Как там лягушатники говорят? Déjà vu? Ну да. Уже видел. Видел, слышал, ощущал, и уж точно не один раз. Подавив поднявшееся из глубины полупроснувшегося мозга тревожное предчувствие – как отголосок последнего сна, который не запомнился – я открываю глаза и вижу спину выскакивающего за дверь Эммета. Он что, окончательно с катушек слетел?! После всего, что произошло вчера вечером, он так безмятежно поздравляет меня с днем рождения, лупит подушкой по голове и вообще чуть ли не прыгает на одной ножке?! Я, конечно, всегда знал, что мой брат слегка больной на голову, но чтобы быть при этом настолько бестактным и бессердечным...
И не надо сейчас на меня так смотреть. Да, это действительно я сейчас сказал, я, Эдвард Каллен. Конченый эгоист, хам и эталон равнодушия к проблемам окружающих. Но тут даже я не могу наплевать на обстоятельства. Возможно, из-за того, что чувствую себя виноватым в смерти Джима, или еще по каким-то причинам... Не в том дело. Погоды в любом случае это не делает. Но сейчас мне – погано! И не просто погано, а хреново до такой степени, что я не знаю, куда деться. А этому кретину, моему братцу, хоть бы хны!
С кряхтением поднимаюсь и, опуская ноги на прохладный деревянный пол понимаю, что теперь всегда, всегда, под кроватью будут лежать оба тапка. От этой мысли грудную клетку изнутри начинает выжигать взрывная смесь: боль, чувство вины, тяжесть утраты, да еще, как дамоклов меч, горькое ожидание предстоящего прощания с Джимом.
В ванной холодные брызги воды разлепляют глаза, которые я до этого никак не мог открыть: не оттого, что никак не удавалось проснуться – просто я боялся, что предательская соленая влага, за которую мне перед самим собой потом стыдно будет, прольется на небритые щеки.
Фыркая и отплевываясь, начинаю яростно тереть лицо слегка помятым полотенцем.
Возвращаюсь в комнату и вижу, что рюкзак валяется около рабочего стола, выпотрошенный вплоть до последней книги. Но ведь я точно помню, что вчера кинул его где-то внизу, в гостиной, а потом как-то мне было не до того, чтобы нести его в свою комнату и тем более разбирать учебники. Пфф... вот еще. Да я этого в принципе никогда не делаю. Неужели засранец Эм посмел рыться в моих вещах? Ну, получит он у меня по первое число...
Быстро одевшись, выхожу на лестницу. Не понял... а где бардак, мусор и раскиданные где ни попадя последствия бурной молодежной тусовки? Не хотите же вы сказать, что мама, встав с утра пораньше, бродила по дому, одной рукой собирая пластиковые стаканчики, бутылки и пакеты из-под чипсов, а другой – утирая слезы, которые так и не прекращали литься из ее и так уже припухших, покрасневших глаз с тех пор, как Эммет позвонил вчера и рассказал о Джиме? Ничего не понимаю.
Спускаюсь в гостиную и направляюсь к двери: хочется подышать воздухом и просто молча посидеть на крыльце в гордом одиночестве, ибо говорить с кем-либо желания нет никакого.
В прихожей на своем широком коврике лежит пёс. Вернее, его тело... Я невольно останавливаюсь около него, не в силах просто так пройти мимо. Да, я помню, как мы с отцом вчера принесли Джима в дом и оставили здесь, на его любимом месте, где он обычно ночевал. Чтобы он провел последнюю ночь в доме так же, как всегда. Рыжевато-коричневая шерсть собаки начинает мутнеть, и вообще все окружающие предметы теряют резкость. Черт... Эдвард Каллен – тюфтя! Распустил сопли, как девчонка! Это первая, но, к сожалению, далеко не последняя потеря в моей жизни. И нужно это принять и относиться к этому если не философски, то по крайне мере как мужик. А то нате... мама, утри мне слёзки... Тьфу ты.
Я резко провожу ладонью по лицу, стирая постыдные улики в виде мокрых дорожек на щеках, и яростно хмурю брови, чтобы хоть как-то взять себя в руки.
Так, а это еще что? Под мордой Джима отчетливо виднеется мой черный тапок. Что за шуточки?! Уже второй раз за день я пораженно выдыхаю от неприятного удивления: оказывается не я в нашей семье самый толстокожий, как все считали. Мне до Эммета, как до звезды...
Да, братец, удивительный ты человек. Со вздохом наклоняюсь, чтобы забрать тапок: пальцы едва касаются жесткой шерсти Джима, и в носу снова начинает сильно щипать, как будто после доброго глотка газировки. Потихоньку вытягиваю черный сланец из-под мощной лапы и ловлю себя на мысли, что боюсь разбудить пса, словно он спит... словно он всё еще...
- ААА!!!
Ору от неожиданности и испуга, падаю на пятую точку и пытаюсь отмахнуться тапком от «чудовищного призрака», который, сладко зевая, смотрит на меня заспанными глазами. Я на секунду замолкаю, продолжая пялиться на как ни в чем не бывало потягивающегося Джима, а затем вскакиваю на ноги и снова начинаю вопить, когда тот, свесив язык, тыкается мордой мне в колени. Я же вчера видел его хладный труп! Я – собственноручно перетаскивал его тело в дом, и ни малейших признаков жизни не было замечено ни мной, ни – даже! – отцом. А уж кому-кому, а папеньке, выдающемуся хирургу, думаю, можно доверять в этом вопросе. И вот теперь вчерашний покойник тявкает и искренне заглядывает мне в глаза, норовя залить слюнями спортивные штаны.
Видимо, голосил я изрядно, потому что теперь вокруг меня носится мама, причитая: «Эдвард, сынок, что случилось?! С тобой всё в порядке? Почему ты кричишь?!». На пороге кухни стоит отец, так и не выпустив из рук газету, и смотрит на меня поверх очков, как на одного из пациентов дома для душевнобольных. А из-за косяка двери торчит лохматая балда Эммета, что-то быстро жующего (оторваться от еды он не может никогда и ни за что, хоть ядерная война начнись, но пропустить что-то интересное для него – тоже грех).
- Но... как? – пытаюсь произнести что-то членораздельное, всё еще недоуменно взирая на совершенно живого Джима. – Он ведь... вчера... я же видел... я сам его нашел!..
- Дорогой, о чем ты? – проникновенно спрашивает мама, кладя руку мне на плечо.
- Пап, ты же сам сказал, что он мертвый! – с отчаянием оборачиваюсь к отцу в ожидании, что хоть он объяснит мне, что за нафиг происходит в этом доме.
- Кто мертвый? – отец снимает очки и смотрит искоса, приподняв бровь. Эммет на секунду перестает жевать.
- Джим! Ты же сказал, что у него позвоночник перебит, что он на месте умер, что...
- Эдвард, милый, - мама гладит меня по щеке, - да что с тобой? Все живы, здоровы...
- Кроме тебя, по ходу, - вякает Эм, не переставая работать челюстями.
- Нет, стоп, - я отступаю в сторону, вытягивая вперед руки и мотая головой. – Это уже перебор. Ладно, вчера приснилось, что Джима машина сбила, я еще вечером думал, что сон этот, черт его дери, в руку. Но сегодня-то! Он у нас что, вроде собаки-феникса? Возрождается из собственных останков?!
- Ммм... Эдвард, - медленно произносит отец. – Пойдем-ка позавтракаем. Тебе надо проснуться, я так понимаю, ты еще немного... не в себе. Бывает. Устал на тренировке, перезанимался... Вот спросонья и чудится невесть что. Пойдем, - и он поворачивается к двери в кухню, приглашающим жестом протягивая ко мне руку с зажатой в ней газетой.
- Папа прав, милый. Ты просто устал. Иди поешь, а я пока Джима во двор выведу. Кстати, с днем рождения!
Я торможу на половине шага.
- Ч-чево?
Мама целует меня в щеку.
- Да, ты определенно устал. Ничего, сегодня отдохнешь. Ведь ты еще не передумал устраивать вечеринку?
- Ч-чево? – повторяю, как дебил, хлопая глазами и судорожно пытаясь сообразить, насколько сильно я вчера перепил.
Эм гогочет где-то за стеной, а мама, сочувственно улыбаясь, качает головой и, беря Джима за ошейник, направляется к двери.
- Стой-стой-стой!
Я кидаюсь вслед за ней.
- Какая еще вечеринка? Мам, да что происходит?!
- Происходит твой день рождения, Эдвард, - говорит она мне терпеливо, как умалишенному. – И сейчас ты пойдешь и сядешь завтракать, а потом поедешь в школу, на соревнования, а вечером, если ты, конечно, еще не передумал, наш дом будут медленно, но верно громить подвыпившие старшеклассники.
На последних словах, мама делает большие глаза, видимо, в красках представляя, на что будет похож наш уютный дом после такого катаклизма. Точнее... на что он СЕЙЧАС должен быть похож.
- Не-не-не... – я хватаюсь за голову. – Не-не-не! Не может такого быть!!!
В этот момент мама открывает дверь, и мне на глаза попадается газета, валяющаяся на тропинке к крыльцу дома, так «бережно» кинутая через забор мимо проезжавшим мальчишкой-почтальоном. Отец никогда не читает ее, а просто выкидывает по пути на работу. Срываюсь с места и кидаюсь к этой свернутой трубкой кучке бумажных листов, как к пачке только что отпечатанных банкнот. Рывком открываю главную страницу. «Forks Daily». 17 апреля 2009 года.
Ноги медленно подкашиваются, и я снова, уже второй раз за утро, плюхаюсь на филейную часть. Теперь уже посреди свежеподметенной дорожки к дому. Глаза отказываются воспринимать напечатанные типографской краской цифры. Не бывает такого. Бред!
- Эдвард! Встань с земли и немедленно иди завтракать! – мама уже явно теряет терпение. – Я жду!
Дверь сзади хлопает, и от этого звука я слегка вздрагиваю. Поднимаю голову и жмурюсь от яркого света. Значит, солнечно... Хорошо, когда в день рождения такая погода. Стоп. Да какая нафиг разница, что на улице! У тебя, идиот, судя по всему, мозги набекрень съехали, а ты слюни пускаешь на весеннее буйство жизни! Бли-и-ин...
Вскакиваю и хватаюсь за голову.
- Каллен! Смотри кудри не выдери! Ты сегодня вообще странный какой-то, - раздается где-то впереди звонкий голос.
Я поднимаю всё еще вытаращенные глаза и вижу, как калитка дома напротив открывается и из-за металлической решетки показывается переднее колесо ярко-оранжевого велосипеда. Следом за колесом материализуется маленькая ножка в черно-белой кроссовке, яростно пинающая тяжелую, норовящую закрыться калитку, а затем из-за ворот появляется невысокая фигура, за спиной которой возвышается непомерно огромная спортивная сумка. Выбравшись из цепких лап кованых ворот, девушка останавливается, глядя на меня из-под козырька низко надвинутой на глаза кепки и оттого сильно задрав голову вверх.
- Свинья ты, Каллен. Хоть бы поздоровался. Бывай! – девушка усмехается, козыряет мне и, ловко вскочив на оранжевого коня, выезжает на дорогу. Десять секунд – и она уже скрывается за поворотом в конце улицы.
Пару минут я еще недоуменно смотрю ей вслед. На горе должны были разом свистнуть дюжина раков, чтобы Белла Свон поздоровалась со мной. Хотя... слова «привет» или аналогичного ему в ее нежной тираде вроде бы не прозвучало. Так, ладно, черт с ней. У меня сейчас другие проблемы.
Я побежал в дом и, не заходя на кухню, чтобы в третий (боже ж ты мой, в третий!) раз не выслушивать уже начавшие набивать оскомину поздравления, взлетел вверх по лестнице.
Так. Умыться. Одеться. Собраться.
В ванной я изучаю в зеркале свое отражение, и уверенность в том, что происходит какая-то неведомая фигня, только крепнет. Я, видите ли, парень ранний. Бриться начал в четырнадцать, и теперь, чтобы не отсвечивать в школе темной щетиной, приходится воевать со станком каждое утро. Ну, или не каждое, но тогда на щеках красуется (и да, я повторю это в третий раз!) сексуальная небритость. Сейчас же, несмотря на то, что бритву я в руки не брал уже дня три, отражение выглядит вполне удобоваримо. Я бы и сейчас не стал страдать от прикосновений «великолепного тройного лезвия, которое бреет чисто, чище, еще чище», если бы не шоковое состояние. Плевать. Побреюсь, хуже не будет.
Наскоро пошкрабав щеки станком, я выскакиваю в комнату, быстро одеваюсь, кидаю (зачем?..) учебники в рюкзак и скачу вниз к машине, на ходу набирая номер Джаспера.
- Здорово, братан! С днем рожденья! Всего тебе и побольше.
- Джас, - хриплю в трубку, - ты когда будешь в школе?
- Ээ... ну минут через сорок. Что у тебя с голосом? Ты что, пил вчера? – хохотнула трубка искаженным голосом лучшего друга.
- Можно подумать ты – нет! – настороженно отвечаю я.
- Пить накануне соревнований? Эд, ты в уме? – Джаспер возмущенно фыркает.
- Та-а-ак... Джас. Мне нужно с тобой поговорить.
- Что-то серьезное? – друг тут же перестает смеяться.
- При встрече расскажу.
Отключаюсь и завожу авто.
Можно я сегодня не сойду с ума, боженька, ну, пожалуйста!..

Да где же его носит?! Я уже битые... семь минут стою на парковке около школы и, нервничая, тереблю ключи. Каждый раз, когда кто-то проходит мимо и бросает натянуто радостное «С Днем Рождения, Эд!», меня начинает потряхивать. «А-а нам всё равно, а-а нам всё равно...», - потихоньку напеваю я дрожащим голосом, чтобы окончательно не слететь с катушек.
Наконец, на соседнем парковочном месте тормозит синяя Audi Джаса. Кидаюсь к двери и почти вытаскиваю друга на свет божий.
- Ты сбрендил?! Дай хоть машину-то закрыть! – пытается отбрыкиваться от меня Джаспер. – Ну, что там у тебя?
Отвожу его в сторону, оглядываюсь по сторонам.
- У меня проблемы, Джас...
Тот немного пятится назад и предостерегающим тоном бормочет:
- Надеюсь, мне не придется выслушивать подробности твоей интимной жизни?
- Иди к черту! У меня правда проблемы!
- Неужто не встает? – с деланным ужасом округляет глаза друг.
Я топаю ногой и рычу от злости.
- Что, уже не в первый раз?!
- Да заткнись! У меня такое чувство, что это не ты, а Эммет, напяливший маску моего лучшего друга!
- Ладно. Выкладывай. Только коротко, четко и без лишних эмоций.
- В общем так... Либо я начинаю сходить с ума, либо я действительно... – на миг закрываю глаза и стискиваю зубы. – Действительно раз за разом проживаю один и тот же день.
Джаспер скептически смотрит на меня.
- Эд, - начинает он осторожно, - может быть, ты просто...
- ... просто устал, не выспался, перенервничал перед соревнованиями! Да, я это всё уже слышал сегодня от родителей! Джас, пойми ты! Не может быть такого, чтобы мне всё это приснилось. Дважды. Точнее приснилось, что приснилось... Блин, я запутался...
- Ну, вот видишь, ты запутался. К тому же ты совсем не похож на Билла Мюррея, - усмехается Джаспер. - Может, тебе валерьяночки? Это из-за соревнований, точно тебе говорю. Хоть и не понимаю, чего ты так переживаешь. Так что не дрейфь, и пошли на алгебру, скоро звонок.
- На алгебру, да? – скептически фыркаю, вспоминая, как в первый раз скатывал домашку у какой-то коротышки, а во второй – решил у доски задачу, вызвав тем самым бурю восторга у одноклассников. – Вот увидишь, Джас. Меня вызовут к доске. И заставят решать... дай-ка вспомнить... ах да, тридцать четвертую задачу из шестого параграфа. Как раз на интеграл Ньютона-Лейбница.
Друг ошарашенно смотрит на меня.
- Ты где таких слов понабрался?!
- И я ее решу, - продолжаю я гнуть свое. – Несмотря на то, что учебник уже месяца два не открывал: Эммет, братец мой ненаглядный, с бодуна благополучно растопил им камин в гостиной.
Мы с Джаспером в этот момент уже идем по коридору мимо шкафчиков.
- Гонишь, - косится на меня друг.
- А давай проверим! – уже зло отвечаю я и резко сворачиваю, задев локтем мимо проходящую девчонку.
- Поосторожней, ага? – пихает меня в плечо Джаспер.
Я недоуменно оглядываюсь на него: с чего это ему заступаться за какую-то сопливую малолетку? Но увидев быстро удаляющуюся миниатюрную фигурку со ссутуленной спиной и растрепанным ежиком черных волос на вжатой в плечи голове, усмехаюсь.
- Джас, Джас... – качаю головой, наигранно-осуждающе глядя на друга.
- Отвянь, - рыкает он.
- Вспомни, кто ее брат.
- Отвянь, сказал!
Джаспер отводит глаза и быстро проходит к своему столу.
Крошка Элис Блэк. Родная сестра заклятого врага Джаса – Джейкоба. И ведь угораздило же моего друга втюриться именно в нее!.. Хотя я никогда и не понимал этой его странной мании. Что он в ней нашел? Ни форм, ни женственности, ни даже банальной милой улыбки. Она на воробья больше похожа: крошечная, взъерошенная и совершенно дикая. Смотрит только своими глазищами черными и молчит. Ужасть... Единственная, кто нашел общий язык с этой дикаркой с момента ее появления в школе, - так это Белла Свон. Соседка моя, с которой я через раз здороваюсь. И которая, кстати, сидит вон на крайнем к двери ряду и самозабвенно изучает какие-то листы бумаги, испещренные непонятными символами.
Я сажусь на свое место, параллельно вытаскивая из рюкзака девственно-чистую с начала семестра тетрадь, которую ношу чисто для вида, и начинаю осматриваться по сторонам. Оказывается, я совершенно не помню, что происходило в этот день вокруг меня. Помню только, что вызвали к доске, а такие вещи как: кто сидел со мной рядом, что вообще происходило за эти нанизанные на крючки интегралов минуты – как корова языком... И получается, что я никому, даже самому себе, не могу аргументированно доказать, что всё это вправду уже было со мной. Потому что в памяти остались лишь основные моменты того, то есть этого дня.
Рассеянно грызя ручку, я оглядываю присутствующих. Никогда бы не подумал, что со мной в одном классе столько людей. Столько РАЗНЫХ людей. Одна эта малявка с очками на носу чего стоит. Ведь ботаник ботаником на первый взгляд, а вот если присмотреться... Ноготки-то нарощенные: длинные, хищные. Да и волосы ухожены – обычно у таких пай-девочек либо косы либо распущенное лохматьё, а у этой гляньте: лежат ровными, гладкими волнами. Хм. Интересно, а если капельку косметики, очки долой, мини и вырез поглубже... А ведь недурна будет!
Так, стоп. Эд, тебя что-то заносит. Вот это уже явно нервное: на ботаничек заглядываюсь. Тьфу ты...
Но мой мозг, видимо, до сих пор находится в состоянии прострации, поэтому на протяжении урока я продолжаю внимательно рассматривать окружающих, неосознанно пытаясь запомнить, кто чем занимается. Блин, и зацепиться-то не за что! Ботаники с увлеченным видом что-то решают. На задних партах народ откровенно скучает, один вон даже мирно посапывает, скрывшись за широкой спиной впередисидящего соседа. Миловидная девочка в короткой юбке и розовой кофточке аккуратно вписывает что-то в пушистый блокнот, спрятанный под тетрадку, и, судя по движениям руки, украшает записи приторными виньетками. Ли, единственный, кого я знаю здесь по имени кроме Джаса и Беллы Свон, просто потому что он китаец, изо всех сил старающийся выглядеть, как крутой темнокожий репер (поверьте, выглядит это мягко говоря забавно), лежит на парте, подложив под голову вытянутую руку, и внимательно изучает раскладку пасьянса на экране мобильника. Еще один парнишка, сидящий за последней партой на ряду около окна, рассеянно смотрит на небо, голубым краешком выступающее из-за ветвей дерева, и медленно, но усердно ковыряет ручкой в носу. Кто-то рядом с ним кашляет, он вздрагивает и, словно очнувшись, недоуменно пялится на доску, начиная теперь ту самую ручку грызть. Фу, блин...
Нда. Зацепиться взглядом не за что. Отворачиваюсь и вижу в другом конце класса Свон: она всё так же вдохновенно изучает непонятные листки со странными знаками. Вдруг поднимает на меня глаза и смотрит с крайним удивлением. Недоверчиво прищуривается и осторожно оглядывается назад. Убедившись, что позади никого нет, она поворачивается ко мне с еще большим недоумением и вскидывает брови, произнося одними губами: «Что?». Я растягиваю физиономию в своей коронной улыбке, но она в ответ только закатывает глаза и снова обращает всё внимание к своим запискам, а ее губы опять что-то шепчут, уже словно про себя. Кажется... «Придурок». Придурок?!
Идиотка. С видом оскорбленного самолюбия отворачиваюсь и встречаюсь взглядом с учителем.
- Вам, кажется, скучно, мистер Каллен?
- Что вы, никогда не слышал ничего более интересного, - бубню я.
- Тогда будьте добры – к доске.
- Кто бы сомневался, - бормочу так тихо, чтобы он не услышал.
И снова эта задача. И снова я ее решаю. Уже почти не глядя. Хорошая у меня всё-таки память.
После урока я вылетаю из класса с уже полностью осознанным чувством ужаса и паники. Я не похож на Билла Мюррея, да, Джас? Конечно, не похож. Я всё-таки куда более привлекательный. Только с какого перепуга вся эта хренотень со мной происходит?!
Я иду по коридору и оглядываю окружающих так, словно первый раз нахожусь в этой школе. Словно я смогу найти среди них хоть кого-нибудь, кто сможет мне объяснить. Объяснить, что это за бред, объяснить, как с этим бороться и, в конце концов, объяснить, почему Я?! Я что - рыжий, лысый, крайний? Ну, почему именно со мной случилась эта неведомая муть?
Спустя еще три урока, уже в кафетерии, я быстро прохожу к столику, даже не взяв никакой еды. Поставив локти на стол и запустив руки в шевелюру, затравленно осматриваюсь по сторонам. Вдруг кто-то стукает ладонью мне по плечу.
- Слышь, Эд! Ты чего это с утра учудил?
Эммет с грохотом отодвигает ближайший стул и плюхается на него всей массой.
- Предки обиделись, что ты свалил, даже не позавтракав и не уделив им своего солнцеподобного внимания.
- Солнцеподобного? – фыркаю. – Ты откуда это слово узнал?
- Остряк, блин. Я спрашиваю, что с тобой случилось-то?
- Ничего.
Хм, прозвучало, словно я огрызнулся.
- Ну, в таком случае, ты бы поговорил с отцом, как приедешь. А то может твоя тусовка накрыться сегодня, - как ни в чем не бывало говорит Эм, открывая бутылку газировки. Та негодующе шипит и выплевывает порцию оранжевой пены. И как он эту гадость пьет?..
- Дай-ка, - неосознанно я выхватываю «Фанту» из рук брата и присасываюсь к горлышку, как умирающий от жажды в пустыне.
Эммет сидит в позе «секунду-назад-у-меня-в-руках-была-бутылка-воды-но-ее-украли», затем медленно протягивает:
- И не надо говорить, что ты в порядке. Ты же не пьешь эту газировку. Никогда.
Я оглядываюсь на него ошалевшими глазами. Потом смотрю на бутылку.
- Жесть... – ставлю ее на стол.
К нам подходят Стивен и Джаспер.
- С днем рождения, Эд! – блеет Кларк и улыбается, обнажая металлические брекеты на зубах.
Я только киваю.
Джас испытующе смотрит на меня, словно спрашивая взглядом: «Очухался?». Я отрицательно качаю головой.
- Ловко ты ее сегодня... – с сомнением в голосе говорит друг.
- Кого?
- Задачку.
- Я тебе, кажется, уже объяснял.
- А ты как сам думаешь, я тебе поверил?
- Нет, конечно.
- Вот поэтому и удивляюсь, что ты ловко всё это дело провернул.
Кулак без моей воли шарахает по столу, и пластиковые ножки жалобно скрипят по кафелю. Вокруг повисает напряженная тишина.
- Я хотел сказать, что ты не прав, - потираю ушибленное ребро ладони. – Ничего я не проворачивал.
- Угу, – неоднозначно кивает Джас.
Постепенно пропахший несъедобными пирожками воздух начинает вновь заполняться разговорами, шуршанием бумаги, стуком столовых приборов по тарелкам... Эти звуки словно давят мне на виски, и я непроизвольно сжимаю голову обеими руками.
- Привет!
- Привет, Джейк, - раздаются в ответ голоса брата и Джаса. Стив, видимо, до сих пор в себя не пришел от страха после моей необоснованной вспышки гнева и теперь боится сказать лишнее слово, чтобы и ему под шумок не попало.
- Кстати, с днем рождения, Эд. Насчет вечеринки всё в силе?
Я продолжаю молчать.
- Мы еще не знаем, - отвечает Эм, не отрывая от меня подозрительного взгляда.
Черт, сейчас, вот-вот... Раздастся...