Глава 48. Джеймс. Провал

Кто ж знал, что ПАУК могут быть такими веселыми?
Я провел всю прошлую неделю, возглавляя общешкольную забастовку против них, и сказать, что она была широко поддерживаемой, будет большим преуменьшением. Скажу, что как минимум восемьдесят процентов учеников седьмого курса пришли на первый экзамен с пустыми руками и без какого-либо желания сдавать тесты. Прийти туда было частью плана – чтобы наш протест был виден. Мы спорили, а не прогулять ли нам их полностью, но решили, что наше послание будет более явным, если мы придем и просто откажемся участвовать.
И это сработало.
Профессора просто спятили. Они угрожали нам всем, что только могли придумать, но это оказало на нас мало влияния. Мы твердо стояли на своем и сидели за нашими пустыми партами, не доставая даже пера. И учителя хотели нас убить. Они знали, что это произойдет, конечно, потому что парочка зубрил сочли себя обязанными сбегать и сдать нас всех. И профессора нас, конечно, предупреждали, что если мы устроим забастовку, о которой ходят слухи, то нам следует ожидать больших последствий, и возможно, мы не получим диплом.
Но, конечно, мы это устроили.
Это было весело, если не сказать иначе, - смотреть, как профессора теряют голову из-за того, что только несколько человек пришли на экзамен действительно готовые его сдавать. Я был, мягко говоря, развеселен, большей частью потому, что обнаружил, что управлять людьми довольно забавно. Весело, что у меня столько власти, и я решаю когда, кто или даже будет ли вообще кто-нибудь с моего курса сдавать самые важные экзамены в нашем образовании. Это классно, конечно же, потому что я уговорил намного больше половины своих однокурсников наплевать на экзамены, и теперь мои низкие оценки, которые я мог бы получить в обратном случае, не сыграют против меня. Никто не сможет ничего сказать о том, как плохо я сдал ПАУК, потому что я и не сдавал их – я и большая часть других семикурсников.
Я мудро избегал писем от родителей, конечно, потому что был уверен, что они жаждут пробить во мне новую дырку. Несомненно, их проинформировали, что это я был основной движущей силой этой великой забастовки, и я более чем уверен, что они не остались довольны этими новостями. Они снова выступили против всего идиотским единым фронтом, но какая разница, правда. Проще говоря, это значит, что папа теперь, наверное, согласится меня подержать, пока мама будет убивать меня голыми руками.
Но мне плевать. Они ничего не смогут сделать. Что сделано, то сделано, и ПАУК закончены. Это последняя ночь года, и завтра мы уедем домой, навсегда – ну, или до следующей недели, когда они привезут нас назад на церемонию выпуска (и я не уверен, что большую часть нас на нее пригласят). Но оценки, которые мы могли получить, ничего не значат, и мир не сможет их против нас использовать. В итоге выиграли все.

И потому осталось много времени для вечеринок.
Вторая половина года несколько поумерила мои привычки развлекаться. Когда у тебя постоянная девушка, то меньше возможностей сходить выпить или покурить чего-нибудь незаконного да поболтать с другими девчонками. Ну а теперь, когда меня бросила моя первая и единственная девушка, я думаю, не будет вреда, если я восполню упущенное, так ведь? И не то чтобы я даже старался. Девчонки сами сбегаются ко мне толпами, и мне даже ничего не надо делать.
Так как это последний вечер года, все в настроении повеселиться. ПАУК закончился, СОВ закончился, все последние экзамены закончились, и теперь не осталось ничего, кроме как потрахаться и повеселиться. И я совершенно точно намерен как следует повеселиться. Повсюду проводятся разные вечеринки, но лучшие всегда в Гриффиндоре, конечно, потому что у нас самый расслабленный декан, который всегда предпочитает посмотреть в другую сторону, когда дело доходит до подростковых гулянок. Здесь полно ребят из других факультетов, конечно, потому что, как я говорил, это лучшая вечеринка, и это все знают.
Эллиот принес немного замечательной травы, которая определенно не из теплиц Невилла, и он замечательно и туго скрутил ее для нас, чтобы поделиться. На вкус отлично, очень свежо и совершенно крышесносно. В прямом смысле. Не понадобилось много времени, чтобы ощутить эффект, и цвета комнаты начали сливаться вместе, словно прекрасная радуга.
– Когда я буду думать о школе, именно эту ночь я хочу вспоминать, – громко сказал Эллиот, и мы с интересом посмотрели на него. Он медленно и долго затянулся, а потом широко улыбнулся. – Этой ночью нам ни о чем не нужно беспокоиться, все, что нам нужно – это как следует потрахаться.
Все засмеялись и согласно закивали, и Дэниэл Блантон схватил Полли Блейк и начал тискать ее, как сумасшедший, прямо перед всеми. И так везде и повсюду – кругом почти все целуются и тискаются, а те, кто этого не делают, смеются вместе со своими друзьями у бутылочки огневиски.
Брэмптон прочитал мои мысли и достал свою бутылку.
– Давайте напьемся, – серьезно сказал он, и в его глазах уже видны последствия нашего предыдущего веселья. – Это последняя ночь, когда мы видим всех этих девчонок, в конце концов.
И мы выпили. И еще выпили. Глоток за глотком, и мы выпиваем без особых проблем. У меня на самом деле не такое уж и плохое настроение, как ни удивительно, учитывая, что я в последнее время немного прибит тем, что Кейт решила меня бросить. Но я из-за всех сил стараюсь не думать о ней. Я просто хочу наслаждаться этой ночью и повеселиться с друзьями. И не думать о девчонках, которые злобны, жестоки и которым насрать на мои чувства. И мать вашу, я уже пьян. Но я продолжаю, только заставляю себя смеяться вместе с парнями и не думать о Кейт Милтон и обо всем, что я больше не смогу с ней делать.
Но тут оказалось, что она здесь. Прямо передо мной. Я не могу поверить, что она действительно пришла на эту вечеринку.
Она выглядит такой же красивой как всегда - волосы растрепаны, и ее неоново-желтые брючки выглядят так, будто спадут в любой момент. Ее тушь размазалась под левым глазом, и лак на ногтях сколот, наверное потому, что она недавно полностью обрезала ногти.
И она выглядит просто потрясающе.
Это забавно, что один только ее вид делает с моей головой (и моим членом, к слову). Просто взглянув на нее, мне хочется сделать что-нибудь этакое драматическое – броситься к ее ногам и молить о прощении. Грустнее всего, что я бы это сделал, если бы думал, что это поможет. Но это не поможет. Кейт меня теперь ненавидит, и она дала это ясно понять, постоянно посылая меня нахер, нафиг, к черту, и да, пойти, убиться об стену. Так что, я думаю, ее чувства ко мне сейчас предельно очевидны.
И, может быть, именно поэтому я ее так ужасно хочу.
Это странно, но я слышал, что ты всегда больше всего хочешь то, чего не можешь получить. Осознание того, что она меня и вторым взглядом не удостоит, не то, что трахом, заставляет меня сходить с ума от жажды и нужды. И я абсолютно уверен, что мне следует уехать в Сибирь, или куда-то так же далеко, чтобы она никогда там не появилась, чтобы я мог хоть каким-то образом сохранить свою гордость. И спасти свой член от пытки, постоянно наблюдая ее в пределах видимости.
Сейчас она облокотилась о стену и болтает с каким-то парнем по имени Дерек, который, наверное, думает, что он невероятно крут, потому что смог заставить такую девочку, как Кейт, с ним поболтать. Он не знает, конечно, что единственная причина, по которой она с ним говорит, это потому что знает, что я вижу, и хочет заставить меня ужасно помучиться. Она пьет какую-то красную жидкость, и то, как ее губы кокетливо обхватывают соломинку – само по себе самое жестокое и невыносимое наказание. Это отнимает весь оставшийся во мне самоконтроль, чтобы не пойти к ней, схватить за плечи, толкнуть к стене и начать целовать ее до полного бесчувствия.
К счастью, я могу себя сдерживать.
Возможно, большей частью потому, что Мишель Фостер держит меня за руку и пытается оттащить к ее друзьям – наверное, для оргии или чего-то вроде, не знаю. Проблема в том, что как бы приятно не звучало слово «оргия», это все равно не так возбуждающе, как было бы сбежать с Кейт, целовать ее ярко-красные губы и прикасаться к ее растрепанным волосам. Определенно я потерял все самоуважение, что имел, и теперь, оказывается, превращаюсь в полного педика. И самое худшее, что я даже не могу заставить себя из-за этого волноваться. Меня это больше не напрягает, что смешно и страшно одновременно.
Боже, ну почему я все всегда нахер хреначу?
Ведь не то чтобы я не предупреждал ее. Я очень четко сказал ей, что шансы на то, что я буду хорошим бойфрендом, стремятся к нулю. Конечно, я думал, что потеряю ее потому, что трахну какую-нибудь другую девчонку или типа того, а не потому, что она думает, что я ребенок. Это напрягает меня, кстати, потому что я никогда не просил ее быть моей матерью. Я никогда не просил ее обо мне заботиться, так что не понимаю, почему ее дергает, что я все еще веду себя как ребенок (по ее мнению). Ее не касается, согласно какому возрасту я себя веду, потому что она не несет за это ответственности.
– Пойдем, поиграем вместе, – говорит Мишель голосом, который, как я предполагаю, должен был быть «кокетливым и милым». На самом деле не так. Она звучит как дура и так же выглядит, хлопая ресницами в чересчур очевидной попытке флирта. Хорошо, что она симпатичная, ведь ничего другого в ней нет. Но она хорошенькая, действительно хорошенькая. У нее длинные темные волосы и очень темные глаза, выглядит почти экзотично. Вообще-то, я предпочитаю блондинок.
Она оборачивает руки вокруг моей шеи, прежде чем я это понимаю, и теперь я внезапно держу на себе весь ее вес, потому что она вообще-то здорово пьяна и не держится на ногах. Чтобы там Эллиот не скрутил, это должно быть по-настоящему круто, потому что я неровно держусь на ногах, а ведь я не так уж и много выпил.
– Я рада, что ты один, – мерзко воркует Мишель, глядя на меня своими ониксовыми глазами и прогибаясь в моих руках, которые сейчас обернуты вокруг ее талии, чтобы она держалась прямо. – Мне больше нравится, когда ты один.
– Тогда, теперь я тебе должен ужасно нравиться, – нет причин плакать о потерянном, по крайней мере, так моя мама всегда говорит. Когда это я нахер начал слушать свою маму?
Мишель хихикает, и, если бы я не был полностью и вдребезги пьян, то, наверное, скривился бы от этого раздражающего звука.
– Ты мне нравишься, Джеймс, – один палец скользит с задней стороны моей шеи вперед и к груди. Она «флиртующе» прикусывает губу и «стыдливо» улыбается. Потом шепчет: – Пошли со мной наверх, и я позволю тебе все, что хочешь.
Алкоголь, трава, предложение сексуального характера. Мечта любого мальчишки-подростка. И Мишель хорошенькая, так что не то чтобы она была совсем мелко плавающей. Но, даже несмотря на то, что я вроде как должен восполнить потерянное и все такое, я все равно не могу заставить себя заинтересоваться.
Но она целует меня, прежде чем я это осознаю. Ее язык проскальзывает мне в рот, и у него вкус лакрицы, которую она постоянно жует. Она хорошо целуется, или, по крайней мере, так мне кажется в нетрезвом состоянии. И потому, что я полный и абсолютный идиот, я целую ее в ответ. И я даже начинаю задумываться над ее предложением сделать «все, что хочешь».
Это быстро заканчивается впрочем, потому что врывается чей-то раздраженный голос:
– Отличный улов, Джеймс.
Это Кейт, и она смотрит на меня с ненавистью. Я отодвигаюсь от Мишель, которая теперь тоже смотрит на меня с ненавистью. Она скрещивает руки на груди и пыхтит. Я не обращаю на нее внимания. Кейт усмехается и закатывает глаза.
– Кейт, стой… – быстро говорю я, но она уже отвернулась и пошла в другую сторону общей гостиной. Я спешу за ней, хотя и понятия не имею зачем. Я очень, очень уверен, что сейчас опозорю себя.
– Пожалуйста, поговори со мной.
Кейт, наконец, оборачивается и осуждающе смотрит на меня. Ее руки тесно скрещены на груди, и она смотрит на меня так, что я начинаю волноваться за будущее своих половых органов, потому что она явно хочет оторвать их заклятьем.
– Мне не о чем говорить с тобой, Джеймс, – упрямо говорит она.
– Чего ты от меня хочешь? – спросил я слишком отчаянно. Смесь травы и алкоголя полностью меня забила, и я сейчас полностью унижусь, но я не могу остановиться. – Я сделаю все, что ты хочешь. Я буду умолять, если ты этого хочешь, если это порадует тебя.
– О чем умолять? – резко отвечает она. – Нам больше нечего обсуждать.
– Я хочу, чтобы ты перестала на меня злиться.
– Ну, а я хочу, чтобы ты повзрослел, но, похоже, нам обоим придется ждать очень, очень долго.
– Прости меня, ладно? – сказал я, снова слишком близко приближаясь к отчаянию. – Прости! Пожалуйста, давай я все исправлю, пожалуйста.
– За что простить? – спрашивает она, подняв брови. – За что ты просишь прощения?
Я ничего не говорю, потому что действительно не могу придумать, за что я прошу прощения. Если честно, я вообще не думаю, что сделал что-то не так. Она разозлилась на меня из-за моего решения по поводу ПАУК. Но ведь не то чтобы я действительно что-то сделал.
– Ты даже не знаешь, – обвиняет она и говорит это с отвратительным саркастическим смехом. – Пожалуйста, оставь меня.
– Кейт, – я делаю шаг вперед, пытаясь схватить ее, но она отодвигается. – Кейти, пожалуйста, не делай этого со мной.
Я слышу, что говорю, но не могу заставить себя остановиться. Я выгляжу как полная и совершенная баба, и все вокруг подслушивают, хотя и прикидываются, что не делают этого. Я хотел бы не быть таким пьяным, может, тогда бы я мог хотя бы убрать этот ноющий тон из своего голоса.
– Я ничего тебе не сделала! – злобно говорит она, и ее глаза сужаются. Исчезли все следы саркастического смеха.
Я ни с того, ни с сего решаю, что она хочет, чтобы я извинился за Мишель. И я это делаю. Потому что я такой хороший парень.
– Я прошу прощения за то, что ты видела нас с Мишель. Но это она меня поцеловала. Она мне даже не нравится.
Для меня этого должно быть достаточно. Она должна понять, что это не я начал все это с Мишель Фостер, и что не моя вина, что она напилась и начала соблазнять меня играми ниже пояса. Но, оказалось, этого недостаточно, совсем недостаточно.
– Ты можешь трахать, кого тебе только хочется, Джеймс, меня это на хрен не волнует! – несколько человек смотрят на нас, уже даже не притворяясь, что не подслушивают. – Мишель Фостер всего-навсего шлюха, не то чтобы тебя это волновало. Рыбак рыбака и все такое.
– Эй! – я почти уверен, что она сейчас назвала меня шлюхой. По крайней мере, так это для меня прозвучало, но кто нахер сейчас знает? Я так пьян, что даже вижу с трудом. Это было так давно, когда я настолько напивался. Но, да, я почти уверен, что она назвала меня шлюхой.
Несколько человек рассмеялись, так что можно предположить, что она действительно меня так назвала.
Кейт тоже их слышит, и видно, что она застыдилась того, что вокруг благодарная публика. Без лишних слов она быстро убегает, и дверь-портрет со стуком захлопывается за ней.
– Не делай этого, приятель, – серьезно шепчет Брэмптон, и я в шоке, когда понимаю, что он стоит здесь. – Ты опозоришься.
– Чего не делать? – спрашиваю я, оглянувшись на него и удивляясь, какого хрена тут происходит.
– Не иди за ней, – он качает головой, и я спрашиваю себя, неужели я действительно так же выгляжу, как он. Его глаза настолько налились кровью, что кажутся совсем красными, и он с трудом стоит. Я должен узнать, что же за хрень мы курили. Хорошо, сконцентрируйся. Брэмптон действительно пытается мне что-то сказать, я должен хотя бы попытаться послушать. – Она… Она просто девчонка, и ты… Она этого не стоит, ладно?
Не стоит.
Самая прекрасная девушка в мире только что ушла от меня, и я должен вести себя вроде: «Супер! Она все равно того не стоит!». Ох, мать твою господи. Даже то, что я думаю что-то типа: «самая прекрасная девушка в мире» - доказывает, что мне полностью, окончательно кранты. Почему я так пьян?
– Слушай, мужик, иди наверх и позволь Мишель тебе отсосать или что-то еще. Забудь о Кейт, ладно? – отлично, теперь Эллиот присоединился к вечеринке. Он выглядит совсем не таким обдолбанным, как Брэмптон, но я даже не пытаюсь думать почему.
Это мои лучшие друзья. Серьезно, эти двое - единственные во всей вселенной, на кого мне не насрать. Мы были лучшими друзьями по-настоящему долгое время, и тут меня словно ударяет, что это все. Мы действительно заканчиваем школу и заканчиваем навсегда. И на этом все.
– Это мой последний шанс, – я проговариваю эти слова тихо и знаю, как жалко они звучат, слетая с моего языка. Но я не могу остановиться. Какие-то раздражающие девчонки крутятся вокруг, пытаясь подслушать, и, когда Брэмптон видит, что я смотрю на них, он разворачивается и велит им убраться.
– Это твой последний гребаный шанс, точно, – говорит он, снова разворачиваясь ко мне. – Ты можешь выбрать любую из долбаных девчонок отсюда. Можешь трахнуть любую из них, а вместо этого стоишь тут и плачешь о девчонке, которая уже дала тебе все, что надо, и велела убираться. Так что будь мужиком, возьми трех или четырех этих девчонок и забудь о Кейт.
– Но я думаю, что люблю ее.
Повисла мертвая тишина после того, как я это сказал. Они оба шокировано смотрят на меня долгое время, прежде чем повернуться друг к другу и покачать головами.
– Он полностью спятил, ты, мудак! – Брэмптон толкнул Эллиота прямо в грудь. – Ты и твой гребаный бладжер!
Эллиот выглядит таким же обалдевшим, как я себя чувствую. Он смотрит на меня с растерянным видом и качает головой в недоумении:
– Серьезно, Джеймс, что не так с твоей головой?
– Нет ничего такого с моей гребаной головой! – у меня появилось ужасное желание поднять руки и начать рвать на себе волосы. – Мне просто нужно это сделать, ясно?

Я не жду, пока они дадут мне разрешение на что-то или поделятся своим мнением. Я знаю, что они назовут меня педиком и скажут, что я полностью свихнулся, но не могу заставить себя об этом волноваться. Я бегу наверх, в спальню, не заботясь о том, кто что скажет или подумает. Кейт вернула карту Мародеров, когда официально бросила меня, вернув все, что я ей давал или оставлял у нее. Ее нетрудно найти, когда я достаю карту из сундука и разворачиваю на кровати. Не так уж много людей в коридорах в это время ночи, и я рад, что она не двигается, а застыла где-то на втором этаже. Я не останавливаюсь, когда снова прохожу через общую гостиную, даже когда Брэмптон и Эллиот зовут меня по имени; я лишь выбегаю в коридор и бегу к лестнице.
Она именно там, где, как я и знал, должна быть, сидит в одиночестве в нише у кабинета истории. Она подтянула к себе колени и сидит, опустив голову на них, и мне не нужно подходить слишком близко, чтобы понять, что она плачет, что я заставил ее плакать. Я хотел бы, чтобы я мог сам себе врезать по лицу, или, по крайней мере, пнуть себя.
– Пожалуйста, не плачь, – тихо сказал я, падая на колени рядом с ней. Она выдыхает и смотрит на меня, она явно не слышала, как я подхожу. На ее щеках следы слез, размазавшаяся ранее тушь теперь течет прямо по лицу. Но даже сейчас она выглядит красивой, и я не могу думать ни о чем, кроме как о том, как ее поцеловать.
– Оставь меня, Джеймс, – говорит она, как, наверное, должно было быть, ровным голосом, но на самом деле он звучит как задушенный. Она трет глаза, пытаясь скрыть слезы, и ее черная тушь еще больше размазывается. Не думаю, что она это понимает.
Я не слушаю ее. Это мой последний шанс.
– Кейт, мне жаль. Прошу, поверь мне. Прости за то, что причинил тебе боль и заставил плакать, и мне жаль, что я самый большой придурок во всем мире.
Она ничего не говорит. Она просто смотрит на меня и качает головой.
– Просто хватит болтать, – выдавливает она.
Мне так плохо, что я готов кричать. Я хочу этого, но не делаю. Я пытаюсь себя контролировать, чтобы сконцентрироваться на своей задаче.
– Я просто хочу, чтобы ты меня простила.
– Я этого не сделаю.
На этот раз мое разочарование берет надо мной верх, и я испускаю громкий рык и сжимаю кулаки.
– Почему ты так усложняешь это?
Она расстреливает меня взглядом и стирает последние слезы. Потом встает и еще раз говорит очень ровным голосом:
– Оставь меня.
Я не делаю этого, и, когда она уходит, я поднимаюсь на ноги и, спотыкаясь, иду за ней. Идти кажется все труднее с каждой секундой, даже просто стоять прямо для меня слишком большая проблема. Но я догоняю ее, прежде чем она доходит до конца коридора, и хватаю за запястье, чтобы остановить.
Она гневно разворачивается и резко дергает руку.
- Отпусти меня! – она говорит это так громко, что я нисколько не удивлюсь, если какой-нибудь учитель придет посмотреть в чем дело. Я реагирую недостаточно быстро, так что, еще раз дернув рукой, она освобождает свое запястье, скрещивает руки и отворачивается, чтобы уйти. Я спешу обогнать ее и перекрыть дорогу.
– Может, пожалуйста, выслушаешь меня? – отчаянно попросил я.
Она выглядит так, будто хочет меня убить, и я спрашиваю себя, сколько осталось времени до того, как она вытащит палочку и швырнет в меня Непростительным.
– Я не хочу слышать ничего, что ты скажешь, – злобно говорит она. – Меня достало тебя слушать.
Я даже не думаю. Я просто смотрю прямо на нее и вдруг выдаю:
– Я люблю тебя.
И тогда она ударила меня. Сильно. Прямо по лицу. И это больно. Очень.
Я смотрю на нее, совершенно пораженный, долгое время. Ее руки снова скрещены, и она смотрит на меня с таким презрением, что я даже не могу его полностью охватить. Мое лицо горит, и, уверен, оно ярко-красного цвета, но каким-то образом это заставило меня четче соображать и стоять прямее. Но все же.
– Ну, не на такую реакцию я надеялся…
Кейт сужает глаза:
– Не смей даже говорить мне это, ты последний и конченный ублюдок!
Она кричит последнее слово, и я абсолютно уверен, что один учитель, или сразу пара, скоро нарисуются здесь. Я сглатываю, ничего не понимая. У меня нет даже шанса открыть рот, потому что она продолжает:
– Ты больше не будешь играть со мной этим дерьмом, Джеймс! Я знаю тебя слишком хорошо и больше на это не куплюсь. Ты не будешь делать это со мной!
– Что я делаю? – я понятия не имею, что я пропустил. Я извинился, сам не знаю за что, и нахрен сказал, что люблю ее. А она ударила меня, и назвала ублюдком, и обвинила, что я пытаюсь играть с ней. Что, черт возьми, это значит?
– Ты не любишь меня!
Моя челюсть отвисла.
– Я ведь только что сказал это, разве нет? Это первый раз, когда я сказал это за всю свою жизнь, ну, разве что с тех пор, как мне было пять лет!
– Ты сказал это только потому, что думаешь, что я хочу это услышать, но я хочу слышать правду!
– И правда в том, что я тебя люблю!
Она закатывает глаза так сильно, что они чуть не исчезают.
– Ты любишь себя, Джеймс. Ты любишь себя больше, чем сможешь когда-либо полюбить кого-то или что-то. Кроме, разве что, квиддича, ведь, как оказалось, это самое важное в твоей жизни!
И тогда меня словно ударило. Вот что ее злит. Я не думал, когда говорил это, и не думаю, что действительно имел это в виду. Разве что, исключая то, что это действительно для меня важно. Но она не понимает этого. Она не может этого понять, потому что она умная, и может делать все, что захочет. Она не будет опираться на имена своих родителей, чтобы получить работу. Я пытался ей это сказать, но она не поняла.
– Кейт, – я пытаюсь выстроить речь в голове, прежде чем начну говорить и снова все испорчу. – Я не лгу.
– Тогда почему ты не говорил этого раньше? – требует она. – В тот единственный раз, когда ты сказал это, ты был так обдолбан обезболивающими, что даже не мог нормально видеть!
Что?
– Я говорил это? – бешеное выражение на ее лице дает мне понять, что это был неправильный ответ. Так что я торопливо продолжаю: – Я и тогда имел это в виду! – отличная попытка. Да, замечательно. – И я говорю это сейчас.
– Ты пьян в стельку!
– И что? – я быстро качаю головой. – Это не делает мои слова меньшей правдой!
Кейт больше не выглядит злой, она выглядит так, словно ей больно. И, может, она снова расплачется.
– Джеймс, пожалуйста, просто хватит, – тихо говорит она.
– Почему ты мне не веришь?
– Ты делаешь все хуже, – тихо говорит она. – Я хочу, чтобы ты оставил меня в покое.
Я понятия не имею, что происходит. Моя голова начинает болеть, и временное протрезвление после удара проходит. Комната немного кружится.
– Я совсем тебе не нравлюсь? – тон моего голоса напоминает нытье, и я ненавижу себя за это. Я так жалок.
Но Кейт смотрит на меня с таким запутавшимся выражением лица, что я даже не могу этого полностью понять.
– Джеймс, – она ненадолго закрывает глаза и открывает их снова. – В последний раз у меня был парень, когда мне было четырнадцать. Четырнадцать. Я все это время ждала тебя, что я понравлюсь тебе.
- Ты мне нравишься. Нравилась, я всегда тебе это говорил! – она не в себе. Я никогда не делал секрета из того, что она мне нравилась, и что она единственная, на которую мне не насрать. Даже до того, как она выставила тот ультиматум.
– Я нравилась тебе достаточно для того, чтобы ты трахал всех девок в этой школе.
Я просто смотрю на нее. Я не знаю, что сказать.
– Ты знала это с самого начала.
Проходят долгие секунды тишины, и она качает головой:
– И в этом проблема. Я знала, кто ты, и думала, что ты можешь измениться. Но ты не можешь.
– Я не прикасался ни к одной девице с самого января! До сегодняшнего дня, и я говорил, это она поцеловала меня.
– Мне плевать на Мишель! – она закрывает глаза и вздыхает. – Джеймс, – она сглатывает. – Джеймс, разговор не совсем о других девчонках. Я о том, что ты не изменился совсем. Ты все еще слишком зациклен на себе, чтобы хотя бы подумать о ком-нибудь другом. Ты не готов к отношениям, а я не хочу больше ждать. Я уже и так ждала три года.
– Но я люблю тебя.
– Даже если и так, этого недостаточно, – она выглядит такой грустной, что мне хочется обнять ее и так и держать. – Мы должны были оба повзрослеть, но ты не вырос.
– Кейт, пожалуйста, я сделаю все, что ты попросишь. Пожалуйста, дай мне шанс! – блядь! Пожалуйста, пожалуйста, напомните мне не пить и не курить больше никогда. Я такой педик.
– Я давала тебе шансы.
– Но я люблю тебя, а ты не слушаешь меня.
– Джеймс, просто хватит.
– Нет! Моя жизнь и так уже достаточно расхерачена, и ты единственное, что сейчас имеет значение! Мне явно кранты с ПАУК, – она открывает рот, чтобы перебить меня и сказать, что это моя собственная вина, но я не даю ей этого шанса. – Я просрал свои шансы в квиддиче. Если я получу другой шанс, я никогда не буду знать, что лежит в его основе. Мои родители – дерьмо, и я даже не знаю, что за нахер с ними не так; они не могут включить свои мозги и сообразить, любят они друг друга или ненавидят, и меня достало пытаться держаться. Все, кого я знаю, считают меня разочарованием и ошибкой, но мне насрать, потому что меня волнует только то, что думаешь ты. А ты думаешь то же, что и они! И я просто хочу, чтобы у меня был шанс показать, что я забочусь о тебе, и я хочу быть с тобой. Просто позволь мне это тебе доказать!
Я не знаю, зачем это делаю, и, может, я лишь обеспечиваю себе еще одну пощечину. Но я целую ее. Я хватаю ее и целую, и не отпускаю, даже когда она пытается вырваться. Я не отпускаю ее. Я просто продолжаю ее целовать, и через несколько секунд она целует меня в ответ. И это потрясающе, конечно, потому что целоваться с ней всегда было потрясающе. Но это заканчивается слишком быстро.
Кейт, наконец, отрывается от поцелуя и отворачивает голову:
– У тебя на губах лакрица.
– Кейт…
Но она качает головой. На ее глазах набухают слезы, и я в ужасе понимаю, что она плачет, потому что я ее поцеловал. Я ничего не говорю, и она ничего не говорит. Мы просто смотрим друг на друга, и я вижу, что все действительно кончено. Она не даст мне второго шанса.
– Прости, – шепчет она, и слеза, наконец, скатывается по ее щеке. – Я бы хотела, чтобы все было не так, но ты никогда не научишься.
Я все еще ничего не говорю. Мне больше нечего сказать. Я сказал ей за последние пять минут больше, чем говорил кому-либо когда-либо за всю свою жизнь, и это ничего не изменило. Она все еще меня ненавидит. Она все еще думает, что я ребенок, и все еще не хочет иметь со мной дела.
И я все еще себя ненавижу.
Она разворачивается и очень быстро уходит. Я шокирован и расстроен, и я не знаю, как я, черт возьми, до этого дошел. Это моя самая последняя ночь в Хогвартсе, и я трачу ее на то, что стою в одиночестве посреди пустого коридора на втором этаже, смотрю, как единственная девушка в мире, которая что-то для меня значит, уходит от меня. Навсегда. И мои глаза мокрые, что означает, что я еще больший неудачник, чем я вначале думал.
И все кончено.
Я действительно, действительно провалился.