня на колене. «Тогда просто сделай это для меня. Поговори с ней, хотя бы несколько минут». Пожалуйста, Эдвард: доверься мне. Она быстро убрала свою руку, зная, что я чувствовал себя не очень комфортно.

Тем не менее, я так легко не сдался. «Эсме, я не понимаю. И кстати, у нас уговор. Все должны держаться от Беллы подальше. Тогда мы ей не причиним вреда». Это все, что я хотел. Ее безопасность…безопасность моей семьи, нашего жизненного уклада…

Она покачала головой, прикусив губу, чтобы сдержать улыбку, и сказала чуть громче: «Карлайл, я прошу снять запрет». Посмотрим, кто против такого решения, Эдвард.

Он сразу же ответил: «Голосуем» Элис, Джаспер и я… «Элис, Джаспер и я голосуем за снятие запрета». Четверо против троих, с учетом голоса Эсме.

Эсме улыбнулась мне. «Видишь?» Интересно, как Элис заставила Джаспера перейти на ее сторону. Надо будет спросить.

Конечно, Элис было видение. И конечно, Джаспер проголосовал, чтобы угодить Элис; пара, занявшая противоположные позиции, приняла решение сразу же, как только все разошлись по своим комнатам.

И конечно, Карлайл проголосовал, как и Эсме, поскольку они уже обсудили этот вопрос сегодня; я видел это в его мыслях. Конечно…

Но все равно, я фыркнул и скрестил руки. «К чему хорошему может привести разговор с ней? Эсме, я даже не знаю, что со мной; почему ты думаешь, что разговор с ней мне поможет?» У нее должна быть какая-то причина. Я приготовился встать, когда она поднялась на ноги.

Но моя мама лишь покачала головой и положила руку мне на плечи, заставляя меня оставаться на диване. «Эдвард, просто поговори с ней. Пару минут». Я поговорю с тобой завтра, когда ты вернешься, и ты поймешь, зачем. «Считай это экспериментом. Пожалуйста, Эдвард. Сделай это ради меня».

Я посмотрел в пол, размышляя над тем, зачем мне нужно говорить с Беллой. Я не мог придумать ничего такого, чему бы поспособствовал разговор с ней, ничего, что помогло бы мне понять, почему я чувствую себя таким одиноким, но я доверял Эсме. Она моя мама. Если она думает, что это поможет…

«Ладно». Это все, что я сказал. Она ушла, и я заметил, как мое настроение немного улучшилось, если бы не бесцеремонная мысль Джаспера. Сейчас он чувствует себя лучше. Но все же есть кое-что, что от него исходит: но оно настолько глубоко, что я не могу сказать, что это…

Я тоже не могу. Да и не хочу знать.