Интересно, можно ли так рано звонить в больницу. Быстро одевшись, я решил спуститься вниз и позвонить. Только открыв дверь, я услышал чарующие звуки нашего рояля. Мама уже встала. Почему-то я даже не удивился.
Она играла Брамса, импровизируя и создавая интересные вариации из нескольких тем, любимых ею произведений. Я прислонился к двери и закрыл глаза, наслаждаясь звуками. Вспомнил как, когда я был ребенком, она учила меня играть, как водила на концерты инструментальной музыки, как мы ездили в зоосад смотреть на хищников, как по вечерам рассказывала интересные истории, сидя у камина. С отцом почему-то не было связано таких теплых воспоминаний… Все было будто смазано, в общих чертах. Из раздумий меня вывел резкий треск телефона. Видимо, дверь в кабинет была открыта. Чарующие звуки музыки тут же прекратились, послышались торопливые шаги.
Я оторвался от двери, быстро сбежав по лестнице, последовал за матерью в кабинет. Она бледная, с аккуратно уложенными в прическу волосами, в том же домашнем платье, в котором была вчера, когда мы расстались, подняла трубку.
– Дом Мейсонов, – молчание, – Здравствуйте, доктор… Каллен?
Я подошел к ней и протянул руку к трубке. Она удивленно смотрела на меня.
– Да, хорошо, он уже встал, – передала мне трубку.
– Доктор Каллен? Это Эдвард.
– Здравствуй, Эдвард. Прости, что звоню в такой ранний час, но я решил сообщить сразу. У меня, к сожалению, недобрые вести, – сердце болезненно сжалось. Мать вцепилась мне в руку. – Твой отец так и не пришел в себя. Пять минут назад я констатировал смерть. Мои соболезнования тебе и твоей матери.
– Благодарю Вас, – сказал я внезапно севшим голосом. – Я уверен, Вы сделали все, что было возможно. Спасибо, доктор Каллен.
Мать отошла от меня и села в отцовское кресло. Она не плакала, застыла в оцепенении, снова походя на статую, а доктор тем, временем продолжал.
– Вы можете забрать тело в любой день с десяти утра до десяти вечера, это необязательно делать сегодня, Эдвард. И все-таки, я настоятельно советовал бы не затягивать.
– Да, конечно. Я понимаю. Спасибо Вам еще раз за все.
– Мне пора. Всего доброго, Эдвард. Будь здоров.
– Спасибо. Всего лучшего.
В трубке возникла тишина, и я осторожно опустил ее на аппарат. Я не смел поднять глаза на мать, надеясь, что она сама уже обо всем догадалась. В кабинете повисла напряженная тишина. Вдруг мама шумно выдохнула и резко встала.
– Кажется, пора заняться организацией похорон, – спокойно, с несвойственной ей деловой интонацией сказала она. Я удивленно на нее уставился.
– Мама?
–Эдвард, я всё организую, Хопкинс мне поможет. Только прошу тебя потом съездить за телом. Я очень боюсь покойников, – ее передернуло. – Хочу, чтобы все поскорее закончилось. Не нужно привозить тело домой. Я позже тебе скажу, как все будет. Пойду разбужу Дженнис и Софи, – она направилась к двери. – Хорошо, что мы оба так рано встали.
Я был шокирован. Я ожидал чего угодно, но не такой реакции. Она была так холодна и так спокойна, причем это не казалось напускным спокойствием. Она прекрасно держала себя в руках. Я решил позвонить Руперту Хопкинсу, отцовскому помощнику, и еще мистеру Брауну, который был у нас вчера.
Весь день не мог найти себе места. Ноты Фреду отнес курьер, которого я вызвал с почты. Не хотелось сейчас никого видеть.
Я не понимал своих чувств. С одной стороны, было невыносимо жаль отца, а с другой я не мог заставить себя горевать. Я плохой человек. И очень плохой сын. А еще эта жуткая головная боль. Я мало спал сегодня.
Пустота внутри. Как будто все что происходит неправда, ничего этого нет, просто нет. Господи, еще вчера все было так хорошо! Почему это случилось? Почему с нами? Что мне делать? Все чем-то заняты – я самый ненужный человек в доме. Меня здесь нет…
Мать так активно занялась подготовкой, что уже к завтрашнему дню все должно было быть готово. Объявление появилось в трех утренних газетах, так что все желающие смогут прийти. Весь день трезвонил телефон, и я принимал соболезнования от людей, большую часть которых в жизни никогда не видел. Я только на это и способен.
Мама выходила из дома несколько раз. Она была такой оживленной, такой непривычно активной, как будто бросилась в организацию этого мрачного действа, как в омут забвения. Дженнис успешно справилась с траурной отделкой нашего дома. Я чувствовал себя сегодня самым бесполезным в семье. Как всегда, но сегодня в особенности. Вечером я получил четкие указания относительно того, куда я должен ехать и во сколько там быть. Намек доктора Каллена понят вполне: морг был переполнен.
Я поехал в похоронное бюро, с которым созванивалась мать и вместе со служащим мы отправились в «Восточный госпиталь». Мне ничего не пришлось делать, кроме как расплачиваться и подписывать какие-то бумаги. Доктора Каллена я не видел. Мой сопровождающий, прекрасно ориентировался в здании больницы и был знаком, кажется, со всеми ее работниками, так что никаких трудностей у нас не возникло.
Отец практически не изменился, только теперь он был очень бледен и холоден, как это обычно бывает с покойниками. Я впервые был в такой близости с трупом. Когда умер дед, мама не взяла меня с ними в церковь, а на похоронах крепко держала за руку и не пускала близко к могиле.
В похоронном бюро мне опять пришлось только расплатиться, и я довольно скоро вернулся домой. Головная боль становилось просто нестерпимой, я решил лечь спать сразу после ужина. Только подойдя к столу, я заметил свою вчерашнюю шляпу и только тут понял, что сегодня весь день ходил не только без головного убора, но еще и лохматым. Какая разница, кого это волнует?! Меня здесь нет. Это только моя оболочка…
Ужинали молча. Я быстро закончил и пошел спать. Вставать нужно было рано, а глаза закрывались сами собой. Я не стал сопротивляться своему естественному желанию и заснул сразу, как голова коснулась подушки.

Церемония в церкви тянулась медленно. Народу было не очень много, однако, почти всем хотелось сказать небольшую речь, казалось, конца этому не будет. Я поддерживал мать под руку. На мне был строгий похоронный костюм, а она вся в черном прятала лицо под вуалью. Старалась с холодной невозмутимостью принимать слова соболезнования, обращенные к ней с кафедры и нашептываемые при поклоне. Сначала я был совершенно спокоен, но постепенно начал раздражаться из-за всего происходящего и головной боли, которая снова меня терзала. День был солнечный, на улице было жарко, а в церкви на удивление душно. Когда я наклонился к отцу, чтобы проститься, на мгновение показалось, что его левое веко дрогнуло, как будто он собирался моргнуть, но передумал. Это было то суеверие, из-за которого мама боялась покойников. Кому подмигнет, тот последует за ним – женские глупости!
Сами похороны проходили также медленно. Могила была рядом с могилой его родителей, еще дед специально приобрел это место, для потомков. Очень предусмотрительно! Народу был больше, чем в церкви. Пастор никак не мог закончить свою речь, распаленный всеобщим вниманием. Он давно перестал читать молитвы, а сейчас занимался тем, что вспоминал благие дела, совершенные моим отцом, отдавал ему должное в высокопарных выражениях, упиваясь собственным красноречием.
Мне хотелось встать где-нибудь подальше, а потом тихо улизнуть, и бежать, бежать без оглядки неизвестно куда, но в данных обстоятельствах это было недопустимо. Как же хочется, что бы это был лишь дурной сон, и ничего этого не было на самом деле! Кто все эти люди? Что им здесь нужно? Зачем все это? Почему с ним? Почему с нами? На эти вопросы у меня не было ответа, я старался просто не думать, не думать ни о чем. Нужно найти что-нибудь, на чем можно сфокусировать внимание.
Я занимал себя тем, что осматривал всех пришедших, стараясь припомнить знакомых, не смея взглянуть на гроб. Стремясь не концентрироваться на понимании того, кто в нем лежит. Затем стал изучать пейзаж: серые надгробия, запыленные желтеющие листья деревьев, металлический забор вокруг кладбища, за ним чуть поодаль старый черный от копоти двухэтажный дом. Совершенно заброшенное строение, сохранилось, наверное, после пожара, странно, что его до сих пор не снесли. Вдруг вдали, в тени у входа в калитку, я увидел высокого незнакомца, кутавшегося в светлый плащ с поднятым воротником. В такую-то жару! На голове у него была низко надвинутая шляпа с довольно широкими полями. Я присмотрелся внимательнее, и его черты показались мне знакомыми. Наши взгляды пересеклись. Где-то я его видел. Незнакомец тут же развернулся и быстро пошел прочь по теневой стороне улицы.
Гроб, наконец, засыпали. Цветы положили. Церемония закончилась. Пришло время прощаний. Голова невыносимо болела. Мать откинула вуаль, и я только сейчас заметил как ей шел черный цвет. Как красиво оттенял ее светлую кожу, каким привлекательным было сочетание ее бронзовых волос и темной шляпки. Она будто помолодела и похорошела. Маленькие морщинки, собранные у век, разгладились, изумрудные глаза светились удивительным блеском. С гордым и невозмутимым, строгим, но не снисходительным видом, она принимала очередную порцию соболезнований от каждого подошедшего, благодарила и прощалась. Она была просто великолепна. Еще не старая и привлекательная, а вдруг она снова выйдет замуж?
Наконец, все разошлись, и, бросив последний взгляд на свежую могилу, мы, держась за руки, отправились в долгий путь домой.

Пожалуйста, если Вы читатете, порадуйте автора хоть каким-нибудь знаком внимания! Это очень вдохновляет, тем более, учитывая, что дальше главы будут все тяжлее и мрачнее. Писать тяжело...